Текст книги "Убийца сейчас онлайн"

– Так что же вы их не предупредите? Тех, которые наивные.

– Предупреждаем. Только толку никакого. Каждая ведь думает, что это с другими было несерьезно, а уж с ней-то все будет по-настоящему.

Ирочка заметно погрустнела и продолжила совсем уж тоскливым голосом:

– Сейчас вот он новенькую девочку обхаживает. Совсем молоденькая, лет двадцать, и наивная, как ребенок. Я попыталась с ней поговорить, предупредить, что Барсуков сволочь знатная. Куда там! «Он, – говорит, – меня любит. И я его люблю». И глазами огромными на меня смотрит. Идиотка! «Оксана, – говорю, – бросит он тебя недели через две». Не верит, головой мотает. А потом страдать будет. Жалко.

Мы помолчали. А о чем тут говорить? Жалко, конечно, эту неведомую мне Оксану. Жалко и обидно. Но помочь ей в этой ситуации вряд ли можно. Трудно спасать человека, который спасаться совсем не хочет. В конце концов, не она первая, кто поддался на сладкие речи записных ловеласов. Ирочка ведь попыталась ее предупредить, правда, безрезультатно. Но хоть совесть свою немного успокоила. А все равно противно.

Распрощавшись с Ирочкой, я еще немного побродила по магазину. Но покупательского энтузиазма у меня сильно поубавилось. Да и вообще, настроение испортилось. Неужели судьба неизвестной наивной дурочки так меня обеспокоила? С чего бы это? Наверно потому, что рассказ Ирочки просто в очередной раз напомнил мне, какие мужчины коварные существа. Надо же! А я-то думала, что подобные новости меня уже не задевают.

Потолкавшись с тележкой между прилавками, и загрузив ее доверху, я добрела, наконец, до кассы.

Потом некоторое время в полном недоумении рассматривала гору пакетов и пакетиков, в которые едва поместилось содержимое моей тележки. Интересно, как я все это дотащу до дома? А в этом магазине, случайно, не дают тележки напрокат? Это был бы неплохой выход. Я бы быстренько добежала с тележкой до дома, а потом вернула ее при случае. Может, спросить у кого-нибудь разрешение? Я посмотрела на охранника, подозрительно оглядывающего каждого выходящего из магазина, и спрашивать передумала. Этот тележку точно не даст. Вон как глазами зыркает.

Я вздохнула и подхватила свои пакеты, стараясь распределить вес провианта поровну между двумя руками. Это я когда-то прочитала, что женщинам, для правильной осанки, следует равномерно нагружать обе руки. Интересно, когда неведомые специалисты по осанке это советовали, они предполагали, что женщинам приходится переносить килограммов по двадцать за один раз? И насколько улучшится моя осанка после того, как я доковыляю до дома, волоча в каждой руке по десять кило еды?

«И зачем же я столько набрала?» – эта мысль неотвязно крутилась у меня в голове всю дорогу до дома. Я вспоминала, что лежит в пакетах, и ужасалась. Зачем мне, спрашивается, четыре пакета сока? Я не могла решить, какого сока мне хочется, поэтому накупила разных.

«Вот и тащи теперь, – мстительно сказала я себе самой. – В следующий раз будешь умнее. Возьмешь пакетик яблочного и успокоишься. Или вишневого… Или персикового…»

Да уж, плохи мои дела! Совсем плохи. Разговариваю сама с собой, как будто за день с другими не наговорилась. Да еще и со здравым смыслом не дружу. Вот и отдуваюсь теперь за собственную невоздержанность.

Дождь хлынул аккуратненько в тот момент, когда я закрывала за собой подъездную дверь. Хотя, «закрывала» – это я неправильно выразилась. Учитывая, что все доставшиеся от природы руки, были у меня заняты пакетами с треклятым соком, я просто-напросто старалась быстренько проскочить в чудом открытую дверь, и не получить от нее дополнительного ускорения.

Зато дома, рассовав покупки в холодильник, я снова полюбила жизнь.

Я даже поставила греть чайник и красиво разложила на тарелке порезанную колбаску. И лимон порезала заранее, не дождавшись чая.

Не буду сегодня ничего готовить. Даже пельмени, купленные в последний момент, не буду варить. Вот только салатик какой-нибудь совершенно легкий настрогаю. И чай с лимоном. В большой кружке. Я ведь хотела пить чай с лимоном и смотреть в окно на дождь? Пожалуйста! Дождь уже имеется, дело за малым – дождаться, когда закипит чайник. А потом – тихий вечер одинокой девушки: чай, салат и дождь за окном.

Под шум дождя еще засыпать хорошо. Только спать пока рано – надо еще звонка от Димыча дождаться.

Димыч позвонил в половине девятого и решительно поинтересовался:

– Что у тебя на ужин?

– Ничего, – растерянно ответила я, слегка огорошенная таким началом разговора, – чай с лимоном.

– А кроме чая? – раздраженно продолжил телефонный допрос любопытный опер.

– Ну, могу пельмени сварить, – промямлила я неуверенно.

– Вари. Я сейчас к тебе зайду, – сообщил Димыч и отключился.

Вот те на! И это вместо обещанной информации о загадочном телефонном номере? А как же мой тихий вечер с кружкой чая? Хорошо хоть пельменей купила.

Ворча себе под нос, я поставила кипятить воду и порезала остатки колбасы – гулять так гулять! Ладно, покромсаю еще салат этому обормоту. С сытым Димычем, вроде, можно разговаривать без особого морального ущерба. А вот голодный он просто зверь.

Димыч нарисовался на пороге минут через пять. Голодный, насквозь мокрый, в джинсах, заляпанных чем-то непонятным чуть ли не до колен.

– Что это? – не особенно надеясь на ответ, поинтересовалась я и ткнула пальцем куда-то в Димычевы ноги.

– Цемент, – сообщил он. – Я на стройке был. Испачкался. У них там, блин, везде цемент.

– Зачем тебя на стройку понесло?

– Свидетелей опрашивал. По убийству.

– Какие на стройке свидетели? Коненко же на набережной убили.

– А ты думаешь, кроме твоего Коненко, больше и убить некого? – возмутился Захаров. – Есть и другие достойные люди, не переживай.

– Так это другое убийство, что ли?

– Догадалась, слава тебе господи! У меня, и кроме твоего ненаглядного Коненко, дел хватает. А где пельмени-то?

Димыч стащил мокрые кроссовки и решительно двинулся на кухню. Я постояла немножко в растерянности и тихонько пошла следом.

Интересно все-таки, почему я, заплатившая за аренду этой квартиры не такие уж маленькие деньги, чувствую себя здесь в гостях, а наглый Димыч ведет себя совершенно по-хозяйски, хоть и пришел сюда только второй раз?

Тем временем Димыч, обнаруживший на столе колбасу, потерял ко мне всякий интерес. Да, если честно, и терять то было нечего. Еда его всегда интересовала больше, чем я. По крайней мере, те несколько дней, что мы с ним знакомы.

– У тебя есть спортивные штаны? – поинтересовался Димыч, энергично пережевывая бутерброд.

– Есть. А зачем?

– Ну, переодеться мне надо во что-нибудь? Джинсы теперь только в стирку.

Ну это уже наглость! Мало того, что колбасу доел, так еще и на штаны мои претендует. Интересно, а вот под словом «стирка» он что подразумевает? Не собирается ли находчивый опер мне поручить это увлекательное мероприятие? Нет, пора ставить его на место. Черт с ним, с телефоном.

– В мои штаны ты не влезешь, – осадила я зарвавшегося Димыча. – Можешь ходить без штанов, я как-нибудь переживу. Стирать свои портки будешь сам. Можешь их пока в ванне замочить. И перестань лопать колбасу – аппетит испортишь. Для чего я тогда пельмени варю?

Димыч самодовольно заржал.

– Не испорчу, не бойся. Колбаса – это только для разминки.

Он ушел в ванную, и оттуда послышались шум воды, грохот и Димычевы приглушенные ругательства. Интересно, чем там можно так грохотать? У меня в ванной нет ничего подходящего. Или он ухитряется извлекать громоподобные звуки при помощи пластмассового тазика? Большой талант у парня, если так.

Я сложила готовые пельмени красивой горкой. Подумала и добавила сверху кусок масла. Не жалко, главное, чтобы тихо матерящийся в ванной Захаров добреть начал. А то ведь не расскажет ничего, если обиделся за штаны.

Стоп! А как же он домой пойдет, если джинсы постирает? Что же, мне опять придется слушать его богатырский храп и на кухню пробираться бочком? Нехорошие подозрения начали зарождаться в моей душе. Получается, Димыч заранее все спланировал, чтобы остаться у меня ночевать. Может, даже джинсы специально испачкал. И про телефон молчит. Время тянет, штаны замачивает – знает, что я полуголого человека не выставлю на улицу в дождь.

Ошеломленная таким коварством, я потянулась было к телефону, чтобы позвонить Марише и пожаловаться, в какую глупую ситуацию я угодила. Но вдруг очень ясно представила себе, как Мариша опять начнет петь о том, какая мы с Димычем симпатичная пара. Тоже мне, нашла пару. Да если бы я вызывала у Димыча хоть какую-то симпатию, разве так бы он себя вел? Мои представления о романтических ухаживаниях решительно расходились с поведением опера Захарова. Нет, романтикой тут и не пахнет. Ему явно от меня что-то другое нужно.

И тут меня осенило. Да он же просто использует меня как агента! С моей помощью выходит на нужных свидетелей. Или поручает мне самой что-то узнать. А я и рада стараться. Я ведь до сих пор считала, что помогая раскрывать убийство Вовки Коненко, я на самом деле ищу похитителя Ларки. Это ведь только сегодня стало окончательно ясно, что моя непутевая подруга пропала сама по себе.

А Димыч хорош! Небось, наблюдал, как я иду по следу, и посмеивался. Посмотрим, как он обойдется теперь без моей помощи. Я теперь палец о палец не ударю, чтобы ему помочь. Буду искать Лариску, а про Коненко даже и думать забуду.

На долю секунды в голове возникла мысль, что без расследования этого убийства мне, пожалуй, будет скучновато. Все-таки, увлеклась я им не на шутку. Но я прогнала эту подлую мыслишку. Хватит! Поездила на мне родная милиция – пусть теперь отдуваются сами, без добровольных помощников.

Я даже хотела вытащить из тарелки с пельменями масло – нечего баловать нерадивых ментов – но, на Димкино счастье, оно успело растаять полностью. Ладно, пусть Димыч порадуется напоследок.

Захаров возник на кухне в совершенно неожиданном виде. Разгуливать по дому без штанов он так и не решился, поэтому обернулся вокруг пояса моим многострадальным пледом.

– Тебе надо стиральную машину купить, – заявил он, придвигая поближе миску с салатом. – А то живешь, как в прошлом веке.

Советчик какой нашелся. А то я без него не знаю, чего мне в хозяйстве не хватает.

Проглотив незаслуженное замечание, я приступила к главному:

– Ты про телефон узнал?

– Угу, – мотнул Димыч утвердительно головой.

Ответить подробно он не мог, потому что старательно закидывал в себя пельмени. Но я так легко сдаваться не собиралась.

– Что узнал? Чей это телефон?

– Да Барсукова, конечно. Чей же еще?

Так он это спокойно говорит, как будто и не удивлен совсем. Хотя, чему здесь удивляться? Ведь мы и так были почти уверены, что убийца – Барсуков. А этот телефон только подтвердил наши догадки.

Забыв о том, что решила больше не участвовать в расследовании этого убийства, я выложила Димычу все, что узнала сегодня вечером от Ирочки. Димыч, увлеченный ужином, слушал меня, не перебивая. Перебивать с полным ртом ему было неудобно. К тому времени, как я закончила свой рассказ, он расправился с салатом и сказал, вымазывая миску хлебушком:

– Ты завтра все-таки сходи в «Люкс». Поговори с этой Люсей. Ну, которая первая узнала. Спроси, откуда ей это стало известно. А я с утра снова к следователю зайду. Может, и получится Барсукова прижать.

Ну вот, пожалуйста! Опять он поручения раздает без зазрения совести. А мне ведь еще Ларку искать.

– Что ты про художника узнал? – приступила я к расспросам, пока Димыч снова не набил чем-нибудь рот.

– Ты дай мне поесть спокойно! – возмутился он, гоняя по тарелке последние четыре пельменя. – Я ужинаю, между прочим.

– Ты что, ужинать сюда пришел?

– Ну, если честно, да, – Димыч вдруг заметно смутился. – Понимаешь, зарплата у меня только в пятницу, а есть хочется уже сегодня. Дай, думаю, зайду к знакомой девушке. Вдруг накормит – не даст пропасть с голоду простому менту.

Морда у него была в этот момент очень жалостливая. Мне даже стало неловко, что я на него злилась. Еще подумает, что мне пельменей жалко.

Словно прочитав мои мысли, Захаров продолжал с самым смиренным видом:

– Тебе ведь не жалко еды? А если я с голоду до пятницы не помру, то мы с тобой куда-нибудь поужинать сходим, как белые люди. Пива выпьем, под караоке попоем.

Услышав про караоке, я догадалась взглянуть ему в лицо повнимательней. Хитрая бестия Захаров смотрел на меня лукавым взглядом.

Я не выдержала и расхохоталась. Ладно уж, признаюсь себе – общение с Димычем здорово скрашивает серый и дождливый вечер. Не буду я, пожалуй, на него злиться.

Я вспомнила мороженое, которое купил мне утром безденежный мент, и он стал мне совсем симпатичен.

– Димка, а зачем же ты меня мороженым утром угощал, если у тебя сейчас с деньгами туго?

– Ерунда! – великодушно отмахнулся он. – Эти пятнадцать рублей меня бы до пятницы все равно не спасли. А так у меня даже получилось быть галантным.

– Ну а с художником-то что? – спросила я, отсмеявшись.

– Для нас ничего хорошего. Художник здесь явно ни при чем. Похитить вашу подружку он никак не мог.

Из того, что рассказал Димыч, получалось, что Леонардо, действительно, был ни при чем.

На самом деле, он был никакой не Леонардо, а Ивановский Леонид Викторович. «Хорошо хоть не Иванов, – подумала я, – а то было бы совсем скучно». О профессии своей он Ларке не наврал, правда, опустил некоторые детали. Чтобы не спугнуть излишне романтичных девиц.

После окончания художественного института, Лёня Ивановский оказался перед жестким выбором: либо быть художником и переносить на холсты возникающие в голове абстрактные образы, либо пытаться заработать на хлеб с маслом. Потому что совместить два этих занятия, как оказалось, невозможно. Искусство в чистом виде прокормить не обещало.

Те Лёнины одногруппники, что догадались об этом еще во время учебы, между делом освоили компьютер и худо-бедно пристроились дизайнерами в рекламные агентства. Но будущему Леонардо даже мысль об этом казалась кощунственной. В дизайнеры он не хотел принципиально. Во-первых, считал себя достойным всемирной славы исключительно на живописном поприще, а во-вторых, терпеть не мог трудовую дисциплину и необходимость присутствовать на рабочем месте с девяти до пяти.

Пару месяцев он честно пытался отрешиться от реальности и заниматься исключительно творческой самореализацией. Но полностью отрешиться так и не получилось – хотелось есть, теплую одежду на зиму и холсты и краски для будущих шедевров.

К осени Леонид устроился в мастерскую к такому же, уставшему ждать мировой славы, художнику. Трудилось там человек шесть бывших выпускников художественного института. Зимой они вырезали ледяные скульптуры – благо спрос на них был ежегодный, а летом делали вывески для магазинов и расписывали «под старину» стены в ресторанах с претензиями.

В мастерской этой Леонид Ивановский трудился уже несколько лет, был на хорошем счету и каждый год весной или летом ездил на пару недель в Питер.

– Он со вторника в отпуске, – повел итог Димыч. – Денег занял и в среду в Питер укатил. У него билет был на среду.

– А это точно? – мне ужасно не хотелось отказываться от единственной версии.

– Точно. У него самолет был в полвторого ночи. На регистрацию надо приехать часа за два. Да дорога до аэропорта еще. Встретиться с вашей Ларисой он никак не успевал. Да и похищать ее незачем – его в Питере друзья ждут, не до похищений.

– А откуда ты узнал про билет и про отпуск?

– Да это не я, – признался Димыч. – Это Толик у них в мастерской побывал. Он все равно в том районе крутился, ну и разузнал заодно про этого художника.

Получается, что Леонардо тоже ни при чем. Следствие в очередной раз зашло в тупик.

Глава 9

«Чертов Димыч! – в который раз вертелось у меня в голове. – Сам поднялся ни свет, ни заря, и меня вытолкал из дома. Порядочные люди в это время только проснулись, а я под чужими дверями топчусь».

Я слонялась туда-сюда по коридору и все больше злилась на свою мягкотелость. Будь я потверже характером, не оказалась бы в такой идиотской ситуации.

Я подергала ручку двери – скорее по привычке, а не в надежде попасть внутрь – и, развернувшись, побрела в противоположный конец коридора.

Я приехала в «Люкс» раньше его сотрудников. Раньше даже Ирочки, которая должна являться за пять минут до официального начала работы и открывать офис.

А все Димыч! Как ему удалось убедить меня, что для тщательных расспросов Люси самое подходящее время – это начало рабочего дня? Какие-то он даже приводил доводы и аргументы. Сейчас я не вспомню ни одного. Но, видимо, эти доводы были настолько убедительными, что я забыла рассказать Димычу, что у Люси, как и у меня, свободный график работы. А значит, и являться к девяти ей незачем. А тем более, в такую погоду.

Я вздохнула и, развернувшись, пошла в обратную сторону.

В мокрой курточке было зябко, но снять ее я не решалась. Все-таки, она хоть немного от меня нагрелась, и теперь было непонятно, я ее согреваю или она меня, как и положено одежде. А если снять, придется нагревать собой окружающее пространство, а это, боюсь, мне не по силам. Да к тому же, курточку придется носить в руках – а значит, трогать ее, мокрую, руками. Бр-р-р-р. Даже от мысли этой было неуютно. Кроме того, в левой руке я таскала сложенный зонт, стараясь держать его от себя подальше, чтобы с него не накапало мне в туфли.

Дождь, начавшийся вчера дружным летним ливнем, за ночь превратился в моросящую тягостную муть. От которой как ни прикрывайся зонтом, все равно промокнешь до нитки.

Как не вовремя, все-таки, я бросила курить. Теперь вот не знаю, как скоротать время. Нужно было, прежде чем принимать это судьбоносное решение, сначала придумать, чем заменить некоторые устоявшиеся ритуалы. Что использовать вместо сигареты, когда надо, например, сосредоточиться, успокоиться или, как сейчас, терпеливо подождать десять минут. Тогда бы не бродила я сейчас по коридору огромного офисного здания как невыспавшаяся медведица.

Наконец из бесшумно разъехавшихся дверей лифта появилась Ирочка. Тоже мокрая с головы до ног – с зонтом в отставленной руке, в отсыревших туфлях и с нахмуренным лицом.

Заметив меня, она удивленно вскинула брови.

– А ты что здесь делаешь?

Я постаралась изобразить лицом беспечность и непосредственность:

– Да вот, была тут недалеко по делам. Решила зайти погреться. Пустишь?

– Конечно! – Ирочка улыбнулась приветливо. – Заходи. Сейчас чаю попьем. Утром хорошо – нет никого, можно посидеть спокойно.

Я радостно закивала, в душе снова ругая себя за глупость. Как я могла упустить, что именно утром в «Люксе» немноголюдно? По крайней мере, интересующая меня Люся точно к открытию не появится. Хорошо, если это случится к обеду. Что же мне до обеда здесь торчать под разными благовидными предлогами?

– Только Барсуков уже явился, – поморщившись, продолжала Ирочка. – Но это мы как-нибудь переживем. Он сейчас все равно в кабинете сидеть будет до обеда.

– Барсуков уже на работе? – опешила я. – Откуда знаешь?

– Так машина его во дворе стоит.

– И часто он в такую рань является? Что-то раньше я такого за ним не замечала.

Ирочка нехорошо усмехнулась.

– Ну я же тебе вчера рассказывала. Он трахаться в офис приезжает. Часам к восьми. До девяти как раз управляется.

– Завидная пунктуальность.

– Это точно, – согласилась Ирочка. – Сейчас как раз узнаем, с кем на этот раз. Скорее всего, с Оксанкой. Хотя, мог и поменять объект.

Да, не любила «люксовская» офис-менеджер оставшегося в наличие начальника. Это и без слов ясно – достаточно взглянуть на выражение гадливости на лице.

Ирочка отомкнула дверь и пропустила меня внутрь, в приемную Издательского дома «Люкс». Комната была довольно большая – в два окна – и из нее вели две двери. Одна, вечно открытая настежь, в комнату менеджеров, вторая, всегда закрытая, в кабинет «трех толстяков». За те полгода, что я не заходила в «Люкс», здесь ничего не изменилось, если не считать нового небольшого стеллажа рядом с Ирочкиным столом.

В приемной никого не было, но горел свет.

Ирочка заглянула к менеджерам и удивленно пожала плечами.

– Никого! Она еще там, что ли? Совсем обнаглели – уже десятый час!

– Кто она-то? – Больше всего сейчас мне хотелось чаю. А меньше всего – копаться в чужих интрижках.

– А вот сейчас и увидим, кто, – подмигнула мне Ирочка. – Когда-нибудь она ведь выйдет.

Мы включили чайник, сняли сырые куртки, раскрыли и составили в угол зонтики. Стало неудобно проходить мимо стола, но зато была вероятность, что они высохнут. Ну, или вода с них стечет, по крайней мере.

– Садись, – кивнула мне Ирочка на одно из двух кресел. – Будем наблюдать с комфортом, как в кино.

Пришлось согласиться с этой маленькой злючкой и, получив от нее кружку с чаем, устроиться в кресле. А что мне оставалось делать? Надо же как-то дожидаться Люсю. А для этого неплохо бы войти в доверие к Ирочке, с которой мы в свое время не успели подружиться. Может, и хорошо, что не успели…

Мы просидели на своих зрительских местах минут двадцать. Была уже почти половина десятого, но из кабинета так никто и не вышел.

Я вопросительно взглянула на автора этой дурацкой идеи. Она пожала плечами и задумчиво произнесла:

– Может, послушать, чего у них там?

– Мы что же, под дверью будем подслушивать?

– Зачем же под дверью? Там не слышно ничего. Можно в шкаф забраться.

– Куда забраться? – спросила я, решив, что ослышалась.

– В шкаф, – Ирочка показала на здоровенный шкаф-купе, примыкавший к стене кабинета. – Там перегородка совсем тонкая. Знаешь, как слышно!

Я удивленно уставилась на осведомленную о таких неожиданных подробностях девицу, а она, видимо поняв, что сболтнула лишнего, поспешила оправдаться:

– Ты не подумай, я случайно это узнала. Я там прибиралась однажды, а они в кабинете разговаривали. Ну и услышала. Нечаянно.

Мы посидели еще немного. Чай давно кончился, а кто сегодня оказался утренней сексуальной партнершей Барсукова, мы все еще не знали.

– А может, там и нет никого? – предположила я.

– Да есть! Машина-то его внизу. И свет кто-то включил. Да и дверь к ним в кабинет открыта – видишь, притворена неплотно.

Действительно, все признаки указывали на то, что в офисе кто-то был еще до нашего прихода. Но этот кто-то никак не хотел себя обнаружить.

Вдруг зазвонил телефон. Ирочка вскочила и отрапортовала в трубку:

– Издательский дом «Люкс». Доброе утро!

Потом, послушав невидимого собеседника, хитро улыбнулась и проворковала:

– Вадима Дмитриевича? Одну минутку.

Потыкав пальчиками в кнопки на аппарате, Ирочка перевела звонок на другую линию, и телефон запиликал уже в кабинете Барсукова.

Мы слушала телефонные трели и недоуменно переглядывались – трубку никто не брал. Когда ждать дальше стало просто неприлично, Ирочка переключилась обратно и с сожалением сказала в трубку:

– Вадима Дмитриевича нет на месте. Перезвоните через полчаса, – и, отключившись, зашипела возмущенно. – Он совсем обнаглел! Рабочий день уже начался, а он от бабы оторваться не может. Ну держитесь!

Кому она предложила держаться, я так и не успела понять, потому что Ирочка вдруг перешла к активным действиям. Держа перед собой телефонную трубку как главный аргумент, она решительно шагнула в кабинет…

Обратно она вышла, все так же держа перед собой трубку, только почему-то пятясь назад. Потом повернулась ко мне совершенно белым лицом и прошептала:

– Пойдем вместе.

– Куда? – не поняла я.

– Туда, – Ирочка мотнула головой на дверь кабинета. – Я одна боюсь.

– Чего боишься?

– Пойдем посмотрим…

Она глядела на меня совершенно дикими глазами, и мне вдруг стало очень неуютно в этой приемной.

Чтобы потянуть время, я перевела взгляд на окно. Смотреть там было не на что – серый дождливый пейзаж в сером, в водных потеках, стекле. Но я готова была рассматривать даже бегущие по стеклу капли, лишь бы не идти с Ирочкой в кабинет, из которого она вышла с белым лицом и расширенными от страха глазами.

И зачем только я явилась в «Люкс» в такую рань?

Разозлившись на себя саму, я решительно подошла к двери, бесцеремонно отодвинула плечом неожиданно вялую Ирочку и шагнула в кабинет.

И сразу почувствовала дурноту. С кисловатым привкусом во рту и звоном в ушах.

Я остановилась на пороге, пытаясь понять, что же меня здесь так пугает.

С виду обычный кабинет. С огромным столом в глубине, внушительным кожаным диваном у правой стены и длиннющим шкафом с бумагами вдоль левой. Все как всегда. Если не считать, что стол, обычно заваленный бумагами и заставленный канцелярскими наборами, сувенирами и фотографиями в рамках, сейчас был почти пуст. А все это великолепие валялось на полу, нарушая привычный вид и заставляя любого входящего чувствовать себя очень неуютно.

Я с трудом сглотнула и попыталась сосредоточиться. Мало того, это что-то, кроме дурноты, вызывало какой-то животный, необъяснимый страх. Но ведь не рассыпавшиеся веером ручки и карандаши заставили меня замереть на пороге. Не разлетевшиеся по полу исписанные листы бумаги. Тогда что?

Я скользнула взглядом дальше, почти до противоположной стены, и поняла, что это.

На полу, скрытый от меня столом почти полностью, лежал человек.

Мне, собственно были видны только его ноги. В джинсах и светло-коричневых замшевых ботинках. Обычные такие ноги. Но именно они и были причиной моего внезапного страха. Потому что каким-то непостижимым образом я догадалась, что ноги эти принадлежат человеку, безнадежно мертвому. Вот не знаю почему, но это мне было совершенно ясно.

Оставалось только подойти и убедиться.

И я подошла на ватных ногах. И убедилась. И даже, поражаясь собственной лихости, тронула его за плечо.

И окончательно убедилась, что Вадим Дмитриевич Барсуков – фактически единоличный владелец «Люкса» – никогда уже не сможет воспользоваться своим новым положением.

Он лежал лицом вниз, и крови под ним натекло совсем немного. Или это считается много? Я не знала, как оценить представшее передо мной зрелище, потому что, честно говоря, покойника видела только третий раз в жизни. А уж покойника-жертву прямо на месте убийства вообще наблюдала впервые.

Пятясь, как Ирочка пять минут назад, я начала отступать к двери, но не дошла до нее, а опустилась на диван, все еще продолжая смотреть, как завороженная, на эти мертвые ноги. Мне почему-то во что бы то ни стало хотелось понять, зачем Барсуков надел замшевые ботинки в такую погоду…

Ирочка осторожно присела рядом и шепотом спросила, показывая зажатую в руке трубку:

– Может, милицию вызвать? Или скорую? Или спасателей каких-нибудь?

– Спасатели тут не помогут. Вызывай милицию, – ответила я тоже шепотом.

Казалось, что мы стеснялись обсуждать эти вопросы вслух. Хотя стесняться было уже некого.

Мы так и просидели на этом диване до приезда милиции, почти не разговаривая, и изо всех сил стараясь не смотреть в сторону стола.

Нарушили свое добровольное молчание мы только один раз, когда Ирочка вдруг оперлась рукой на сиденье дивана и обнаружила там небольшую лужицу.

– Вода, – удивленно прошептала она, демонстрируя мне мокрую руку. – Откуда здесь?

– Мало ли! Дождь ведь на улице. Натекло с чего-нибудь.

– Ну да, – согласилась она.

Говорить, даже шепотом, было все-таки легче, чем сидеть в тишине. И я поинтересовалась:

– А чего это он в замшевых ботинках в дождь?

– Так он же на машине.

– Но от машины до двери он все равно пешком идет. А там везде лужи. Вон смотри, на правой ноге ботинок мокрый.

– Дурак! – пожала плечами Ирочка. И вдруг, спохватившись, зашептала испуганно: – Ой! Про покойников же плохо говорить нельзя.

И помолчав, добавила:

– Но все равно дурак!