Текст книги "Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания"

В 1907 году исполнилось пятьдесят лет со дня основания гимназии Э. П. Шаффе. По этому случаю была издана книга «Э. П. Шаффе и ее школа», рисующая жизнь и деятельность этой замечательной женщины, неутомимого борца за женское образование и постепенное развитие созданной ею школы, превратившейся из небольшого пансиона в одну из лучших женских гимназий Петербурга. Книга эта сохранилась у меня, в ней напечатана и моя фамилия, наш класс был последним, самым молодым классом, окончившим гимназию за эти пятьдесят лет.

По случаю этого торжественного события был устроен концерт, в котором активное участие приняла Марина Римская-Корсакова, и большой благотворительный базар, организованный главным образом силами нашего восьмого класса. Я продавала разные сласти и была одета в белое платье из английской кисеи (подарок Ольги Владимировны) на шелковом чехле, поверх которого был надет нарядный белый передничек. Мой киоск пользовался большим успехом, все учителя весело шутили со мной.

Этой же зимой в качестве выпускного класса мы устраивали в гимназии свой бал, каждая могла пригласить одного кавалера, я пригласила Пуню Паршакова, который хорошо танцевал. Я бы с большим удовольствием пригласила, конечно, Андрюшу, но он танцевать не умел.

Скоро начались экзамены, последние экзамены в гимназии, последние экзамены, к которым мы готовились с Липой. Мы в эту зиму меньше с ней виделись, меньше говорили, а занимались мы в разных группах. Дмитрий Петрович недолго пробыл директором Горного института, его назначили товарищем министра торговли и промышленности, и они переехали из Горного на 1-ю линию, где заняли целый этаж в доме на углу Волынского переулка. Варвара Ивановна настаивала на том, чтобы он принял этот пост, она была далека от науки, для нее важнее было общественное положение мужа, высокая зарплата и большая квартира. Дочери подрастали, надо было устраивать приемы. В этой новой квартире у Липы была отдельная комната, но не завидная – узкая, и к тому же проходная. Как-то зимой мы с отцом были приглашены к Варваре Ивановне на вечер. Эти сборища ничем не напоминали прежние детские праздники, которые устраивались у Коноваловых в университетской квартире.

Гостей было много, в основном молодежь, и молодежь военная, у Варвары Ивановны и Дмитрия Петровича было много племянников – юнкеров и молодых офицеров, все они были тут, многие вместе со своими товарищами. Мне не приходилось раньше бывать в такой компании, это были все веселые ребята, непринужденно и весело принимавшие участие в различных играх, танцах, но временами звучали и специфические разговоры о «чести мундира».

Поздно вечером был ужин с мороженым и разными закусками. В общем, вернулись мы с отцом домой около четырех часов ночи. Мы шли пешком переулками, совершенно пустынными в это время, шаги наши гулко раздавались в тишине ночи, было немного страшновато. Под влиянием этого возвращения под утро я увидела один из самых страшных снов, который я запомнила на всю жизнь. Вижу во сне, что идем мы с отцом по Биржевой линии, впереди видны закрытые университетские ворота, ночь, на небе полная луна, какая-то желтая и зловещая, нигде никого, фонари не горят, улица освещается только луной. Мы идем молча вперед, потом отца нет больше около меня, и я иду и знаю, что впереди за выступом следующего дома кто-то меня поджидает, там темно, ничего не видно. Страх охватывает меня, но все равно я должна идти вперед; я подхожу к роковому месту, и из темноты кто-то невидимый бросается на меня, я знаю, что это конец, но ничего не могу сделать – ив ужасе просыпаюсь. На следующий день отец спросил меня, было ли мне весело с «зубрятами», и я ответила утвердительно.

Почему отец назвал эту молодежь «зубрятами»? Это время было временем созыва Третьей Государственной думы, самой реакционной из первых трех дум. В числе депутатов там было много помещиков, заматерелых черносотенцев – Пуришкевич[208]208
  Пуришкевич В. М. (1870–1920) – один из лидеров «Союза русского народа», возглавлял крайне правых во Второй и Четвертой Государственных думах.


[Закрыть], Марков Второй[209]209
  Марков (Марков Второй) Н. Е. (1876 – после 1931) – один из лидеров «Союза русского народа».


[Закрыть] и других, которых называли зубрами, как таких вымирающих животных. В газетах постоянно печатали описания скандалов, которые они устраивали в Думе, газета «Речь» и другие печатали карикатуры на них. Большинство вчерашних молодых людей были сыновьями помещиков, потому отец и называл их «зубрятами». Эта компания подходила к сестрам Липы, которые впоследствии все вышли замуж за военных, про Липу сама Варвара Ивановна говорила, что ей надо другого мужа, она чувствовала, что благодаря нашей школе и постоянному общению со мной у Липы гораздо более широкий круг интересов и иное отношение к жизни, чем у военной молодежи и, как мы увидим дальше, она оказалась права.

Одним из первых экзаменов, которые мы сдавали в этом году, была психология. На этот раз мы с Липой изменили нашему способу подготовки к экзаменам: одна читает, другая рассказывает, а затем наоборот, я была сильно простужена и не могла читать из-за кашля, так что Липе пришлось читать одной, а рассказывали мы по очереди. Время от времени мать приносила мне горячее молоко, лечение принесло пользу, и я скоро смогла читать. В этом году экзаменов было не так много, и в начале мая все они были закончены.

Эта весна была трудной для меня, были тяжелые переживания из-за нашего любимого учителя русской литературы Я. А. Автамонова. Он был арестован и приговорен к двум годам крепости, но из-за болезненного состояния был освобожден. Мы с Липой ходили навещать его после освобождения. За этот год я еще больше подружилась с Марией Маркеловной; уединившись в ванной, мы с ней говорили и вели самые задушевные разговоры. Она очень тосковала от одиночества, работа была неинтересна и не могла наполнить ее жизнь. Аккуратно ездила она за Невскую заставу в Смоленскую школу для рабочих, где она обучала их арифметике. Сохранилась фотография, на которой Мария Маркеловна вместе с заведующей школы Елизаветой Петровной Пожаловой, преподавателем химии Л. М. Кучеровым и их учениками, окончившими школу (фото 40). Мария Маркеловна очень подружилась с Елизаветой Петровной, бывала и у нее дома.

В Петербурге жили две ее гимназические подруги: Конкордия Федоровна Рожанская и Екатерина Александровна Матвеева. Хотя она к ним хорошо относилась, но особой близости с ними у нее не было. Федор Васильевич и Лидия Семеновна переехали с Верейской улицы на Бронницкую, вместе с ними переехала и Мария Маркеловна. Там она тоже не находила отдыха и душевного спокойствия. Федор Васильевич был очень хороший человек, но увлекающийся и непостоянный. Он охладел к химии, его начала привлекать математика, к Лидии Семеновне он питал скорее дружеское чувство, чем любовь, а он и в этом отношении был непостоянным и увлекающимся, и романов у него в жизни было немало. И вот теперь он увлекся Марией Маркеловной и даже предлагал ей уехать с ним далеко от Петербурга, в Японию. Мария Маркеловна, хотя и страдала от одиночества, не могла бы поступить так неблагородно по отношению к Лидии Семеновне, относившейся к ней с трогательной заботливостью, тем более что кроме дружбы она к Федору Васильевичу ничего не испытывала. Такие взаимоотношения делали ее пребывание у «старичков», как она их называла, достаточно тяжелым, а уехать от них и поселиться совсем одной она тоже не могла решиться. У нас она чувствовала себя хорошо, в разговорах со мной отводила душу. Она много рассказывала мне о своей жизни.

Фото 42. Преподаватели и ученики Смоленской школы для рабочих

Родилась она в 1877 году 16 января старого стиля в уездном городе Бугуруслане, раскинувшемся на высоком берегу реки Большой Кинель, впадающей в Самару, приток Волги. Тогда это была Самарская губерния, теперь Куйбышевская область. Отец ее, Маркел Иванович Домбров, заведовал местной пожарной частью, мать ее, Зиновия Ивановна, была простая, неграмотная женщина, занятая домашним хозяйством и детьми, которых у нее было трое: старший сын Иван и две дочери – Мария и Евдокия. Мария Маркеловна часто вспоминала, как хорошо хозяйничала ее мать, как дешево и какую хорошую провизию она покупала, какие варила вкусные щи, какие пироги пекла с капустой и с вареньем! Вишни, земляника и прочие ягоды стоили гроши, вишни покупали ведрами, Зиновия Ивановна наваривала варенья на целый год. У родителей был свой небольшой домик, и жили они просто, сытно, небогато. В хозяйственных заботах матери Мария Маркловна принимала мало участия, как только она пошла в начальную школу и научилась читать, в ней пробудилась жажда знаний, стремление учиться. Окончив отлично начальную школу, Мария Маркеловна поступила в прогимназию, в которой тоже прекрасно училась, особенно увлекалась она географией. По окончании прогимназии в Бугуруслане ей больше негде было учиться, гимназии в городе не было. Брат ее Иван окончил в это время училище в Уфе и уговорил родителей отпустить Марию Маркеловну в Уфу в местную гимназию, говоря, что она сможет зарабатывать там уроками, и сам он хотел ей помогать. Мария Маркеловна и в Бугуруслане уже давала уроки дочке купца Тизякина. Брат Иван вскоре должен был уехать из Уфы в Красноярск на строительство моста через Енисей, женился там и очень мало мог помогать сестре. В Марии Маркеловне приняла участие ее классная дама: нашла ей уроки – репетировать сына булочника. Кроме денег, она получала там обед, к чаю там всегда давали разнообразные пирожные из собственной кондитерской. С комнатой ей меньше повезло: она жила в квартире, где хозяева, муж и жена, постоянно устраивали сцены ревности, доходившие до драки. Нелегко было ей учиться и работать, такой молоденькой, совсем одной среди чужих людей, но желание учиться и кончить гимназию все превозмогло. Сестра ее была совсем другого рода: с трудом кончив начальную школу, она не захотела больше учиться. Она похожа была на отца, у которого были правильные черты лица, считалась хорошенькой, любила наряжаться и еще молоденькой вышла замуж в Бугуруслане.

Три года прожила Мария Маркеловна в Уфе и окончила там семь классов. Учение здесь давалось ей не так легко, как в Бугуруслане, с математикой дело обстояло прекрасно, а вот с русским языком было хуже. Мария Маркеловна не имела возможности много читать художественной литературы, в сочинениях у нее хромали и орфография, и стиль. Весной по окончании экзаменов она получила письмо от брата, который устроился в Красноярске и звал ее к себе учиться в восьмой класс. Мария Маркеловна согласилась и поехала.

Иван Маркелович жил с женой в отдельной квартире, он теперь прилично зарабатывал. Жена его, Анастасия, была взбалмошная, но добрая женщина, она хорошо относилась к Марии Маркеловне. Жизнь в Красноярске в то время была суровая, вечером выходить из дому было опасно, из тайги выходили беглые и ссыльные уголовники и нападали на прохожих. В домах окна закрывались ставнями, двери запирались тяжелыми запорами. Ивану Маркеловичу иногда приходилось проводить ночи на работе, тогда невестка Марии Маркеловны брала к себе в спальню заряженное ружье. Во дворе на ночь спускали собак.

Кроме уже упомянутых выше подруг, Конды и Кати, вместе с Марией Маркеловной училась еще Валя Попова, вышедшая впоследствии замуж за активного эсера Колосова. Одно время они жили в Петербурге, Мария Маркеловна бывала у них, помогала им деньгами, так как они постоянно нуждались. У них в то время был сынишка лет трех, ему подарили деревянное ружье, он целился из него и говорил: «Пуф, пуф, Столыпин». В конце концов они эмигрировали и вернулись в Россию уже после революции, но и здесь после Октября они остались не у дел, были арестованы, и больше о них Мария Маркеловна ничего не знала. Весной красноярская молодежь, в том числе и Мария Маркеловна, отправлялась на берег Енисея, где возвышались известные своей красотой «столбы». Кроме песен и шуток во время прогулки велись и серьезные разговоры о том, что будут делать после окончания гимназии, кто куда поедет учиться. Мария Маркеловна стремилась к высшему образованию, особенно ее привлекала математика, по которой у нее всегда были круглые пятерки. В аттестате у нее все же была одна тройка– по русскому языку. Осенью подруги отправились в Петербург. Мария Маркеловна поступила на курсы П.Ф. Лесгафта[210]210
  Лесгафт П. Ф. (1837–1909) – педагог, анатом, врач, приват-доцент Петербургского университета. Основоположник научной системы физической культуры в России.


[Закрыть]. Курсы Лесгафта не были институтом физкультуры, как теперь, там проходили математику, механику, естественные науки. Марии Маркеловне нравился живой энергичный Петр Францевич. Мария Маркеловна с гордостью вспоминала, как профессор математики сказал ей после одного из экзаменов: «Да, видно, что вы умеете держать мел в руках!» Два года проучилась Мария Маркеловна на курсах Лесгафта и убедилась, что не нашла здесь того, что искала. Тогда она решила поступить на Высшие женские курсы, на физико-математический факультет, и подала туда свои бумаги. На ВЖК принимали без экзамена, но по конкурсу аттестатов, главным образом медалисток. Тройка по русскому языку испортила все дело, ей отказали.

Но Мария Маркеловна на сдалась, пошла на прием к директору, которым был тогда профессор Раев[211]211
  Раев Н. П. (1855–1919) – работник в области народного образования, ранее служивший в качестве директора народных училищ в Вологодской и Курской губерниях. Действительный статский советник. Стал директором ВЖК осенью 1894 г. Последний обер-прокурор Святейшего Синода Российской империи.


[Закрыть]. Посмотрев ее аттестат, Раев сказал: «Что же вы хотите, ведь у вас тройка в аттестате». – «Да, но у меня тройка по русскому языку, я же поступаю на математическое отделение, а по математикам у меня одни пятерки», – ответила она. Мария Маркеловна всегда удивлялась, что подействовало на Раева: понравилась ли ему настойчивость, с которой девушка стремилась к знанию, или сама она ему приглянулась, только он повернулся к сидевшему в этой же комнате секретарю Скрибе и сказал: «Дайте сюда бумаги Домбровой». Когда Скриба подал ему бумаги, он написал сверху: «Принять. Раев». Этими двумя словами решилась вся дальнейшая судьба Марии Маркеловны.

Несмотря на всю свою любовь к математике и безусловные к ней способности, Мария Маркеловна проучилась на математическом отделении недолго, всего два года. Во главе этого отделения стояла профессор Вера Иосифовна Шифф[212]212
  Шифф-Равич В. И. (1860–1919) – профессор математики.


[Закрыть], не обладавшая особыми математическими талантами. Она была окружена группой своих любимиц, которых и выдвигала, на которых обращала внимание, с которыми занималась, остальные ее мало интересовали. В число этих любимиц Мария Маркеловна не попала и не имела желания попасть, надежды получить здесь глубокое, математическое образование не было, и она решила уйти с математического отделения на химическое. Подруги ее пришли в ужас от такого решения: «Ты с ума сошла, четыре года проучилась и опять все сначала!». Но Марию Маркеловну не испугала перспектива еще четыре года учиться и жить в трудных материальных условиях. А жилось ей действительно нелегко: брат посылал ей каждый месяц пятнадцать рублей. От платы за учение она была освобождена, но жить на такую сумму было нелегко: значительную часть денег приходилось платить за комнату (шесть-семь рублей). Каждую осень на окнах многих зданий на линиях Васильевского острова и на многих улицах, примыкавших к другим высшим учебным заведениям Петербурга, появлялись белые билетики – знак, что здесь сдается комната. На ВЖК, в свою очередь, на доске объявлений появлялись объявления: «Ищу сожительницу», «Сниму вдвоем комнату» и подобные. Мария Маркеловна почти никогда не жила одна в комнате, всегда вдвоем, что, конечно, было очень неудобно. Часто жившие вместе девушки не подходили друг другу и по своим привычкам и образу жизни. Так, один год Мария Маркеловна жила вместе с болгаркой Крестовой; она была неплохая девушка, но ложилась поздно спать и долго читала в постели, а утром долго спала. Мария Маркеловна же вставала рано и вечером должна была ложиться при свете. Несколько лет она жила вместе с Марией Александровной Крыловской, с которой познакомилась у Конды. Мария Александровна училась на фельдшерских курсах, помещавшихся где-то на Песках (теперешние Советские улицы), а Мария Маркеловна – на ВЖК на 10-й линии. И вот они жили один год на Васильевском острове, как было удобно Марии Маркеловне, а другой год – на Песках, чтобы было удобно Марии Александровне. Конечно, кому-нибудь одному приходилось тратить много времени на дорогу. Мария Александровна была несколько старше Марии Маркеловны, отец ее был священником в городе Новгород-Северском, Черниговской губернии. К Рождеству и к Пасхе она всегда получала из дома праздничные посылки и делилась с ними с Марией Маркеловной. До конца жизни у них сохранились хорошие отношения. Пока Мария Маркеловна училась на курсах, она все время получала дешевые обеды в столовой курсов: какой-нибудь суп и каждый день котлеты. Такие обеды стоили, мне помнится, четыре или пять рублей в месяц. Таким образом, на все остальные расходы, на еду утром и вечером, на дороги и так далее оставалось четыре-пять рублей. А ведь надо было одеваться. Мария Маркеловна поправляла свои финансовые дела тем, что каждое лето ездила в Самару, в земство, и работала там статистиком. По дороге она заезжала в Бугуруслан к родителям, где мать старалась несколько дней кормить ее вкусной домашней едой. Заработанных денег ей хватало на самые скромные туалеты, на одну юбку и несколько ситцевых кофточек, которые Мария Маркеловна шила себе сама. Когда Мария Маркеловна училась уже на химическом отделении и перешла со второго курса на третий, она провела лето в Орехове, в Донской области, где в то время жил и работал ее брат. Невестка мечтала выдать Марию Маркеловну замуж и приглашала к себе многочисленное общество инженеров, работавших вместе с Иваном Маркеловичем. Лето было прекрасное, местечко Орехово было расположено в красивой живописной местности, каждый день собирались, играли в крокет, устраивали прогулки, пикники. Один из инженеров серьезно ухаживал за Марией Маркеловной; время летело незаметно, настал август, и тут Мария Маркеловна спохватилась, что у нее отложен на осень экзамен по органической химии, которую читал Алексей Евграфович. Уезжая к брату, Мария Маркеловна собиралась там готовиться к экзамену, но при таком образе жизни, какой она там вела, это было невозможно. Как ни уговаривала ее невестка, она осталась тверда и уехала в Петербург готовиться к экзамену. Времени и так уже оставалось немного, а Алексей Евграфович спрашивал строго, он был «строг, но справедлив», как про него говорили студенты.

Наступил экзамен, билет достался хороший; когда Мария Маркеловна кончила, Алексей Евграфович сказал: «Ну, что ж, я могу поставить вам четыре, но если вы хотите получить пять, тогда я вас буду спрашивать по всему курсу». Мария Маркеловна ответила, что она удовлетворится четверкой и на пятерку не претендует, а сама подумала: «Как спросит он про углеводы, тут, пожалуй, вместо четверки тройку получишь». Курс Марии Маркеловны был первым курсом, которому органическую химию читал Алексей Евграфович. В 1900 году профессор Гавриил Гавриилович Густавсон[213]213
  Густавсон Г. Г. (1842–1908) – профессор, чл. – кор. Академии наук.


[Закрыть], читавший до этого органическую химию, ушел с курсов, и комитет «Общество для доставления средств Санкт-Петербургским Высшим женским курсам» предложил отцу взять на себя чтение курса органической химии на химическом отделении физико-математического факультета. Отец согласился, но поставил ряд условий:

1) создать лабораторию для практических работ слушательниц, без чего он не мыслил преподавания органической химии;

2) отпустить средства для научно-исследовательских работ слушательниц;

3) пригласить к себе в помощники К. И.Дебу, своего первого ученика.

Все эти требования были удовлетворены, Алексей Евграфович стал читать слушательницам лекции по университетской программе, а через год, благодаря энергии К. И.Дебу, была готова прекрасно оборудованная лаборатория органической химии. Первыми в эту лабораторию попали, кроме Марии Маркеловны, Вера Ивановна Егорова[214]214
  Егорова В. И. (1879–1965) – доцент ЛГУ.


[Закрыть], Варвара Захарьевна Деменко, впоследствии вышедшая замуж за физикохимика Владимира Яковлевича Курбатова[215]215
  Курбатов В. Я. (1878–1957) – историк искусства, архитектуры, Петербурга и химик, инженер-технолог. Окончил Петербургский университет. Работал в Главной палате мер и весов. Профессор в Технологическом институте.


[Закрыть], Агеева[216]216
  Агеева-Чебукина М. Г. (1881–1961) – преподаватель химии.


[Закрыть], Кончева, Душечкина, Цветаева, Круглякова, Иванова и др., всего двадцать человек. По окончании практикума успешно работавшие получили от Алексея Евграфовича тему для научной работы. Работа в лаборатории была настолько интересна, что она полностью захватила слушательниц, чему немало способствовал Константин Ипполитович Дебу – живой, увлекающийся сам и увлекавший и курсисток (фото 41). Ничего подобного Мария Маркеловна не испытывала ни на курсах Лесгафта, ни на математическом отделении. Она увлеклась настолько, что совершала недопустимые вещи: работала в лаборатории не только днем, но и по ночам, обычно в обществе Константин Ипполитовича, а один раз совершенно одна. Вот эти-то ее качества, о которых ему рассказывал Константин Ипполитович и которые он сам наблюдал, и заставили Алексея Евграфовича обратить внимание на Марию Маркеловну и рекомендовать ее М. Г. Кучерову.

Фото 41. Константин Ипполитович Дебу с ученицами

Из остальных слушательниц особенно выделялась В. И. Егорова, которая при окончании была оставлена при курсах и вскоре стала вместе с Константином Ипполитовичем руководить практическими занятиями слушательниц. Ближе всех из своих сокурсниц Мария Маркеловна сошлась с В. И. Егоровой и Варварой Захаровной Деменко. В. И. Егорова была москвичкой из состоятельной семьи, матери у нее не было, она жила с отцом, Иваном Ивановичем, и сестрой и ездила к ним на каникулы. В течение года Иван Иванович не раз приезжал в Петербург по делам и заодно навестить дочку. Часто в таких случаях он водил ее в ресторан, куда приглашал и Марию Маркеловну по просьбе Веры Ивановны. Иван Иванович, по словам Марии Маркеловны, был симпатичный, доброжелательный человек, веселый и гостеприимный хозяин. Вера Ивановна называла Марию Маркеловну «Маркеша», они очень приятно проводили время втроем; такие пирушки с Иваном Ивановичем вносили разнообразие в их трудовую жизнь, а Мария Маркеловна с удовольствием кушала разные вкусные блюда и отдыхала от опостылевших котлет.

Последние два года пребывания на курсах Мария Маркеловна жила на Васильевском острове и снимала одна комнату у Екатерины Алексеевны. Екатерина Алексеевна была вдовой с тремя детьми, причем старший ее сын был болен костным туберкулезом; она сдавала комнаты, шила – в общем, билась как рыба об лед. Она очень привязалась к Марии Маркеловне, относилась к ней по-матерински и при всех своих скудных средствах старалась, чем могла, угостить Марию Маркеловну. Между дверями на лестнице у домовитой Екатерины Алексеевны каждый год стояла кадка с моченой брусникой, Марии Маркеловне разрешалось брать оттуда когда угодно. Длительная напряженная работа в лаборатории утомляла Марию Маркеловну, время от времени она устраивала в ней перерыв: оставалась дома и целый день лежала. В такие дни она брала кусок ситного[217]217
  Ситный хлеб – заварной хлеб из смеси муки ржаной и пшеничной с добавлением солода и сахара.


[Закрыть], шла к кадке и накладывала моченую бруснику на ситный, получалось замечательное лакомство.

Когда Мария Маркеловна стала прилично зарабатывать, она навещала Екатерину Алексеевну и приносила гостиницы ей и детям.

Весной 1903 года Мария Маркеловна окончила курсы и постепенно вошла в нашу жизнь.

Итак, гимназия окончена, у каждой из девочек, еще недавно сидевших рядом за школьными партами, начинается своя жизнь, появляются свои интересы, свои новые обязанности. Некоторые выходят замуж, другие идут работать, третьи поступают в вузы, четвертые просто живут дома. Раньше всех вышла замуж Эльза Штейман, она даже не осталась учиться в восьмом классе. Свадьба ее была невеселая, она выходила замуж не по любви – у родителей ее пошатнулись дела, и они выдали ее замуж за нужного состоятельного человека. Они были реформаторского вероисповедания, я была на свадьбе в числе приглашенных девочек. Реформаторское, или, иначе, кальвинистское, вероисповедание было наиболее пуританским, так сказать, направлением протестанства. Внутренность их церкви и обрядность богослужения были наиболее скупыми, лишенными всякой красочности, и мне очень не понравились, я бывала в лютеранских кирхах, на конфирмациях, там все-таки было лучше. Больше всего мне понравилось, когда я была на конфирмации (первом причастии) Альмы. В Безо не было ни русской, ни эстонской церкви, ближайшая кирха была в Каспервине – деревне, расположенной на одной из оконечности бухты, в глубине которой находилось Безо.

Ехали мы туда на телеге, был хороший солнечный день. Построенная в готическом стиле небольшая деревянная церковь была вся в зелени, внутри все было убрано цветами, светло и уютно. А здесь полумрак, темные голые стены, бедная Эльза, всегда такая веселая, добродушная, совсем еще девочка, а теперь стоящая с поникшей головой рядом с немолодым уже, противным немцем – все это оставляло самое неприятное впечатление.

Из немецкой части нашего класса в высшее учебное заведение поступила одна Хела Ленц: она подала заявление в Медицинский институт, или, как тогда он назывался, Высшие женские медицинские курсы. Вместе со мной на физико-математический факультет ВЖК поступили Ирина Старынкевич и Лиза Шевырева. я подала заявление на группу химии и биологии, так же как и Ирина, Лиза – на группу математики. Ада Старынкевич не пошла учиться в восьмой класс, а сразу поступила на физико-математический факультет на группу математики, у нее действительно были исключительные математические способности. Липа поступила на историко-филологический факультет, Лена Диксон до самого конца постоянно обращалась ко мне за помощью. В восьмом классе у нее была специальность «русский язык», ей нужно было в конце года представить большое зачетное сочинение. Она раза два приходила ко мне домой, и мы с ней обсуждали план и писали это сочинение. Ее устроили на работу в гимназию.

После окончания гимназии можно было бы и отдохнуть, и отпраздновать это событие, но нам было не до праздников. Здоровье матери настолько ухудшилось, что требовались какие-то решительные меры. В качестве такого средства решено было пытаться использовать поездку в Швейцарию. Заранее списались с хозяйкой отеля в местечке Веггис, в кантоне Люцерн, на берегу Фирвальдштеттского (Люцернского) озера и сняли там две комнаты. Мария Павловна взяла месячный отпуск и выписала себе бесплатный билет, на который она имела право как служащая железнодорожной пенсионной кассы, а в конце мая мы поехали вчетвером в отдельном купе через Варшаву, Берлин и далее в Швейцарию. Красоты природы, которые я видела в окно, не произвели на меня такого впечатления, какое можно было бы ожидать. Все мысли и все внимание были обращены на мать, которая устала от длительной дороги, – хотелось скорее приехать на место и дать ей покой.

Веггис – красивое, живописное местечко, расположенное на берегу озера, одного из красивейших в Швейцарии. В нем множество отелей, наполненных иностранцами. Не знаю, как теперь, но тогда, судя по разговорам, мечтою почти каждого швейцарца было накопить столько денег, чтобы можно было открыть свой собственный отель. Самый большой доход в то время страна получала от иностранцев, туристов и больных, круглый год наводняющих эту замечательную, красивую страну с ее целебным горным климатом. Да, конечно, Швейцария красива, горные вершины необыкновенно эффектны, но все это как-то чересчур картинно, точно выставлено напоказ. Поэтому поживешь там месяц-другой и потянет тебя на родину, к родной бесхитростной природе, где так много скромной, незаметной на первый взгляд красоты, такой привычной и дорогой нашему сердцу. Поселились мы в отеле «Villa Alpenblick»; главное здание отеля было увито красными розами. Большие кисточки этих мелких розочек были красивы, но мне они не нравились тем, что были совершенно лишены аромата. Мы жили не в отеле, а в отдельном маленьком доме, питаться ходили в главное здание, матери подавали еду в комнату, я жила в одной комнате с отцом, Мария Павловна поместилась с матерью. Таким образом, я мало была занята непосредственным уходом за матерью и томилась без дела, без книг, без знакомых, лишенная внимания и заботы матери, с постоянной заботой о ее здоровье, которое нисколько не улучшалось.

Она мало бывала на воздухе, так как ходить ей было трудно; в отеле нашлось кресло на колесах, и отец катал ее в этом кресле по дорожкам сада. Большую часть времени я проводила в обществе отца, с ним мы гуляли по городу, ездили вдоль озера на лошадях и на пароходе, смотрели памятники Вильгельму Теллю, съездили и в Люцерн, где видели знаменитого люцернского льва[218]218
  Люцернский лев – скульптурная композиция по эскизу Б. Торвальдсена, изображающая умирающего льва. Посвящена доблести швейцарских гвардейцев, павших при штурме дворца Тюильри во время Великой французской революции.


[Закрыть], но все это доставляло мало удовольствия. Этим летом многие петербургские знакомые поехали за границу. Сапожниковы жили в Итальянской Швейцарии, в Локарно, куда они привезли свою маленькую дочку Варю, которая зимой долго и тяжело болела скарлатиной, после которой у нее развилась истерия. Они жили в Локарно уже несколько месяцев. Александр Васильевич приехал навестить нас и прожил в «Villa Alpenblick» несколько дней. Почти одновременно с ним приехали туда же Погоржельские, Александра Иосифовна усиленно наряжалась и кокетничала с Сапожниковым. Эти посетители были для меня совсем не интересны, гораздо более приятной неожиданностью был для меня приезд моей гимназической подруги Лизы Шевыревой, путешествующей с матерью по загранице. Вместе с ней и с Погоржельскими мы сделали восхождение на гору Пилатус пешком и смотрели там восход солнца. На вторую местную вершину Риги мы ездили на фуникулере. Дорога на Пилатус местами проходила по мелким каменным россыпям, отец удивлялся, как ловко Погоржельская поднималась по ним в ботинках на высоких каблуках.

Несколько лет подряд ученик отца Ю.С.Залькинд[219]219
  Залъкинд Ю. С. (1875–1948) – химик-органик, окончил Петербургский университет, работал в Петербургском Технологическом институте, с 1917 г. – в Пермском университете. В 30-е годы вернулся в Технологический институт, где заведовал кафедрой органической химии.


[Закрыть] ездил во время летних каникул в Германию, в Страсбургский университет, где работал в университетской лаборатории. Будучи завзятым альпинистом, он разнообразил свое пребывание за границей туристскими походами по Альпам – или в одиночестве, или в обществе другого ученика Алексея Евграфовича – Л. М. Кучерова, прекрасного спортсмена. Этим летом в Страсбургском университете работала также ученица Алексея Евграфовича Анна Ивановна Умнова[220]220
  Умнова А. И. (1877–1955) – кандидат химических наук, ассистентка.


[Закрыть]. Желая немного встряхнуться, отвлечься от однообразной жизни в Веггисе и постоянного созерцания больной жены, отец написал Ю. С. Залькинду, предложил ему совершить совместную экскурсию в горы. Ю. С. Залькинд вскоре приехал с Анной Ивановной и готовым уже маршрутом путешествия. Кроме них и нас с отцом, в экскурсии приняла участие и Лиза Шевырева. В отеле нас снабдили провизией на дорогу и дали каждому по рюкзаку. Мы купили себе по альпентштоку – палке из виноградной лозы с железным наконечником, и этим наши сборы ограничились. Мы должны были пробыть в отсутствии не больше пяти-шести дней, и на это время оставляли нашу больную на попечении Марии Павловны. Мы добрались поездом до местечка Гёшенен, расположенного у подножия Сен-Готарда, затем проехали знаменитым Сен-Готардским туннелем. Пообедав в Гёшенене, мы отправились дальше пешком. Дорога шла, постепенно повышаясь, вдоль течения реки Рейс, которая бурно неслась, образуя многочисленные пороги и водопады, вскоре мы ее пересекли, пройдя по знаменитому Чертову мосту. Грохот бешено мчавшейся реки заглушал слова; трудно было представить себе, как мог Суворов после взрыва моста навести новый между отвесными скалами над бурной рекой и под огнем неприятеля. Сейчас мост ничем не отличается от широкой шоссированной дороги, по бокам – каменные перила, глубоко внизу несется Рейс. Согласно нашему маршруту мы должны были подняться до перевала Фурка (Фуркапасс), а затем спуститься со стороны перевала Гримзель в долину Роны до Майрингена. Дорога на Фурку петляет и вьется, поднимаясь все выше и выше среди скал, почти лишенных растительности. Сжатая скалами, несется Рейс, то приближаясь к дороге, то удаляясь от нее. На высоте 1450 метров долина расширяется, и Рейс течет относительно спокойно по роскошному альпийскому лугу. Какое разнообразие красок – от ярко-синих генциан до оранжево-желтой арники, а какие крупные цветы, те же, что у нас на уровне моря, но раза в два крупнее и красивее.