Текст книги "Курортный роман"

Он, как зачарованный, смотрел на ее разгоревшееся гневным румянцем лицо. Печально вздохнул.

– Какая же ты красивая! Если бы я понял это раньше!

Она озадаченно пожала плечами.

– И кто же, бедняжка, тебе этого не давал?

Он честно ответил:

– Самомнение, наверное. Считал себя первым парнем на деревне и ничего вокруг себя не замечал. Ну, и мать добавляла, конечно.

Даша промолчала. В этом она была с ним согласна.

Он положил ладонь на ее локоть и тихонько сжал. Она с возмущением тряхнула рукой, но он не убрал руку.

– Одно твое слово, милая, я тотчас всё брошу и уйду к тебе. Мне так плохо без тебя. Если бы я знал, что мне жизнь станет не мила, я никогда на других баб и смотреть бы не стал. И, клянусь тебе, больше никогда не взгляну, если ты простишь меня и у нас всё наладится. – Он говорил просительно, почти унижено, робко заглядывая ей в глаза.

Даше было неловко выслушивать эти запоздалые извинения. Ничего они не меняли, только вносили в ее жизнь некоторое неудобство. Ей было неприятно, что кто-то из-за нее страдает, но не больше. Она вздохнула и мягко сказала:

– Валерий, я тебя не люблю! И, боюсь, никогда не любила! Мы с тобой в свое время оба ошиблись, и забудем о нашем неудачном браке. У тебя есть жена и ребенок, вот и живи с ними.

Он яростно воскликнул, сильнее сжав ее локоть:

– Ты моя жена и вот мой ребенок!

Он показал на Машу, с интересом следившей за их разговором. Спохватившись, даша велела ей идти поиграть в своей комнате. Та послушно убежала.

Валерий надрывно выкрикнул, пытаясь убедить ее:

– А там я даже не знаю, моя ли она дочь!

Даша устало поинтересовалась, мечтая поскорее закончить этот беспочвенный разговор:

– А что, есть еще претенденты на гордое звание отца?

Он неохотно признал:

– Мне недавно рассказали, что она в тоже время путалась еще с парочкой мужиков. А крайним оказался я. И девчонка ни капли на меня не похожа.

Даша философски пожала плечами.

– А что это меняет? Главное, что ты вполне можешь быть ее отцом. Ведь твои длительные командировки начались именно в это время. А я, глуповатая жена, салатики тебе в дорогу стругала, пирожки пекла, чтобы не голодал. Вот веселились-то вы, съедая это после любовных утех! Послушный ты сынок, все папочкины наказы выполнил. Для дома жена-служанка, для тела – пылкая любовница. А для души достаточно телевизора. Вот кто никогда тебе не надоедал.

У него на скулах выступил темный румянец. Она с недовольством признала, что его побитый вид доставлял ей какое-то нездоровое удовольствие.

– Не бей лежачего, Даша! Если бы ты знала, как я наказан! Как мне тяжело!

Она встала, давая понять, что рандеву закончено, и ободряюще похлопала его по плечу.

– Не журись, хлопче! Перемелется – мука будет! И я тебя ни в чем не виню, мне теперь вся эта история кажется делом далеким и весьма забавным. Но чаем мы с Машей тебя напоили и давай думай, что дальше делать будешь: пойдешь с дочкой пару часов погуляешь или скорее домой, под крылышко к любимой супруге?

Он с укором посмотрел на нее, но, поняв, что жалости ему всё равно не дождаться, с горьким вздохом пробормотал:

– Конечно, погуляю с Машей.

Даша быстро собрала ребенка, наказав ей по лужам не ходить, а Валерию мороженого дочери не покупать, не то горло будет болеть, не лето уже.

Захлопнув за ними дверь, начала прибирать на кухне, но вместо уборки присела на табурет, по-старушечьи подперла голову рукой и призадумалась.

Да, Вера сказала верно (она усмехнулась невольному каламбуру), – Валерий очень изменился. И это явно не ее заслуга. Может быть, действительно не нужно было молчать, терпеть его хамство, и хоть изредка давать отпор? Но как это было сделать ей, выросшей в старой патриархальной семье, где слово главы семейства – закон для домочадцев? Да и что это за семья, в которой постоянно приходится вести оборонительные бои местного значения?

Ну да что теперь гадать о том, что было бы, если бы… Вслух, подражая сварливому голосу свекрови, попеняла себе, что в доме дел полно, а она рассиживает, словно барыня. Рассмеялась и принялась за работу.

Через пару часов, поразив ее своей обязательностью, вернулся Валерий с Машей. Он прошел в комнату, явно надеясь на продолжение разговора, но Даша решительно воспротивилась.

– Тебе домой пора! И не выдумывай причины, по которой тебе надо быть здесь! Их просто в природе не существует! И в следующий раз обязательно договаривайся о времени, не то нас не будет дома! Чао, дорогой! – она безжалостным толчком выпихнула его за порог и захлопнула за ним дверь.

В следующую субботу ранним утром кто-то настойчиво позвонил в дверь. Даша, неспешно завтракавшая на кухне, сильнее закуталась в ситцевый халатик, вышла в коридор и посмотрела в глазок. За дверью, нервно переминаясь с ноги на ногу, стояла Нина Андреевна.

Даша недовольно скривилась и открыла дверь, приготовившись к очередным оскорблениям.

Бывшая свекровка, одетая не в поношенные трикотажные штаны и спортивную куртку, как обычно, а в приличное темно-синее драповое пальто, правда, узковатое в талии и давным-давно вышедшее из моды, просительно протянула:

– Здравствуй, Дашенька! Можно к тебе? Ты уж извини, что я без спросу, уж очень я по вас соскучилась! И по тебе, и по внучке!

Оторопевшая от неожиданно приветливых слов Даша молча подвинулась, пропуская бывшую родственницу. Та несмело шагнула внутрь, робко огляделась.

– Да, вот ты где теперь живешь! Валерий сказал, что одна.

Даша пожала плечами и жестко заметила:

– Одной гораздо лучше!

Нина Андреевна поежилась, но возражать не посмела.

В это время в коридор выглянула проснувшаяся Маша и с радостным криком «бабушка приехала!» бросилась к гостье. Та подхватила ее на руки и по обветренным щекам потекли слезы.

– Ах ты, мое золотко! Как же я без тебя соскучилась! Одна ты у меня красавица!

Даша спокойно восстановила справедливость:

– У вас ведь еще одна внучка есть!

Свекровь пренебрежительно отмахнулась.

– На ну ее! Не похожа она совсем на нас! Не в нашу родову! Нервная, злая, вся в мамашу!

Даша подумала, что внучка скорее всего удалась в бабушку, но промолчала, не желая препираться. Корректно пригласила раздеться и пройти в комнату. Нина Андреевна неуклюже сняла непривычное для нее тяжелое пальто, повесила на вешалку и осталась в платье, которое Даша никогда на ней не видела. Судя по фасону, оно было сшито чуть ли не на свадьбу самой Нины Андреевны.

Оно было коротковато и изрядно ее обтянуло, впиваясь в бока, обозначая толстые неприглядные складки и превращая довольно стройную еще женщину в толстушку. Но зато оно было сшито из дорогого черного бархата, что, видимо, и оказалось решающим при выборе наряда. На плечи по моде своей молодости свекровь накинула кружевную косынку, слегка пожелтевшую от долгого лежания в сундуке.

Вытащила из сумочки большое зеленое яблоко и вручила внучке.

– Это тебе, моя хорошая! Мне теперь доказали, что шоколад детям вреден, и я купила тебе полезный фрукт!

Даша взяла яблоко, вымыла и отдала девочке. О том, что у них таких яблок полон холодильник, ничего не сказала. Зачем? Для свекрови подвигом было купить хоть что-то. Тратить деньги для нее всегда было непосильным испытанием. Так что ни к чему портить ей настроение.

Хозяйка накрыла на стол, позвала завтракать и дочь, и гостью. Чинно сидели, пили кто что: Даша – кофе с молоком, Маша – кипяченое молоко, а Нина Андреевна крепкий чай. Девочка быстро съела всё, что ей дали и убежала смотреть мультики.

Свекровь проводила внучку печальным взглядом, опустила глаза и вдруг смиренно покаялась:

– Знаешь, Даша, как ты ушла, так всё стало наперекосяк. Валерка мучается, исхудал весь, с лица спал, смурной такой ходит. Девка эта, Светка, постоянно бухтит, всё ей не так. Мне дерзит, совсем не почитает. Не то, что ты. Даже Валентин замолчал, переживает. Он ведь про блядки-то для смеху говорил, кто же знал, что так выйдет?

Даша криво усмехнулась. Всё-таки забавно устроена жизнь: всё возвращается – и хорошее, и плохое. Пусть-ка теперь бывшая свекровь поживет в роли третируемой недотепы.

Нина Андреевна раскаянно продолжала, вытерев кончиком косынки покрасневшие глаза:

– Я ведь тоже виновата. Мне бы как дочку тебя принять, ты ведь милая, услужливая, слова супротив никогда не говорила, да вот не смогла. Всё считала, что не пара ты Валерке. А ведь вы могли как два голубка жить, если бы мы с мужем вам не мешались. Я ведь, понимаешь, неласковая, да и откуда ласковой-то быть? От моих родителей нежностей-то было не дождаться, пинки одни. Много нас слишком было. А чего много, того и не ценишь. Поэтому я и родила одного только сына, чтобы уж у него всего было полной чашей. А вот ценить то, что имеешь, ни я не умею, ни его не научила.

Нина Андреевна отхлебнула остывшего чаю и заметила:

– Да и ты тоже хороша – нет, чтобы мне хоть раз ответить, так нет, все покорствовала. А я, если мне не отвечать, еще больше распускаюсь. Мне это все говорили, да уж такой характер. Не переделать уже.

Она всхлипнула, вытащила из кармана большой клетчатый мужской платок, высморкалась и тихо попросила:

– Может, вернешься, Даша? Уж я больше не буду вам мешать, ученая теперь. Он ведь со Светкой не расписан, и не собирается. Уйдет, и баста.

Даша резко прервала:

– А вот это вы зря! У них ребенок, и совершенно не важно, зарегистрированы они или нет!

Свекровь тут же вскинулась и в голосе прозвучали привычные командные нотки. Даша усмехнулась – ненадолго же хватило ее смирения.

– Да может, она вовсе ему и не дочь! Он записал Катьку на себя только потому, что ты ушла! Ему всё равно тогда было! Светка эта, шалава, с кем только ни путалась! А сейчас еще и нос задирает!

Даша успокаивающе предложила:

– Да его, его дочь, чего уж там! Может, в комнату пойдем?

Гостья согласилась, и Даша шустро убрала со стола, удивляясь, до чего же быстро могут вернуться былые времена. На прошлой неделе она ухаживала за бывшим мужем, сейчас – за свекровью. Кто следующий?

Нина Андреевна уехала уже под вечер, сходив с внучкой погулять, чего никогда не делала раньше. Полдня они с Дашей проболтали, вспоминая старых знакомых. Даша часто смеялась над довольно злыми, но по-своему остроумными характеристиками, которые давала им свекровь.

Когда она уехала, ей даже стало жаль, что раньше они никогда так по-хорошему не говорили. Но это не ее вина.

Сегодня, когда от Нины Андреевны не исходил, как раньше, поток агрессивной энергии, она оказалась довольно приятной в общении женщиной. На прощанье Даша даже пригласила ее приезжать, когда захочется. Та прослезилась, жалостиво зашмыгала носом, обняла сначала внучку, потом бывшую невестку, и уехала, что-то мрачно бормоча себе под нос.

В понедельник к Даше в медкабинет по-свойски заглянула Тамара Сергеевна. Как всегда, приветливо улыбаясь, вольготно расположилась на диванчике. Одета она была в строгий черный костюм с короткой юбкой до колен, розовую блузку и бордовый галстучек, кокетливо затянутый под подбородком. Стройные ножки обтянули черные сетчатые колготки, что для ее возраста было довольно рискованно. Но она никогда на подобные мелочи внимания не обращала.

Даша одобрительно подумала, что редкая женщина в ее годы выглядит так молодо. Тамара Сергеевна посмотрела вокруг и похвалила:

– Славно тут у тебя, Даша! Цветы, картины – комфортно. Даже уколов можно не бояться. Но я пришла не хвалить тебя, а пригласить в это воскресенье на свой день рожденья. Ты, наверное, знаешь, что у меня юбилей? – она пригорюнилась, подперев голову ухоженной ручкой с тщательно наманикюренными ноготками.

Даша прекрасно знала, что Тамаре Сергеевне исполняется пятьдесят, сама участвовала в оформлении памятного альбома. Знала и то, что в пятницу вся начальственная верхушка будет отмечать это событие в ресторане на соседней улице. Ее не пригласили, но она этого и не ждала. Она же мелкая сошка.

– Я приглашаю тебя к себе домой, к двум часам. Будут только близкие родственники и друзья. Человек сорок – пятьдесят, не больше. Думали отметить в ресторане, но там все равно не чувствуешь себя так свободно, как дома. Мы с Ваней посовещались и решили, что с друзьями лучше отметить это дело как обычно, без помпы. – Чуя, что Даша колеблется, неодобрительно погрозила ей пальцем. – Надеюсь, ты придешь, чего сидеть одной дома! И обязательно возьми с собой Машеньку! – это было не приглашение, а армейский приказ, обязательный для исполнения.

Даша покраснела и растерялась. Идти жутко не хотелось, и она осторожно, чтобы не обидеть искренне расположенную к ней женщину, попробовала отказаться. Но та была непреклонна.

– Даша, ты же не хочешь меня обидеть? Или, как говорят бывалые алкоголики со стажем, ты меня уважаешь? Ты же не лишишь меня удовольствия поиграть с самым разумным и воспитанным ребенком? – И категорично заключила, не дожидаясь больше возражений: – В общем, Ваня будет ждать вас под окнами ровно в два часа!

Даша понимала, что Тамара Сергеевна скучает по внучке, росшей вдалеке от нее, и пытается хоть в какой-то мере компенсировать это общением с чужими детьми. Пришлось пообещать, что они будут.

И вот теперь, когда наступил день юбилея, Даша с раздражением смотрела на свой скудный гардероб, не зная, что выбрать. С Машкой проблем не было – у той было несколько нарядных платьицев, в которых она ходила на утренники в детском саду. А вот что надеть самой? Выбор был невелик: либо маленькое классическое черное платье, либо серый брючный костюм. Она пожалела, что не купила что-нибудь новенькое. Платили ей прилично, но она откладывала почти все деньги на черный день, не всегда же ей будет так везти. Боялась, что однажды появится законная владелица квартиры и ей с ребенком придется срочно искать другое жилье.

Примерила оба наряда. Остановилась все-таки на платье, открывавшем длинные точеные ножки. Проворчав справедливые слова о своем лучшем украшении, которое грех скрывать, стала искать приличные колготки, которые, она точно помнила, были куплены ею с зарплаты пару месяцев назад и убраны до подходящего случая.

Ровно в два они были полностью готовы. Выглянув из окна, Даша увидела знакомую машину, уже стоявшую под окнами. Они быстро накинули пальто и спустились вниз.

Иван Васильевич учтиво распахнул перед ними дверцу черной Волги. Они чинно уселись сзади, бережно уложив на переднее сиденье белые розы для изменницы.

Даша скованно поблагодарила:

– Спасибо огромное за заботу, Иван Васильевич, но не лучше ли вам, как хозяину, встречать гостей, а не возиться с нами?

Он отшутился, внимательно следя за дорогой:

– Там, Даша, такая плотная конкуренция, что я счел за благо оттуда убраться. Самое приятное начнется тогда, когда все сядут за стол, и можно будет попробовать разных вкусностей. А то я со вчерашнего дня голодаю.

Даше это показалось странным.

– Неужели вам ничего не дали попробовать?

Он высоко поднял черные брови.

– Нет, конечно! Для подготовки таких междусобойчиков Тамара, как всегда, пригласила профессионального повара из соседнего ресторана. Он заперся на кухне и со вчерашнего дня готовит разносолы. Никого, естественно, не пускает. О том, чтобы стащить кусочек, даже вопроса не стоит! – он нарочито жалобно вздохнул, и пассажирки засмеялись.

Несмотря на показное веселье, Даша сильно нервничала. Зачем она туда едет? Туда придут давно знакомые между собой люди, а она всем чужая. Будет чувствовать себя ужасно неловко, и всё.

Когда Тамара Сергеевна с сияющим видом бросилась им навстречу и крепко обняла, у Даши немного отлегло от сердца. Пройдя в большую комнату, очутилась среди модных дам в роскошных вечерних туалетах и безупречным макияжем, и снова почувствовала себя не в своей тарелке. Ехидно прокомментировала свое состояние – в чужие сани не садись! Но тут же поправилась: вообще-то ее усадили в них насильно! Сама она сюда попасть вовсе не стремилась!

Когда гостей пригласили за накрытый в соседней комнате огромный стол, она поразилась обилию блюд и их изысканности. Они были настоящими произведениями кулинарного искусства. Даше казалось кощунством даже задеть эти башенки, корзиночки, замысловато уложенные салаты, кусочки разнообразного мяса, колбасы и сыра.

Но голодные гости, не чинясь, дружно разрушили шедевры повара, разобрав их по своим тарелкам.

Иван Васильевич учтиво положил Даше по кусочку каждого блюда. Сначала она стеснялась, боясь, что перепутает приборы и начнет есть рыбу не той вилкой, но, увидев, что каждый занят лишь собой, и на ее промахи не обращает никакого внимания, начала есть с удовольствием. Такой вкуснятины ей за всю свою жизнь пробовать еще не доводилось.

Для детей, которых оказалось восемь, в маленькой комнате был накрыт отдельный стол, чтобы ни они не мешали взрослым, ни взрослые не смущали детей.

Даша уже не раз бывала здесь в гостях, поэтому знала, что квартира большая, из четырех комнат, причем маленькая комната гораздо больше гостиной в доме Валерия.

После обильного застолья в соседней комнате зазвучала музыка и начались танцы под яркий пульсирующий свет. Чтобы не участвовать в общем разговоре, Даша ушла туда. Около восьми музыка на пару минут смолкла, и из прихожей послышался громкий восторженный голос хозяйки:

– Что ты так поздно, дорогой! Пойдем, я тебя хоть чуть-чуть угощу!

Танцы возобновились снова и минут через пятнадцать Даша, устав, присела передохнуть на стоявший в углу большой мягкий диван. В этот момент в комнату вошел запоздавший гость, сопровождаемый довольной хозяйкой. Похоже было, что бедняга был доставлен сюда под конвоем. Даша его прекрасно понимала, она и сама попала сюда подобным образом.

Звонкий голос Тамары Сергеевны прорывался даже через волны громкой музыки:

– Потанцуй немного, дорогой! Надеюсь, тебе будет весело! Гостей ты почти всех знаешь! Но я тебя кое-с кем познакомлю!

Она пристально вгляделась в полумрак комнаты, кого-то выискивая. Даша стала подозревать, что ее, и вжалась в спинку дивана, стараясь стать как можно менее заметной. Ей вовсе не улыбалось становиться объектом очередного благодеяния. Как же! Она же одинокая женщина с ребенком, ее пристроить надо, познакомив с хорошим человеком.

Наверняка это и задумала хозяйка, так настойчиво приглашая ее на праздник. Вошедшие уже двинулись к дивану, заставив Дашу забеспокоиться, когда из коридора прозвучал громкий голос Иванова Васильевича. Тамара Сергеевна повернулась на голос настойчиво зовущего ее мужа, пообещала:

– Я сейчас! – и вышла из комнаты.

Даша почувствовала непонятное беспокойство и попыталась рассмотреть вошедшего гостя сквозь вспышки яркого света. Тот, почувствовав ее пристальный взгляд, подошел поближе, склонился над ней и замер, будто увидел привидение. Она взглянула в его лицо и нахмурилась, чувствуя пробивающееся сквозь ледяной панцирь неприятное волнение.

Перед ней стоял Юрий, глядя на нее потрясенными неверящими глазами.

Глава шестая

Юрий, как радар, настроенный на определенную волну, заранее чувствовал присутствие Даши. Когда по коже пробегала странная волна полувосторженного-полуболезненного озноба, он осознавал, что она пришла на работу. Когда появлялось неприятное чувство личной утраты, это означало, что Даша покинула здание. Эта зависимость угнетала, но ничего с собой поделать он не мог.

Забавное чувство, которым он развлекался от нечего делать, внезапно приняло угрожающие размеры и грозило поглотить его целиком. Самым опасным, как ему представлялось, было нежелание что-либо предпринять, дабы выбраться из затягивающей топи. Обостренные до предела нервы начинали вибрировать, как перетянутые гитарные струны, едва он начинал подумывать, что будет, если он снова ничего не добьется и уедет отсюда несолоно хлебавши. А это было вполне возможно: Даша старательно избегала встреч, и это получалось у нее удивительно хорошо. В лучшем случае ее удавалось увидеть в переполненном пациентами и сотрудниками кабинете. И даже тогда, когда он пробивался к ней сквозь толпу и заговаривал, она умудрялась переадресовать его вопрос кому-нибудь другому. В этом она достигла иезуитского мастерства.

Сначала он злился и негодовал от ее откровенного пренебрежения, но скоро испугался, сатанея от невозможности что-то изменить. Когда она смотрела сквозь него пустым и равнодушным взором, у него появлялось противное чувство, что она забыла, как его и звали. Вычеркнула из своей жизни, как исправленную двойку из дневника.

А как они славно болтали в ее кабинетике! Конечно, он хотел гораздо большего, но был благодарен и тому, что перепадает. У Даши оказалось тонкое чувство юмора, она была изрядно начитана и часто ставила его в тупик разговорами о книгах и авторах, о которых он даже не слыхал. Его смешили ее характеристики хрестоматийных героев, которых она воспринимала вовсе не так, как преподносили в школе.

Они болтали обо всем, но только не о ее жизни. Когда он пытался хоть немного о ней разузнать, Даша небрежно отшучивалась – мол, героини романа из нее все равно не выйдет, поэтому не о чем и говорить.

И вот их милые посиделки жестоко оборвались. Уже через пару дней он понял, что отчаянно скучает по ней и их невинным беседам. Чтобы не впасть в уныние, внушал себе, что на него так действует лишь новизна положения, и ничего больше. Никогда он раньше столько времени не разговаривал с девушками. Всегда считал, что они созданы для другого, гораздо более ощутимого.

Попытался выяснить, отчего она так изменилась. Неужто узнала, что к нему приезжала Любаша? Постарался припомнить, когда произошла перемена в их отношениях. Сопоставил события, и в голову пришла преотвратная мысль: все сходится. Если Любаша ляпнула что-нибудь лишнее и это дошло до Дашиных ушей, то всё ее дальнейшее поведение вполне объяснимо.

Попытался встретиться с ней и откровенно поговорить, но Даша ничего не хотела слушать, при его словах застывала, как соляной столб, и тут же находила дела в противоположном от него месте. Когда он с отчаяния ворвался к ней в кабинет и попытался объясниться, несмотря на стоявших рядом сослуживиц Веру и Марью Ивановну, она остановила его одним-единственным взглядом суровых золотистых глаз.

Ох уж эти ее глаза! Он очень любил, когда она смеялась – тогда глаза сверкали теплыми всполохами, принося его сердцу мягкую отраду. Но сейчас это были холодные требовательные кинжалы, не желающие, чтобы ее конфузили перед знакомыми, и он сдался. Замолк, повернулся, и ушел.

Даже встречаясь с ней в коридоре или в комнате, полной посторонних глаз, его охватывала испепеляющая, жаркими волнами исходившая от нее чувственность, и он не понимал, почему этого не ощущают другие. Или это то, что предназначено ему одному? Он уже не был уверен, что ему будет достаточно одной, пусть даже самой страстной ночи, чтобы выгнать из ослабевшей души болезненную зависимость.

Время уходило, не оставляя надежды, и в последний вечер перед отъездом он, уже ни на что не надеясь, в полнейшем отчаянии подкараулил ее в коридоре, схватил за руку с едва видимыми следами загара и едва удержался, чтобы не перецеловать тонкие пальчики.

Не отпуская, попросил горячечным шепотом:

– Милая, давай встретимся. Просто поговорим. Я всё тебе объясню! Приходи ко мне!

Честно говоря, вообще плохо помнил, что говорил ей в тот вечер, так был расстроен. Чувствовал, что всё впустую – она не придет, хоть заплачь, хоть умоляй, стоя на коленях, хоть умри тут у нее под ногами.

Она укоризненно посмотрела на него потемневшими глазами, выдернула руку и пошла своей дорогой. Уничтоженный, он ушел в свой номер и остался стоять один посредине спальни, потерянно глядя в незашторенное окно. Небо всё больше темнело. В темно-серой, почти черной, бездне, появилась одна звездочка, потом другая, потом выплыла немного скособоченная, с нагловатой улыбкой, плохо соображающая круглая луна, а он все стоял, широко расставив ноги и слегка покачиваясь. Ему казалось, что ноги уже приросли к полу, и он не сможет сойти с этого места, даже если и захочет.

В голове стоял непрекращающийся гул, будто по вискам непрерывно мчался скорый поезд, а тело жестко напряглось, внушая упрямой девчонке одну простую мысль: иди ко мне! Иди ко мне! Почему-то казалось: если он сконцентрируется как следует, то его отчаянное желание непременно сбудется.

Ночь выдалась совершенно беззвучной, одной из тех, когда непонятно, где находишься – в одиночестве среди безветренной пустыни или в комнате. Все его чувства были так обострены, что ему слышалось, как в вышине шепчутся благовоспитанные звезды, осуждая недостойное поведение подвыпившей луны. Пригорюнившись и склонив голову на грудь, он размышлял, что будет делать дальше.

Следует признать, его попытка соблазнить Дашу провалилась. Что ему делать дальше? Сможет ли он ее забыть и жить дальше как ни в чем ни бывало? Однозначно нет, нечего и пытаться. Но и поселиться здесь, чтобы вымаливать жалкие крохи ее внимания не позволяет гордость. Да и нереально это. Но что ему может помешать еще раз приехать сюда весной? Усмехнулся на это слабое подобие утешения, и снова, как в фантастическом фильме, продолжил взывать к девушке.

В два часа ночи раздался чуть слышный стук, почти царапанье. Не поверив своим ушам, Юрий замедленно повернулся, вопрошающе глядя назад, но тут же опомнился, стремительно рванулся к дверям и распахнул их. В номер влетела Даша, необычно бледная, с лихорадочным румянцем на щеках. Глаза у нее были какие-то странные, застывшие, с горячечно мерцающей искоркой в глубине. Если бы он не был уверен, что она не наркоманка, подумал бы, что она только что приняла слишком большую дозу.

Может быть, она чем-то расстроена? Но подумать об этом толком не успел, потому что она вдруг кинулась ему на грудь. Все мысли о разговорах тут же вылетели из его головы. Кровь сразу вскипела, он обнял ее и с наслаждением прижал к себе, ощущая каждый изгиб стройного тела. Поймал губами ее губы и застонал от невыразимого возбуждения, огнем опалившего все тело.

Не выпуская из рук, быстро вовлек в спальню, стянул белый халат. Расстегнул пуговицы на блузке и непослушными пальцами вытащил шпильки из прически, небрежно роняя их на пол. Положил дрожащую руку на холмик ее груди и поразился силе первобытного, неконтролируемого разряда, проскочившего между ними.

После этого вожделение так захлестнула его, что он смог только одно – толкнуть ее на кровать и быстро растянуться рядом. Он так боялся, что в последнюю минуту она его остановит, что успел лишь спустить с себя спортивные штаны, а на ней задрать юбку. Колготки с шелковыми трусиками стянул одним нетерпеливым движением, рискуя порвать, и сразу лег сверху, вонзившись в нее без лишних слов.

К счастью, она молчала, ничего не говоря ни за ни против, и он, несколько раз дернувшись, взорвался, испытав такое безумное наслаждение, что громко застонал, не узнав свой голос.

Немного опомнившись и стерев выступившие на лбу капли пота, покраснев, посмотрел на Дашу. Она лежала молча, выравнивая дыхание. Ему стало стыдно. Он вел себя хуже, чем пацаненок на первом свидании. То, что он делал, называлось примитивным словом «трахать». Что тут говорить? Как оправдываться? Объяснять, что он впервые в жизни потерял над собой контроль и не понимал, что творит? Что вообще не чувствовал собственное тело, не то, чтобы им управлять?!

– Извини, не сдержался. Ты на меня не сердишься?

Она чуть повернулась к нему, недоумевая, за что он просит прощения. От ее легкого, почти незаметного, движения он испугался, как никогда в жизни, решив, что она разочарована, что ей с ним скучно, неинтересно, что она уходит. Вцепился в нее обеими руками, чтобы удержать и почти панически попросил:

– Не уходи, я всё поправлю, вот увидишь! Будет гораздо лучше, если ты позволишь!

Ее взгляд стал еще более озадаченным и она неосознанно пошевелила пальчиками, лежащими у него на груди, отчего у него перехватило дыхание. Не вставая, он стянул с себя футболку, с Даши бережно снял блузку и простенький хлопковый лифчик. Скомканную юбку она вытянула из-под себя сама.

В упоении провел руками по ее податливому телу, чувствуя, как напрягаются ее соски и становится прерывистым дыхание. От нее пахло свежестью, чуть приправленной запахом ландыша. Он лизнул сосок, тут же принявший форму твердого бугорка, и она неожиданно подалась к нему, положив теплую ладонь на его затылок. Это так возбудило его, что ему пришлось собрать всю силу воли, чтобы не накинуться на нее снова.

Дрожащими от напряжения губами втянул в себя ее затвердевший сосок и услышал сдавленный стон. Она запустила пальцы в его волосы и легко погладила кожу. Сильнее прижала его голову к своей груди. Почувствовав сильнейшее напряжение в паху, он виновато вскрикнул:

– Извини, милая, больше не могу! – и гибким движением оказался сверху.

Дыша размеренно и неглубоко, задвигался во всё убыстряющемся темпе, пока не заметил испарину у нее на лбу и порозовевшие щеки и шею. Тогда он удвоил темп и с удовлетворением почувствовал ритмические сокращения ее тайных мест.

Даша выгнулась под ним дугой, рефлекторно сжав руки на его плечах. Он почувствовал, как она судорожно царапает ему кожу, и нежданно почувствовал себя таким потрясающе счастливым, будто исполнилось его самое заветное желание. Поняв, что ее судороги слабеют, дал волю себе и тоже забился в сладостных конвульсиях. В изнеможении упал на нее, не осознавая, что слишком тяжел для ее хрупкого тела.

Он понял это позже, когда в голове рассеялся дурман, и он почувствовал, как тяжело и неровно она дышит.

– Прости, милая! – шепнул с искренним сожалением. – Я тебя чуть не раздавил! – Сполз с нее и обессилено улегся рядом, положив ее голову к себе на плечо.

Даша ничего не ответила, и он, к своему удивлению, увидел, что она крепко спит. Почему-то стало обидно, и он изумился собственной непоследовательности. Неужели ждал, что она всю ночь будет говорить с ним о любви, поэзии, девичьих грезах? Сказав себе, что обижаться ему не на что, прекратил романтические бредни, пошарил на полу, нашел упавшее одеяло, старательно укрыл ее и себя. Подумал, что неплохо было бы тоже соснуть, но сна не было.

Тихо лежал, наслаждаясь близостью такого желанного, такого нежного тела и мечтал, чтобы так было всегда. Вспоминать о ее муже себе запретил. К чему портить неземное блаженство? Не об этом ли говорил ему Толик?

При мысли о Толике настроение сразу испортилось. Хотя слово «испортилось» не передавало и сотой части того, что он чувствовал. Юрий нахмурился и сильнее прижал к себе Дашу, как будто хотел защитить от чего-то на редкость мерзкого.

Но действительность уже подняла свою уродливую голову, заставляя посмотреть ей в глаза. Если был Толик, значит, были и другие. Он трусливо зажмурился, прячась от неприглядной правды. Зачем думать об этой ерунде? Она наконец-то с ним, чего еще ему надо?