Текст книги "Только для посвященных"

Что же это?

Галина перематывала запись на начало и слушала по второму, третьему, четвертому разу, не веря собственным ушам. Разве такое возможно? Она вздрогнула, когда на ее плечо легла теплая ладонь. Глеб стоял рядом, внимательно глядя на жену.

– Что ты делаешь?

Галя подала ему наушники. Несколько минут он молча слушал, не меняя позы, с застывшим лицом. Потом выдернул провод, соединявший диктофон с компьютером, и швырнул его на пол. В полной тишине подошел к креслу, уселся. Устало посмотрел на жену:

– Сама додумалась, или кто подсказал?

Галя растерянно улыбнулась:

– Родной, скажи мне, что это было?

– Ты же все слышала.

– Скажи, что это было? Пожалуйста. Я не понимаю. Объясни мне. Я поверю любому твоему объяснению.

Глеб откинулся в кресле и закрыл глаза.

– Родной, пожалуйста… Я не понимаю… Это какая-то шутка? Я часто не понимаю шуток… Объясни мне… – лепетала она.

– Все, что ты слышала – правда, – Глеб судорожно вдохнул, словно ему не хватало воздуха. – Ты обижалась, почему я не знакомил тебя с друзьями. Ты хорошая, чистая. Тебе нужно было держаться вдали от таких людей. И от меня тоже. Но я не смог признаться тебе. Я слабый. Не хотел тебя потерять…

Галя закрыла рот ладонью, совсем как ребенок, увидевший страшный мультик. Что он такое говорит? Разве мог ее Глеб, родной, любимый, хладнокровно убивать людей? Зачем? Зачем ему это? Он добрый, хороший, он не способен на преступление. Она жалобно всхлипнула:

– Ведь это неправда. Это не может быть правдой. Ты никого не убивал. Скажи, что не убивал! Иру сбил какой-то мерзавец. Зачем ты наговариваешь на себя? Зачем?

Глеб сжал пальцами переносицу и долго не отрывал руки. А когда посмотрел на жену, его взгляд был мутен и пуст.

– Знаешь… Тяжело любить человека, которого ты недостоин… Но я все равно любил… И буду любить, даже если ты меня не простишь… Я надеялся, что ты никогда не узнаешь, какой я на самом деле…

– Ты убил Иру? – Галя вскочила, опрокинув стул, и с ужасом уставилась на мужа. Казалось, она только в эту секунду начала все понимать.

– Макс не хотел ребенка, а она не согласилась на аборт. Мы планировали устроить выкидыш… Только выкидыш… Не собирались убивать ее, так вышло…

– Замолчи! Что ты говоришь? – закричала Галя. – У тебя бред!

– Не собирались убивать… Понимаешь, я был обязан Максу… Он спас Юрку… Понимаешь? Его почка спасла Юрку… А потом Лизкин муж… Она стерва, но я знаю, это она уговорила Макса… Черт… Сложно объяснить… Это началось в школе… Сперва было забавно… Мы чувствовали себя непобедимой командой… Глупые были…

Глеб говорил и говорил, без интонаций и пауз, короткими отрывистыми фразами. Его речь напоминала неестественную, механическую речь робота. Шли часы, недели, годы, а он продолжал свой страшный монолог, не делая попыток остановиться. Галю парализовало. Она мечтала закрыть уши, убежать, скрыться далеко-далеко, где ее никто никогда не найдет, но не могла пошевелиться. Тело отказывалось подчиняться. Собрав последние силы, она попыталась сделать шаг, но рухнула на пол.

Глеб кинулся к жене, она оттолкнула его:

– Не смей! Не смей прикасаться ко мне!

Вскочила на ноги и выбежала в прихожую. Считаные секунды Глеб соображал, что произошло, а затем бросился следом.

Консьержка второго подъезда дома девятнадцать по улице Борисовской, Ангелина Петровна, проснулась от громкого крика. Какая-то женщина голосила на весь подъезд. Ангелина Петровна поспешно накинула кофту и выглянула из каморки. Так и есть! Опять всему виной красавчик с пятнадцатого этажа. Что-то с ним явно неладно. То ведет себя вежливо, здоровается, то не обращает никакого внимания, словно консьержки и не существует вовсе. Сегодня ночью из-за него у пожилой женщины едва инфаркт не приключился. Она посмотрела в окошко, чтобы узнать, кто зашел в здание, и в ужасе отпрянула: лицо разбито, рубашка забрызгана кровью… Ангелина Петровна охнула, села на кушетку, держась за сердце. Так и не рискнула выйти на лестничную клетку. Успокоилась часа через два только. И тут нате!

Красавчик стоял у лифта, удерживая молодую девушку. Та вырывалась и кричала, требуя отпустить ее. Консьержка перекрестилась и бочком поднялась на площадку, готовая в любую секунду нырнуть обратно в каморку.

– Эй! Чего такое-то? Чего орете?

Девушка дернулась вперед, но парень преградил ей путь.

– Вызовите полицию! – выкрикнула она.

– Да чего такое происходит? – не поняла Ангелина Петровна. При близком рассмотрении выяснилось, что девушка – жена красавчика. Что за мода нынче пошла – выносить сор из избы. Раньше супруги ссорились дома, чтобы, не дай бог, никто из соседей не узнал. А теперь? Устраивают цирк принародно, смотри кто хочет!

– Да вызовите полицию, господи, неужели не понятно? – истерила девушка.

Ангелина Петровна насупилась:

– Знаете что? А ну выметайтесь отсюда оба! Перебудили весь дом! Последний стыд потеряли!

Парень воспользовался растерянностью жены и подхватил ее на руки. Зашел в лифт, продолжая удерживать сопротивляющуюся жертву, и нажал на кнопку пятнадцатого этажа. Консьержка осуждающе покачала головой:

– Налакались, поди. Срамота какая…

Галя не знала, сколько прошло времени – два часа или двое суток. Она лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку, и рыдала – то затихая, то захлебываясь. Глеб сидел рядом и что-то говорил, но она не слышала ни слова. В голове стучала единственная мысль: все эти годы она любила несуществующего человека. Все, все было ложью. Чувства, эмоции, надежды… Не осталось даже воспоминаний… Ведь прошлое – не что иное, как нелепая сказка, в которую свято верила глупая девочка. Сидела в первом ряду в зрительном зале и наивно полагала, что спектакль на сцене и есть настоящая жизнь. Но спектакль закончился, занавес опустился, и герои исчезли. Актеры сняли костюмы, смыли грим и превратились в незнакомых людей, чужих и далеких.

Любимый мужчина был ее вселенной, ее воздухом и землей… В одно страшное мгновение мир рухнул, и в окружающей пустоте не осталось ничего, кроме раздирающей, чудовищной боли. Если бы Глеб предал, бросил ее, умер, – это стало бы меньшим страданием. Ведь тогда она утешалась бы сознанием того, что он был в ее жизни. Пусть недолго, но принадлежал ей всецело, безраздельно. Она бы бережно хранила в сердце его образ, счастливая тем, что нашла свою половинку. Миллионы людей рождаются, живут и умирают, так и не встретив своего единственного, главного человека. А Галя встретила. Но он оказался фикцией, игрой воображения. Он никогда не существовал.

Самое страшное одиночество всегда внезапно. Валит с ног, сбивает дыхание… Не успеваешь опомниться, как просыпаешься посреди темной холодной пустыни, не видишь, не слышишь, не говоришь. Давишься переполняющей тебя мукой, понимая, что неоткуда ждать спасения. То, что некогда являлось смыслом твоей жизни, растворилось во мраке. И больше нет иных цветов, кроме черного.

Галя оторвала голову от подушки и уставилась на Глеба. Его лицо стало чужим, страшным. Взгляд стеклянный, под глазами тени. Руки, безвольно упавшие на колени, дрожат. Галина инстинктивно отодвинулась – призрак испугал ее. Зачем он здесь? Пусть оставит ее в покое, не сидит рядом, исчезнет. Ей не нужна пустая форма, некогда изображавшая любимого человека. Она раскусила обман. Прозрела. Отказалась от иллюзий.

– Родная…

Галя шарахнулась от его голоса, как будто ее ошпарили кипятком. Глеб хотел коснуться жены, но рука замерла в воздухе. Слишком искренним был ужас, застывший в любимых глазах.

– Прости меня…

Галя с удивлением посмотрела вверх. Потолок утратил четкие очертания, превратился в бесформенную колеблющуюся массу. Белое полотно дрожало и медленно сползало вниз, угрожая раздавить невольную жертву. Галя почувствовала тошноту и головокружение. И потеряла сознание.

Сейчас

Кирилл проснулся среди ночи от устойчивого ощущения, что в доме кто-то есть. Осторожно поднялся, проверил дверь: закрыта. Ни шороха, ни следа на чистом полу, ни намека на чужое присутствие. Но неприятное чувство не покидало. Включил свет и проинспектировал все комнаты. Пусто. Подаренные Ольгой часы показывали без четверти четыре. Оделся, натянул ботинки и вышел из дома. Постоял на пороге, решая, в какую сторону пойти, и двинулся в конец улицы, к пустырю. Было холодно. Ускорил шаг, чтобы согреться.

Он не имел понятия, куда и зачем направляется. Подчинился внутреннему порыву и не пытался его осмыслить. Ни в одном из домов поселка не светились окна. Счастливые люди спали, видя во сне творчески переработанные эмоции минувших дней. Кирилл не видел снов. Отключался, падая в черную пропасть, а затем приходил в сознание от резкого удара о землю. Долгая, вязкая темнота и мгновенное пробуждение. Вот и все сновидения.

Дорога закончилась, дальше начиналось поле, поросшее редкими деревьями и кустарниками. Морозная ночь опускала на белое пространство легкое синее мерцание, как будто там, наверху, кто-то включил люминесцентную лампочку Вуда. Кирилл остановился, залюбовавшись мистическим пейзажем, и шагнул в нетронутый мерзлый снег. Брел, проваливаясь по колено в хрусткие сугробы, наслаждаясь бессмысленностью собственного поступка. Накатило болезненно-упоительное чувство свободы, глупой, мальчишеской…

Кирилл повалился в снег возле черного куста, улыбаясь заиндевевшим ветвям и высокому прозрачному небу. Лежал, раскинув в стороны руки, и медленно замерзал, не чувствуя холода. Не существовало ни сожалений о прошлом, ни страха перед будущим. Лишь один миг, наполненный восхитительной колкой дрожью. Наверное, это и было счастье.

Увы, даже самое искреннее счастье не длится вечно. Продрогший организм настойчиво посылал сигналы о физическом дискомфорте. Кирилл с сожалением поднялся, отряхнул закоченевшими руками снег. Вернувшись домой, долго стоял под горячим душем. Заснул мгновенно, едва голова коснулась подушки.

Обычно утром приходила Ольга, но на этот раз она или задержалась, или решила остаться дома. Может, настроение плохое. А может, муж не поехал на работу, чтобы провести с ней романтический день. Сидеть в четырех стенах Кириллу не хотелось. Почему бы не съездить в город? У него нет памяти, а не мозгов. Как-нибудь доберется туда и обратно.

Автобусная остановка находилась в пятнадцати минутах ходьбы. Он приметил ее, когда катался с Ольгой на машине. Людей в поле зрения не было, спросить, в какую сторону ехать – не у кого. Без эмпирического опыта даже поездка в город становится авантюрным приключением. Транспорта не было минут тридцать, Кирилл успел изрядно замерзнуть. Когда, наконец, автобус пришел, он поднялся в салон без колебаний и даже не спросил у водителя о маршруте. Ехать в тепле в неизвестном направлении приятнее, чем тосковать на морозе.

За окном мелькали скучные картины: серые дома и постройки сменялись унылыми рощицами, а те, в свою очередь – серыми домами и постройками. Лишь через час пути пейзаж стал более индустриальным. Автобус то и дело останавливался: количество автомобилей резко возросло и движение заметно замедлилось. Спустя полчаса автобус прибыл на конечную станцию. Кирилл вышел на улицу и огляделся. Увидев подземный переход, двинулся к нему. У входа в метро замешкался. Куда ехать? Купил билет, выбрал станцию наугад и сел в вагон.

Интересно, он раньше часто ездил на метро? Или предпочитал исключительно автомобили? Хотелось верить, что второе. В переполненном вагоне поезда было душно, хотелось скорее на свежий воздух. Поднявшись на поверхность, облегчения он не ощутил. Городская суета и нескончаемый гул ошеломили, Кирилл почувствовал легкий приступ паники. Растерянно замер посреди тротуара, но спешащие мимо прохожие не слишком церемонились с зевакой. После пары ощутимых толчков он заставил себя отойти в сторону.

На что он, собственно, рассчитывал? Надеялся, что экскурсия в город принесет ему столько же радости, сколько ночная прогулка по заснеженному полю? Мегаполис никогда не являлся дружелюбным местом, а уж для человека, лишенного элементарных знаний о самом себе, – и подавно. Если ты не способен разобраться со своей собственной жизнью, кидаться в водоворот, где крутятся миллионы чужих историй, по меньшей мере опрометчиво. Кирилл прислонился к влажной стене здания и прикрыл веки. Нужно успокоиться. Выход в люди для неподготовленной психики – испытание тяжкое, но не смертельное. Он же не ребенок, в конце концов.

– Простите, вам плохо?

Кирилл открыл глаза. Молодая женщина участливо коснулась рукава его куртки.

– Все нормально. Просто я давно не был в городе, – улыбнулся он.

– Вы заблудились?

– Можно и так сказать.

– Куда вам нужно? Я подскажу дорогу, – женщина явно наслаждалась ролью спасительницы.

Кирилл развел руками:

– Боюсь, что подсказать мне дорогу практически невозможно.

– Вы точно в порядке? Вдоль по улице справа есть хорошая кофейня. Там тихо и уютно. Когда я впервые приехала в город, то часто там сидела, успокаивалась.

– Спасибо за совет. Я так и поступлю, – Кирилл кивнул, давая понять, что разговор окончен. – До свидания.

– Берегите себя, – разочарованно протянула незнакомка. Похоже, он ей приглянулся, и она была не прочь продолжить общение.

В кофейню Кирилл не пошел. Свернул в переулок и долго петлял по дворам, воображая, что живет в одной из этих высоток и каждое утро отвозит сынишку в садик, затем мчится на работу, а вечером возвращается домой, где любимая жена встречает его поцелуем и горячим ужином. Перед сном они укутываются в одеяло и долго вспоминают, как впервые увидели друг друга, как познакомились, о чем думали в тот момент…

Он сел на скамейку и вздохнул. Неподалеку мальчик лет девяти играл с собакой, то убегал, то догонял ее, заливисто смеясь и отдавая приказы. Даже этот ребенок имел тысячи воспоминаний о своем прошлом. А он, Кирилл, не имел ничего. Ничего, кроме нескольких жалких дней.

– Тема, домой, пора в школу. – Мамаша мальчика появилась на балконе второго этажа и тут же исчезла. Ребенок еще пару минут побесился с собакой, нацепил на нее поводок и вприпрыжку побежал к подъезду. Кирилл смотрел ему вслед и думал: как это здорово, когда тебя ждут… Накатили тоска и острая жалость к себе. Он ведь даже не знает, – ищет ли его кто-нибудь, скучает ли по нему хоть одна живая душа. А что, если у него нет ни родных, ни друзей? Что, если он был мерзавцем, которого никто никогда не любил?

Проклятье. Нужно контролировать свои мысли. Еще не хватало распустить сопли по поводу своего плачевного положения. Подумаешь, горе. Некоторые мечтают избавиться от багажа прошлого, да не могут. Без сомнений, полное отсутствие памяти – не самая привлекательная ситуация. Зато он жив, здоров, молод и может начать новую жизнь. Не этого ли добивался неизвестный доброжелатель, написавший записку? Наверняка у того были веские основания для такого совета. Не сметь раскисать. Уныние – последнее дело. Кирилл поднялся и пошел обратно к шумной проезжей части, твердо намереваясь избавиться от страха перед большим городом.

Вернулся в поселок под вечер, изрядно уставший. Подходя к дому, увидел Ольгу. Она стояла на крыльце и напряженно следила за приближающимся мужчиной. Вид у нее был неприветливый. Кирилл улыбнулся. Он определенно успел соскучиться.

– Где ты был? – сурово спросила соседка. – Я несколько раз приходила.

– И тебе тоже здравствуй. Ездил в город.

– Один? Зачем? Ты мог сказать мне о своем желании, и мы бы поехали вместе!

Агрессивная реакция Ольги удивила Кирилла. Он достал ключ, открыл дверь и пропустил подругу в дом.

– Мне просто захотелось. Это наказуемо?

– Чем ты думал? А если бы ты потерялся? – не унималась Велецкая. – Что за легкомысленное поведение!

Кирилл повернулся к ней, коснулся ладонями ее локтей, прижав их к туловищу:

– Спокойнее, Оля. Мне льстит твоя забота. Но я уже не в том возрасте, чтобы отчитываться перед кем бы то ни было. Это ясно?

Минуту она молча смотрела на него, изумленная строгой отповедью. Затем покорно кивнула.

– Вот и умница. – Кирилл мягко приподнял ее подбородок, ласково погладив его подушечкой большого пальца.

– Я волновалась. Боялась, что ты не вернешься, – пробормотала она.

– Куда же мне возвращаться, если не сюда? Другого места жительства я не припоминаю. Кроме того, исчезнуть, не попрощавшись с тобой, было бы непростительным хамством. Я тебе должен. А долги нужно отдавать.

– В таком случае у меня есть требование, – Велецкая нервно повела плечами.

– Да?

– Ты сейчас же пойдешь ко мне в гости, и мы поужинаем. Я сама все приготовила.

– Это чудовищное требование, – рассмеялся Кирилл. – Но я выполню его. Не думай, что я неблагодарное животное.

Тогда

Он не мог удерживать ее вечно. Он не отходил от нее несколько суток, каялся, оправдывался. Но она не слышала ни слова. Или не хотела слышать…

Глеб стоял на балконе и смотрел вниз, на узкую ленту дороги. Раньше по этой трассе он спешил домой, где его ждала Галя. А теперь она ушла и больше никогда не вернется. Он затушил сигарету и вошел в комнату. В квартире все было по-прежнему: мебель, посуда, полотенце на вешалке возле раковины… Галя не взяла ничего, кроме своей одежды. Но квартира стала пустой и унылой, как старое заброшенное кладбище. Каждую ночь, укладываясь в постель, Глеб представлял, что он ложится в глубокую сырую могилу. Каждую ночь он снова и снова хоронил себя заживо.

Видит бог, он пытался достучаться до любимой женщины. Понимал, что не заслуживает ее прощения, но надеялся, черт побери, надеялся на лучшее. Пусть он не праведник, но и не самый подлый человек на планете. В его жизни было много лжи, но в одном Глеб всегда оставался честен: он любил свою жену. Господи, как же он любил ее… Испытывал физическую боль от мысли, что никогда не услышит Галин голос. Не посмотрит в ее глаза. Не прикоснется губами к ее ладони.

Они расстались два месяца назад. За эти два месяца Глеб постарел на несколько лет. Прежде он не задумывался, что его интерес к жизни поддерживался благодаря любимой женщине. Ради нее стоило просыпаться, строить планы и осуществлять их. Вместе с ней хотелось радоваться и грустить. Она была катализатором, провоцирующим химические реакции в его сердце. Только потеряв ее, Глеб осознал, как сильно нуждался в ней.

Наверное, Галя смогла бы однажды простить родного человека. Самое страшное, что он, Глеб, стал для нее чужим. Незнакомцем, которого не за что прощать. Она долго не видела его истинного лица. Принимала за другого. А когда обман открылся, просто ушла, пеняя на собственную глупость. Мираж растворился в воздухе, и больше ничто не удерживало ее в этом доме.

Глебу хотелось кричать. Нельзя, нельзя отказываться от любви. Все эти годы они были счастливы – искренне, по-настоящему счастливы. Такое невозможно сыграть. Все персонажи реальны, а совпадения не случайны. Неужели эта жизнь, полная эмоций и чувств, ничего не стоила? Неужели ее можно выбросить, как прочитанную книгу? Переключить, как надоевший канал? Глеб без сил опустился на пол рядом с опрокинутым кухонным столом. Никогда прежде он не ощущал себя таким беспомощным. Он будто потерялся в пространстве, лишенный ориентиров. Завис в вакууме, утратив способность двигаться.

Сначала Глеб верил, что сможет открыть дверь, захлопнутую любимой женщиной. Он использовал все существующие средства и способы, чтобы донести до Гали свое раскаяние. Но постепенно пришло осознание: она не захлопнула дверь. Она создала иную вселенную. И в своем новом мире не спроектировала ни входа, ни выхода. Окружила себя невидимой стеной, пробить которую невозможно, как ни старайся.

Глеб тонул, погружаясь в мутное отчаяние. Единственное, что еще держало его на плаву, – беспокойство за брата. Тот чувствовал себя хорошо, но Глеба не покидал страх за его судьбу. Дотянулся до телефона и набрал Юркин номер.

– Здорово, братишка, как раз хотел тебе позвонить, – обрадовался Юра. – Как ты там? Держишься?

– Типа того.

– Приезжай в гости. Дашуня испечет пирог, посидим, пообщаемся.

– Как-нибудь приеду. Ты-то как себя чувствуешь?

– Да что я? У меня все в норме. За тебя переживаю только.

Глеб усмехнулся:

– Брось. Пустое это.

Юрка глубоко вдохнул, задержал дыхание и выпалил:

– Я с ней встречался.

– С кем?

– С Галей. Хотел поговорить, переубедить.

Глеб сглотнул, но ничего не ответил, а Юрка продолжил:

– Я не знаю, что у вас произошло. Но, похоже, братишка, ты ее смертельно обидел. Я ей что-то втирал о прощении, о том, что ты ее любишь больше жизни. Только у меня создалось впечатление, что Галя не понимает, о ком я говорю. Мне даже не по себе стало. Я распинаюсь, какой ты хороший, а она смотрит на меня пустыми глазами.

– Не стоило тебе с ней встречаться, – хрипло ответил Глеб. – Это мое дело и тебя не касается.

– Прости. Я надеялся помочь.

– Не надо мне помогать! Я сам разберусь! – взорвался Глеб. – Это ясно?

– Ясно, – тихо произнес Юрка. – Прости еще раз. Я сожалею.

Глеб с яростью отшвырнул телефон и сжал кулаки. Он не нуждается в сочувствии! Во всем, что произошло, виноват он сам. Убедил себя, что заслуживает обычного человеческого счастья, нарисовал идиллическую картинку и медитировал на нее. Но от своего прошлого нельзя откреститься. Прошлое не прощает забвения и однажды непременно заявит о себе. Громогласно и безапелляционно. И разорвет на кусочки измалеванный фантазиями холст. Глеб вскочил в бешенстве и начал крушить все, что попадалось под руку. Стулья, шкафы, тумбочки. Когда на пол рухнул холодильник, соседи снизу не выдержали и, поднявшись на этаж, принялись звонить в квартиру. Глеб пошел в ванную, умылся холодной водой. Долго смотрел в зеркало, не узнавая своего лица. Через десять минут звонить перестали.

Глеб вернулся на кухню, отыскал мобильный. Хотел извиниться перед Юркой. Телефон повредился от удара о стену и не набирал номер. Глеб схватил ключи от машины, спустился во двор. К черту истерики. Даже если его жизнь разрушена, это не повод портить настроение единственному близкому человеку.

Жаркий ветер врывался в открытое окно автомобиля, серое полотно асфальта гипнотизировало монотонным мерцанием, на какое-то время водитель словно выпал из реальности. Машинально поворачивал руль, останавливался на светофорах, при этом находился не здесь, а где-то далеко, в ином измерении. Время растянулось, как эластичный бинт, и мягко обматывало своего пленника слой за слоем, виток за витком, – успокаивая, исцеляя, стирая память. Глеб почти забыл, куда едет и зачем. Окружающие краски потеряли контрастность и расплылись в одно большое тусклое пятно. Должно быть, на несколько секунд Глеб отключился. Громкий автомобильный гудок взорвал убаюкивающую тишину. Водитель распахнул глаза и резко нажал на тормоз. «КамАЗ» проехал в нескольких сантиметрах от переднего бампера. Время вернулось. И боль вместе с ним.

Припарковавшись во дворе Юркиного дома, Глеб долго не выходил из машины. Сидел, положив голову на руль, и вспоминал, как совсем недавно ездил в гости к брату вдвоем с Галей. Ей нравилось общество Юры. Она всегда хохотала от его шуток и постоянно удивлялась, как могут родные братья так отличаться характерами. Зимой они планировали рвануть вчетвером куда-нибудь на курорт…

– Братишка, ты? Рад, что приехал! – Юрка обнял гостя и проводил в комнату. – После нашего разговора я сам к тебе собирался.

– Извини, что наорал, – нахмурился Глеб, усаживаясь в кресло.

– Да брось. Ты имел полное право сердиться. И кстати, если тебе от этого хоть немного легче, то ни в чем себе не отказывай. Ори в свое удовольствие, а я буду сидеть с виноватым лицом и согласно кивать.

– Даже не надейся. Я сегодня лимит орания уже исчерпал. Еще в квартире погром устроил. Дебил.

– Что, сильно намусорил? – улыбнулся брат.

– Ты ж меня знаешь, – Глеб поморщился и помассировал виски. – Черт, голова раскалывается.

– Еще бы. Сейчас таблетку принесу.

– Не надо.

– Да-да, Рембо, я в курсе, что ты крутой, – Юрка вышел из комнаты и вернулся со стаканом воды и анальгином. – Пей давай.

Глеб послушно проглотил таблетку и кивнул в сторону кухни:

– А Дашка где?

– Выбежала в магазин. Скоро вернется.

– Как у вас? Все хорошо?

Юрка довольно улыбнулся:

– У нас очень хорошо. Медовый месяц, хе-хе.

Глеб сдвинул брови:

– Ты там это, не переусердствуй, герой-любовник. Береги себя и все такое.

Брат засмеялся:

– Во ты даешь. Разве в сексе можно переусердствовать?

– Смотри, пересадку того самого органа устроить сложнее.

– Добрый брат, – Юрка засмеялся. – Ты всегда умел подобрать нужные слова.

Пришла Даша, принялась хлопотать на кухне.

– Совсем ты исхудал, Глеб, – сетовала она, помешивая жарившееся на сковородке мясо. – Ты когда в последний раз нормально ел?

Хозяин дома укоризненно посмотрел на жену. Та прикусила язык, поняв, что ляпнула не то. Поспешила сменить тему:

– Мы с Юрой хотим за город выбраться хотя бы на недельку. Друзья предложили пожить у них на даче. Они уезжают на море, так что их избушка в нашем распоряжении.

Глеб скрестил руки на груди:

– Надеюсь, это не глушь? Близко к цивилизации?

– В трех часах езды до ближайшего населенного пункта. В этом же весь смысл. Вокруг природа, красота, – Даша причмокнула от удовольствия.

Глеб перевел взгляд на брата:

– Что твой врач сказал по этому поводу?

Юрка громко выдохнул:

– Братишка, твоя осторожность приобретает маниакальные свойства. Я не хрустальный. И даже могу передвигаться самостоятельно, видишь? – он демонстративно прошелся по кухне.

Глеб кивнул и повторил:

– Так что твой врач сказал?

– Слушай, я не на край света еду. И мобильные телефоны никто не отменял. Не беспокойся, ладно?

К врачу Юрка не ходил уже несколько месяцев. Смысла в частых визитах не было: он чувствовал себя хорошо, иммуносупрессивную терапию не прерывал, диету соблюдал. В общем, все делал по правилам. Понадобилось не меньше получаса, чтобы убедить брата расслабиться. Юрий понимал тревогу Глеба. После расставания с Галей тот стал особенно уязвим. Старался казаться бодрым и равнодушным, но не слишком-то хорошо это у него получалось. Юра видел, как сильно страдает брат, и изо всех сил пытался отвлечь его. Однако в такой ситуации единственный стоящий помощник – это время. Другого лекарства от душевной боли пока не изобрели. Что Юрка мог – так это внушить Глебу, чтобы тот не боялся остаться в одиночестве. Почка отлично прижилась, помирать никто не собирается. И страх в данном случае неуместен.

Спустя два часа, провожая гостя, Юра уточнил:

– Ты помнишь, что можешь звонить мне в любое время дня и ночи?

– Ага.

– Учти, ты не один. У тебя есть родной брат. Слышишь?

Глеб замер на пороге, уставившись в одну точку. Юрка тряхнул его за плечо:

– Слышишь? Жизнь продолжается. Несмотря ни на что.

– Да.

– Может, поживешь у нас какое-то время? Что ты будешь делать один в перевернутой вверх дном квартире, а?

– Наводить порядок, – Глеб усмехнулся. Обнял брата, похлопал его по спине и вышел на лестничную клетку.

Юрий чувствовал себя виноватым. Сколько он себя помнил, старший брат всегда опекал его, даже в детстве, когда мама была жива. А когда погибла, опека стала практически параноидальной. Глебу тогда было двадцать лет, а Юрке четырнадцать. Все невысказанные боль и злость из-за смерти матери старший брат трансформировал в заботу о единственном родном человеке. Тогда Юре порядком надоел навязчивый надзор, но впоследствии он понял, что именно это помогло им обоим выстоять. Глеб не раскис лишь благодаря тому, что взвалил на себя непосильные обязательства. А Юра не закрылся в себе, поскольку был вынужден ежеминутно отстаивать свою независимость. На траур у обоих просто не оставалось сил.

Брат давно вырос, но Глеб по-прежнему относился к нему по-отечески, не обращая внимания на периодический бунт. Младший мягко намекал старшему, чтобы тот перестал видеть в нем глупого мальчишку, за которым нужен глаз да глаз. Глеб соглашался, но ничего не менял в своем поведении. Даже сейчас, когда ему самому требовалась помощь, он продолжал беспокоиться о судьбе младшего брата. Юра винил себя за то, что до сих пор не научился оказывать на Глеба влияние, находить подходящие слова утешения. Он хотел облегчить страдания брата, но с досадой осознавал, что бессилен. Глеб мог вытащить любого, но когда тонул сам – надеялся только на себя, никому не позволяя приближаться. Это было глупо, но он не собирался меняться, а Юрка не настаивал. В конце концов, благодаря несгибаемой воле старшего брата младший все еще жил.

Как Глеб умудрился провернуть сложнейший процесс и не свихнуться? Достать почку для трансплантации, найти клинику за границей, оплатить операцию. В России пересадка от живого неродственного донора запрещена. Все эти нюансы не остановили старшего брата. Юрий восхищался им и чувствовал себя бесконечно ему обязанным. И тем сильнее жаждал хоть чем-то отплатить брату за добро.

* * *

– Итак, жду отчета, – Лиза сжала губы, чтобы помада легла лучше, захлопнула зеркальце и подняла глаза на собеседника. Тот вскинул брови, словно не понял, о чем идет речь.

– Ванюша, не придуривайся. Я подсуетила хорошую девочку. Все, что тебе надо: неглупая, одинокая и доверчивая. Позавчера она должна была прийти к тебе на прием.

Джек театрально вздохнул:

– К сожалению, она не подошла.

– Это чем же она тебе не подошла, позволь поинтересоваться?

– Плохо поддается гипнозу.

Лиза саркастично хмыкнула:

– Издеваешься, да? Ее любой лох загипнотизирует. Более внушаемого человека я не встречала. Она же как масло сливочное. Чуть придавишь пальцем – и потечет.

– Начнем с того, что пальцем я ее не придавливал. Она не в моем вкусе. Кроме того, первое впечатление порой ошибочно.

Лиза пристально посмотрела на него:

– Что-то ты недоговариваешь. Может, ты ее пожалел?

Вместо ответа Джек широко улыбнулся, давая понять, как нелепо Лизино предположение. На самом деле она попала в точку. Психотерапевт Кравцов действительно пожалел новую пациентку. Она была забитая и несчастная, как брошенный на вокзале щенок, разве что не скулила. Столь заниженную самооценку редко встретишь в человеке. Рука не поднялась экспериментировать на этой девчонке. Несмотря на то, что она являлась замечательным экземпляром для опытов, Джек отпустил ее с миром, предварительно вправив мозги. Велел прийти еще несколько раз. Назвал символическую цену – лишних денег у нее явно нет, а консультация специалиста жизненно необходима. Помочь несчастной несложно. А поработать на карму иной раз даже приятно.

– Ладно, черт с тобой, – Лиза поправила челку. – Будем искать дальше. Макс говорил, есть какой-то парень на примете, водилой у него в конторе работает. Не кручинься, Иванушка, будет тебе к утру ковер шелковый, узорчатый.