Текст книги "Внучка бабы Яги"

– Хороша жертва…

– Мы не посягаем на границы твоих владений, Мейера, – угодливо проговорила Марианна. – Повешенный у трех дорог рассказал, что здесь дают хорошую цену за наш товар.

– Значит, не зря висит, – ответила хрычовка. – Беру.

Перекинув из-за спины кожаный мешок, она протянула его ворожке. Джозефа, который отошел подальше от места свершения сделки, она будто бы и не замечала. Марианна благоговейно приняла суму, прижав ее к груди.

– Можно ли будет нам продолжить благотворное сотрудничество? – лепетала гадалка, заливаясь румянцем. – Не соизволит ли мудрейшая указать время и место?

Старуха сплюнула под ноги. Я проводила взглядом комок зеленоватой слюны.

– Нас осталось так мало, а девственниц в вашем мире так много… Десять лет проход будет закрыт. Я сказала.

И дага, брошенная ловкой рукой, вонзилась в снег по самую рукоятку.

Старуха, обернувшись ко мне, приказала:

– Пошли.

Я бы, может, и рада была исполнить повеление, но при первом же шаге пошатнулась и свалилась на землю.

– Э как тебя неаккуратно-то пырнули, – проговорила Мейера.

Мельком взглянув на рану, она поплевала себе на ладони и приложила их к моей груди. Меня обожгло огнем, я закричала.

– Норовистая какая, – усилила нажим колдунья. – Но-но, не балуй… Погоди еще немножко. Все!

Боль медленно отступила, забрав с собой даже дымовую одурь. Голова стала ясной, а тело налилось силой. Я легко поднялась, ощупывая место пореза. Там, где вошел кинжал, платье было разодрано, открывая поверхность глянцевой розовой кожи. Примерно так выглядят обычные шрамы через много лет после заживления.

– Благодарствую, – вежливо проговорила я. – Это у тебя, бабушка, слюна такая волшебная?

– Это пуща у меня волшебная, – хитро улыбнулась старуха.

– А где она? – подняла я брови.

– Да вот, – широко развела руки собеседница. – Это она и есть.

Я огляделась. Густая трава отливала всеми оттенками зелени, в кронах берез щебетали птицы, и через все небо коромыслом перекинулась многоцветная радуга.

– А франки куда подевались?

– Они здесь, – пояснила старуха. – Просто за гранью остались. Да ты сама можешь увидать, если поднатужишься.

Я прищурилась, пытаясь поймать то ли тень, то ли морок, мелькающий где-то за пределами видимости. Вот они, голубчики. Будто за мутной стеклянной стеной. Суетливо разбирают содержимое кожаной котомки, переговариваются. Марианна восхищенно всплескивает руками, Джозеф хохочет, по-лошадиному закидывая косматую голову. А за порогом-то все так и осталось – утоптанный сероватый снег, дымный костерок, смятая холстинка… Вот из-за голых стволов деревьев выскочили фигуры. А много-то как! Десятка два, не меньше. Франки встрепенулись, попытались бежать, но их догнали и скрутили в два счета. Интересно, что за дела творятся в пределе, который я оставила? И лишь рассмотрев высокую фигуру в черном, выступившую последней на сцену побоища, я догадалась, в чем дело. Исполнили «тени» господарев наказ, отыскали заветный переход. Да поздно. Дракон сосредоточенно озирался; высмотрев место, где меня закололи, подбежал, опустился на колени, ощупывая руками кровавые следы. Губы его шевелились. Да только вот не расслышать мне отсюда, из пущи Заповедной, о чем говорит валашский князь. А ему и того больше – не увидать меня, бедовую.

– Влад! – прошептала я, сама не веря в удачу. – Я здесь…

На мгновение, перед тем как стерлась призрачная грань, мне показалось, что мы с Драконом встретились взглядами. Он покачал головой, и все исчезло.

Краски стали еще ярче, заливистее распелись пичуги, легкий ветерок одарил густым ароматом цветущей вишни. У меня на глазах выступили слезы.

– Налюбовалась? – строго спросила Мейера.

Я обреченно кивнула.

– Тогда пошли. – Старуха взяла меня за руку и повела по тропинке.

Глава 12
Об основных задачах коневодства

Волк и овца сватьями не станут, а если и станут, овца не обрадуется.

Пословица

Сколько слов существует для определения зеленого цвета? И малахитовый, и буро-зеленый, и салатный, и горчичный… Ой, да мало ли их – для каждого оттенка. Здесь же, в Заповедной пуще, можно обойтись и одним. Только я такого слова не знаю. Как можно назвать яркий, очень яркий, такой яркий, что глазам больно, зеленый? Зеленющий? Ну может, и так… Здесь вообще всех красок было в избытке, но только каких-то лубочных, без переходов и полутонов. Если цветок, то солнечно-желтый с медово сочащейся нектаром сердцевиной; если белка, то рыжая, как язычки пламени; даже надкрылья жуков были такой черноты, что самая глухая ночь в сравнении не темнее сумерек покажется. И запахи густые, хоть ложкой ешь, и звуки…

– Мир наш по устройству похож на лоскутное одеяло, – рассказывала Мейера, проводя меня по едва заметной тропке, петляющей в весеннем лесу. – Много народностей, много языков, каждый люд на своем шматке живет-поживает. А в некоторых местах ветошка-то и расходится. Вот так и мы – индры. Когда-то в незапамятные времена близко к вам жили – плечом к плечу встречали опасности, вместе невзгоды преодолевали. А потом рассорились – из-за вашей людской жадности и подлости. И решили мы оторвать наш лоскуток, чтоб не ходили к нам захватчики, не разоряли наши рощи да не убивали нас смертью лютой. И только несколько тонких волоконец соединяет теперь ваше поднебесье с нашим. И у каждого перехода бдит мудрейшая, оберегая путь…

– Бабушка, а когда ты в лошадку перекинешься? – спросила я, едва поспевая за пружинящим шагом проводницы.

– Не время для вопросов, – отрезала та, еще ускоряя движение.

Стена деревьев неожиданно раздвинулась, выпуская нас на небольшую полянку, со всех сторон окруженную густым лиственным лесом.

– Садись. – Мейера указала мне на мшистый чурбачок, вросший в землю у стены хибары.

Избушка ее была земляной, только с одного бока прикрытой бревенчатым срубом. Если с другой стороны полянки глянуть – так только холмик и увидишь. И хозяйства никакого не наблюдается: ни козьего загона, ни курятника, ни грядки какой с овощами. Я послушно умостилась. Колени мои оказались при этом чуть не у подбородка. А неустойчивость и небольшой размер посадочного места заставляли все время балансировать, чтоб не упасть.

Старуха вошла в жилище, пошарудела там чем-то и вынесла стопку чистой одежды.

– На вот. Примерь.

Я с облегчением вскочила.

– А теперь-то вопросы задавать можно? – осторожно начала я разговор, натягивая узкие порты и длинную домотканую рубаху, сестрицу той, в которой щеголяла хозяйка.

– Умные можно, – кивнула та. – А за глупые – накажу.

Ага. Тогда первый же вопрос будет: «Как накажешь?» А его-то и я сама с лету сочту глупым и к делу не относящимся. Как там любит ворчать Иравари? «Не умножай сущности, Лутоня. Спрашивай то, без чего в эту минуту не можешь обойтись. Все остальное – лишнее».

– Зачем я тебе понадобилась?

Я аккуратно сложила на буклешку лохмотья, которые некогда были великолепным бальным платьем, и поставила сверху туфельки. Другую обувь мне хозяйка не предложила, но это ничего. Мы и босиком привычные.

– Не слишком ли гонору для жертвы? – хитро прищурилась старуха.

– В самый раз, – не согласилась я. – Жертва-то не добровольная была…

– А чего тогда пошла за мной послушно?

– А воспитания я строгого. Старость уважаю.

– И где же это у вас таких скромных дев учат?

– Там, бабушка, где вопросом на вопрос отвечать не принято.

– А… – Тут Мейера осеклась. – Вот егоза… Ну так сама подумай, для чего девчонки вроде тебя нужны.

– Может, для какой помощи по хозяйству? – раздумчиво начала я.

– Обойдусь!

– Тогда сама поведай. У меня с гаданиями не очень ладится.

– Заметно, – хмыкнула старуха. – Иначе бы с франками в лес-то и не сунулась.

– Много они меня спрашивали, – махнула я рукой. – По темечку приложили – и все дела.

– Вишь как его разобрало… – задумчиво пожевала губами Мейера. – Эй, ты это куда?!

Гневный окрик остановил меня у двери хибары. А чего такого? Интересно же, как лесная колдунья живет-поживает. Да есть ли у нее тайная комната на манер бабулиной?

– Тебе, кружилка, туда ходу нет, – оттащила меня в сторону ведьма. – До поры до времени.

Значит, внутрь меня не пригласят… Не очень-то и хотелось!

– Ты про кого мне толкуешь? – вырвала я руку. – Кого разобрало-то?

– Ну этого, который на овцу похож.

Старуха протянула ладонь, и возле ее ног послушно вспыхнул костерок. Кострища в этом месте я не заметила, как и заранее припасенных дров. Да и вообще, огонек выглядел очень непростым. Присев на корточки, я обнаружила, что горит он, не касаясь земли, на полвершка паря над примятой травкой-муравкой. Следующим пассом Мейера сотворила рядышком вышитую скатерть, на которой тут же появились долбленые плошки со снедью. В животе приветственно заурчало. И все ж мое любимое: и козий сыр, и рассыпная ячменка, приправленная здоровенным кусом масла, и пахнущий мятой густой медок, и даже дымящийся взвар в глиняной посуде.

Повинуясь жесту хозяйки, я уселась прямо на траву и предалась обжорству. Старуха устроилась напротив и уставилась на меня с материнской гордостью. Видно, не ожидала, что в меня столько харчей сразу поместиться может.

– А чего в том мешке было? – спросила я, сыто отдуваясь и примериваясь, как бы половчее отхлебнуть взвару, чтоб губы не обжечь. – Ну, который ты Марианне передала…

– А, – махнула рукой старуха. – Пыльца – бешеное зелье. Мы завсегда им с людьми торгуем.

Я отставила кружку.

– Чего ж не пьешь?

– Расхотелось…

Значит, вот какими путями алхимики вроде Джозефа себе порошки для опытов добывают.

– Попробуй, это вкусно, – не отставала старуха.

– Да пахнет уж больно знакомо, бабушка, – отвечала я. – Примерно как тот дурман, которым меня франки отравить пытались.

– Не бойся, – серьезно сказала Мейера. – То зелье особых приготовлений требует, а это – так, для здоровья и общей веселости потребляют. Тебе-то сейчас самое то…

Я чуточку подумала. По уму, мне кочевряжиться не стоит. Если бы старуха хотела сотворить со мной дурное – давно бы сделала. Да она просто могла дать мне истечь кровью. Там уже немного до смертушки оставалось. А раз лечит, кормит, одевает, то и травить ей меня сейчас не с руки.

Решительно отхлебнув напиток, я замычала от удовольствия. Вкуснее ничего в жизни мне пробовать не приходилось. Питье было сладкое и одновременно слегка горчило, тепло наполняло рот и прохладным ручейком сбегало по гортани. Будто крошечные воздушные пузырьки резвились на языке.

Видя мое восхищение, Мейера довольно ухмыльнулась. И чего это она мне показалась поначалу такой холодной и равнодушной? Нормальная старушка, даже чем-то на бабушку мою похожа. Только что не хромает и словами заковыристыми не бросается. Я широко улыбнулась в ответ и отхлебнула еще.

– Как распускается в Заповедной пуще папоротник, мы все на сбор пыльцы выходим. Цветет-то он всего ничего, за одну только ночку управляться приходится…

– Знаю, – кивнула я. – Мы тоже завсегда на Купалу всей деревней цвет папоротника искали.

– И чего, нашли? – заинтересовалась старуха.

– Не. – Я отпивала взвар крошечными глоточками, растягивая удовольствие. – Мне один раз показалось, будто что-то увидала, да то леший надо мной шутки шутил.

Эх, как я потом костерила Ляксея, выбираясь из буреломов, куда меня завел блуждающий лесной огонек…

– И какие у той пыльцы свойства?

– Разнообразные. – Мейера говорила с воодушевлением. Было видно, что тема ей интересна. – Малой толикой – оздоровление да увеселение, а большой… Можно видения всякие вызывать или вгонять себя в глубокий сон. Люди очень быстро к нему приохочиваются. И пьют, и воскуряют, и даже нюхают. А потом все больше и больше надо, ибо без него и не жизнь кажется вовсе, а так… прозябание в ожидании следующей порции пыли.

– Ой, – не на шутку разволновалась я. – Что ж, теперь мне без этого дурмана никак?

– Не бойся, – успокоила меня старуха. – Я меру знаю, не в пример твоему жертвователю.

– Джозеф! – всплеснула я руками.

– Ну да, видала, какие у него глаза вылупленные? Первейший признак, что уже и тело меняться начало.

– А полюбовница его тоже потребляет?

– Я не почуяла, – шевельнула ноздрями собеседница. – Скорее всего, ради милого друга старается. Корежит-то его небось без дурманного порошка.

Многое в поведении похитителей стало мне понятно.

– Бабушка, а франк мне говорил, что потраву для меня сам готовил. Врал?

– Может, и врал… А скорее, намешал чего в основу, так сказать, для пущего результату.

Я допила и поставила посудку на скатерть.

– Благодарствуйте, – кивнула хозяйке вежливо. – Теперь скажешь, для какой надобности тебе рутенская дева пригодится?

– Отчего ж не сказать. – Мейера хлопнула в ладоши, прибирая следы трапезы. – Я тебя за своих сыновей засватаю.

Если б я уже не сидела, то точно опустилась бы на землю. И уж точно не оттого, что скатерка исчезла, а над костром завис в воздухе крутобокий медный котелок.

Джозефа колотил озноб, холодный пот стекал по спине липкими ручейками, острая резь в животе не позволяла вздохнуть полной грудью. Он слегка изменил положение, перевернулся на бок, подтянув колени, но это не помогло. Он знал это состояние. Два дня без новой дозы – и вот результат. Эх, не нужно было слушать Марианну. Обошлись бы и кровью молоденькой горничной, которая за пару серебряных монет согласилась служить пропуском в благодать. Голубые глаза девушки загорелись такой алчностью, когда Джозеф предложил ей участие в предприятии, что он уверился в успехе. Но его любовнице хотелось мести… «О, друг мой, так приятно натянуть нос высокомерному Дракону. Это будет забавной игрой…» И к чему оно привело? Дурочка находится в соседней камере, погруженная в летаргический сон. А он… Даже уснуть у него не получится. Даже это последнее утешение у него отняли. Глаза невыносимо чесались. Джозеф шмыгнул носом и утерся рукавом камзола. Тюремщики не сочли нужным его связать. Зачем? Сейчас он беспомощнее выброшенной на берег рыбешки. А ведь когда-то он чувствовал себя сильным, почти всемогущим. Когда его услуги алхимика были востребованы почти у всех владык континента, когда золото текло рекой… А потом в его жизни появился дурманный порошок.

– Кавалер Буланже в патовой ситуации. – Дракон появился в камере незаметно для ее обитателя. – А я – счастливый владелец полуфунта чистейшей бешеной пыльцы. Правда, здорово?

Джозеф заскрипел зубами с такой силой, что почувствовал во рту отвратительный вкус костяной крошки.

– Его высочество решил поглумиться над пленником?

– Над вами, месье, достаточно поглумилась судьба. – Князь приблизился и опустился на корточки рядом с сотрясающимся в корчах телом.

Неяркий свет, проникающий через зарешеченное оконце, подчеркнул подглазные синяки и заострившиеся скулы валашского господаря. Было заметно, что прошедшая ночь далась ему нелегко.

– Что вам… – Договорить Джозеф не смог, неожиданно холод его тела сменился нестерпимым жаром, заставившим горло спазматически сжаться.

– Ближе к делу, – сказал князь. – Мне нужна магическая колода вашей подопечной.

– Она не отдаст.

– Вот для этого вы, кавалер, и нужны мне. Уговорите. В вашем распоряжении все средства убеждения.

– А взамен?

– Взамен я верну вам жизнь, вашу никудышную жизнь, – криво ухмыльнулся валах. – Все полфунта…

– А свобода? Вы вернете мне свободу?

– Вам? Безусловно. – Князь резко поднялся. – К сожалению, вы больше не нужны мне ни в каком качестве. Нате вот, приведите себя в порядок.

На земляной пол упал небольшой пергаментный сверток, источающий до боли знакомый Джозефу аромат. Пленник моментально схватил добычу, срывая обертку зубами. Пыль просыпалась на пол, но Джозеф лихорадочно собирал ее пальцами, немедленно втирая себе в десны такую сладостную отраву.

Князь наблюдал за этим небольшим представлением с брезгливостью.

– Вас переведут в камеру к вашей подруге. Кстати, чья это была идея: растрезвонить на всех углах о чистоте и невинности предсказательницы? Ваша или ее?

Возбуждение, овладевшее Джозефом сразу после применения «лекарства», заставило его вскочить на ноги.

– Мэтра Альмютели, – хихикнул пленник. – Он считал, что астромифологические предсказания даются только чистым телом и духом.

– Интересная теория, – задумчиво проговорил князь. – Я не встречал ее в трудах вашего достопочтенного учителя. Какая досада, Джозеф, что вы его отравили. Я бы с большим удовольствием имел дело с ним, чем с двумя недоучками.

– Но он… сам… подозрительное вино…

– Бросьте оправдываться. – Валах направился к выходу. – Меня сейчас абсолютно не волнует, как и почему. Исполняйте задание. И побыстрее, больше порошка вы не получите до самого финала. Адью.

– Я сожалею, что мы использовали для ритуала вашу малышку, – зачем-то сказал Джозеф в удаляющуюся спину князя.

Дракон резко обернулся.

– Не стоит так сокрушаться, месье. Моя девочка не даст себя в обиду, – прошипел господарь. – Пожалейте лучше себя, кавалер Буланже…

И узник опять остался в одиночестве. И пока невыносимо медленно текли минуты ожидания, он размышлял над тем, как странно его тюремщик выделил интонацией слово «моя».

Больше всего мне в эту минуту хотелось пожевать чего-нибудь. Ну бывает со мной: когда мандражировать начинаю. Поэтому, оторвав зеленющий травяной стебель, я захрустела добычей. Рот наполнился горечью, вязкий сок перебил послевкусие колдовского взвара.

– И много у тебя, бабушка, сыновей? – спросила я, отплевываясь.

– Тебе хватит, – усмехнулась старуха. – Двое.

– И чего ж, оба свататься будут?

– Такой у нас обычай.

И все. И закрыт вопросец-то. Кто я такая, чтоб на чужие традиции бочку катить?

– Мне как-то совсем не до замужества. Учиться хочу, да и дел у меня в нашем мире просто уйма…

Вишь, удумали – за живого человека долю выбирать! Не позволю!

– Десять лет можешь этим не маяться, – отрезала Мейера. – До того времени проход закрыт.

– Это получается… Столько воды утечет, пока ты меня на волю отпустишь?

Глаза сами собой стали наполняться слезами.

– Не плачь, милая, – успокоила меня колдунья. – Время-то в наших мирах по-разному бежит. У вас только годок и пройдет всего. А ты тем временем внучат мне нарожаешь. Может, и сама потом уходить не захочешь.

Внучат?! Я заревела пуще прежнего.

– Всегда так было, – продолжала старуха. И каждое ее слово будто гвоздем заколачивало для меня дверь в мир, который я покинула. – Спокон веку люди отдавали своих дев для наших воинов. Самых лучших, самых чистых, самых невинных. Ибо только такая дева достойна вынашивать потомство индриково.

– А своих баб у вас нет? – всхлипнула я, неожиданно заинтересовавшись.

Белесые старушечьи глаза виновато забегали.

– Я тебе погодя все обскажу…

– Ну уж нет, – вскочила я и уперла руки в бока. – Надоели проволочки да недомолвки. Я вам не дитя неразумное, чтоб в неведении оставаться!

– Тпру, шальная, погодь, – фыркнула Мейера. – Никто тебя втемную использовать не собирается, по крайней мере, я точно не буду…

– Ты проверила, у твоей кобылки при себе серебра нет? – донесся из-за избушки напевный голос.

И на поляну, перебирая золочеными копытами, ступил индрик. Локтей пяти в холке, не меньше. С угольно-черной шкурой и самой длинной гривой, которую я могла бы себе представить.

Мейера пожала плечами.

– Как тебя зовут, дитя? – обратился зверь ко мне, приблизив лобастую голову.

Губы индрика не шевелились.

– Лутоня, – неглубоко поклонилась я в лучших деревенских традициях, не отводя взгляда от длинного витого рога, украшавшего лоб волшебного существа.

– Можешь звать меня Сикис, на нашем языке это означает – друг. Мы же с тобой подружимся, правда, милая? – Индрик игриво тряхнул челкой.

– Всенепременно, – согласилась я, отшатываясь.

Ёжкин кот! Костяное острие просвистело у моей щеки. Интересно, они все такие шебутные или только мой новый знакомец? Я обернулась к хозяйке. Мейера стояла неподвижно. По лицу ее ничего невозможно было прочесть. Но я видела, что старуха до хруста сжала кулаки. Сикис принюхивался, шевеля ноздрями, затем всхрапнул, резко выдохнув через нос.

– У тебя есть серебро, Лутоня?

– Нет, – развела я руками.

– Почему же… – Индрик поглядел на мудрейшую, будто ожидая подсказки.

– Ее только на рассвете заклали, – с долей высокомерия поясняла Мейера. – Жертвенным ножом. Мне ли тебе говорить, чем их усиливают?

– Ты хочешь сказать, – так же спесиво уточнил индрик, – что в крови этой девы остались частички серебра?

– Именно это я имела в виду, мой господин. – Белая голова склонилась в поклоне.

Господин? Я думала, лесная колдунья у них за главную…

– И поэтому ты не повела ее ко мне сразу же, как получила, а решила приютить в своей колдовской избушке? – глумливо вопрошал вороной жеребец. – Или, может, решила приберечь для своих сыновей?

Сикис подошел к чурбачку, поворошил мордой мою одежду. Мейера безмолвствовала.

– А чего во мне такого особенного? – решила я оживить разговор.

Мои собеседники посмотрели на меня, как на тяжелобольную.

– Ты же природная ведьма? – Старушечьи белесые брови вопросительно изогнулись.

– А то, – не спорила я. – Только не очень сильная.

– Скромность деву украшает, – изрек индрик, всхрапнув. – А стихию ты в себе чувствуешь?

– Какую такую стихию? – решила я чуток схитрить.

– Неважно, – отрезала Мейера, зыркнув на своего господина с предостережением. – А важно, что твоя ведьмина кровь достойна течь в жилах сынов индриковых.

– А если девочка получится? – играла я в дурочку. – Тоже достойна?

Сикис ржал уже в полный голос:

– Пусть у тебя сначала хоть кто-то получится, а там про достоинства и поговорим.

– Бабушка, – никак не отставала я, – а что, вы по запаху можете эти… добродетели определять?

– Мы много чего можем, – устало ответила старуха. – По цвету, аромату и даже на вкус…

– А я смогу научиться?

– Любознательная дева – не меньшая редкость, – напевно сказал Сикис.

Мне от его лести уже чесаться хотелось. И пытлива я, и скромна, и необычна… И чего это я при таких талантах чувствую себя запеченным поросенком на праздничном застолье? Только что яблока во рту нет. И лошадь эта разглядывает меня с каким-то кухарским интересом.

– Готовь невесту, мудрейшая, – вдруг изрек жеребец, поводя глазами так, что черная радужка сдвинулась, обнажая белок.

– Когда? – спросила Мейера, опять склонив голову.

– Завтра на рассвете, – поставил точку в разговоре Сикис и одним бесконечно длинным прыжком покинул поляну.

Я отдернулась, но недостаточно скоро – черный лошадиный хвост успел хлестнуть меня по лицу.

– Кто это был? – Я потерла саднящую щеку.

– Вождь, – просто ответила старуха, думая о чем-то своем. – Вишь, как все неладно сложилось. Эх…

Она махнула рукой, будто потеряв ко мне всякий интерес, и направилась к своей избушке.

– А котел-то зачем? – встрепенулась я.

– Да уже и незачем…

Скупой пасс рукой, и котелок исчез вместе с костром, над которым он зависал все время беседы.

– Ну уж нет! – заступила я путь хозяйке. – На вопросы ответить обещалась? Так исполняй.

– Чего тебе непонятно, неугомонница?

– Сейчас, бабушка. – Я потерла виски. – Будем обстоятельно идти – от вешки к вешке.

Мейера опустилась на траву, скрестив ноги. Я поняла, что удостоюсь долгого разговора.

Да, у племени индр не было своих женщин. Совсем. Только мужчины, только воины, только единороги. Как так получилось, какой недальновидный бог создал их народ и с какими целями? Может, белоснежная звездная кобылица, что наливает на небе млечные ручейки, не терпела рядом соперниц? Может, ее супруг, скачущий ей навстречу по бесконечному простору, забрал всех кобыл в свой звездный табун? Кто ж теперь упомнит… Да только было как было. И новые индрики появлялись только от союза с обычными смертными женщинами. Невинные, с горящими от предвкушения глазами девы вступали в Страну Семи Радуг, чтоб соединиться с избранными супругами и в назначенный срок дать потомство. Некоторые, исполнив предназначение, возвращались в родные края с богатыми дарами и необычными рассказами о колдовском народе. И с удовольствием использовали люди золоченые индриковы рога, и чародейную пыльцу, и прозрачную воду волшебных источников. Так было до Исхода, пока не рассорились наши народы и не решили единороги покинуть негостеприимный человеческий мир…

– Страна Семи Радуг… – проговорила я, пробуя на вкус незнакомые слова. – Красиво.

– Она была так же прекрасна. – В голосе старухи звучала грусть. – Теперь-то от былого величия только пущи и остались.

– Так получается, бабушка, ты тоже человек, как и я?

Колдунья кивнула:

– Я в миру младшей дочерью сарматского князя Маркку была.

Я прикинула навскидку, сколько лет должно быть сейчас моей собеседнице, и ахнула про себя. Даже если считать год за десять, получается, что Мейера годится в бабушки моей бабушке. Маркку-то у них теперича навроде нашего царя Гороха – князь из легенд.

– А сыновья у меня справные, настоящие индрики, – продолжала меж тем колдунья.

– А чего ж ты им одну бабу на двоих сватаешь?

– Обычай такой, – буркнула старуха. – Думаешь, легко в ваших краях подходящих дев отыскивать? Жижеет-то кровь человечья, не каждая молодка теперь может выносить да родить здоровых жеребят.

– А я…

– Ты сможешь. У тебя кровь сильная, аж искрится.

Я покопалась в себе. Очень хотелось обидеться на колдунью да на весь единорожий род за то, что воспринимают меня не живым, мыслящим существом, а кем-то вроде стельной коровы. Да не получалось. Они ж не со зла – жизнь заставила. Другое дело, что я в увеличении их поголовья участия принимать не желаю. Ни с ее сынами достойными, ни с…

– А твой лошадиный князь… – встрепенулась я.

– Сикис тебя себе заберет, – с сожалением ответила Мейера. – Старый хрен, все ему мало! И главное, слова ему поперек не скажешь. Он так решил, значит, по его и будет.

Думала я очень быстро. Решала, что важнее для моей собеседницы – покорность своему господину или возможность щелкнуть его по черному носу. Мудрейшая – женщина сильная и властная. И в ее отношениях с вороным жеребцом явно не все гладко. Эх, была не была!

– А говорят, бабушка, что при помощи индрикова рога можно проходы в иные места открывать.

– Правду говорят, – ответила та мне удивленным взором.

– А какие-то особые умения к тому еще нужны?

– Да вроде нет…

– То есть если кто-нибудь на побег из вашей пущи Заповедной решится, ему только такой вырост и понадобится?

Старуха широко улыбнулась и кивнула. Она прекрасно поняла мою мысль.

– Так, может, у тебя где-то завалялась парочка рогов для продажи?

– Хранится несколько штук под крыльцом. Только ты никому не сказывай, а то еще украдут.

– Да что ты! – замахала я руками. – Никому и никогда. Тем более что крадун и не прознает, как чародейной вещью пользоваться.

– И хорошо, что не прознает, – хихикнула Мейера. – Это же проще простого – на зорьке, утренней или вечерней, без разницы, воткнуть в землю поглубже да шепнуть: «Откройся!» Вот и вся премудрость.

– И куда волшебство ход отворит? – уточнила я. – В чьи земли?

– Оно открывает не «куда», а «откуда», – пояснила старуха. – Для точного переноса надо знаки многомудрые на земле выводить да слова заклинательные. А их не только неизвестный шельмец, я сама не ведаю.

Ёжкин кот! А если меня в восточные пределы занесет, что я делать буду? Ну, как говорит одна моя знакомица, лучше жалеть о том, что сделал, чем о том, чего не сделал. Именно под таким девизом я и решилась бежать из Заповедной пущи.

– Ты на все вопросы ответы узнала? – спросила Мейера, поднимаясь на ноги. – Или еще пару десятков придумаешь?

– Спасибо, бабушка, – вежливо поклонилась я старухе. – Мне бы теперь обдумать то, о чем ты поведала.

– Ах ты, разумница, – умилилась та. – Нечасто к нам такие девы попадают. Может, со временем мое место займешь.

Она это всерьез? Я закусила губу и вздернула подбородок:

– Только о том и мечтаю.

Мейера некоторое время смотрела на меня пытливо, будто наряд по фигуре прикидывала, потом, пожав плечами, проговорила:

– Как знаешь. Ты тут пока посиди, мне в избушке надо несколько вещиц для завтрашнего обряда прихватить. А как соберусь, и отправимся.

– Куда?

– В селение. Надо же тебя с будущими подданными познакомить.

Ах, ну да… Вороной жеребец у них вроде князя, значит, остальные у него в подчинении. А может, ну его, мир человечий, тут-то мне всяко привольнее будет?

Я улыбнулась своим глупым мыслишкам, внимательно следя, как хозяйка закрывает за собой дощатую дверь.

Рога оказались именно там, где указала Мейера. Я ухватила сразу два, потом, подумав, взяла еще и третий. Мало ли, я ж не спросила – может, их волшебство одноразовое. Попыталась пристроить краденое на теле под рубахой, сделала пробный шаг. Со звонким костяным звуком добыча вывалилась на землю. Как же незаметно припрятать вещь чуть не в локоть длиной? Я сдернула рубашечную опояску, плотно обмотала рога и закутала их в свое старое платье. Может, до вечерней зорьки никто и не заметит, что рутенская дева в обнимку с тканым тючком расхаживает. А чего такого? Может, я из дома реликвии семейные прихватила; может, ни на минуту их выпустить не могу?

– Возьми. – Мейера с крыльца протягивала мне холщовую суму. – Одежку свою сложишь.

Я что-то благодарно лепетала, укладывая в мешок свои пожитки. Хозяйка улыбалась и делала вид, что не замечает характерного поклацывания. Я перекинула лямку через плечо и выпрямилась, ожидая дальнейших указаний. До вечера-то можно и потерпеть, и покорность поизображать. Да к тому же интересно хоть одним глазком на индриков уклад глянуть.

Старуха приладила на плечи здоровенный плетеный короб и молча пошла по тропинке. Я засеменила следом, раздумывая, надо ли предлагать свою помощь пожилой женщине в переносе поклажи или пусть сама мается.

Мейера бурчала под нос какую-то дорожную песенку, всех слов которой я не могла разобрать, как ни пыталась. Чего-то про водных духов, которые заставляют ее радоваться и чувствовать себя еще более живой. А припев был понятный – хей, хей, хей, вдох – и опять – хей, хей, хей. Через некоторое время и я втянулась в четкий песенный ритм. Правой, левой, правой, левой… Хей!

Вот так мы шли и шли по вертлявым тропкам Заповедной пущи.