Текст книги "Внучка бабы Яги"

– И в помете каждый в чем-то дополняет другого, навроде они единое целое?

– Ах ты моя разумница, – умилился вождь.

Я уже привычно почесала бок.

– Править народом Семи Радуг может только такой, как я, – единственный, родившийся цельным.

– Вэрэн? – выдохнула я, начиная потихоньку понимать положение вещей. – Он – единое целое. Значит, и ему после тебя вождем быть?

Лошадиная морда скривилась, будто Сикис в один присест заглотнул меру зеленого крыжовника.

Я широко улыбнулась – люблю заковыристые задачки разгадывать.

– Ты мне родишь наследника. Настоящего, – вдруг проговорил вождь. – У тебя сильная кровь. Ты сможешь.

И такой твердой силой повеяло от его слов, что мне захотелось согласно кивнуть.

Тпру-у-у-у, Лутоня, еще чего не хватало! Надо побыстрее – руки в ноги и в деревню, а там – как повезет. У меня на остаток жизни совсем другие планы. А Сикис? Может, следующая девица с «сильной кровью» ему поможет. Может, попадется такая – не слишком переборчивая. А мне спешить надо. Багряный шарик солнца уже почти коснулся горизонта. Не успею, ёжкин кот!

– Какие замечательные слова. И главное – какие знакомые.

Мейеру, неслышно появившуюся из леса, ни я, ни мой собеседник не заметили, пока она не заговорила.

– Помнится, ты и мне что-то похожее обещал, когда замуж звал.

– Ты не оправдала моих надежд, – равнодушно ответил Сикис.

– Ну вот и славно, что ты нашел, кто виноват, – согласилась Мейера и обратилась ко мне строго: – Я где меня ждать велела?

– В деревне, – пролепетала я, будто колдунье требовался ответ. – Только очень хотелось посмотреть… Место силы все-таки.

– Держи, – протянула мне старуха холщовую сумицу.

У меня от сердца отлегло – не забыла мудрейшая про молчаливый уговор – поможет мне из-под венца бежать.

Я радостно ухватила свое имущество. Часто-часто забилось сердце в предвкушении. Мейера мягко взяла меня за руку:

– Мы с тобой, Витэшна, по берегу озеро обойдем. У вождя еще дело неотложное имеется.

Сикис проводил мою сумку задумчивым взглядом, но промолчал. Следуя за старухой, я обернулась через плечо. Огромный вороной жеребец на полном скаку вбегал в озеро. От широкой груди пенными валами расходились волны.

Я попыталась молчком юркнуть в кусты, но была остановлена провожатой:

– Погоди, еще не время. Я скажу, когда…

Сикис мощными гребками преодолел уже больше половины озера, когда Мейера соизволила меня отпустить:

– Беги, девочка.

Я скоро спрыгнула с тропинки в густой перелесок и, пригибаясь, побежала в глубь леса. На ходу пошарив в сумке, я вытащила один из украденных рогов и крепко сжала его ладонью. Подумаешь, премудрость – воткнуть в землю поглубже да словечко заветное шепнуть. Справлюсь! Выбежав на небольшую полянку, я опустилась на колени в изножии огромной сосны и приготовилась творить волшбу.

Тюк! Смолянистая еловая шишка упала в вершке от меня. Я подняла голову. Из-за древесных стволов, заполошно озираясь, появлялись мои приятели. Вся компания – широко ухмыляющийся Яс, радостный Ветерок и пара белоснежных индриков, на чьих мордах без труда читалось любопытство.

– Ты чего это, мачеха, бежать удумала? – деловито спросил Кел.

– Не пробуйте меня остановить! – крикнула я отчаянно, вонзая рог в почву. – Откройся! Откройся, ёжкин кот!

– Мы и не собирались, – обиженно взвизгнул Яс, перекрикивая все усиливающийся гул.

Парни остановились. Вытягивая шеи, с удивлением наблюдали, как воронкой расходится от колотой ранки песок. Витой стержень вибрировал, крутился веретеном, вовлекая в свой колдовской танец мелкий сор, тучи палых иголок, пластинчатые чешуйки коры… Мне казалось, что реальность истончается, скидывает покров за покровом и за самым последним из них уже проглядывает обычный сумеречный лес моего мира.

И вдруг все кончилось. Будто прихлопнули все действо огромной мухобойкой. С сухим костяным щелчком рог распался на две неровные части. Воцарилась тишина.

Смолянисто-черный жеребец выступил на поляну. На его лоснящейся шкуре подсыхали капельки воды. За крупом вождя гордо вышагивал Шила.

– А я думал, мы подружимся, – протянул Сикис глумливо.

– Индюк тоже думал, – вздернула я подбородок. – Да в суп попал.

– Отец… – начал растерянно Арэнк. – Она не хочет здесь оставаться…

– Прочь! – вскричал раздраженно вождь. – Пошли все вон, когда я разговариваю со своей женщиной!

Дети брызнули в разные стороны. Только вредный Шила поглядывал на меня с превосходством и не спешил покидать поляну. Видно, для предателей тут особая награда предусмотрена.

– Сикис, отпусти меня, – жалобно попросила я. – Ведь не сможешь меня заставить делать то, что не любо…

Мы смотрели друг на друга очень долго. Молча смотрели. Я считала удары своего сердца и, сцепив зубы, держала взгляд. Не отвести, не дрогнуть. Только так. Первым не выдержал вождь – моргнул. По щеке серебристой дорожкой пробежала слеза. Я наконец вдохнула.

– Я могу тебя заставить делать все, что хочется мне, – злобно раздул ноздри индрик. – Я могу заставить тебя ползать на коленях и умолять о близости. Я…

– За волосы ее, нахалку, и… – вякнул Шила, о котором я уже и забыть успела.

Резкий удар копыт, отчаянный вскрик. Правая кисть огольца безвольно болтается, по плечо заключенная в ледяной панцирь. Еще один удар. Мелкими осколками опадает на землю то, что еще мгновение назад было рукой, и безобразная культя толчками выбрасывает фонтан крови.

Я отмерла, сдернула опояску и, подбежав к мальчишке, скользящим узлом перетянула обрубок. Даже не надеясь, что подействует, зашептала деревенский заговор на остановку кровотечения, просто по привычке.

– Озеро, – побелевшими губами выдавил Шила. – Сам не дойду.

Я перехватила парня под мышки и потащила за собой. Хорошо еще, в своих метаниях от берега далеко отбежать не успела. Иначе бы он по дороге концы от потери крови и отдал. Вождь стоял неподвижно, будто все происходящее вовсе его не касалось. Хотелось прокричать в морду Сикису, что он негодяй, мерзавец, что клейма на нем негде ставить, что ни в жизнь я за него не пойду, даже если меня вот так же заморозит и будет по кусочкам отколачивать; что не таких жизнь обламывала и что отольются еще ему детские слезы. Нелюдь! Да только ничего этого я не сказала – бормотала заговор.

В воду Шила нырнул солдатиком. Я подтащила его на мелководье и просто столкнула в глубь. Серебристая жидкость вспенилась, соприкоснувшись с кровью. Пацан вынырнул, молотя по поверхности здоровой рукой. Я подплыла поближе, поддержала его худые плечики. Он жадно пил, острый кадык ходуном ходил на цыплячьей шейке.

Первооснова Заповедной пущи дело свое знала – видно, не впервой ей было конечности-то отращивать. Сначала из плеча появилась кость, раздвигая ошметки плоти, будто какой невиданный побег тянется к солнышку из земли. Межкостные хрящики вспухали пузырями, чтоб через мгновение застыть, закрепиться на положенном месте. Затем мышцы, сухожилия, сырое влажное мясо, кожа с прозрачными редкими шерстинками, глянцевые пластинки ногтей… Я глядела во все глаза, проникаясь еще большим уважением к сущности этого места. И вот уже новая рука во всей красе, и только неровно обкромсанный рукав рубахи напоминает о былом членовредительстве.

Шила прикрыл глаза, расслабленное тело колыхалось в воде на манер огромной звезды. Видно, сомлел пацан. Я, переступая по дну, стала подталкивать его к берегу. «Подожди… – прошелестело в голове. – Еще не все поправилось». Я послушно застыла, только следя, чтоб лицо ребенка все время оставалось над поверхностью. Грудь его ровно вздымалась, глаза под полупрозрачными веками ритмично двигались туда-сюда. Спит он, что ли?

– Так надо, – успокоил бесплотный голос. – Он сейчас со мной.

– Спасибо, – прошептала я в пространство. – Спасибо, что спас.

– Ты слышишь меня?

– Да. – Я прикрыла глаза.

И сонм разноцветных картинок ворвался в мое сознание. Мелькали, сменяя друг друга, лица, лошадиные морды, витые индриковы рога, булькало варево в волшебных котлах и собиралось у общего костра огромное племя Семи Радуг.

– Тебе грустно? – зачем-то спросила я, уже не пытаясь разобрать, что показывает мне могучий здешний Дух.

– Мне одиноко, – прошелестело в ответ. – Ты поможешь мне?

– Как?

Постижение нахлынуло за мгновение до того, как Шила пришел в себя.

– Все исполню, – проговорила я в удивленные глаза парня. – Все в точности.

Глава 14
О браках, разводах, перекидываниях и лечебных свойствах заповедных мест

On ne fait pas d’omelette sans casser les сeufs[2]2
  Нельзя сделать омлет, не разбив яиц.


[Закрыть].

Французская пословица.

Кто украл яйцо, украдет и курицу.

Русская пословица

Шила выходил из воды самостоятельно, осторожно нащупывая ногами почву перед собой. Я семенила следом. Что я ощущала? Интересный вопрос. Удовольствие от того, что с пацаном все обошлось; глухую ненависть к Сикису, ожидавшему нас на берегу с видом победителя; и крошечное, едва уловимое злорадство…

Солнце уже почти скрылось за горизонтом, на Заповедную пущу наползали сумерки. Величественно так наползали, по-хозяйски. Будто чья-то невидимая рука набрасывала на окружающее великолепие полупрозрачную намитку. Глубокие тени очерчивали силуэты деревьев, поднимались из зарослей стайки светляков. Красиво! Жаль, мне сейчас совсем не до того.

– Сума холщовая под деревом осталась, – проговорила я громко, ни к кому конкретно не обращаясь.

Шелест кустов послужил мне достаточным ответом. Кто там в лесу подглядывает да подслушивает – не суть важно. Арэнк? или Кел, или еще кто. Главное, меня услыхали, и имущество мое на земле валяться не оставят.

Вождь молчал, Шила разглядывал свои руки с таким видом, будто впервые этакое чудо видел. Я отжала волосы, встряхнула головой и проводила взглядом последний лучик солнца, нырнувший за кромку леса. Проворонила я возможность бежать. Вчистую. Но, как говорится, после драки кулаками не машут. Теперь у меня одна дорога – исполнить обещание. А там – как повезет.

На берегу появился незнакомый индрик. Сделал несколько шагов по направлению к Сикису, рухнул на колени, тихонько застонал. Передние ноги незнакомца утолщались, а шкура – съеживалась. Лошадиное тело подернулось рябью, будто расходились по водной глади круги от метко брошенного камня. Значит, вот именно так у них перекидывания происходят? Приятного мало. А скулит-то как жалобно! Михай-то вроде без стенаний обходился, насколько я помню.

Через несколько мгновений превращение завершилось. Больше всего меня удивило, что мужик, оказавшийся на месте коленопреклоненного индрика, был одет. Ну, по крайней мере, штаны на нем были. Узкие кожаные портки с неровно отрезанными у щиколоток краями на поясе удерживались сложной системой тонких ремешков. Обернувшийся дернул головой, откидывая с лица намокшие волосы и, покряхтывая, поднялся.

– Будет ли возноситься к небесам костер нынешней ночью? – обратился он к Сикису.

– Разводите, – кивнул предводитель. – Пусть луна увидит нашу радость.

На него, видно, ночное колдовство ни капельки не подействовало. Все так же поблескивал рог на лобастой голове и струилась чуть не до земли вороная грива.

Из лесу один за другим стали появляться люди. Кряжистые осанистые мужики поводили головами, рассматривая меня, кивали вождю и продолжали движение, направляясь к обрядовому столбу. Бабы останавливались на подольше, глядели с любопытством. Заговорить со мной никто не пытался. Только по доносящимся до меня шепоткам было понятно, что все племя уже осведомлено, кто я, зачем и кому предназначена. Сикис что-то втолковывал рослому темноволосому воину, чья обнаженная грудь пестрела странными письменами.

– Спасибо тебе, красавица, – вдруг степенно проговорил Шила, касаясь моего плеча заветренной ладошкой. – Я пойду пройдусь…

Я кивнула, глядя в серебристые глаза огольца:

– Когда мальчишку обратно в его тело запустишь?

– Да скоро уже, – смутился озерный дух. – Пацан шебутной, еще чего в моей сущности порушит с испугу. Как проснется, я сразу назад.

– А как узнаешь, что он уже не спит?

– Почувствую, – знакомо насупились белесые брови. – Ты, ведьма, про уговор не забудь.

– Помню, – отмахнулась я. – Как обещала, так и сделаю. Мне бы сейчас со своими напастями разобраться, раз ты мне помочь не в силах.

Серебристые глаза озорно блеснули.

– Ну так скажи своему жениху, что, если он к тебе хоть пальцем прикоснется, у него ничего не получится – ни с кем и никогда.

– Чего не получится? Дети?

– Ну и дети тоже. – Веснушчатые щеки залил румянец. – Ты скажи, он поймет. Только не сейчас, а то еще спалит тебя под горячую руку за поруганное мужское достоинство. Завтра на рассвете и сообщи. И не забудь добавить, от кого пророчество исходит.

– А если он мне не поверит?

– А я ему знак подам… гм… недвусмысленный. Ну все, ведьма. Я – гулять.

Шила верткой змейкой скрылся из виду. Мне стало немножко завидно, что у самой так не получится – не в чужое тело влезть, а сбежать незаметно. Дернувшись следом, я уткнулась в широкую, замаранную письменами грудь.

– Куда? – вопросили грозно.

Через мгновение мои запястья были плотно стянуты за спиной кожаным ремешком. Интересно, а воины эти родились такими разрисованными или потом их кто пунктирами обвел?

Сикис подошел в сопровождении другого расписного близнеца.

– Ночь ты проведешь у столба, – почти извиняясь, провозгласил вождь. – Свои умения ты нам уже продемонстрировала, как и душевную широту и доброту.

– Может, тебе еще другую сторону медали показать? – сварливо начала я. – К примеру, сколько хулительных слов за раз я могу про тебя изобрести; или как далеко я до тебя доплюну; или…

– Не кричи, девочка, – спокойно сказал темноволосый воин, подталкивая меня в спину. – Быть женой вождя – это огромная честь, просто подарок судьбы. И мы проследим, чтобы ты этот подарок приняла если не с благодарностью, то с достоинством.

Я почти не сопротивлялась. Ну так, по мелочи – приволакивала ногу, чтоб замедлить передвижение, да обзывала охранника супостатом, вслух делясь идеями, что на нем такого поганого понаписано. На месте церемонии меня прикрутили к столбу так крепко, что не получалось даже сесть. Приходилось стоять на цыпочках, до хруста вывернув плечевые суставы. Воин, закончив свою работу, исчез. Мейера, хмурая и сосредоточенная, с пучком сухой травы в руках, ходила кругами, то приближаясь ко мне, то отдаляясь. На меня мудрейшая не обращала внимания, только бормотала под нос какие-то слова. В том, что мне не удалось бежать, вины ее не было, поэтому смотрела я на старуху без обиды, даже с интересом. Ощутимо похолодало. Моя мокрая одежда липла к телу. Может, сразу на костер попроситься? Пусть помру, зато согреюсь…

– Есть! – громко проговорила Мейера, указывая на землю в пяти-шести локтях от меня. – Ворота здесь ставить надо.

Мгновенно подскочившие мужики установили в положенном месте пару гибких палок. Изогнули, соединили сверху, обмотали лентами древесной коры. Между главным столбом и берегом озера появилась арка. Я прикинула направление по памяти – обрядовые воротца смотрели точно на восток. Дело знакомое, у многих народов есть похожие традиции. Значит, на рассвете невеста переходит к солнцу, из своей старой привольной жизни в жизнь мужнюю и детную.

Костер горел чуть в стороне. Вокруг чинно сидели пожилые индрики, переговариваясь и передавая друг другу плошки с каким-то напитком. Остальной народ суетился, мельтеша на поляне с истовостью рабочих муравьев. Вот подтащили поближе к костру плетеные корзины. Судя по доносящимся до меня ароматам, там была снедь. Сейчас бы похрустеть чем-нибудь вкусненьким не помешало бы.

– Тебе до утра есть не положено, – неприветливо сказала Мейера, увидев мои терзания.

Я сглотнула слюну:

– Не очень-то и хотелось.

– Сикис сказал, дух озера исцелил мальчишку.

– А он тебе сказал, почему исцеление понадобилось? – едко ответила я вопросом на вопрос. – Рассказал, кто ребенка покалечил?

– Сикис очень горяч…

– Это не оправдание.

– Вождь добр к своим женам.

– Эх, жаль, я об этом не узнаю.

– У тебя нет выхода.

– Выход есть всегда, просто не всегда он хорош, – вздернула я подбородок.

– И чего ты удумала? Теперь бежать не получится.

– Да я лучше руки на себя наложу!

– Эх, – покачала старуха головой. – Я точь-в-точь как ты была, такая же сильная да гордая. А жизнь вишь как распорядилась.

Я внимательно посмотрела на старуху, на ее изможденное лицо, покрасневшие глаза.

– А ведь ты любишь своего мужа, мудрейшая…

– И что? – надменно проговорила Мейера. – Побежишь про то ему докладывать? Чтоб передумал, чтоб меня вместо тебя приблизил?

– Да он не стоит твоей любви, и жалости не стоит, и сочувствия, – горячо затарахтела я. – Он же просто напыщенный болван, вождь твой. Он не умеет держать себя в руках, не умеет сострадать…

– Для владыки это не главное. Была б ты поумнее, сама бы понимала.

– А что тогда главное?

– Способность управлять народом, заставить делать что нужно, от внешних опасностей свое племя уберечь.

– Он и того не может. Смотри, вы же вырождаетесь. Вы закрылись в своем крошечном мирке, отделились от большого мира. Да даже ваш дух-защитник уже устал в этой изоляции.

– Озеро говорило с тобой? – встрепенулась старуха.

– Да.

– Со мной оно тоже раньше беседовало. – Мейера улыбнулась своим воспоминаниям. – Почитай, на каждой зорьке я к нему бегала – поболтать. А потом как отрезало.

Мне очень хотелось расспросить мудрейшую о том, просил ли ее дух о том же самом, что и меня, и что она на это ответила. Но на поляну под ритмичный барабанный бой вышел Сикис, и Мейера отступила в тень.

– Народ мой, – начал вождь негромко, но голос его, подобно грому, разнесся над толпой и заставил всех замереть в почтении.

Мне очень захотелось исполнить самую неприличную частушку из своего небогатого запаса, чтоб хоть как-то испортить величие момента. Но мое намерение показалось мне самой чересчур детским.

А жеребец между тем продолжал:

– Хороший повод собрал нас здесь сегодня…

– Витэшна, я сейчас веревки перережу, а ты беги, – раздался у плеча жаркий шепот.

Я скосила глаза. Больше всего парень был похож на созревший одуванчик. Такой прозрачно-белесой шевелюры мне в жизни видеть не приходилось. Ну разве что у Мейеры, только у этого волосы вились плотными кудельками, торчащими вокруг головы.

– Ты кто? Кел или Арэнк?

Я не боялась, что меня услышит кто-нибудь другой. Все племя как один человек внимало речи вождя. Отрок пятерней поднял со лба челку, продемонстрировав мне коричневатое родимое пятно:

– Кел на стреме стоит, если что – свистнет.

– Куда мне бежать? – грустно спросила я. – До рассвета проход не открыть, а в лесу у меня супротив твоих соплеменников шансов мало.

– Мы можем тебе чем-то помочь? – В голосе Арэнка сквозила растерянность.

– Завязку ослабь, а то я к рассвету без конечностей останусь, – подумав, решила я. – И еще: пожевать бы чего, хоть хлебную корочку.

– Сделаю, – встрепенулся пацан.

Я с удовлетворением ощутила, что путы мягко соскальзывают с запястий.

– Осади, хоть для виду чего оставь, – зашипела я.

– А как ты есть тогда будешь? – раздалось недоуменное с другой стороны.

Шила выглядывал из-за плеча Кела, держа в руках ноздреватую хлебную горбушку. Я клацнула зубами в вершке от ребячьих пальцев и стала жадно поглощать лакомство.

– Тебя легче убить, чем прокормить, – с родительской гордостью проговорил Шила.

Я всмотрелась в его глаза – обычные, человечьи, без следа серебристого блеска. Не обманул, стало быть, озерный дух, оставил мальцу его тело.

– Давно проснулся? – нечетко спросила я, продолжая жевать.

– Только что, – хохотнул вполголоса Яс, выныривая из сумрака. – Мы его недалеко от поляны под кустами обнаружили. Причем, как он там очутился, никто не знает.

Шила озадаченно почесал затылок.

– Витэшна, спасибо тебе, – умильно сложил бровки. – Если б не ты, быть бы мне до смерти калекой.

– Озеро благодари, – смутилась я. – Мое дело маленькое…

– Ай, с ним-то сочтемся, – просто ответил пацан.

– А Вэрэн где? – встрепенулась я, заметив, что компания не в полном составе.

– Дома спит, – улыбнулся Арэнк. – Он же у нас еще маленький…

– А на стреме, значит, никого не осталось, – подытожила я, доедая последний кусочек.

Пацаны переглянулись, напряглись, замерли и…

– Заговоры замышляете втайне от взрослых?

Ерика, по случаю празднества облаченная в расшитую широкую рубаху, стояла перед нами, грозно сдвинув брови. Усыпанная речным жемчугом головная повязка делала ее лицо старше и значительнее. В руках «полезная многим» держала жбан с молоком. Жидкость переливалась за край мерцающей дорожкой.

– Да мы тут, тетенька… – лепетал Арэнк, пятясь от девки.

– Попить дай, – скомандовала я, решив, что терять мне в общем-то нечего. – Уж больно у твоих коз молоко вкусное.

Ерика послушно поднесла к моим губам край посуды, и я сделала богатырский глоток.

– Уфф, благодарствую, – обтерла я губы, с трудом дотянувшись до своего плеча ртом. – Теперь и ночь коротать веселее будет.

– Бабы поговаривают, ты Сикиса не хочешь? – Ерика устроилась на корточках подле меня, поставив жбан себе на колени.

Я тоже сползла по столбу на землю. Сидеть было не в пример удобнее.

– А чего еще говорят? – равнодушно переспросила.

– Всякое. Еще слыхала, ты ребенка спасла. И бежать пробовала.

– Ну, вроде правда…

Я отвечала рассеянно: после еды меня нещадно клонило в сон. Тем временем вождь закончил свою речь. Нет, его-то я точно не слушала, просто теперь в центре поляны не черногривый жеребец гарцевал, а мельтешили двумя змейками ряды танцующих. В ритм барабанов вплетались визгливые голоса дудок. Ну как тут заснешь, при этакой какофонии? Да запросто!

– А еще что мужа моего последними словами поносила…

– Все-все правда… – уже сквозь сон бормотала я. – Что?! Так это твой муж был? В смысле – мужья…

Дрема слетела с меня в мгновение ока.

– А надписи что обозначают? А они у обоих одинаковые или различаются чем? А кто их так разрисовал затейливо? – выстреливала я вопросами в собеседницу.

– Они наперсники, – отвечала Ерика обстоятельно. – А рисунки – то охранные знаки, от чужого колдовства защита. Мейера их делала. Мудрейшая всегда при посвящении избранных клеймит.

– Наперсники вождя?

– Да, – кивнула девка. – Правая и левая рука – десница и щуйца.

– И кто какая?

– Это без разницы, – знакомо ответила Ерика.

Ну, понятно, раз оба ее мужа одно целое…

У меня громко забурчало в животе. Видать, не на пользу молочко пошло.

– Ты мне в питье что-то подмешала? – проговорила я, перехватив удовлетворенный взгляд собеседницы. – Навроде как в отместку?

Ерика гордо кивнула:

– Никто не смеет моих мужей оскорблять!

Я скривилась от острой, будто кто полоснул ножом, боли и застонала:

– Можешь потом мой труп попинать. Для полного удовлетворения.

– Думаешь, я тебя до смерти извести решилась? Дурочка! Это просто сабур.

Я снова застонала, теперь от ужаса. Свойства сабурных порошков любой ведьме хорошо известны. Лекарственные такие свойства – слабительные. При других раскладах действия пришлось бы пару часов ждать. А с молоком…

Мое величественное рассветное самозаклание отменяется. Я помру гораздо раньше, и от стыда.

Ерика поднялась, картинно вылив мне под ноги остатки молока из жбана.

– Чтоб другим неповадно было, – припечатала напоследок, удаляясь в сторону костра.

По донесшимся смешкам я поняла, что племя о страшной мести осведомлено, по крайней мере – женская его половина, и поступок Ерики одобряет.

– Чтоб новички прежде думали…

– Наших мужиков…

– У самой молоко на губах не обсохло…

– То-то же. Именно – молоко, и именно что не обсохло…

– Сейчас вся потеха и начнется…

С тревогой прислушиваясь к нарастающему бурлению в своих внутренностях, я думала о том, как права была бабушка, поучая меня незнакомцев не злословить. «Ты же не знаешь, что твой собеседник в ответ на хулу учудит – может, востру сабельку с пояса сдернет, может, колданет как…» Сама-то Яга себя в словах не ограничивала – рубила правду-матку. Но то она, а то я… Вот сейчас плоды и пожинаю. Позорище какое! Кричать, чтоб меня освободили, и бежать до ближайших кустов? А выхода другого я не вижу. Только зачем же кричать? Я пошарудела руками, сдвигая ремешки. Поддавалось плохо. На лбу от усилий выступила испарина, я часто задышала.

– Не суетись, Витэшна, – шепнул Шила. – Мы своих в беде не бросим.

В руке мальчишка держал крошечный берестяной черпачок.

– Пей.

Я послушно отхлебнула. Вода. Холодная чистая вода с отчетливым металлическим привкусом.

– Спасибо, – сказала я. – Всем…

«На здоровье, – явственно хихикнуло в голове. – Ты забавная девочка. Я уже давно так не веселился…»

– Полегчало?

Я мгновение подумала:

– Да. А вода ваша всегда лечебная или только по желанию сам знаешь кого?

– И так и эдак, – пожал плечами Шила. – Знаешь, я об этом как-то не думал… Спросить, наверное, надо.

– Ага, при случае обязательно спросим.

Благодаря неожиданно подоспевшей помощи я уже могла не опасаться позора. Сидела у своего лобного места, удобно привалившись к тесаному столбу, ногами шевелила да любовалась на чужой праздник. Мои друзья куда-то подевались. Народ, уверившийся, что продолжения моих смертных корчей им не светит, быстро потерял ко мне интерес. Общий танец сменился мужским, в котором суровые воины с неподвижными, будто вытесанными из камня лицами попытались без слов поведать зрителям об удачной охоте. Затем – задорный хоровод из баб да молодух, видно символизирующий ожидающую дома награду. Визжали дудки, брехали барабаны, ритмичный топот десятков ног поднимал клубы пыли…

Короче, я заснула.

И была я горошиной в стручке, и бусинкой в коробочке, и льняным семенем в детской погремушке. Чья-то огромная рука встряхивала меня с товарками, и от наших пересыпаний рождался монотонный шелестящий звук.

Тишина обрушилась на меня, подобно ушату ледяной воды. «Вставай, ведьма. Свадьбу свою проспишь…» Я широко зевнула, пошевелив стянутыми за спиной запястьями.

Рассвет. Раскаленный горизонт неохотно отодвигается, выпуская ярко-желтую солнечную горбушку. Серебряная поверхность озера разбегается солнечными зайчиками. И над Заповедной пущей перекидываются изогнутые коромысла многоцветных радуг.

От здешнего великолепия меня уже мутило. С трудом поднявшись, я сплюнула себе под ноги. Жемчужный сгусток слюны повис на смарагдовом травяном стебле. У-у-у… Ненавижу! И место это, и людей, и спину свою затекшую – все! Я гневно раздула ноздри и оглядела толпу. Солнечные лучи вонзались в нее подобно разящим стрелам. Сборище подернулось рябью. Взрослые мужчины противились превращению. Некоторые не справлялись. И вот уже среди людской массы то там, то здесь засверкали в утреннем свете витые рога. Все молчали, делая вид, что ничего не происходит. Это уже потом над слабачками будут подшучивать и тыкать пальцами в их согнутые стыдом спины. А сейчас… Сейчас у народа были дела поважнее.

Сикис величаво смотрелся на фоне разгорающейся зари. Я даже залюбовалась невольно. Его будто выточенная из оникса фигура ждала меня по другую сторону обрядовых врат.

И как мне теперь ему повеление духа передать? Орать через всю поляну: «Если ты хоть пальцем…»? Глупо получится.

Вороной индрик развернулся спиной и длинным змеиным движением сиганул в воду. Над толпой разнеслись приветственные крики, озеро пошло волнами, забурлило, будто затягивая вождя в пенный водоворот. Последний отчаянный всплеск – и вот уже на мелководье, горделиво расправив плечи, стоит Сикис в своей человеческой ипостаси. Бусинки воды стекают по вздутым мышцам плеч и длинным волосам, хитрые черные глаза смотрят в мою сторону с усмешкой. Ну что сказать… Мужик как мужик, из тех, кого я привыкла вежливо величать «дядюшками». Лошадью он мне больше нравился.

Вождь воздел руки к небу. Стало тихо.

Мейера, облаченная в широкую белую рубаху, неспешно подходила ко мне со стороны, поигрывая огромным ножом. Орлиные перья, украшающие ее головную повязку, мягко колыхались в такт шагам.

– Ну, вот и все, девочка, – проговорила старуха, занося оружие. – Пришло время…

Широкий взмах. Сдерживающие меня путы коричневыми червячками упали на землю.

Я потерла запястья, почесала плечо, тряхнула волосами, еще почесалась. Эх, сейчас бы в баньку, ёжкин кот!

– Мне с женихом надо перемолвиться, – обратилась я к мудрейшей, пытаясь дотянуться до зудящего места на лопатке.

Что это со мной такое? Никак за ночь муравьев в одежду понаползло?

– После обряда поговоришь, – ухватила меня за руку старуха. – У вас там как раз для бесед время выделено.

– Потом поздно будет, – упиралась я.

Судя по гневному лицу Мейеры, я явно делала что-то не то. Вдруг взгляд старухи потеплел, она выпустила мою руку и проговорила почти с лаской:

– Ну так иди к нему, слово молви.

И повела головой в сторону обрядовых врат. Я с облегчением сделала шаг… Э-э-э, нет… Кто-то кого-то на мякине провести старается.

– Тетенька, получается, только я сквозь арку пройду, обряд и свершится?

– Иди, непутевая, – зло ответила Мейера. – После умничать будешь.

– Нет! – топнула я ногой. – Не бывать этому!

Самое странное, что никто из окружающих старой колдунье на помощь приходить не спешил. Стояли и пялились, как на ярмарочный скомороший балаган. Только что петушков на палочках не облизывали. С Сикиса вообще в этот момент можно было ваять аллегорическую фигуру бесконечного терпения.

– Ах так! – Мейера одним быстрым движением заломила мне руку за спину и поволокла на восход.

Иравари сказала бы, что я проигрываю по очкам. Как ни упиралась я пятками, как ни скулила жалобно, сильнющая бабка неотвратимо приближала меня к своей цели. Я фыркала, задыхалась… и в какое-то мгновение – не знаю, то ли освещение изменилось, то ли солнце еще на пару вершков выползло из-за горизонта, но поверхность Серебряного озера приобрела такую зеркальную гладкость, что перед моими зареванными глазами очутилось как бы два небосвода. Пространство разрасталось в бесконечность, открывая мириады миров. И на самом краю колдовского зеркала неподвижно ждала меня судьба – нелюбимая, нежеланная, неотвратимая.

Мейера перехватила меня свободной рукой под подбородком и всем телом подтолкнула в спину:

– Иди!

Мы были настолько близко к вратам, что я видела каждую жилочку на мертвых ветках, каждый древесный волосок, выбивающийся из плотных лент коры. Еще один только шаг…

Горячие злые слезы бегут по щекам, кружится голова. Никак видения у меня начались? Вон и жених мой достославный двоиться начал. Я проморгалась. Темная мужская фигура за спиной вождя никуда не исчезла. Сикис, вздрогнув, как от укуса, развернулся и бросился на незнакомца. Захват, бросок, переворот… Я вытянула шею. Эх, да что там рассмотришь с моего места? Только силуэты. Крики разлетались над толпой, подобно морским чайкам. И глухие звуки ударов, которыми обменивались сражающиеся, вторили им от воды.