Текст книги "Внучка бабы Яги"

Глава 15
О том, что все рано или поздно заканчивается

Коли мять лен, так уж доминать. Коли бить, так уж добивать. Бить, так бей, чтоб не очнулся.

Пословица

Это был очень странный сон. Звуков не было. Совсем. Я даже не слышала своего дыхания или биения сердца. Бескрайняя равнина под свинцовыми небесами. Белая, как молоко в подойнике или первый зимний снежок. Я сделала пробный шаг, увязнув по щиколотку в прохладной субстанции. Босые ноги чувствовали опору, но ручейки тумана не давали ее рассмотреть. Я приподняла подол льняной рубахи и немного полюбовалась на свои щиколотки. Глупость какая!

– Лутоня-а-а-а! – разнеслось в пустоте. – Деточка моя-а-а…

– Аюшки! Бегу, спешу, – отозвалась я и побежала.

Куда? Об этом я пыталась не думать. Только я четко знала, что, если поднатужиться да правильно выбрать направление, я попаду, куда надо. Туда, где ждет меня самый главный человек в моей жизни.

– Где тебя носило? – неприветливо спросила бабушка, поднимая голову от работы. – Не дозовешься…

Ее разноцветные глаза, левый – зеленый и правый – голубой, смотрели на меня с укором. Прядильный станок продолжал пощелкивать, приводимый в движение легкими толчками бабулиных ног.

Я разревелась:

– Да я… вот… А сама…

– Ну будя сырость-то разводить, – провела ладонью по лицу Яга. – Иди сюда, обниму хоть тебя, непутевую…

Я бросилась к ней, обхватила руками ее костистые плечи, вдохнула такой родной запах – лечебных трав, свежего печного хлеба, почувствовала щекой тканую поверхность бабулиной рубахи.

– Я, вишь, ни на минутку пряжу оставить не могу, – проговорила старушка, поглаживая мои волосы свободной рукой. – Работы накопилось невпроворот.

– А что, простила тебя твоя богиня? – шмыгнула я носом. – Опять в небесные пряхи допустила?

– Как видишь…

Мы немножко помолчали. Равномерные постукиванья веретёнец навевали дрему. А вот интересно, если я усну во сне, я в реальном мире проснусь или провалюсь в еще более нереальные пределы?

– Я чего тебя звала, Лутоня, – вдруг строго сказала Яга. – Я тут давеча на нить твою смотрела…

Я встрепенулась, разглядывая появившееся между бабулиными пальцами волоконце.

– Вот туточки. Видишь, сразу за последним бужлецом?

Золотисто-коричневая нить моей судьбы изобиловала многосложными частыми узелками. Ну, понятно теперь, почему у меня ничего по-простому не выходит. С такой-то долей заковыристой! А это что? За утолщением, на которое указывала мне бабушка, нить истончалась и меняла цвет на светло-серый, почти прозрачный.

– Что бы это значило? – озадаченно спросила я. – Неужто помру скоро?

– Это же не конец нити, не обрыв. Глянь, как ровно дальше струится.

– А к чему такая перемена? – не унималась я.

– Ведать не ведаю, – ответила Яга. – В одном уверена – переворот предстоит знатный. Ты уж, кровиночка, поберегись там.

– Знать бы еще как…

Собеседница только плечами пожала:

– Ну ты же у меня разумница, разберешься, что к чему.

Мы еще помолчали. Стук-стук, клок-клок… А хорошо-то мне как, спокойно… Стук…

– Ну все, возвращайся. Нельзя тут тебе долго.

– Не хочу, – заныла я плаксиво. – С тобой хочу, вместе…

– Вот ведь упрямица, – сказала бабуля и щелкнула меня по лбу.

Клак! В ушах зазвенело, мир треснул, как осенний ледок, и разлетелся мириадами осколков.

Я проснулась.

Глаза открывались неохотно, будто какой-то неведомый шутник придерживал ладонями веки. Я искоса оглядела помещение, в котором меня сморил сон. Стены изгибались, уходя вверх. Слегка поморгав, я смогла рассмотреть тесаные деревянные планки, на которых крепилась плотная ткань. Шатер – походное жилище. Локтей десять в высоту – не меньше, на потолке – овальное отверстие для дымоотвода. Ну да, правильно, мы же в лагерь и шли…

Снаружи донеслось ржание. Я вспомнила разъяренного вождя, несущегося прямо на меня, и зябко поежилась. Как же я тогда испугалась! Это я уже потом поняла, что единороги не готовились к драке. Им ничего не стоило перебить нас издали, даже и не приближаясь на расстояние удара. Что их сдерживало? Конечно же договор, заключенный с валашским господарем. Но это сейчас мне все ясно, а тогда… Тогда меня объял ужас, и за считаные мгновения я успела десяток раз пожалеть о своем обещании, данном озерному духу.

– Я хочу казнить ведьму! – хрипел Сикис, бешено вращая глазами. – Она погубила нас.

– Она спасла вас, – втолковывал Влад. – Сила вашего места иссякала в изоляции.

– Что мы будем делать теперь? Проклятие! Серебро! Люди уничтожат нас!

Вороной индрик нервно пританцовывал передними копытами. На его широкой груди я заметила белую отметину – примерно там, где с его кожей соприкасался серебряный дракон, когда вождь был в человеческой ипостаси.

– Предлагаю решение, – повысил голос князь. – Я избавлю вас от проклятия, которое заставило уйти из мира твой народ…

Эти воспоминания заставили меня широко улыбнуться. Возбужденные индрики, недоверчиво поводящие головами, убедительная манера Влада, недолгие сомнения Сикиса…

– Дальше не твоя забота, – втолковывал малорослик, выводя меня за границу Заповедной пущи и доставая из захоронки теплую зимнюю одежду. – Влад будет долго волшбу свою творить, потом нас нагонит. Нечего тебе там мельтешить да к плохим мыслям индриков подталкивать.

А я была такой уставшей, что только согласно кивала на все тирады провожатого, истово стуча зубами от холода и соглашаясь с любым решением. Лишь бы согреться да прикорнуть где-нибудь на пару часиков. Мне в тот момент даже есть не очень хотелось. Как мы в конце концов дошли и в чей шатер меня определили – этого не помню.

Я передернула плечами под меховым одеялом и пошире распахнула глаза, скидывая остатки сна. Ёжкин кот, что ж у меня все так несуразно получается? Пора заканчивать с валяньем на княжьих лежанках. Так-то и до беды недалеко. То, что я опять в господаревом жилище оказалась, – сомнений не вызывало. Слишком уж богатая обстановка для простого вояки. Свечи, освещающие мой временный приют, были, наверное, с руку толщиной. На полу пушистый пестроцветный ковер, жаровенка, приткнувшаяся в уголке низкого напольного столика, украшена чеканкой, да и травки, которые на ней тлеют, не полушку стоят… Я потянула носом. Так и есть – арника. Недаром мне в эдакой духоте непростые сны являлись. Углядев на столике еще и плоское блюдо с оранжевыми сочными на вид плодами, я вообще взбодрилась. Слюна заполнила рот. Вот сейчас как соскочу с лежанки, как вопьюсь зубами в гладкий фруктовый бочок…

Пламя свечей заполошно дернулось, потянуло сквозняком. Чья-то рука отодвигала плотный полог шатра. Я замерла под одеялом. Так, на всякий случай.

– Лутоня-а-а, – протяжно зашептал Михай с порога. – Ты спи-и-ишь?

– Конечно, – ответил негромко Влад. – Ты же на воскурения не поскупился вчера, щедрой рукой сыпал. Наша птичка до полудня будет пребывать в стране грез.

Сквозь неплотно прикрытые веки мне было видно, как валахи склонились над ложем. Сосредоточенные лица, умильные взгляды. Ну чисто мамаши, берегущие покой единственного чада. Я задышала ровнее. Удостоверившись, что я сплю, братчики уселись к столику и продолжили, видно, давно начатую беседу.

– Не слишком ли дорогой выкуп ты Сикису заплатил? – Перевертыш, судя по доносившемуся до меня бульканью, разливал по чаркам зелено вино.

– Да ну, брось, – всхохотнул господарь. – Еще пара-тройка лет, и их великое проклятие само по себе потеряло бы силу. А так…

– Влад Дракон – избавитель! – торжественно провозгласил Михай. – За это и выпьем.

Чарки соприкоснулись с мелодичным звоном.

– Да и девочку старику не хотелось отдавать… Честно говоря, я снятие проклятия придерживал для следующего раунда переговоров. Но птица-синица того стоит.

– Хех. – Малорослик выдохнул: видно, ядреным пойлом они победу обмывают. – Кстати, что ты намерен с ней теперь делать?

Я навострила ушки.

– Денег дам и отпущу на все четыре стороны, – просто ответил князь. – Куда она там хотела? В Квадрилиум? Вот пусть и отправляется.

– Тут такое дело… – Михай явно с трудом подбирал слова. – Я третьего дня, пока ты с «тенями» по следу франков шел, на постоялый двор к ее друзьям наведывался…

– Иван-дурак и говорящая лепешка? Да уж, колоритные парни! С удовольствием познакомился бы.

– Уже не получится.

– Чего так? Зигги успел их оприходовать для опытов? Големы на службе Элорийского университета? – Господарь быстро хмелел; видно, основное винопитие проходило в другом месте и чуток пораньше. – Мэтр Кляйнерманн и его оловянные солдатики!

Перевертыш зашуршал какими-то бумагами:

– Полюбопытствуй.

– Что тут у нас? – равнодушно протянул Влад. – Пентаграмма – дешевка. Направление, ограничение… Смотри, для открытия портала требуется только одна стихия – огонь. Девочкин ветер – ни к селу ни к городу… Хотя… А, понял – хитренький Зигги рассчитывал, что птица-синица сработает как усилитель его скромных способностей…

– Ты сможешь открыть для нее портал?

– Заменить огонь водой? – хмыкнул князь. – Это было бы интересно… Но печать запрета все еще жжет мои руки.

– Вот незадача! Не стоило тебе тогда с ректором вздорить…

– Во-первых, старый хрыч был неправ, – возразил Влад, шумно отхлебывая напиток. – А во-вторых, чего теперь сокрушаться – дело прошлое…

– Может, сила ветра?

– Брось! Она дитя совсем. Без инициации, без обучения… Нет, невозможно. Пусть уж лучше ждет своего шваба. Кляйнерманн на лунном скакуне…

– А что ты на это скажешь? – шлепнул по столу Михай.

– Это письмо, – пояснил господарь братчику. – Запечатанное.

– Ну так распечатай.

– А Лутоня узнает, что мы письма, ей адресованные, читаем, заругается.

– А мы незаметно обратно запечатаем.

– Как?

– Кто из нас великий колдун? Ты или я?

– Я, – неуверенно решил Влад. – Давай сюда.

Вот этого я уже стерпеть не смогла. Коршуном взвилась с лежанки и успела выхватить из княжьих рук плотную трубочку послания. Восковая красная печать с изображением петуха свободно болталась на суконной нитке.

– С добрым утречком, – глупо хихикнул господарь. – А мы думали, ты спишь.

Я в ответ только зарычала, подковыривая ногтем вощеную завязку. Буквы прыгали перед глазами, не желая складываться в слова. А в голове назойливой мухой жужжала, не давая сосредоточиться, глупая мысль: какой такой конечностью дядюшка мог мне письмо настрочить?

Жалостливый малорослик молча пододвинул мне чарку. Я одним махом оприходовала содержимое, даже не ощутив вкуса напитка. Но вострые иголочки, пробежавшиеся по позвоночнику, разогнали оцепенение, и я наконец приступила к чтению.

«Здрава будь, девонька наша Лутонюшка». Хорошо начал, издалека… «Прости меня, дурака старого, что не исполнил зарока твоего, перед расставанием даденного». Дальше следовало строчек пять описания невыносимых страданий Колобка по этому поводу. У менее черствого человека эти каракули запросто могли вышибить слезы, я же хмыкнула, не вникая в смертные муки ушлого атамана. «Да только передали мне людишки верные, что лисица окаянная, по следу моему пущенная, не одна придет, а с соратниками. И понял я, что не с нашими рылами супротив лютых ворогов…» Вот ведь боян златоустый! Не послание – песнь, хоть сейчас под звонкий гусляной перебор напевай.

– Он сбежал? – подняла я глаза на Михая. – С Иваном?

Перевертыш молча кивнул, подливая мне новую порцию. Поверхность жидкости маслянисто переливалась в свете свечей. Я покачала головой и вернулась к чтению.

«Писано сего дня на постоялом дворе при рыночной площади Иваном без прозвания со слов…» Ага! А наш– то дурачок, оказывается, грамоте обучен. Никогда бы не подумала. «Для верной подруги и соратницы, девицы Яг…» Ёжкин кот! Я резко дернула локтем, чарка перевернулась, плеснув содержимым на письмо. Бормотуха зашипела и пошла пузырями, начисто смывая чернильные буковки. То, что я Ягишна, кое-кому знать вовсе не обязательно.

Валахи одновременно вздрогнули от моих телодвижений.

– Еще и добро переводит, – укоризненно пробормотал Михай, но смолк, поймав мой тяжелый взгляд.

А я пребывала в таком раздрае, что даже слов никаких не находилось. Ну, положим, Колобка-то я понимаю. Когда вопрос о жизни и смерти стоит – своя рубаха завсегда поближе к телу будет. А мне-то теперь как? Бродить по дорогам, милостыньку клянчить, пока мой огневик не соизволит вернуться?

Я достала из-под лежанки холщовую суму, данную мне Мейерой, и выложила на стол один из витых рогов:

– На вот, принимай работу.

Господарь, пытаясь собрать в кучу разбегающиеся глаза, только хмыкнул:

– Себе оставь, это же просто повод был. Я и так заплачу за услугу.

– Знаю, – ответила я твердо. – Только договор дороже денег.

– Хорошо. – Влад поднялся из-за стола. – Михай рассчитается, мне пройтись надо…

Нетвердым шагом господарь вышел из шатра, не взглянув в мою сторону. Перевертыш вскочил следом:

– Погоди, сейчас вернусь.

Я осталась наедине со своими невеселыми думами.

Было жарко. В камине ревело пламя, душно чадили настенные светильники, плотные оконные занавеси не выпускали из помещения ни капельки животворного тепла. Ганиэль, устроившись за письменным столом, лениво перебирал кончиками пальцев глянцевые прямоугольники гадальных карт. Со стороны могло показаться, что хозяин кабинета отчаянно борется со скукой. Но это впечатление было обманчивым. Ганиэль никогда не скучал. Ведь что такое скука? Это лень разума, пустота, которой не может быть внутри высокоорганизованного существа. Да, путь к эталону непрост. Дисциплина, дисциплина и еще раз дисциплина. Смиренье плоти, ведущее к возвышению духа. Каждодневная тренировка ума…

– Трисветлый Ив позволит войти недостойному? – раздался от двери осторожный голос.

– Мне ли рассуждать о достоинствах, брат Ансельме? Входите.

Посетитель, устроившись в кресле напротив, отбросил на плечи капюшон и с довольным вздохом снял маску. Глазам Трисветлого предстало одутловатое лицо толстяка, с которого градом катился пот. Ганиэль внутренне поморщился – чужое несовершенство его оскорбляло. Собеседник, впрочем, ничего не заметил – прекрасные черты вещуна остались неподвижны.

– Элорийская коллегия разгромлена…

– Скорблю вместе с вами… – кивнул Ив. – Обвинение?

– Измена.

– Причина?

– Попытка открыть ворота отряду Урхана.

– Что ж, мы хотя бы попытались. – Тонкие пальцы Ива скрестились под подбородком. – Что с нашими людьми?

– Рассеяны по округе, братья Эмме и Ольдсен – казнены. Мне удалось бежать до того, как все наши порталы оказались заблокированы…

– Вы ловкий человек, брат.

– Моя жизнь еще пригодится нашему делу, – неуверенно ответил толстяк.

Трисветлый молчал так долго, что собеседник стал нервно поерзывать на стуле. Только треск каминного пламени нарушал тишину.

– Созерцайте, молитесь и исполняйте без колебаний, – наконец сказал Ив. – И да исчезнут с лица земли все неверные народы…

Ансельме грузно поднялся с кресла:

– О, благодарю, благодарю вас, Трисветлый, я не подведу…

Глаза толстяка удивленно округлились, кровь хлынула на одежду. Ив откинулся на спинку кресла, равнодушно наблюдая за его агонией. Из-за портьеры выскользнула гибкая фигура. Женщина держала в руке метательный нож – близнец того, который только что прервал жизнь брата Ансельме.

– Я правильно поняла твое молчание, мой господин? Этот человек был предателем?

– Ты слышала наш разговор? – Ив, как обычно, не затруднил себя ответом.

– Да, мой господин.

– Ты понимаешь, что только неожиданное преимущество позволит нам выиграть эту затянувшуюся войну?

Женщина низко поклонилась:

– Понимаю…

– Ну так иди и добудь мне големов, Хумэнь. Это твой последний шанс.

Лисица склонилась еще ниже:

– Повинуюсь…

– И вели кому-нибудь прибрать здесь беспорядок. Мне не нравится запах крови.

Трисветлый вернулся к прерванному занятию. Края гадальных карт слегка мерцали, когда к ним прикасались длинные белые пальцы вещуна.

Я носилась по княжьему шатру, как хорек во время гона. У меня всегда так: если чего решу – исполнить надо незамедлительно. Бабушка говорит – «шило в одном месте покоя не дает», я говорю – «под лежачий камень и водица не просочится». Не получилось у меня погрустить всласть, погрузиться, так сказать, в пучину отчаяния. Впрочем, как обычно. Быстро заскучала, пару раз всхлипнув для порядка да душераздирающе вздохнув. Как я себе при этом челюсть не вывихнула – большая загадка. Ну, еще пожалела себя несчастную, очень живо представив, как скитаюсь по бездорожью в рваном зипуне почему-то на голое тело; косые взгляды представила, шепоток за спиной. Но все же это уже было – ну, не считая зипуна. Было и прошло, и ни капельки не страшно. Денег мне Влад даст, он обещал, так что попрошайничать не придется. И ко всему – я не простая девка из Мохнатовки, я ведьма, хоть и не особо сильная. Морок накину – и всех делов. Можно купеческую вдовицу из себя изобразить – одинокую такую, печальную, страдающую по безвременно ушедшему супругу и потому покинувшую дом родимый, чтоб ничто о потере не напоминало. Выберу на тракте постоялый двор попристойней, лошадушку прикуплю, буду жить-поживать на всем готовом и до весны прогулки конные совершать. Даже и учебу продолжу. А что, яблочного сидра в округе не имеется? Поставлю жбан в горенке, приманю свою демоницу, на занятия уговорю… Я так ясно представила себе всю эту картину, что уже начала прикидывать, сколько перьев да чернил мне в ближайшее время понадобится и какие свечи лучше брать для освещения. Решено! Я шмыгнула носом и приступила к сборам. Вещей-то у меня немного, вот только отыскать их не помешает. Надеюсь, слуги господаревы и мою суму при переездах не позабыли. А то без блюдца своего непростого я как без рук. Придется еще в терем Славиславов пробираться – под лежанками в гостевых горницах шарудеть. Интересно, чем там вся затея с женихами обернулась. Выдал наш князь дочку младшенькую замуж или нет? А если выдал, то за кого? Надо обязательно у Иравари спросить, она любит про всякие женильные дела сплетничать.

Притаившись среди кустов, желтогрудая зимняя птица терзала клювом кусочек мяса. Влад криво усмехнулся, став невольным свидетелем чужого пира. Наклонившись, он зачерпнул горсть голубоватого утреннего снега и с наслаждением умылся. Морозец гнал прочь хмельную одурь.

– Уж не захворал ли ты часом?

В голосе соратника слышалось сочувствие.

– Через пару дней как новенький буду.

– Много сил потратил? Докрасовался? Говорил тебе, надо дружинников своим ходом отправлять, а не с порталами баловаться…

– Ну чего ты квохчешь, как наседка? – с досадой отмахнулся господарь. – Своим вассалам положено неуязвимость демонстрировать, уверенность, а не слабости.

– Вот ты мне и показываешь, – хохотнул Михай. – И силу, и твердость, и…

Черной молнией метнувшись к братчику, Влад повалил того в снег:

– Уши надеру, волчара.

– Да я сейчас стаю кликну, – весело отбивался Михай. – Вот и посмотрим, кто кому чего надерет.

– А, все на одного! Нечестно!

Они возились в сугробе с азартом ершистых пацанов, выясняя, кто прав, а кто виноват, с помощью старой доброй драки. Как было когда-то в детстве. У каждого имелись свои хитрости и излюбленные приемы, изученные, впрочем, за годы их знакомства до тонкостей.

– Все, все, мир! – поднял руки Михай. – Ты победил! Будем считать, что мои уши уже пострадали.

– То-то же. – Влад отряхивал от снега плащ. – Будешь в следующий раз на своего господаря хулу возводить!

– Там к тебе посыльный от Трисветлого пожаловал, – сказал перевертыш, отдышавшись. – Я как раз за тобой шел, когда ребята его привели.

– Знак показал? – Голос господаря растерял всю веселость.

– Да, я смотрел, – кивнул Михай. – Очень похож на настоящий.

– Догадываешься, что вещунам от нас понадобилось?

– К гадалке не ходить, – грустно пошутил братчик. – Они сами за ней явились.

– Отдать Лутоню этим клоунам? – задумчиво проговорил Влад. – Пока Ив будет выяснять, куда подевалась настоящая Марианна, пока узнает, кому ворожка свои артефакты передала… Стоп! А может, у этого визита другая причина имеется?

Михай напрягся:

– Какая?

– Ты посыльного в чей шатер отправил? – не обратил внимания на вопрос Влад.

– В свой. У тебя же гостья.

– Замечательно. – Господарь хлопнул в ладоши. – Пойдем, послушаем, чем Трисветлому может помочь бедный валашский князь и его не менее убогий соратник. Разыграть гамбит мы всегда успеем.

– Не отдавай им девчонку, – неожиданно хрипло сказал Михай. – Очень прошу…

– Все еще не оставил мысли о браке? – голос Влада сочился ядом. – Роковая страсть? Представляю, какими глазами посмотрит на меня твоя матушка, когда ты притащишь ей из Рутении такую невестку. Мезальянс! Потомок древнего боярского рода и…

– Она на Вайорику похожа…

Дракон смолк, резко развернулся и широкими шагами отправился в сторону лагеря. Из кустов, расправившись с добычей, выпорхнула синица.

Поначалу я, конечно, старалась как-то соблюсти приличия – аккуратно ставила на место чужие вещи и даже не пыталась отпирать шкатулки и деревянные сундучки, установленные у стен шатра. Но своей старой дорожной сумы я нигде не находила, поэтому начинала терять терпение. Влад, неожиданно вернувшийся в свой шатер, нашел меня отчаянно скулящей по поводу обломанного ногтя. За полминуточки до этого я пробовала пострадавшими пальцами подцепить крышку самого увесистого сундука.

– Это обыск? – неприветливо спросил господарь. – Опять какую-нибудь фамильную реликвию стащить хочешь?

– Око за око, – подула я на руку. – Ты письмо не тебе писаное вскрыть пытался, я – твой сундук.

– Может, спросишь по-хорошему?

– Суму я свою ищу. Холщовая такая, косо выкроенная, у тебя под лежанкой в тереме валялась. Не видал?

– Как же, как же, – посветлел лицом князь. – Припоминаю…

Он нажал на незаметный глазу рычажок, и крышка сундука откинулась сама собой. В укладке обнаружились кипы каких-то бумаг, плотные денежные мешочки и моя холщовая пропажа, смотревшаяся инородно в эдаком окружении.

Я схватила свое. Влад, будто кролика за уши, вытащил два кошеля и с усмешкой протянул мне:

– Прими. За работу.

Я долго не ломалась:

– Благодарствуйте.

Прозрачная вода Серебряного озера приятно холодила ноги. Мейера сидела на берегу в полном одиночестве. Солнце давно перевалило за половину горизонта, погас обрядовый костер, врата беспомощно валялись на земле обычными палками, индрики разбрелись кто куда, занятые своими делами и заботами. Никто и не вспомнил о своей опозоренной жрице. И он тоже не вспомнил, тот, кто когда-то был для нее светом в окошке, глотком воздуха, путеводной звездой.

– Ты помнишь, как тебя звали раньше, женщина? – Шила подошел неслышно, присел рядом и точно так же, как и она, опустил в воду босые ноги.

– Нет, – смахнула набежавшую слезу мудрейшая. – Это было так давно…

– А я помню – тебя звали Айна.

– Это имя что-нибудь значило? – равнодушно спросила она.

– У любых слов есть значения.

– И что же?

– «Единственная». – Мальчишка болтнул ногой, вода помутнела. – Хорошее, сильное имя.

– Я его предала.

– Нет, просто оставила на время.

– Я не была сильной. Не была единственной, я не была даже мудрой. Все это время я делала то, что хотел от меня он. И что теперь? Одиночество и презрение. Даже ты перестал говорить со мной!

– Не плачь. – Тонкая мальчишеская рука обняла ее за плечи. – Я хотел, чтобы ты была счастлива. Помнишь, как ты в первый раз увидала своего мужа, как забилось твое сердце, как сладостно заныло внутри от предвкушения того, что уже на рассвете ты будешь принадлежать ему?

– Молодая была, – всхлипнула женщина. – Думала, весь мир смогу под себя переделать. Думала, наша любовь изменит глупые старинные обычаи, что буду для него навсегда… единственной. Я же и не отпустила тебя тогда только для того, чтоб милее ему казаться, чтоб послушание мое ему по нраву пришлось.

– Ты все еще любишь его?

– Не знаю. Еще утром я сказала бы тебе – «да». А теперь, после позора…

– Никакого позора, – мягко засмеялся Шила. – Ты во второй раз в своей жизни вышла замуж. Причем за того самого мужчину. В чем же бесчестие? Если хочешь, можешь заставить его жить с тобой, согласно обычаю, и он покорится. Ты еще сможешь родить ему детей – моя вода помогла тебе сохранить все женские качества.

– Поздно. Я уже не люблю Сикиса.

То, что она произнесла вслух это имя, будто сбросило с ее души пудовый камень. Мейера ощутила невероятную легкость. Ей захотелось звонко расхохотаться, чтоб эхо ее смеха разнеслось по Заповедной пуще сотней серебристых колокольчиков.

– Ну вот ты и повеселела. – Шила отпустил ее плечи. – Я могу уходить.

– Нет, останься, – несмело улыбнулась мудрейшая. – Мы так давно не разговаривали…

– Мне нужно отпустить мальчика. Существование вне тела не идет ему на пользу.

– Тогда можно мне пойти с тобой?

– Ты правда хочешь этого?

– Да.

– Ты знаешь, что уже не сможешь вернуться?

– Знаю.

– А как же дети, твое племя, твой муж?

– Мои дети выросли, у них своя дорога, мой муж мне опротивел, а мое племя вполне справится без меня.

– Я хочу, чтоб ты была счастлива.

– Это возможно только с тобой.

– Как давно я этого ждал, Айна… единственная.

Шила проснулся на закате, потянулся, зевнул и резко вскочил на ноги. Около него на земле лежала Мейера. На лице мертвой колдуньи застыла счастливая улыбка.

Господарь продолжал рыться в своем сундуке с таким видом, будто давненько туда не заглядывал. До меня донесся запах засушенных роз. Влад, грустно улыбнувшись, достал на свет плотный пергаментный сверток. Хрустящие лепестки осыпались на ковер…

– Хочешь посмотреть на мою мачеху?

Я взглянула на рисунок.

– Кто художник?

– Я.

Портрет золотоволосой красавицы завораживал; казалось, он жил своей собственной жизнью. Холодное мерцание изумрудного платья подчеркивало теплый тон кожи, сияющие голубые глаза смотрели на меня с едва заметным лукавством.

– Хорошая работа, – сказала я почти равнодушно. – Ей понравилось?

– Нет. Я никому его не показывал. – Влад, кажется, слегка смутился. – Ты первая.

– Польщена. – Я отвернулась от господаря и продолжила сборы.

Денежки очутились в дорожной сумке, рядом я поставила еще одну – нажитую у индриков. Ну вот и все, я готова.

– Куда пойдешь? – Князь сосредоточенно рассматривал рисунок, видимо выискивая изъяны в своей работе. – Может, кликнем Михая, чтоб проводил?

– Сами с усами, – отмахнулась я, затягивая кушак. – Только направление покажи, мне на тракт выйти надо.

– Сейчас. – Князь свернул пергамент и вернул его на место.

Хорошо еще, не стал с пола лепестки поднимать, чтоб зазнобу свою заново присыпать. А может, он каждый раз свежими розами портрет обкладывает? Мне-то все равно. Еще не хватало в княжеских причудах разбираться.

Я сосредоточенно поправила наплечные лямки, чтоб легче по снегу идти было.

– Ты собираешься в таком виде на люди показаться? – фыркнул Влад.

– А в чем дело? – Я начинала злиться.

– Девочка, ты когда на себя в зеркало-то смотрела? Да мои дружинники в ужасе разбегутся, как только узрят тебя на пороге моего шатра.

Я ринулась к туалетному столику, по дороге скинув на лежанку свою поклажу, сдернула прикрывающую зеркало светлую кисею и застонала. Чудище лесное! Мое лицо было всё в грязи множества оттенков – серой, бурой, коричневатой, а колтуны волос на голове видом походили на паклю.

– Воды, – прошептала я, с ужасом замечая, что губы мои, видно от соприкосновения с бормотухой, приобрели стойкий лиловый цвет. – И гребешок какой-нибудь дай.

Влад с широкой усмешкой выставил на столик фарфоровую миску, налил туда воды из кувшина – по-простому, не прибегая к колдовству. Следом всыпал несколько кристалликов ароматной соли из стоящей тут же коробочки. И гостеприимно повел рукой:

– Прошу.

Я стала истово умываться, мимоходом замечая, что вода в миске не ледяная, а чуть тепловатая, такой температуры, которая была приятна моей коже. Я промокнулась полотенцем и еще раз внимательно на себя посмотрела. Ничего! И хуже бывало. Синяков на лице не видать, и то хорошо. Чем еще порадовать? Ах да, зубы все на месте, да и количество глаз не уменьшилось.

Влад в это время привольно расселся на лежанке, вытянув ноги чуть не на середину шатра, и внимательно наблюдал за моими манипуляциями.

– Причесаться есть чем? – вопросительно подняла я брови.

– На столике посмотри.

Я решительно схватила гребень, ощутив ребристую поверхность украшающих его каменьев. Ну да, господарь же на дешевку не разменивается. Если уж безделушка, то литого серебра, если гадалка, то знаменитая, если мачеха, то такая красотка, что ни в сказке сказать… И соратники у него могучие да хитромудрые, и подданные непростые. Только вот я подкачала – трусь подле него незнамо кто. Пора, как говорится, и честь знать.

Спутанные волосы не поддавались, намертво опутав гребень. Я посильнее дернула и чуть не разревелась от боли. Что ж такое? Даже уйти красиво не могу! Бестолочь, кулема, неумеха!

– Помочь? – Голос злыдня был вкрадчив. – Ты же знаешь, у меня это неплохо получается.

Я всхлипнула и опустила голову. Чего уж там, пусть поможет напоследок. Длинные пальцы Влада привычно пробежались по моему затылку, разбирая прядки.

– Ты очень необычная девочка, – задумчиво проговорил господарь, приступая непосредственно к расчесыванию.

– И что же во мне необычное? – шмыгнула я носом.

– Способность оказываться в самой гуще событий, к тебе не относящихся, – ответил валах.

Ну да, а я уж подумала, что речь о моей неземной красе пойдет.

– Я не виновата, оно само, – пролепетала я в ответ.

– Я тебя и не виню. Но сейчас, птица моя, ты попала совсем уж в невообразимую передрягу.

Я молчала. А князь меж тем продолжил:

– Трисветлый Ив хочет големов.

И что я должна на это ответить? Зигфрид хочет големов, Квадрилиум мечтает о големах, Ив…

– А тебе, что ли, они без надобности?

– Вступать в борьбу с вещунами за право вдохнуть в кусочек глины жизнь? Нет уж, увольте. Есть дела и поинтереснее.

Влад засмеялся, продолжая работу. До слуха доносилось негромкое потрескивание, казалось, что по моим волосам от прикосновения гребня проходят искры.

– Теперь, когда Колобок бежал, на тебя начнется настоящая охота.

– А то я не знаю. Мне бы где-то около столицы чуток переждать, пока Зигфрид появится. Ну хотя бы до весны.

– Ну я бы на это не рассчитывал, – равнодушно ответил князь. – Ищейки Трисветлого найдут тебя где угодно.

– Так я не скажу ничего.

– Они будут потрошить твою память с таким искусством и настойчивостью, что ты не сможешь молчать.

А ведь прав злыдень. Супротив вещуньей своры шансов у меня нет. Я вспомнила фиолетовые глазищи одного недавнего знакомого, змеиный шепот из-под капюшона, холодное свечение колоды гадальных карт…

– Может, договор с Ивом какой заключить? Ну, вроде – я вам големов, вы мне – свободу.

– И думаешь, он отпустит тебя, чтобы ты сразу отправилась в Элорию с теми же самыми заклинаниями?