Текст книги "Один сон на двоих"

Глава 17

Проснулась Лера на полу. Или не проснулась, а очнулась? Невидимая взрывная волна, которая едва не вышибла из нее дух во сне, сделала свое черное дело и наяву: смела ее с дивана. Голова болела и гудела, как набатный колокол, перед глазами летали разноцветные мухи, а во рту пересохло. Вот такой забавный у нее получился сон.

Лера села на полу по-турецки, подперла голову дрожащими руками, закрыла глаза, успокаивая гул и цветных мух. Посидела так, собираясь с мыслями и силами, а потом решительно, хоть и со стариковским кряхтением, встала на ноги.

Этот сон отличался от других. Можно сказать, в лучшую сторону отличался. Но сон есть сон, а ей нужно собираться. Хотелось бы добраться до родительского дома засветло. Не то, чтобы Лера верила словам Мирона – как вообще можно верить глюку?! – но передвигаться в светлое время суток куда приятнее, чем в темное. И, разумеется, она не собиралась никого дожидаться. Она, конечно, шизанутая, но не до такой степени. Прощай, Мироша! Ты был славным парнем, жаль, что ненастоящим!

В желудке заурчало. Организм снова требовал еды. Это был добрый знак, и Лера не стала морить себя голодом. В конце концов, она несколько недель была на зондовом питании, имеет право на нормальную еду!

После плотного обеда Лера снова включила ноутбук. Раньше она приезжала к родителям на байке и понятия не имела, как добираться до них на общественном транспорте. Пришлось помучиться с логистикой, чтобы подобрать более-менее приемлемый маршрут. Но даже так получалось долго, муторно и не слишком комфортабельно. Прямого автобусного рейса до поселка не было, чтобы попасть из пункта «А» в пункт «Б», Лере требовалось сделать пересадку и снова воспользоваться электричкой. Расписание электрички было до крайности неудобным, ждать отправления нужно было еще три часа. Как ни крути, а на месте она окажется только к вечеру. И если интуиция ее не подводит, после разговора с родителями места в отчем доме ей уже не найдется. Нужно сразу же просчитывать варианты на обратный путь. Ничего, как-нибудь! Сейчас главное убедиться, что родители дома, и с ними все в порядке. Ну, и дать знать, что у нее тоже все хорошо. Наверняка, отцу уже сообщили о ее побеге из Гремучего ручья. Можно только догадываться, что он сейчас думает и что предпримет. Есть риск, что попытается уговорить ее вернуться в центр, разумеется, исключительно для ее же блага. Дообследование, реабилитация и все дела… Разумеется, она не согласится. Хватит с нее! Она просто повидается с родителями, сообщит, что у нее все в порядке и вернется к себе.

На всякий случай Лера еще раз заглянула на мамину страничку: никаких обновлений, никаких сообщений. Не получится отделаться перепиской в мессенджере, придется ехать самой, закрывать гештальт. По личному опыту Лера знала, как любят психологи закрывать всякие гештальты. Они любят это почти так же сильно, как психиатры выписывать свои волшебные таблетки. Ну что же, на этот раз она обойдется лишь закрытием гештальта. Больше никаких таблеток!

Перед тем, как выйти из дома, Лера побросала в рюкзак все самое необходимое, проверила, на месте ли кредитные карты и на всякий случай прихватила с собой наличность. Все, теперь она готова ко всему! Ну, почти ко всему.

На перроне толпились все те же вездесущие дачники. Наверное, это была какая-то особая летняя миграция. Народ кочевал из города на дачу и обратно, тащил с собой орущих детей, собак, котов, удочки, туристическое снаряжение, велики, лукошки, рассаду. Одним словом, на перроне было многолюдно и весело. Леру это радовало. В толпе всегда проще затеряться. Она не до конца понимала, от кого и зачем ей нужно прятаться, просто решила довериться интуиции, которая советовала не высовываться. Возможно, Мирон как раз и был визуальным воплощением ее интуиции. Взъерошенным, язвительным и симпатичным воплощением. Уж точно симпатичнее адского отродья по кличке Цербер.

В шумном дачном коллективе Лера провела почти час. За это время вагон электрички начал казаться ей филиалом ада на земле, а пыльный перрон затерянной посреди леса станции – благословением. Вместе с ней на перрон вышло три десятка пассажиров. Кое-кто из них бодро пошагал тропинке, петляющей вдоль железнодорожных путей, но большая часть направилась к расположенной на противоположной стороне автобусной остановке. Лера последовала за ними.

Автобус опоздал на полчаса. Народ, съедаемый комарами и прочим мелким гнусом, уже начал роптать, когда на разбитой гравийке появился допотопный «Лаз». Таких мастодонтов Лера видела только в исторических фильмах. Старый, дребезжащий, с облупившейся с боков краской и насквозь проржавевшими арками автобус не внушал ей никакого доверия. Похоже, только ей одной, потому что дачники оживились и тут же приготовились к штурму.

Штурм закончился быстро. В автобусе с той или иной степенью комфорта разместились все. Лера пристроилась прямо под открытым окошком. Оказалось, что это стратегически правильный выбор, потому что в салоне царила просто адская духота, щедро сдобренная букетом всевозможных, по большей части неприятных ароматов. А тут форточка, свежий воздух! Если закрыть глаза и постараться не дышать, запросто можно представить себя на пассажирском сидении в роскошном кабриолете.

Дачный автобус скакал по кочкам почти пятьдесят минут. За это время Лера выяснила, что ее вестибулярный аппарат не так хорошо, как ей думалось. К счастью, на твердой земле она оказалась еще до того, как ощутила все прелести морской болезни. На этой остановке вместе с ней сошла пожилая пара в одинаковых ярко-желтых кепках и вертлявый подросток в дешевых солнцезащитных очках и наушниках.

Заблудиться тут было просто невозможно – от остановки в лес убегала всего одна довольно широкая тропа, перед которой стоял дорожный указатель, гласивший, что до финальной точки Лериного путешествия осталось всего два километра.

Подросток тут же рванул с места в карьер, и через пару минут исчез из поля зрения. Пожилая пара шла неспешно. Лера тащилась за ними следом. У нее не было ни сил, ни желания вырываться вперед. Два километра казались ей почти непреодолимым препятствием. Комары, почувствовав легкую добычу, лютовали, кружили над Лериной головой с противным писком. Пришлось по примеру пенсионеров отломать ветку от какого-то разлапистого куста и обмахиваться ею всю дорогу до дачного поселка.

В поселок Лера вошла на закате. Это были не те простецкие дачи, на которые так стремились недавние Лерины попутчики. До этих дач никто не добирался на перекладных. Даже пожилая пара до них не дошла, свернула с торной дорожки метров за пятьсот до того, как она превратилась в аккуратную асфальтовую дорогу, разделяющую поселок на две почти равные части. Левая соседствовала с высоким сосновым бором, а правая скатывалась через заливной луг к речке. Лере нравилась правая часть, но родительский дом стоял у самого леса. Хорошо, что идти до него было совсем недолго. Отец предпочитал уединение, поэтому построил дом чуть наособицу. От леса и соседей его отделял высокий кирпичный забор, ощерившийся сразу несколькими камерами видеонаблюдения. Лера знала, что камеры сломались несколько лет назад, что отец все порывался их починить, но всякий раз забывал. Это было тихое, респектабельное место, с тихими респектабельными соседями и стремящимся к нулю уровнем преступности. Родовое гнездо, в котором никогда не было места для одной маленькой непутевой пташки.

Массивная металлическая калитка была заперта. У Леры имелся собственный ключ от родового гнезда, но она решила, что будет разумнее не вламываться без разрешения, а позвонить. Она нажала на кнопку звонка, подождала секунд сорок, нажала еще раз. В следующий раз она ждала целую минуту. Этого времени хватило бы, чтобы выйти из дома и дойти до калитки. А любимый мамин йорк Рони, который на даче предпочитал свободный выпас, уже давно заливался бы лаем с той стороны калитки. Рони не считал Леру членом семьи, поэтому каждое ее появление встречал злобным тявканьем и все время норовил куснуть за ногу. Вообще-то, собак Лера любила, а вот с этим мелким бесом найти общий язык ей никак не удавалось.

И вот сейчас ее никто не облаивал и двери ей никто не открывал. Это могло означать только одно – родителей здесь нет. Возможно, они все еще добираются до родины с индийского ретрита, а возможно, решили заехать в городскую квартиру. Вариантов могло быть несколько, но решение Лера уже приняла. Чтобы не шастать по лесу ночью, она переночует в загородном доме, а утром отправится в городскую квартиру. А если и там ничего не удастся узнать, поедет в отцовский офис. Уж в офисе-то точно в курсе, куда и насколько подевался их босс.

Ключ повернулся в замочной скважине легко и беззвучно, так же беззвучно распахнулась калитка. Лера вошла во двор, осмотрелась. Окна второго этажа были распахнуты настежь. И это было странно. Отец был педантом во всем, особенно в вопросах порядка и безопасности. Они с мамой ни за что не уехали бы, оставив окна открытыми. Так может быть они дома? Просто устали с дальней дороги и легли отдохнуть? Против этой версии говорило отсутствие Рони. Да и мама спала очень чутко. Она не могла не услышать трель звонка.

Наползающие с леса сумерки зажгли фонарики на фотоэлементах. Света от фонарей было мало, они скорее носили декоративную функцию, а настоящее освещение включалось с крыльца. Но фонарики Лере нравились, они вносили в дизайнерский мамин сад что-то сказочно-эльфийское, успокаивающее. К сожалению, сейчас это не сработало, в душе нарастала тревога, которую Лера старательно душила с того самого момента, как не смогла дозвониться ни до одного из родителей.

Тревога усилилась, когда выяснилось, что входная дверь не заперта, а лишь прикрыта. Если незакрытые окна хоть как-то можно было объяснить рассеянностью или спешкой, то тут в голову не приходило ни одного разумного объяснения. Лера сделала глубокий вдох и тихонько толкнула дверь.

Внутри было тихо, пахло любимыми мамиными духами и еще чем-то едва уловимым, неприятным.

– Мама! – позвала Лера, оставляя входную дверь открытой. Просто так, на всякий случай. – Мама, ты где?

Ответом ей стала тишина. Значит, придется войти и лично проверить, все ли в порядке. О том, что все не в порядке, криком кричала обострившаяся Лерина интуиция. Но не станешь же, проделав такой длинный путь, возвращаться обратно, не убедившись, что дом пуст! Мало ли что там кричит ее интуиция!

На цыпочках, чтобы не скрипнула ни одна половица, Лера вошла в дом, обошла все комнаты первого этажа. Комнат было всего три: просторная кухня-столовая, гостиная и отцовский кабинет. На кухне царил идеальный порядок, сыто урчащий холодильник был забит полуфабрикатами, овощами, фруктами и соками. Судя по состоянию овощей, положили их туда относительно недавно. Даты на бутылках с молоком стояли свежие.

В отцовский кабинет Лера без лишней надобности никогда не заходила. В отсутствие отца кабинет вообще всегда запирался на ключ, но сейчас он был открыт. На рабочем столе подмигивал переведенный в спящий режим ноутбук. Отец возил его с собой в стильной кожаной сумке. Вход в ноутбук всегда был запаролен, точно так же, как заперта дверь кабинета. Лера пробежалась пальцами по клавишам, и на экране зажглась заставка с фотографией счастливо улыбающейся мамы. Как бы отец не относился к Лере, маму он не просто любил, а боготворил. Иногда Лере казалось, что он терпит ее присутствие в своей жизни только потому, что этого хочет его ненаглядная жена. Вот такие в их семье были сложные отношения.

Оставался второй этаж с двумя спальнями и маминой мастерской. Лера начала именно с нее. В отличие от отцовского кабинета с его вечно задернутыми шторами и вечно запертой дверью, мамина мастерская всегда стояла нараспашку. В ней было много света и много воздуха. Маме нравились и свет, и воздух, и огромные французские окна, и открывающийся из них вид на сосновый лес. Окна и лес всегда особенно хорошо получались на фотографиях, которые мама выставляла на своей страничке. Окна и лес собирали почти столько же лайков, сколько и Рони.

В отличие от отцовского кабинета, в мастерской царил творческий беспорядок. Мольберт с незавершенным пейзажем и забытая на подоконнике палитра тоже очень хорошо смотрелись на фото. Мама знала толк в красоте. Лера осмотрела мастерскую, не заходя внутрь, а потом направилась в родительскую спальню. Кровать была расстелена, и сама спальня выглядела так, словно ее хозяева готовились отойти ко сну. На спинку стула было небрежно брошено шелковое домашнее платье, тут же на пушистом ковре стояли изящные туфли. Даже в своем загородном доме вдали от посторонних глаз мама оставалась верна себе. Никаких дурацких халатов и безвкусных спортивных костюмов, никаких тапочек!

На прикроватной тумбочке лежал мамин мобильный и стильные очки. Очки были от дальнозоркости, и мама надевала их исключительно в кругу семьи. Признание в том, что тебе нужны очки от дальнозоркости, было равносильно признанию старости. А мама была молода, свежа и прекрасна. По крайней мере, для своих подписчиков. Лера взяла мобильный телефон, попыталась его включить. Так и есть – разрядилась батарейка. Она подключила телефон к зарядному устройству, ввела пароль. Год рождения отца, как же иначе?! Вернув мобильный обратно на тумбочку, Лера принюхалась.

Здесь, в спальне, аромат маминых духов сделался сильнее. Впрочем, как и второй, не столь приятный запах. Лера огляделась. Взгляд остановился на неплотно прикрытой двери гардеробной комнаты. Разом вспомнились все детские страшилки про монстра в шкафу. А может, и не только детские. По мнению психолога, у Леры было много всяких фобий и незакрытых гештальтов. Монстр из шкафа запросто мог быть одним из них. Поэтому к гардеробной она не подходила, а подкрадывалась, и дверь распахнула так резко, что едва не потеряла равновесие от усилия. Свет в гардеробной зажегся автоматически. Лера сунулась было внутрь, но тут же отшатнулась, зажимая рот рукой.

В гардеробной не было монстра, на полу гардеробной между стройными рядами полок и кронштейнов лежал Рони. То, что осталось от Рони – меховой комок в луже запекшейся крови. Запах, тот самый едва уловимый, сладковато-душный, в замкнутом пространстве гардеробной сделался тошнотворным. Лера попятилась, зажмурилась, пытаясь хоть как-то отгородиться от увиденного, а потом заорала в голос:

– Мама! Мама, где ты?!

Ей не нужно было отгораживаться! Ей нужно было найти своих родителей, убедиться, что хотя бы с ними все хорошо!

В ванной горел свет, дверь была закрыта, с той стороны не доносилось ни звука. Лера подышала открытым ртом, пытаясь протолкнуть в легкие ощерившийся тысячей иголок воздух. Ей во что бы то ни стало нужно открыть эту дверь.

– Мама… – позвала она шепотом и постучала костяшками пальцев по дубовой панели. – Ма, это я! Можно мне войти?

Ей никто не ответил. Ей и не нужен был ни ответ, ни разрешение. Интуиция, та самая, что активизировалась еще во дворе, сейчас орала в голос, умоляла не открывать дверь, умоляла уносить ноги.

– Ма, я вхожу… – прохрипела Лера и навалилась на дверную ручку с такой силой, словно та была отлита из чугуна.

Внутри было темно. Лера нашарила на стене выключатель – под потолком ярким белым светом вспыхнула лампа.

…Мама лежала в ванной. Со своего места Лера видела лишь ее макушку с небрежно убранными в пук волосами. Ее правая рука свешивалась почти до самого пола, ее левая рука была под водой, розовой, давно остывшей водой…

– Мама, ты в порядке?

Можно было не спрашивать. Яркого электрического света хватало, чтобы понять, что мама не в порядке. Яркого света хватало, чтобы понять, что вода розовая не от какой-то особенной соли для ванн, а по другой причине. Лере оставалось лишь войти внутрь и убедиться.

Она переступила порог, сделала несколько шагов к ванной и закричала. Ее мама была не просто мертва. Ее маму убили. Убили так же жестоко, как и несчастного Рони. Ее маме разорвали горло… И тем страшнее был контраст между ужасной раной на шее и выражением блаженства на мертвом мамином лице…

В ушах зашумело, в голове снова заухал успокоившийся было набат. Кафель скользил под Лериным ногами, а вода в ванной была того нежного оттенка, который мама называла цветом шаронской розы…

К горлу подкатила тошнота, в глазах потемнело. Лера шагнула к ванне, сжала ледяное мамино запястье. Не нужно было проверять пульс, чтобы понять, что мамы больше нет, но она все равно совершила этот отчаянно-бессмысленный ритуал. Кто-то щиплет себя за кожу в попытке вернуться из кошмара в реальность, а Лере вот нужно проверить пульс у своей убитой матери, закрыть самый страшный гештальт…

Она вышла из ванной комнаты и привалилась плечом к дверному косяку. Ей хотелось выть в голос, но не было ни голоса, ни слез. Внутри словно образовалась огромная черная дыра, которая по краям подсвечивалась цветом шаронской розы…

Стоять, даже привалившись к дверному косяку, не получалось, и Лера тяжело, по-стариковски, опустилась на пол, сжала виски руками, закрыла глаза. Ей нужно было что-то делать, вот только она никак не могла собраться с мыслями и решить, что именно. Должен же быть какой-то алгоритм, какая-то инструкция на тот случай, когда ты находишь свою маму убитой. Но черная дыра, подсвеченная цветом шаронской розы, засасывала в себя не только эмоции, но и мысли. Все здравые мысли до единой. Нет, одна мысль все же зацепилась за край ускользающего сознания.

Нужно звонить Игорьку! Сначала ему, а потом, возможно, и в полицию. У нее есть мобильный, она может сделать это прямо сейчас. Лера схватила с тумбочки уже чуть зарядившийся мамин телефон, на ватных ногах вышла из родительской спальни.

…Игорек снял трубку почти мгновенно, голос у него был одновременно злой и встревоженный.

– Алёна, слава богу! Куда вы пропали?! У меня новости…

– Игорь… – прохрипела в трубку Лера. – Игорек, это я.

На бесконечно долгие мгновения в трубке воцарилось молчание, а потом Игорек шепотом сказал:

– Лерик? Лерун, это ты?! Где ты? Почему ты звонишь с телефона Алёны?

– Я у родителей. – Она из последних сил старалась, чтобы голос ее звучал спокойно. Игорек должен поверить ей, должен понять, что она не прикалывается, а говорит правду. – Игорь, маму убили! – И все-таки она сорвалась на крик.

– Как убили? – спросил Игорек все тем же настороженным шепотом. – Лерик, ты сейчас под кайфом?

– Я не под кайфом. – Она замотала головой, словно он мог ее видеть. – Я приехала к родителям…

– Как? Где ты вообще была?..

– Тише, не перебивай! – Она снова замотала головой. – Я приехала, а дом нараспашку. Рони растерзанный – в гардеробной, а мама… А мама с перерезанным горлом в ванне! Они мертвы, Игорек!

– Кто мертв? – Теперь кричал Игорек. – Лера, где Марк? Где твой отец?

– Я не знаю. Его нет в доме, мне кажется…

Договорить Лера не успела, замерла, прислушиваясь. Внизу в гостиной кто-то ходил.

Может быть, это вернулся с работы отец? Она не проверяла гараж, не смотрела, на месте ли его машина. Может, его не было дома, может, он приехал только сейчас.

– Лерик, – позвала трубка голосом Игорька.

– Я перезвоню! – Лера выключила связь. – Папа… Папа, это ты?!

Внизу определенно кто-то был. Она слышала едва различимый шорох. Вот только отвечать ей никто не спешил. Может быть, отец зол на нее из-за побега? У них бывали сложные времена, когда они не разговаривали месяцами.

По лестнице Лера спускалась так быстро, как только могла, не таясь и не особо беспокоясь о шуме. Ей было важно увидеть того, кто жив, кто не окрашивает мир вокруг себя в пугающий цвет шаронской розы.

На первом этажа было темно. Ночь медленно, но верно вступала в свои права, просачивалась туманом в приоткрытую входную дверь. Нашарив выключатель, Лера зажгла свет, осмотрелась. Внизу никого не было. Ей показалось. Ей просто хотелось надеяться, что кто-то разделит с ней эти страшные мгновения осознания. Но внизу никого не было.

Лера вышла на террасу, полной грудью вдохнула пахнущий лесом и близкой рекой воздух. Легкие не очистились, ей не стало легче дышать. Ей вообще не стало легче, но заставить себя вернуться в дом она не могла. Не было на это ее сил, сил пока хватало лишь на то, чтобы оставаться в сознании. Что ей делать? Как ей вообще с этим жить?!

Этот звук был громкий, не оглушительный, не пугающий, а такой… бытовой. Этот звук заставил Леру мобилизоваться, ухватиться за еще хранящие дневное тепло деревянные перила. Звук доносился со стороны гаража, его издала открывшаяся гаражная дверь. На дорожку, под призрачный свет эльфийских фонариков вышла мужская фигура. Она не ошиблась, приехал отец!

– Папа? Папа! – Последний раз она звала так отца в далеком детстве, а с подросткового возраста не звала вообще никак. Но сейчас она была маленькой, напуганной девочкой. Сейчас ей был нужен не отец, а папа. И потому она сбежала с террасы на каменную эльфийскую дорожку, и потому она замахала обеими руками сразу.

Отец тоже взмахнул рукой, двинулся в ее сторону медленной, шаткой какой-то походкой. Если бы Лера не знала, что отец вообще не пьет алкоголь, она бы решила, что он пьян. Если бы Лера не знала, какой у нее отец, она бы решила, что он ей рад. Была в его движениях какая-то нетерпеливая порывистость. Она с горечью подумала, что это лишь иллюзия, что скоро даже она развеется, как дым. Развеется, как только Лера расскажет ему про маму и воду цвета шаронской розы, как только он поймет, что потерял… Лера знала, что он скажет, когда первая, самая острая, самая невыносимая боль схлынет. Он скажет: «Лучше бы это была ты!» И не назовет ее по имени. Так же, как она никогда больше не назовет его папой. Но сейчас, в последние мгновения перед катастрофой, можно представить, что они семья.

Фонарики медленно меняли цвет с синего на фиолетовый, с фиолетового на розовый, с розового на желтый. В их тусклом мерцании лицо отца казалось отстраненным и каким-то ненастоящим. Настолько ненастоящим, что Лера вдруг подумала, что он уже все знает про маму. Знает, но так же, как сама Лера, не находит в себе сил предпринять хоть что-нибудь.

Желтый сменился на голубой, отбросив мертвенную тень на осунувшееся отцовское лицо, вычернив провалы глазниц, блеснув холодной искрой в черных отцовских глазах.

Черных… У Лериного отца глаза были светло-голубыми, как говорила мама, цвета тающего льда. Даже темнота была не в силах превратить тающий лед в горящие угли…

Отец протянул к ней руки и растянул бледные губы в мученической улыбке. Отец хотел обнять свою маленькую девочку. Горе объединяет. Не всех, но вот их с отцом, кажется, объединило.

– Папа, ты ее видел?.. – Лере хотелось, чтобы видел, чтобы ей не пришлось брать на себя еще и эту страшную миссию. – Ты же видел, да?

Он ничего не ответил. Он все тянул и тянул к ней руки. Руки были длинные, какие-то неестественно длинные. Сначала Лере подумалось, что это оптический обман, игра воображения, но расстояние от белоснежных манжет до по-аристократически узких кистей становилось все больше и больше, словно бы руки вырастали из этих манжет, удлинялись прямо на глазах. А улыбка из страдальческой вдруг сделалась плотоядной. Эльфийские фонарики вспыхнули красным в тот самый момент, когда улыбка эта трансформировалась в звериный оскал. Выдвинулась вперед челюсть, обнажились острые зубы, и язык, черный, нечеловеческий язык, выскользнул уже не изо рта, а из пасти вместе с утробным урчанием.

Лера шарахнулась в сторону и выронила телефон в тот самый момент, когда существо, некогда бывшее ее отцом, дернулось к ней. Оно бы дотянулось до нее. Если не змеиным своим языком, то уж точно черными когтями. Дотянулось, разорвало бы глотку, окрасив садовую дорожку жизнерадостным цветом киновари. Но Лера, повинуясь какому-то древнему инстинкту, уклонилась и от языка, и от когтей. Существо захрипело, сказало с пугающей лаской в незнакомом голосе:

– Иди ко мне, доченька.

Даже если бы оно выглядело как обычный человек, Лера не признала бы в нем своего отца. Вот из-за этой самой «доченьки» не признала.

– Дай обниму.

Оно принюхивалось совершенно по-звериному и так же, по-звериному, склоняло на бок голову. Голова склонялась легко. Слишком легко… Может быть из-за вот этой раны на шее, которую Лера не увидела раньше, но отчетливо видела сейчас. Рана была почти такая же, как у мамы, такая же страшная, такая же смертельно-безнадежная.

Лера пятилась по садовой дорожке, не спуская глаз с существа, которое не было ни зверем, ни человеком. Которое было ужаснее самого страшного монстра из самого страшного ее кошмара. А в голове ее зарождалась спасительная мысль.

Этого не может быть! Она все еще в коме, а ее родители живы! Все это – лишь порождение ее больного мозга, горячечный бред! Когда она почти уверовала, почти смирилась, существо снова кинулось и, наверное, дотянулось бы, если бы ему не помешали.

На дорожке между Лерой и существом появился призрачный пес с черепом вместо головы, еще одно порождение и отродье. Это было даже забавно. Ее подсознание сталкивало между собой им же порожденных монстров. А оно сталкивало! Потому что призрачный зверь оскалился, его длинный змеиный хвост метался из стороны в сторону. Зверь скалился не на Леру, а на существо, пытавшееся на нее напасть. И существо скалилось в ответ. Оно урчало, шипело, но больше не нападало. Вместо этого оно пыталось обойти призрачного зверя. Оно пыталось, а зверь не позволял.

Хорошая собачка… Она уже видела ее раньше, такую же огромную, с таким же длинным, покрытым чешуей хвостом, но с головой.

– Цербер?.. – позвала Лера шепотом.

Призрачный зверь обернулся, красные огни в черных глазницах мигнули.

…Если он мигнет один раз, это будет означать «да». Кажется, так говорил Мирон из ее сна. Призрачный зверь мигнул один раз, утвердительно мигнул. А потом снова всем телом развернулся к готовящемуся к нападению существу, по-кошачьи замахнулся огромной когтистой лапой. Существо зашипело и отшатнулось.

– Цербер! Молодец! Хороший пес! – В собственных кошмарах она может позволить себе все, что угодно! Даже вот это адское отродье в качестве домашнего животного! Что угодно, только бы это сработало! – Цербер, не подпускай его ко мне! Пожалуйста! – Ее голос сорвался на испуганный и беспомощный визг, от которого окна первого этажа пошли сетью мелких трещин, а призрачный пес всего на мгновение стал почти настоящим, почти таким, каким она видела его в своем сне.

Так они и стояли: смертельно напуганная Лера, призрачный огнеглазый зверь, и дергающийся от нетерпения и злости монстр. Мексиканская ничья. Ни туда, ни сюда. Монстр не нападал, но и не отступал – принюхивался, присматривался, примерялся. Его шея вырастала из ворота перепачканной кровью рубашки точно так же, как до этого вырастали из манжет руки. Шея вытягивалась вместе с клыками и когтями.

– Моя маленькая гадкая девочка… – прошипело существо. – Позволь папочке обнять тебя. Папочка хочет кушать…

Лера тут же представила, кого и как именно будет «кушать папочка», и в этот момент случилось сразу две вещи. Разлетелись все окна разом, просыпались на дорожку дождем из стеклянных осколков. Щерящаяся в голодном оскале и раскачивающаяся из стороны в сторону голова монстра вдруг замерла, а потом начала медленно сползать с шеи. Мой меч – твоя голова с плеч…

Голова сползла и, на лету клацая зубами, упала на дорожку, прокатилась между широко расставленных лап Цербера и замерла. Следом осело тело, завалилось в куст пузыреплодника, дернулось несколько раз и тоже замерло. А на том месте, где всего мгновение стоял монстр, сейчас стоял добрый самаритянин. В руке у него была садовая лопата, а во взгляде – легкое раздражение. Лопата была перепачкана кровью, но ни единой капельки не попало на белоснежную льняную сорочку.

– Только не кричи больше, – сказал незнакомец успокаивающе. – Хватит с нас и разбитых окон.

Он аккуратно воткнул лопату в землю рядом с обезглавленным телом, добавил виновато:

– Прости, что так получилось. Не досмотрел. – Он подошел к Церберу, протянул руку ладонью вверх, сказал: – Хорошо, что хоть ты у нас сознательный и ответственный, Горыныч.

Призрачный зверь по-щенячьи припал на передние лапы, мигнул один раз.

– Это Цербер, – сказала Лера, пятясь от незнакомца.

– Видишь, друг, она тебя вспомнила, а ты переживал! – Незнакомец провел ладонью над черепом зверя, тот вильнул чешуйчатым хвостом и подошел к Лере.

Она бы убежала, но бежать было некуда – позади была кирпичная стена дома. Лера замерла, вытянулась в струнку, наблюдая, как призрачный зверь вытягивается у ее ног. В этом было что-то до боли знакомое и до боли домашнее. Так вытягивался несчастный Рони у ног Лериной мамы… И мама гладила пса по голове, и пес счастливо жмурился.

Лера тоже погладила. Что ей терять, когда все уже потеряно безвозвратно? Ее рука легла на белую кость и кость эту почувствовала. И рвущийся на поверхность жар, и похожее на вибрацию урчание. Ее призрачный зверь тоже зажмурился. Сейчас, под Лериной ладонью, он снова был почти живым, почти настоящим. От его черной шерсти едва уловимо пахло дымом и, кажется, хвоей. Лера обхватила мощную шею обеими руками, зажмурилась.

Все, теперь ей нечего бояться. Цербер не подпустит к ней ни одного монстра. Ни мертвого, ни живого. Ей бы только найти в себе хоть немножечко сил…

…Падала Лера медленно, цепляясь пальцами за жесткую собачью шерсть, борясь со звоном в голове и черными мухами перед глазами. Ей не дали упасть, крепкие руки обхватили ее за плечи и под коленки, а чуть хриплый, пахнущий вишневым табаком голос ворчливо сказал:

– Погорячился ты, Горыныч, вытянул из девочки все силы. Что ж ты так неосторожно, а?

Дальше были темнота и тишина. Обе уютные, обе успокаивающие. Леру качало на их мягких, дымно-вишневых волнах, как в колыбели. Может быть, именно так и выглядит смерть?