Текст книги "Один сон на двоих"

Глава 26

Первым делом, вернувшись из того чертова дома, Карпуша налил себе бокал виски! Этот виски хранился у него уже больше десяти лет. Карпуша купил его за большие деньги и засунул в самый дальний угол бара. Не потому, что боялся соблазна. Что бы ни говорила маман, выдержку он имел железную! Он хранил эту бутылку как символ своего будущего неминуемого успеха. В свою счастливую звезду Карпуша верил едва ли не с пеленок! Никто не верил, даже, маман! А он верил! Знал, что наступит час, когда о нем, Карпе Черном, будут говорить конкуренты с завистливым почтением, поклонники с восторгом, а юные прелестницы с трепетом и придыханием. До недавних пор в его жизни были лишь конкуренты. Фан-клуб его ограничивался только маман и ее престарелыми подружками, а юные прелестницы даже не смотрели в его сторону. Впрочем, не так уж ему были нужны эти прелестницы! Завоевать, покорить и доказать собственную состоятельность он хотел одной единственной женщине – Милке, Людмиле Васильевне, как ее нынче величали.

Они были одноклассниками, даже сидели полгода за одной партой. И это были самые прекрасные полгода в Карпушиной жизни! Кажется, именно тогда он решил, что непременно станет знаменитым и покажет им всем, Милке покажет, что она потеряла, как сильно в нем ошибалась. А она ведь ошибалась, потому что всякий раз, когда смотрела в его сторону, во взгляде ее не было ни капли обожания и восторга. Она не говорила ему гадостей и, помнится, ничего плохого не делала, но во взгляде ее Карпуше чудились жалость и еще какое-то тщательно скрываемое, непонятное чувство. Брезгливость? Недоумение? Карпуша запомнил этот взгляд и еще тогда, много лет назад, поклялся себе, что Милка горько пожалеет о том своем презрительном равнодушии. Сколько раз он представлял, как все случится, как они поменяются местами, как он будет стоять на пьедестале, а она, покоренная и покорная, будет лежать у его ног. Да, именно покоренная и покорная! Уже тогда Карпуша учился жонглировать словами, подбирал аллегории, эпитеты и прочие стилистические изыски. Уже тогда Карпуша знал, что станет журналистом.

И он стал. Вот только карьера его была чахлой и скучной, как и вся его жизнь. Его работа на местном радио не приносила ни денег, ни славы, ни морального удовлетворения. Его по-прежнему не узнавали на улицах. Его не узнавали даже по голосу. Хотя голос его слышали все, кто хоть раз включал радио после десяти вечера. Как они могли его не узнавать?! Как смели?!

Все изменилось несколько дней назад! То сообщение пришло на рабочий почтовый ящик, и Карпуша, месяцами на разгребавший рабочую корреспонденцию, прочел его лишь чудом. Собственно, с того самого момента в его жизни и появились настоящие чудеса. Странные, страшные, невероятные чудеса!

Наверное, впервые в жизни в руки Карпуши попало по-настоящему интересное дело, связанное с загадочным исчезновением туристов. А до этого были первые ласточки. Карпуша просто тогда не понял, что это «оно». Сначала авария на старой дороге, в которой чуть не погибла какая-то никому неизвестная и, судя по всему, никому ненужная девица. Потом еще одна авария почти на том же самом месте, но уже с участием целого туристического автобуса. Карпуша прибыл на место почти одновременно со «Скорыми» и полицией. В его крохотной каморе, оборудованной под студию, имелся приемник, настроенный на полицейскую волну. Обычно ничего интересного в этих радиоперехватах не было. Бытовуха, мелкий грабеж, в лучшем случае – поножовщина по пьяной лавочке. Но даже эти мелочи давали какую-никакую информационную пищу его программе. А сам факт, что у него есть приемник для радиоперехватов, как у какого-нибудь крутого американского журналиста или мегапопулярного блогера, грел душу.

Авария с участием автобуса не была мелким происшествием, поэтому Карпуша сорвался с места сразу, как только перехватил переговоры гибэдэдэшников. Ах, какая это была чудесная авария! Сколько искореженного железа! Сколько пострадавших! Сколько кровищи, в конце концов!

И раны… Это были такие раны, от которых мутило и на которые хотелось смотреть, не отрываясь. Вот такой парадокс! Тогда, на месте той страшной аварии, Карпуша впервые пожалел, что у него нет дорогого фотоаппарата. Дорогой ему был не по карману, а телефонные фотки не могли передать и половину той жути, которую он там увидел. Фотовспышка не помогала, снимки получались нечеткими и размытыми. Что уж говорить, про видос! С грехом пополам Карпуша сделал коротенькое видео для своего блога, а потом его поперли с места происшествия. Его, Карпа Черного, поперли, словно он был простым смертным!

Тогда Карпуша так обиделся, что даже не поехал вслед за «Скорыми» в больничку, о чем в последствие очень пожалел. В больничке можно было встретить Милку, Людмилу Васильевну. Можно было рисануться перед ней, может быть, даже взять интервью. Но Карпуша обиделся и вместо больнички отправился в свою камору обрабатывать и заливать на Ютуб видос.

Тот видос, кстати, остался почти незамеченным. Всего два десятка просмотров и один хилый коммент, наверняка, от кого-то из подружек маман.

А потом в его жизнь вошло чудо! Он никак не представился, этот его анонимный информатор, он просто написал, что верит в злой гений Карпуши. Да, так и написал «злой гений», пощекотал, так сказать, эго и самолюбие. А потом предложил информацию по делу о пропавших туристах. Карпуша тут же сбросил ему адрес личной почты и принялся ждать. Ждать пришлось недолго, через пять минут пришло сообщение с прикрепленными фотографиями. О, что это были за фотографии! Каждая из них была на вес золота! Каждая обещала Карпуше славу и деньги!

Девицу он узнал по ориентировке, выложенной в местный паблик сердобольными волонтерами, с которыми Карпуша поддерживал связь. Не из-за человеколюбия, разумеется, а ради информации. Курочка по зернышку клюет, а его каналу был нужен контент. Это была девица из четверки пропавших в Гремучей лощине. И если на фотке с ориентировки она улыбалась широкой и беззаботной улыбкой, то на первом из присланных снимков смазливая ее мордашка была искажена выражением чистейшего, животного ужаса.

Второй снимок вызвал ужас уже у самого Карпуши. На нем девица лежала на земле, голова ее была неестественно повернута в сторону, а на шее виднелась кровавая рана, словно кто-то вырвал из ее горла кусок плоти.

Когда Карпуша кликал на третий снимок, руки его заметно дрожали. На этом снимке девица снова улыбалась… Она улыбалась жуткой, какой-то противоестественной, античеловеческой улыбкой. Карпуше потребовалось время, чтобы понять, что такое античеловеческое в этом некогда хорошеньком лице. Челюсть – странная, по-звериному выдвинутая вперед челюсть с кривыми, длинными зубами. Глаза – черные и пустые, совершенно неживые глаза…

Карпуша отодвинул от себя ноутбук, закурил. Вообще-то он никогда не курил в своей каморе, но сейчас не удержался. Ему нужно было осмыслить увиденное, включить мозг и логику, найти объяснение. Объяснение нашлось к тому моменту, как сигарета была выкурена до самого фильтра. Фотошоп! Фотошоп или маска! Нет, не маска, а какой-то сценический грим! Его разводят! Разводят, как какого-то лоха!

В тот момент, как Карпуша уже утвердился в своих выводах и почти успокоился, телефон пискнул, сообщая о приходе еще одного письма.

«На тот случай, если ты не поверил. И лучше убавь звук».

Вот, что было написано в этом письме. А дальше было видео, коротенький ролик, всего на двадцать секунд. Двадцать секунд ужаса, крови и правды. В этом коротеньком ролике та самая девица с довольным урчанием рвала теми самыми челюстями шею то ли косуле-переростку, то ли молодому оленю. И это точно была не постановка. И хорошо, что он убавил звук до минимума…

Карпуша успел добежать до туалета до того, как его вырвало. Он даже не стал винить себя за этакое малодушие. Он умылся ледяной водой, посмотрел в зеркало на свое бледное отражение и победно улыбнулся. Да, победно улыбаться он тоже умел. Берег это умение для особого случая. Кажется, особый случай уже настал: благодаря анониму на руках у него есть сенсационный материал. На руках…

Карпуша чертыхнулся и, не вытирая ни лица, ни рук, ломанулся обратно в свою камору, скачал фотки и видео сначала на ноутбук, потом на флэшку и на всякий случай забросил в «Облако». Как только он проделал все эти манипуляции, пришло еще одно сообщение. На сей раз в мессенджере. Номер отправителя был скрыт, вместо имени стояла лишь литера «К».

– Тебе понравилось?

– Очень! – написал Карпуша и тут же спросил: – Кто ты? Откуда у тебя это?

– Неправильный вопрос.

– А какой правильный?

– Что я собираюсь со всем этим делать?

– Что ты собираешься с этим делать?

– Я собираюсь делиться этим с тобой.

Сердце забилось так быстро, что Карпуша испугался, что с ним может случиться гипертонический криз, как однажды случилось с маман. На лбу выступила испарина, а рубашка пропиталась потом и прилипла к спине. У него появился информатор! Шикарный, загадочный информатор, готовый делиться с ним тем, что взорвет этот проклятый городишко! А может не только городишко, но и весь Интернет!

– Спасибо! – Карпуше хотелось казаться крутым и независимым, но забывать о вежливости не стоило. С него не убудет, а информатору приятно. – Что с ней случилось? Это какой-то вирус? Эпидемия?!

– Можно и так сказать.

– Давай встретимся! – Карпуша посмотрел на наручные часы. Часы показывали без четверти три. Темное время для темных дел и темных людей. – Утром! – тут же допечатал он. Береженого, как говорится, и бог бережет…

– Нет, – отозвался информатор. – Еще не время. Я дам знать, когда ты мне понадобишься.

Вот так, дам знать, когда ты понадобишься. Спрашивается, кто кого использует? Карпуша сначала обиделся, но тут же быстренько просчитал и собственную выгоду. Выгода, несомненно, имелась, плюсы перевешивали минусы.

– Хорошо, – напечатал он. – Я могу распоряжаться полученной инфой по своему усмотрению?

– Не сейчас, – отозвался информатор. – Я напишу, когда будет можно.

Карпуша потер взмокшую лысину, забарабанил по клавиатуре:

– Я могу дать анонс для своих покло… – Он стер слово «поклонники» и написал «подписчики». Не время для тщеславия!

– Да. Ты можешь написать, что обладаешь уникальной информацией, но выкладывать фото и видео ты не должен.

– Почему? – тут же спросил Карпуша.

– Потому что будет еще информация.

Прекрасно! Чудесно! Охрененно! У него будет еще информация! Но кое-что хотелось бы узнать прямо сейчас.

– Девушка с фото жива? – спросил он и затаил дыхание.

– В каком-то смысле, – уклончиво ответил информатор.

– А остальные? С ними все в норме?

– Это зависит от того, что считать нормой.

– Я видел похожие раны! – Карпуша вдруг испугался собственной догадки. Испугался и возрадовался одновременно. Все-таки, он чертов гений! Он умеет задавать правильные вопросы! И делать правильные выводы! – Это дело как-то связано с аварией на старой дороге?

Ждать ответ пришлось так долго, что Карпуша подумал, что чем-то разозлил или обидел своего собеседника, но пришедшее сообщение вернуло ему душевное равновесие.

– Я в тебе не ошибся.

– Это означает «да»? – тут же спросил он.

– Жди! – появилось на экране одно единственное слово.

Как же Карпуше хотелось выложить все эти фотки в своем блоге! Сначала фотки, а потом, когда подписчики ошалеют от нетерпения, и видео со своими комментариями! Но какие у него могут быть комментарии? Что вообще он знает о случившемся? Что вообще он знает об этой странной болезни, превратившей красотку в чудовище?!

Как обычно, на помощь Карпуше пришел Интернет! Карпуша умел добывать информацию так же хорошо, как и транслировать ее в массы. Он начал искать!

Раны, загадочные болезни, аномальное строение челюсти, странные укусы, бешенство…

Он начал именно с бешенства, прочел несколько научно-популярных и несколько заумно-медицинских статей на эту тему. Полученных знаний хватило, чтобы понять – бешенство тут совершенно ни при чем! Искать причину случившемуся нужно совершенно в другой плоскости. И плоскость эта была мистического плана. Поиски плавно и как-то незаметно увели Карпушу от рационального к иррациональному.

Первым делом он прочел все, что сумел найти, по ликантропии. Историческое, псевдонаучное, медицинское! Он увеличил и приблизил лицо девушки, чтобы получше разглядеть челюсть.

Могла ли обычная городская девчонка превратиться в оборотня? Ну, чисто гипотетически. Гипотетически, могла! И полученное от информатора видео было наилучшим тому подтверждением. С челюстью явно было что-то не то. Карпуша всматривался в увеличенный снимок до рези в глазах: изучал рану на тонкой девичьей шее, изучал строение челюсти и форму зубов. Нет, не зубов – клыков!

И вот тогда, в мутный предрассветный час, Карпушу настигло озарение! Он вспомнил прабабкины рассказы, он вспомнил историю, которая в детстве казалась всего лишь страшной сказкой, а сейчас прямо у него на глазах начала обрастать плотью, щериться окровавленными клыками. Не волчьими клыками, как ему думалось, а вурдалачьими!

Подобное уже случалось в Гремучей лощине много лет назад. Оно было настолько страшным и настолько невероятным, что местные жители предпочли о нем забыть. А тех, кто не забыл, таких, как Карпушина прабабка, называли чокнутыми. А прабабка рассказывала странное. Про то, как летом сорок третьего из местной деревеньки исчезали жители. Исчезали, чтобы ночью вернуться неживыми, чтобы вернуться нежитью и сожрать тех, кого когда-то любили. К прабабке, тогда еще молодой девчонке, тоже приходил не-живой. Скребся в окошко черным когтями, просил, чтобы впустила. Кто это был? Карпуша забыл. То ли друг, то ли кто-то из родственников. Кто-то, настолько близкий, что она едва его не впустила. На этом месте прабабка надолго замолкала, жевала сухие губы, терла слезящиеся глаза заскорузлыми старушечьими пальцами, и маленькому Карпуше приходилось ее торопить, спрашивать, что же было дальше!

А дальше было страшное. Дальше на сцену выходил старик с охотничьим ружьем. Наверное, он тоже был каким-то Карпушиным родственником, потому что прабабка называла его дедом и смешно, по-детски хихикала. Старик шептал молитву. Молитву прабабка знала наизусть, несмотря на то что была древней и почти выжившей из ума. Этой молитве она научила и «невинного ангелочка Карпушеньку», кажется, он помнил ее до сих пор. Это была молитва мученику Киприану, оберегающая от нечистой силы. Старик читал молитву, когда заряжал ружье, когда гостеприимно распахивал дверь и когда стрелял в голову тому, кто пришел в ночи. На этом месте прабабка переставала хихикать и начинала плакать, а, наплакавшись, продолжала свой страшный рассказ про черную кровь, черные глаза, черные когти, черную дырку в голове. В этом черном белым и ярким оставались лишь зубы, которые прабабка почему-то называла смешным словом «зарезы». Вот теперь Карпуша начинал понимать, почему. Он смотрел на фотографию и понимал, что такими страшными зубами только резать. Резать и кромсать слабую человеческую плоть, чтобы потом пить сладкую человеческую кровь…

Те вурдалаки, о которых рассказывала полусумасшедшая бабка, не были похожи на киношных вампиров. Может быть, потому ей никто не верил? Но они были похожи вот на это… Карпуша то придвигал к себе экран с фото, то в ужасе отодвигал.

На рассвете он принял решение. Он раскрутит это дело! Найдет объяснение необъяснимому. Или, на худой конец, станет популяризатором этого необъяснимого! Люди во все времена любили страшные истории! И он расскажет всем эти страшные истории!!!

Глава 27

План у Астры был незамысловатый – сидеть и ждать! А чтобы ждать было не так тягостно, Мирону и Харону было предложено «прибраться» на территории, пока девочки будут приходить в себя от пережитого стресса за бокалом вина из Хароновых нескончаемых запасов.

Прибираться Мирону не особо хотелось, но еще меньше ему хотелось спорить с Астрой и Милочкой, которые как-то подозрительно быстро спелись и объединились. А Харону было все равно, чем заниматься. В том смысле, что он был готов исполнить любой каприз хоть Астры, хоть своей невероятной Милочки. Никогда раньше Мирон не видел друга таким счастливым. То есть, сказать по правде, он вообще никогда не видел его счастливым, а вот теперь довелось! Милочка тоже выглядела счастливой и даже какой-то умиротворенной. То ли из-за выпитого, то ли еще по какой причине. А Мирон маялся. Ему было велено прибираться на территории и ждать, а неугомонная его натура жаждала действий. Ну и еще кое-чего жаждала, хоть и опасалась.

Тихое урчание мотора они с Хароном услышали первыми, потому что были ближе всего к запертым воротам. Харон глянул на экран своего мобильника. Мирон тоже глянул. Перед запертыми воротами остановился вызывающе красный и вызывающе дорогой кабриолет. Водитель посмотрел в сторону камеры видеонаблюдения, помахал рукой. Но Мирон смотрел не на водителя, а на сидящую на пассажирском сидении девчонку. Это была Лера! Он узнал бы ее при любых обстоятельствах, при любом освещении. Лера в камеру не смотрела, сидела как-то уж больно смирненько. И это напрягало.

– Приехали гости дорогие, – прошептал Мирон, стараясь, чтобы радость и волнение в его голосе были не слишком заметны.

– Открывайте ворота, мальчики! Это свои!

Когда и откуда появилась Астра, они с Хароном не заметили. Она просто материализовалась прямо позади них, положила одну руку на плечо Харону, а вторую – Мирону. Ничего опасного в этом вполне даже материнском жесте не было, но Мирону вдруг подумалось, что, вздумай Астра на них напасть, не помог бы ни осиновый кол, ни Харонова антикварная шпага.

Харон нажал что-то в телефоне, и ворота бесшумно открылись, а потом так же бесшумно закрылись за въехавшим на участок кабриолетом.

– Грегори! Mon cher! – Астра приветственно замахала рукой, шагнула навстречу выбравшемуся из машины мужику.

Мужик выглядел стильно и мужественно. В хорошем понимании обоих этих слов. Он был не молод и не стар, он был в расцвете сил. Лицо его казалось Мирону смутно знакомым. Или не смутно?

– Это мой старый друг, – сказала Астра, подходя к Грегори и целуя его в щеку. – Грегори Сандпайпер. – Она посмотрела на Мирона, как-то выжидающе посмотрела.

Грегори Сандпайпер, загадочный благодетель! Вот он какой!

Грегори тоже смотрел на Мирона. Взгляд его был внимательный, задумчивый и какой-то оценивающий, что ли.

– Здравствуй, Мирон, – сказал он приятным, чуть с хрипотцой баритоном. – Я рад тебя видеть.

Как ни странно, Мирон тоже был рад, хоть и не понимал причину этой совершенно необоснованной радости.

– Сандпайпер? – вмешался в их разговор Харон.

– Мой друг чужд условностям и церемониалам, – усмехнулся Мирон. – Кстати, его зовут Харон.

– Рад видеть вас, Харон. – Грегори вежливо улыбнулся, краем глаза наблюдая за Астрой, которая направилась к кабриолету.

– Сандпайпер, если мне не изменяет память, переводится с английского как кулик. – Харон не улыбался, Харон морщил безбровый лоб.

– Совершенно точное наблюдение! А Харон, если мне не изменяет память, это перевозчик душ умерших через Стикс? – в тон ему ответил Грегори.

А Мирон не вмешивался, Мирон думал и анализировал. И вспоминал…

…Когда хоронили родителей, шел дождь – холодный и моросящий. Рыжая кладбищенская земля хлюпала под ногами, прилипала к подошвам ботинок. И от дождя, и от этой хлюпающей грязи Мирону хотелось плакать. Но плакать не получалось, и дождевые капли катились по его лицу вместо слез. Он отошел от скорбной, мокрой, одетой во все черное толпы, ускользнул от холодной, словно бы окаменевшей Ба, спрятался за серым надгробием, положил руки на живот, в том месте, где начинало щекотать и царапать, зажмурился и тихонечко заскулил.

– …Тебе больно? – послышался над его головой приятный, с легкой хрипотцой голос.

– Больно, – сказал он, не открывая глаз. – Это все из-за меня…

– Это не из-за тебя. Ты ни в чем не виноват. – На голову Мирона, приглаживая влажные вихры, легла чья-то ладонь.

– Я один. – Щекотка в животе нарастала, царапала его изнутри. Как тогда, когда он умолял родителей не уезжать, а они все равно уехали. – Теперь я совсем один.

– Ты не один, Мирон. – Голос был успокаивающий, добрый и грустный одновременно. – У тебя есть твоя бабушка. У тебя есть… я.

– Вы?.. – Он открыл глаза и посмотрел на мужчину. Не молодого и не старого, с лучиками морщинок вокруг серых печальных глаз.

– Я присмотрю за тобой, – сказал мужчина. – Я тебе обещаю. Однажды я дал обещание, которое все эти годы старался исполнять. Но теперь я даю новое обещание лично тебе, Мирон. Я не оставлю тебя в беде. Можешь мне верить.

И Мирон поверил. Стоя под промозглым осенним дождем за серым гранитным надгробием перед странным незнакомцем с грустными глазами, он верил каждому его слову, и противная щекотка в животе становилась все слабее от каждого сказанного им слова. Глаза наполнились слезами, Мирон часто-часто заморгал, чтобы лучше видеть, чтобы запомнить того, кто в самый страшный момент его жизни пообещал помощь и поддержку. Он хотел спросить у этого человека, как его зовут, хотел спросить, почему он такой добрый, но спрашивать было не у кого. Человек исчез. Он исчез, забрав с собой не только Миронову щекотку, но и Миронову боль…

– Я вас помню, – сказал он, глядя в серые и чуть грустные глаза Грегори.

– Я надеялся, что ты меня вспомнишь. – Грегори сделал шаг к Мирону и обнял его как-то легко, по-свойски, словно делал это сотни раза, словно они были… родными.

– Вы – это он. – Мирон не спрашивал, Мирон уже знал правду, чувствовал ее этой самой щекоткой, которая снова когтила солнечное сплетение и мешала дышать. – Вы Григорий Куликов, мой…

– Хотелось бы сказать, твой пращур, но прозвучит это слишком пафосно. – Грегори-Григорий усмехнулся и все тем же свойским жестом взъерошил Мирону волосы. – Давай будем считать, что я твой дед.

– …Кстати, вы очень похожи, – послышался за их спинами голос Астры. – Поразительное фамильное сходство! Валери, подтверди!

Они обернулись на этот голос разом: и Мирон, и Григорий.

Астра стояла на подъездной дорожке, обнимая за плечи Леру. И в этом тоже было что-то по-родственному близкое и правильное.

– Ну, вот мы и в сборе! – сказала Астра.

– Привет, – сказала Лера. Смотрела она только на Мирона, и не было никаких сомнений, что обращается она именно к нему. – Я рада, что ты… реальный.

– А уж как я рад! – Мирон сделал шаг к ней навстречу. Это был осторожный, неуверенный шаг. Во снах быть мачо и суперменом было намного проще. Во снах вообще все было проще… – Я рад, что ты выбралась, Лера.

По ногам потянуло то ли сквозняком, то ли ветерком. Этот бог весть откуда взявшийся смерч закручивался вокруг них двоих, отсекая от остальных, отсекая от внешнего мира.

– Это ты сделала? – спросил Мирон осторожно.

– Это я. – Она улыбнулась неловкой, неуверенной улыбкой.

– Ну, не геймерское кресло, конечно, но тоже весьма недурственно.

– Снова хочешь набедренную повязку, Мироша?

Они стояли напротив друг друга в коловороте из воздуха, листьев и травинок и вспоминали, узнавали друг друга заново.

– Все так же невыносима и остра на язык. – Мирон притянул ее к себе. Смело, по-хозяйски притянул. Раньше у него уже получалось, получится и сейчас. – Подержи-ка эту завесу еще пару минут. Не хочется смущать старшее поколение всякими непотребствами.

– Какими непотребствами? – спросила Лера, и коловорот вокруг них сделался совершенно непроницаемым.

– Ужасными непотребствами, – сказал Мирон, прижимая ее к себе так, чтобы сразу все стало ясно насчет непотребств и его планов.

– Они ушли, – Лера запустила пальцы ему в волосы. – Никого больше нет.

– Какое деликатное старшее поколение! – Мирон поцеловал ее сначала в кончик холодного носа, а потом и в губы. – Прекрасное было воспитание в прошлом веке!

– А Цербер все еще здесь. – Лера улыбалась, и поцеловать ее в полную мощь никак не получалось.

С той стороны магического коловорота что-то и в самом деле происходило. Похожий на тончайшую пленку воздух сначала натянулся, потом обтянул наглую собачью морду, а потом лопнул, как мыльный пузырь, впуская к ним красноглазого, черепастого, лишенного всякой деликатности монстра. Мирон вздохнул, сказал уже совершенно серьезно:

– Хорошо, что ты со мной уже и в реале.

Она ничего не ответила, молча ткнулась лбом ему в плечо. Цербер тоже ткнулся – черепушкой в бок. Бок закололо, Мирон сдавленно зашипел.

– Осторожнее, друг, а то от твоей любви и помереть можно.

Цербер мигнул трижды, Лера усмехнулась.

– Похоже, вы уже спелись, – сказал Мирон.

Цербер мигнул утвердительно и исчез. Коловорот тоже исчез, оставляя их с Лерой посреди подъездной дорожки в клубах наползающего со стороны леса тумана. В слабых рассветных лучах Лера выглядела измотанной, больной и какой-то полупрозрачной. На ногах она, кажется, держалась исключительно из последних сил. Человек не выходит из комы бодрым и задорным. Ему ли не знать!

– Ты вообще как? – спросил Мирон, подхватывая ее на руки.

– Если честно, никак. Спать хочу.

– Хорошая идея. – Бодрым шагом, стараясь поспевать за Цербером, Мирон шел по дорожке к дому. – Ты ляжешь спать, а я явлюсь к тебе во сне. Типа, суженый-ряженый, приди ко мне наряженный… Могу даже в набедренной повязке, если тебе так больше нравится.

– Звучит, как план, – пробормотала Лера, но было очевидно, что во сне она будет только спать.