Текст книги "Антакарана. Час расплаты"

– Даже не сомневайся! – заверяю я его. – Напротив, это счастье, что вы вновь обрели друг друга.

– Лавина, я ни о чем тебя не спрашиваю. Как бы это меня ни волновало, знаю, ты все равно ничего не расскажешь. Ответь только на один вопрос: а ты обрела свой смысл в жизни? Ты счастлива?

В точку! Мани оказался намного проницательнее, чем я о нем думала. Он задал один единственный вопрос, который я ежедневно прокручиваю в голове и на который у меня по-прежнему нет ответа.

– Да, конечно! – улыбаюсь я. Он не сводит с моего лица внимательных глаз. Наконец, грустно вздыхает:

– Бедная, бедная Лавина…

В порыве жалости к самой себе и дружеских чувств к этому добродушному человеку я хочу взять его руку и сжать в знак благодарности, но опасаюсь, что внезапно появившаяся Мелани может неверно истолковать смысл данного жеста. Для меня является большим утешением знать, что на свете остался один человек, который разделил со мной в здравом уме и твердой памяти события той кровавой недели, и поэтому мы понимаем друг друга без слов.

Последующие два часа проходят в такой же доброжелательной обстановке. Мани непринужденно ведет беседу. Мелани застенчиво улыбается и, по большей части, молчит, отвечая на вопросы приветливо, но сдержано. Подходит время, и я прощаюсь с ребятами.

– Как, ты уже уходишь? – восклицает Мани с искренним огорчением в голосе. – Мы планировали показать тебе красивейший город Дрезден и пригласить на ужин, чтобы отведать немецкие национальные блюда. Ты могла бы погостить у нас хотя бы пару дней.

– Я бы с удовольствием, но в понедельник нужно на работу. Кроме того, у меня осталось еще одно важное дело, – правдиво отвечаю я.

Мы тепло прощаемся. Я оставляю Мани и Мелани свой электронный адрес с просьбой сообщить, когда родится ребенок, и покидаю кафе с легким сердцем. Приятно осознавать, что у меня все еще есть родственная душа на этом свете.

До перелета остается еще немного времени, и я решаю прогуляться по набережной Эльбы. Задумчиво бреду по аккуратно уложенной мостовой и размышляю над словами Мани. Он находит свое счастье в том, чтобы защищать любимых, потому что они слишком слабы, чтобы делать это самостоятельно. И если Мани смог простить Мелани, то, может быть, однажды и я смогу простить Корпорацию?

Давно мне не приходилось так сильно нервничать: у меня перехватывает дыхание, учащенный пульс колотится в висках, я то и дело вытираю влажные ладони о джинсы. Мое внутреннее состояние никак не совпадает с атмосферой этого умиротворенного местечка. Величественное здание в аристократическом английском стиле, ухоженные кусты и аккуратно сформированные газоны, симпатичные фонтаны и лавочки вдоль прогулочной зоны призваны не только радовать глаз, но и дарить душевное спокойствие необычным постояльцам.

Семейство кроликов резвится прямо передо мной на лужайке. Мама с тремя пухлыми крольчатами наскакивают друг на друга, игриво кувыркаются и, кажется, не обращают на меня ни малейшего внимания. Если бы не надпись на въезде и неспешно прогуливающиеся пациенты с посетителями, можно было бы подумать, что я нахожусь в уютном городском парке, а не в элитной клинике для душевнобольных людей.

Неплохое завершение года, полного событий и впечатлений. Сложно представить себе, что уже со следующей недели я всецело посвящу себя служению Сердцу Антакараны. Я овладела всеми нюансами целительства и, в большинстве случаев, безошибочно выбираю пациента. Иногда мне даже удается не задумываться о тех, кого я обрекаю своим выбором на печаотный исход. За этот год я посетила так много удивительных уголков Земли и испытала столько эмоций, что хватило бы на несколько человек. Пилот и провожатый стали мне верными друзьями, и мы отлично проводили время вместе. Обряды я рассматривала, скорее, как назойливое неизбежное обязательство, без которого невозможна моя окрыляющая свобода, и чувствовала постоянное немое неодобрение со стороны Маэстро по этому поводу.

Я души не чаю в этом старце. Он стал для меня не только ментором, наставником или другом – можно сказать, что старик заменил мне отца. Он всегда способен подобрать нужные слова утешения, когда я не могу собраться после очередной ночи, полной кошмаров, или начинаю задумываться о жизнях тех, кому не в силах помочь. Чем ближе дата моего посвящения в Хранители, тем задумчивей становится его взгляд. Маэстро скоро обретет свободу, после более чем 85-летнего служения Сердцу, но ему невыносима мысль о том, чтобы передать реликвию в другие руки. Вероятно, он не представляет свою жизнь без ежедневных обрядов, а, может быть, слишком волнуется по поводу моего эмоционального состояния. Однажды Маэстро произнес фразу:

«Невозможно удержать ветер в коробке, если ему очень хочется летать. В результате, в твоих руках останется пустая коробка и иллюзия, что он все еще внутри».

Наверное, под «коробкой» старик имел в виду мою физическую оболочку, навсегда принадлежащую Антакаране, а душу сравнил с ветром… Но тогда он ничего не объяснил.

Чтобы немного успокоиться, я поднимаю до уровня глаз безымянный палец правой руки и рассматриваю серебряное колечко с голубым камушком. Его грани ярко сверкают, переливаясь на солнышке, и пускают солнечных зайчиков, которые очень заинтересовали одну черно-белую кошечку. Все это время она пристально наблюдала за кроличьим семейством, напряженно подергивая пушистым хвостом. Но сейчас кошка переключила свое внимание на пляшущие блики на асфальте, и весело гоняется за ними, периодически удирая под скамейку, чтобы подготовиться к очередной атаке. Кролики тревожно замерли на секунду, но, оценив габариты охотника, беззаботно продолжают кувыркаться в траве. С грустной улыбкой я играю с кошкой солнечными зайчиками и при этом почти слышу слова Алекса:

«Камень такой же многогранный, как ты сама, а его цвет идеально подходит к твоим стихийным глазам».

Даже после смерти этот человек способен заставить меня улыбаться. Вспоминаю с тоской в душе, как, едва придя в сознание, обнаружила на своей тумбочке конверт от Лолы и коробочку от Алекса, заботливо оставленные Маэстро. Я спрятала эти сокровища под матрас и терпеливо дожидалась момента, когда смогу насладиться последними воспоминаниями о своих друзьях без посторонних глаз. Руки дрожали, когда открывали плоскую деревянную коробку. Ее содержимым оказались аккуратное серебряное колечко с гравировкой по всей окружности на внутренней стороне: «Девушке с именем стихии» и маленький клочок бумаги с одним – единственным словом «Прости…». Рано утром медсестра обнаружила меня свернувшейся калачиком на полу, там же, где я уснула под утро, вымотанная горькими безутешными рыданиями.

Прошло время, и боль утраты притупилась, уступая место глубокой печали. Сегодня это простое колечко является для меня самой дорогой и единственной драгоценностью. Я чувствую присутствие Алекса, словно его душа навсегда поселилась в этом незатейливом украшении. Я обращаюсь к нему в моменты отчаяния и волнения, ищу поддержки, когда не знаю, как поступить.

Вдруг в проеме двери появляется мужчина. Я вскакиваю на ноги и торопливо подхожу к сопровождающей его санитарке. Благодарю ее и беру под руку бывшего пациента. Как сильно он постарел! Несмотря на то, что пожилой мужчина гладко выбрит, подстрижен и одет в дорогой костюм, впалые щеки, изъеденное морщинами лицо и усталый взгляд свидетельствуют о том, что последние годы превратились для него в настоящее испытание.

– Виктория, как я рад, что ты нашла время встретить меня! – произносит, наконец, Планк. Его взгляд, по-прежнему наполненный глубоким интеллектом, сияет при этом. Я вспоминаю, как эти темные глаза горели безумием, как они в одну секунду выражали ясность ума и теплоту, а в следующий момент в них вспыхивала злоба. Они мутнели, меняли цвет, и эти метаморфозы приводили меня в ужас. Но сейчас в зеркале души Планка не видно ни намека на прежнее безумие.

***

По правде говоря, Планк стал моим самым выдающимся достижением. В первый момент служители Корпорации даже слышать о нем не хотели. Планк являлся человеком, который едва не уничтожил главную реликвию Корпорации. По вине этого выжившего из ума старика пришлось организовывать еще один Раунд с новыми человеческими жертвами. В конце концов, в том, что произошло со мной, обвинялся этот же человек. В отличии от Ноя – Мани никакие мои доводы и угрозы не могли переубедить Верховного Отца. Но члены Корпорации недооценили своего будущего Хранителя: семнадцать участников приняло участие в двух Раундах игры. И лишь четверо остались в живых: я, Ной, Диез и Планк. Я просто не имела права бросить кого-то из них в беде! И если уж не могла отомстить за мертвых, если уж отдавала свою жизнь этим людям, то хотела во что бы то ни стало получить что-то важное взамен, а именно, сохранить три чудом уцелевшие души!

«Тогда я категорически отказываюсь становиться вашим Хранителем!» – упрямо заявила я и отвернулась к стенке.

«Дитя, не заставляй меня демонстрировать иные методы Корпорации во имя достижения высшей цели», – произнес старик угрозу спокойным тоном.

«Как будто я их не знаю», – горько усмехнулась я.

С тех пор мы больше не возвращались к этой теме. Я уже смирилась с мыслью, что Планк – проигранная для меня фигура, когда в палату вошел Маэстро и с торжествующим видом объявил о том, что Коллегия Отцов приняла решение в пользу Планка.

«Но его исцеление назначено ровно через год, после того, как десятый Хранитель докажет свою преданность Сердцу и веру в священную идею».

Вот так изящно Верховный Отец сделал Планка крайне эффективным залогом моей собственной верности Корпорации.

***

И вот, спустя год, я сижу на скамейке рядом с мужчиной, альтер-эго которого виновато в моей клинической смерти и последующих пяти годах, проведенных в коме, и радуюсь этому. Некоторое время мы беседуем о пустяках, но напряжение между нами витает в воздухе. Я почти физически ощущаю потребность пожилого мужчины обсудить другие, важные вещи, которые гложут нас обоих.

– Лавина, прости меня. Я так виноват! – наконец, не выдерживает старик и закрывает лицо руками. – Ты и представить себе не можешь, в какой ад Эрик превратил мое существование. Иногда мне кажется, что вся моя жизнь – это ничто иное, как постоянная мучительная борьба с ним. И самое ужасное в этом то, что я сам создал дьявола и впустил его в свое тело добровольно.

– Отныне он тебя не побеспокоит, – это все, что я способна ответить на его внезапную исповедь.

– Для меня многое остается загадкой, и все же я не так глуп. Мое внезапное исцеление – не достижение местной медицины. Это сделала со мной Корпорация. Вне всякого сомнения, это как-то связано с той странной штукой, которую злой гений в моей голове замкнул несколько лет назад. Чудо это или последнее слово техники – сложно сказать, но сам бы я никогда не выкарабкался из гнилой ямы самоедства и самоистязания. Лавина, я прав? Ничего не отвечай! Просто кивни, я должен знать, – и старик с напряжением смотрит мне в лицо так, словно от этого одного жеста зависит его жизнь. Какой смысл отрицать очевидные вещи? Планк один из умнейших людей, которых мне доводилось встречать. Я плотно сжимаю губы, закрываю глаза и продолжаю молчать, не в силах кивнуть головой. Но более убедительного доказательства ему и не требуется.

– Я так и думал. Не беспокойся, они желают взамен за свою услугу мое молчание, и они его получат. Единственное, к чему я еще стремлюсь, так это иметь возможность спокойно и радостно дожить старость в кругу близких людей. Последние пять лет в клинике были сплошным кошмаром. Если бы не бдительность медперсонала, я бы давно наложил на себя руки. Как мне хотелось избавиться от этого мерзавца самыми изощренными и болезненными способами! Отравить ядом, подлить уксуса вместо воды, порезать вены и наблюдать, как медленно Эрик истекает кровью. Я жаждал заставить его мучиться, мне бы доставило наслаждения наблюдать за его терзаниями. Своими терзаниями… Представляешь?

В глазах Планка легко разглядеть отпечаток непрекращающейся борьбы последних лет, и я проникаюсь к старику искренним сочувствием.

– Но все это ничто по сравнению с тем, что он сделал с тобой! То есть, я сделал, – он отводит взгляд в сторону, словно стыдясь меня. Затем вдруг добавляет шепотом:

– Что произошло с остальными игроками, после того как Эрик… я украл камни? – в его взгляде столько страха и мольбы, что мне становится не по себе. Нет смысла списывать все на его сумасшествие, придумывать, что наши злоключения привиделись Планку в бреду, как это было с Диезом. Но никогда в жизни я не осмелюсь рассказать ему правду: это сломит старика и навсегда похитит шанс на нормальную жизнь в кругу семьи.

– С ними все в порядке. Ю, Блонда, Алекс. Все остались в живых, – я так нервничаю, что рука сжимает шерстяную спинку, поэтому кошка с видимым недовольством поднимает голову. Я сама не заметила момент, когда пушистая хитрюга забралась ко мне на колени и теперь усердно мурлычет, жмурясь от удовольствия. Для меня она становится настоящим спасением – гладя кошку, я маскирую бесконтрольную дрожь в руках.

– Но Алекс…

– Он был болен. Также, как и все мы, – прерываю я Планка на полуслове и торопливо добавляю, прежде чем он успеет развить тему. – Мы не виделись после окончания Игры.

Выражение лица Планка внезапно меняется. Так выглядит человек, с плеч которого сняли тяжкий груз. Он шумно выдыхает с неописуемым облегчением:

– Слава Богу!

Планк даже закрыл глаза от удовольствия, на его бледном морщинистом лице растянулась блаженная улыбка. Он счастлив. Внезапно спохватившись, пожилой мужчина произносит:

– Лавина, я с превеликим удовольствием приглашаю тебя в наш дом. Хочу познакомить тебя со своей семьей. Даже не сомневайся, мои близкие устроят самый радушный прием!

– С радостью, но в другой раз, – отвечаю я, отдавая себе отчет в том, что это наша первая и последняя встреча. Мне нужно было убедиться, что с ним все в порядке. Я должна была заглянуть в прояснившиеся глаза Планка и почувствовать, что есть на свете человек, разделяющий мою тайну первой Игры, также, как и Мани – второй. Миссия выполнена. Теперь я готова вернуться на райский остров, чтобы посвятить жизнь служению Сердцу и ежедневному спасению людей.

– Очень жаль, – сокрушается старик и, немного помявшись, продолжает, – они уже стоят там, за воротами. Пока я прозябал здесь, у меня появились две внучки – чудесные девочки. Жду не дождусь, когда смогу взять их на руки.

– Конечно иди! – улыбаюсь я в ответ и мысленно добавляю «в свою новую жизнь». – А я еще посижу здесь, понаблюдаю за кроликами, поглажу кошку. Наслажусь умиротворяющим местечком.

– Умиротворения здесь хоть отбавляй! И кошек тоже, – смеется он, чешет за ушком задремавшее на моих коленях животное, а затем добавляет серьезным тоном, – если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь, просто дай знать.

Я смотрю вслед старику, и с трудом борюсь с комом в горле. Облегчать жизнь другим не так-то просто. Во имя его спокойствия я сохранила ужасную тайну для себя, отдав Планку привилегию пребывать в равновесии со своей совестью, дальше двигаться по жизни без тяжкого бремени вины. Я предоставила ему шанс быть счастливым. Но кто сделает то же самое для меня?!

– Мама, с тобой все в порядке? – вдруг доносится до моего слуха тонкий звонкий голосок. Мальчик смотрит на меня своими огромными ангельскими глазами, и в них столько искреннего переживания, что мое сердце сжимается.

– Да, мой ангел, теперь у меня все отлично, – улыбаюсь я сквозь слезы.

– Этот дядя не обидел тебя? – все еще недоверчиво спрашивает Энджел, а я, в очередной раз, удивляюсь умению этого ребенка настолько тонко чувствовать окружающий мир. Несмотря на то, что ему едва исполнилось три года, мальчик улавливает любое проявление лжи за версту. По этой причине я никогда его не обманываю.

– Это старый друг, которого я не видела несколько лет. Мы говорили о сложных вещах, и это меня расстроило. Но сейчас я чувствую себя превосходно.

Его милое личико преображается, и пухлые губки растягиваются в улыбке, обнажая молочные маленькие зубки и рисуя ямочки на щечках. Он радостно кивает, довольный моим ответом:

– Мама, можно я еще поиграю? Мне так понравились качели!

– Конечно, мой ангел, – все-таки, несмотря на свое развитие не по годам, Энджел остается ребенком. Ему не чужды детские радости. Вот он – ответ на вопрос о смысле существования и о том, кто подарит мне шанс на счастливую жизнь – стоит прямо передо мной со спутанными белесыми волосами, перепачканными коленями и обворожительными ямочками на щеках. Мой сын. Мой амулет. Благодаря ему я радуюсь будущему, вопреки событиям прошлого. Иногда, чтобы начать жить, нужно умереть.

Энджел вприпрыжку скачет к качелям на детской площадке, разбитой на территории парка клиники для маленьких посетителей. Невольно я залюбовалась им. Несмотря на столь юный возраст и все еще сохранившуюся детскую пухлость, во всех движениях этого мальчугана проявляется природная грациозность: осанка, расправленные плечи, благородная посадка головы и походка выделяют его из толпы. Каждое его движение наполнено достоинством, так что я часто забываю, что имею дело с трехлетним ребенком.

Вот уже 9 месяцев Энджел – мой постоянный спутник во всех путешествиях. Он либо сопровождает меня, либо проводит время с пилотом и провожатым, которым я, несомненно, доверяю, как себе самой. Из нас четверых вышла чудесная команда!

Повинуясь внезапному импульсу, достаю из внутреннего кармана рюкзака конверт, который я бережно храню уже целый год и всегда ношу с собой. Этот маленький клочок бумаги с бледным отпечатком бурого цвета – Лола порезалась стеклом, спасая нас из газовой камеры – так много для меня значит! Однажды я приняла его из рук Лолы, даже не догадываясь, какие это будет иметь для меня последствия. Провожу пальцем по убористым буквам, набросанным ее рукой – сначала адрес Алекса в России, затем таинственный адрес в Швеции. В тысячный раз бережно извлекаю сложенный лист бумаги из конверта и разворачиваю его дрожащей рукой. Как и в первый раз во время чтения, на моих глазах наворачиваются слезы. Кошка недовольно фыркает на шум бумаги, и спрыгивает с колен.

Дорогой Алекс!

Если ты читаешь это письмо, то, скорее всего, меня больше нет. Значит, тебе предстоит сделать кое-что чрезвычайно важное! Поверь, я бы не стала беспокоить тебя, если бы речь не шла о жизни и смерти.

Прежде всего хочу, чтобы ты знал: я никогда не винила тебя в том, что наши отношения не сложились. Да и не об этом пойдет речь.

Корпорация что-то сделала с нами. Мы никогда не говорили об этом, но как объяснить те необратимые изменения, которые я открыла в себе, едва очнулась в незнакомой больнице? Зачастую я лежала без сна рядом с тобой, в страхе пошевельнуться, засыпая лишь под утро. Но стоило открыть глаза, я не чувствовала ни тени усталости. После той ужасной игры, я ни разу не болела, несмотря на то, что иногда целый час могла стоять на балконе зимой в одной ночной рубашке в ожидании тебя, не решаясь зайти в пустую комнату. Ни разу у меня не возникло проблем с аппетитом, и казалась абсурдной сама мысль о том, чтобы зайти в какой-нибудь магазинчик и захватить первое, что попадется под руку. Каким-то чудесным образом они… излечили нас, избавили от психических и физических недугов. Но ничто не в силах залечить душевные раны, которые нанесли нам организаторы на проклятом острове.

То, что произошло с нами, не поддается никакому объяснению – да я его и не ищу. Знаю лишь, что мы стали особенными, и это дало свои плоды.

Алекс, речь пойдет о нашем ребенке: об удивительном, невероятном и единственном в своем роде малыше. Когда я покинула твой дом и вернулась в Швецию, то оказалась на пределе собственных сил. Какой бессмысленной и пустой казалась мне жизнь! Без тебя, без брата Энджела, без единого человека рядом. Я никого не подпускала к себе, почти не разговаривала с людьми и покидала небольшую съемную квартиру лишь для того, чтобы купить продукты. Размышляла о том, как положить конец жалкому существованию. Но ясность ума и чистота мыслей, неведомых мне прежде, каждый раз останавливали меня, внушали страх боли и того, что может ждать грешников по ту сторону горизонта…

Через четыре месяца я вдруг поняла, что жду ребенка. Твоего ребенка, Алекс! Полное равнодушие к самой себе, равно как безупречное здоровье привели к тому, что я пренебрегала первыми предвестниками беременности. И вот, спустя почти пять месяцев, глазам своим не веря, я уставилась на две полоски. Избавляться от плода было слишком поздно – это уже был не зародыш, а настоящая человеческая жизнь, призванная стать мне обузой. В мире, в котором я сама о себе не могу позаботиться, эта жизнь превратится в очередное несчастное, нелюбимое и никому ненужное существо. Я не пошла к врачам – какой был в этом смысл? Шли недели, месяцы моей затворнической жизни. Он пинался, шевелился, ворочался с боку на бок. Однажды я поймала себя на мысли, что улыбаюсь во время его очередной активности. В тот вечер я вновь не спала всю ночь в приступе паники, что могу проникнуться к этому ребенку. А если я полюблю, то буду до конца жизни терзаться угрызениями совести, что произвела его в полный жестокости мир.

Прошло девять месяцев, а малыш так и не появлялся на свет. Еще месяц спустя, я не выдержала и обратилась к врачу. Результаты анализов подтвердили, что развитие плода проходило без отклонений. Доктора, как один, заверяли меня, что он развивается по плану, и мои положенные девять месяцев еще не подошли к концу. Но я-то точно знала, что это полная чушь! Уже тогда меня стали посещать навязчивые мысли о том, что с моим ребенком что-то не так. Спустя ровно 11 месяцев, он, наконец, появился на свет. Роды прошли легко – врачи удивлялись выдержке и силе моего организма. И вот акушерка положила ко мне на грудь этот мягкий комочек. Я вдохнула его чудесный запах, ощутила касание нежной тонкой кожи, услышала пронзительный крик, который звучал, словно ультиматум — «я хочу жить и быть счастливым!» И я влюбилась в него с первого взгляда, с первого прикосновения. Внезапно блеклая жизнь обрела смысл – заботиться об этом чуде и ограждать его от грязи и опасностей мира. Я дам мальчику все то, чем обделила меня собственная мать.

Его зовут Энджел, как брата. Этот малыш – настоящий ангел, который спустился с небес, чтобы спасти мою заблудшую душу. Он особенный, Алекс! У него ярко-синие глаза и, если приглядеться, в них видны чистые многочисленные кристаллики. Сквозь эту синеву проглядывают недетская мудрость и жажда жизни. Его глаза словно читают тебя насквозь, даруют утешение и веру в будущее. Как еще я могу убедить тебя в том, насколько прекрасен наш сын? У Энджела твоя смуглая кожа и ямочки на щечках, которые становятся еще глубже, когда малыш смеется. Вот только… происходит это очень редко. Слишком редко для ребенка его возраста.

Первые три месяца я была самым счастливым человеком на свете. Жизнь обрела смысл, наконец-то моя любовь была взаимна! И никто не посмел бы отобрать моего мальчика! Я носила его под сердцем 11 месяцев. Что ж, странно и необъяснимо с медицинской точки зрения, но какое мне до этого дело? Я итак на интуитивном уровне чувствовала, насколько Энджел… не такой.

Он заболел в первый раз в три месяца, когда моего собственного иммунитета перестало хватать на нас обоих. Ничего серьезного, банальный респираторный вирус, который чуть не убил Энджела. Его вытащили с того света в реанимации, а я просто отказывалась верить, что такая мелочь способна отобрать у меня моего ангела. Мы вернулись домой и, спустя две недели, ситуация повторилась. Никогда не понять тебе, что я чувствовала во время бессонных ночей, с леденящим страхом вслушиваясь в каждый вдох малыша. Я обмирала в ужасе от любого вскрика или покашливания. Сердце останавливалось в страшном ожидании, стоило только ему чихнуть. Когда малыш в третий раз оказался под капельницей, доктор посадил меня в кресло, и сквозь туман в голове и пелену перед глазами, я услышала страшный приговор: врожденный иммунодефицит человека. Это означало, что каждая бактерия, любой микроб может стать для ребенка смертельным. Мой сын обречен на замкнутое безрадостное существование. У него никогда не будет друзей, потому что каждый из них – это потенциальная угроза, биологическое оружие, бомба замедленного действия. Энджел никогда не сможет ходить в обычную школу. Даже просто выйти на улицу для него станет настоящей проблемой. У нашего прекрасного удивительного мальчика просто нет будущего! И ничто не в силах изменить этого! Хуже всего мне казалось собственное бессилие. Энджела так и не выпустили из больницы. Он остался жить там, в одиночном стерильном боксе, под постоянным наблюдением медперсонала и под действием сильнейших лекарств с массой побочных эффектов. Днем мне разрешалось посещать его, ночью – никогда.

Однажды я зашла в палату с утра и залюбовалась светлой головкой Энджела, склонившегося над сложной игрушкой. Малыш складывал какой-то конструктор, собрать который под силу не каждому трехлетнему ребенку. Энджелу же едва исполнился год. Внезапно он поднял голову и прошептал:

«Мама, я скоро стану ангелом».

Алекс, ему было не больше 12 месяцев! Тот возраст, когда дети произносят свои первые радостные слова: «мама», «папа», «киса», «няня». Энджел до этого дня никогда ничего не говорил, и вдруг сразу сказал фразу, от которой подкосились мои ноги! Он еще не мог четко произнести и половины букв, но смысл этих слов ранил в самое сердце.

Несколько раз я печатала письма и удаляла их, брала в руки телефон и выбрасывала прочь, так и не решившись связаться с тобой. Я знала, что мы станем для тебя обузой. Что я могла сказать? У нас есть сын, но он обречен с рождения? Деньги у меня были с «медицинской страховки» Корпорации, но они почти все ушли на содержание Энджела в больнице.

Единственное, что я еще могла сделать – это просить людей Корпорации помочь моему мальчику, чего бы это ни стоило. Ведь смогли же они вылечить нас! Но Антакарана словно исчезла с лица земли! Испарилась! Все мои поиски, запросы, расследования заходили в тупик.

И внезапно, спустя год, мне приходит приглашение на Игру! Я не верила своему счастью и дала себе слово, во что бы то ни стало пройти все испытания и стать победителем!

Я отправляюсь на игру без страха. Впервые у меня появилась надежда на излечение Энджела, и для этого я готова на что угодно! Но меня охватывает паника при мысли о том, что я могу погибнуть, и малыш останется один. Мне придется выбрать самого сильного соперника и передать ему, в случае необходимости, это письмо. На конверте ты найдешь адрес больницы, где живет Энджел. Умоляю, разыщи Маэстро или любого другого организатора, и попроси его о помощи нашему сыну. Угрожай разоблачением, сотрудничай, приставь к горлу нож – неважно, что для этого потребуется. Спаси нашего мальчика!

Алекс, я всегда любила и буду любить только тебя. Не твоя вина, что ты так и не смог ответить мне взаимностью. Но судьба Энджела в твоих руках! Больше мне не на кого положиться. Мы с тобой были не очень хорошими людьми. Но Энджел – самое совершенное, что мы создали в своих никчемных жизнях.

С любовью,

Всегда твоя Лола

P.S. Вот на всякий случай актуальный адрес электронной почты Корпорации: [email protected]

Дочитав до конца, я также аккуратно сворачиваю листок и вкладываю в конверт. Это единственная вещь, которая досталась мне на память о Лоле, также, как и кольцо – об Алексе. Конечно, не считая маленького Энджела. Я всегда восхищалась Лолой за ее грацию, внутреннюю силу и прямоту. Но чего я никак не могла знать, так это то, какой нежной и заботливой матерью она была! Наверное, девушка души не чаяла в своем ребенке, раз добровольно пришла на вторую игру! Энджел особенный, его невозможно не любить. Каждое слово в письме Лолы — истинная правда.

Позволив мне стать мамой для этого чудесного ребенка, Корпорация навсегда купила мою свободу. Даже если и захочу, я не уйду и не нарушу Устав, потому что твердо знаю — в таком случае служители никогда не оставят мне Энджела. Липкие путы страха обволакивают меня при одном лишь представлении о том, что не смогу находиться рядом с мальчиком и защитить его, если потребуется.

Наблюдая за резвящимся Энджелом, я мысленно погружаюсь в события девятимесячной давности, когда судьба так щедро и неожиданно преподнесла мне самый ценный в мире подарок.

***

После возвращения из России и мысленного прощания с семьей, я впала в настоящую депрессию. Не могла ни есть, ни пить, и с абсолютным равнодушием участвовала в выборе пациентов, покорно соглашаясь на все предложенные Маэстро кандидатуры. Должно быть, старцу было нелегко наблюдать за терзаниями своей подопечной. Именно он предложил мне заняться организацией доставки Энджела до Центра Целительства. Подходила его очередь, и Отдел безопасности тесно занимался этим вопросом, подготавливая все необходимое.

На мое требование об исцелении ребенка Лолы, о котором, на тот момент, я сама узнала лишь неделю назад, присутствующие в палате ответили лишь улыбкой и кивком головы. Я догадалась, что с самого начала Корпорация намеревалась вылечить Энджела, и без всякого вмешательства игроков. Для них этот ребенок — настоящий самородок: зачатый двумя исцеленными родителями сразу после воздействия Сердца. Он может оказаться уникальным человеческим существом. На тот момент мне было все равно — хотят ли организаторы сделать его одним из своих, планируют ли наблюдать за мальчиком, как за подопытным кроликом, или уготована ему иная участь. Я не желала встречаться с ним, а тем более, сближаться. Энджел слишком сильно напоминал бы мне о тех, кого я полюбила и потеряла. Да и что скрывать — их совместную историю, в которой мне не было места.

В конце концов, я согласилась на предложение Маэстро, отчасти для того, чтобы отвлечься от собственных переживаний, но еще и потому, что мне вдруг стало жаль одинокого больного мальчика – сироту. По легенде я должна была выдать себя за родственницу и забрать малыша из больницы под свою ответственность.

Тем утром я прилетела в Швецию и сразу же направилась по адресу больницы, указанному Лолой на конверте. Никогда не забуду момент, когда впервые увидела Энджела. После тщательного осмотра и изучения моих анализов, одна из медсестер попросила меня полностью переодеться в специальный костюм и провела до палаты со стеклянной стеной, разделявшей одиночный бокс от коридора. Ребенок лежал с закрытыми глазами, его маленькая грудная клетка тяжело и неровно вздымалась и опускалась.