Текст книги "Зеркало для невидимки"

Глава 10
ПАРТИЯ В БИЛЬЯРД

Никакого ожидания у моря погоды не вышло. Этот день впоследствии сравнивался Колосовым с партией в бильярд, когда после первого удара пирамида разбилась и шары откатились по зеленому сукну в такие позиции, с которых их хрен достанешь.

– Никита, зайди. Срочно, – лаконично и многообещающе приветствовал начальника отдела убийств его коллега Аркадий Покровский, возглавлявший отдел по преступным сообществам и авторитетам, едва лишь утром они столкнулись в коридоре. Покровский дежурил сутки. И это его «срочно» могло означать лишь одно: что-то случилось в его дежурство.

– Телетайпограмма из Москвы пришла в половине восьмого утра. Ориентировка по приметам неопознанного потерпевшего. – Покровский, друживший с техникой, давно уже вел в розыске собственную компьютерную картотеку. Ориентировка была им уже занесена в банк данных. Колосов же смотрел на компьютер (который тихо ненавидел) как баран на новые ворота. От ядовитого бирюзового экрана резало глаза.

– Убийство в баре «Каравелла» на Флотской улице – это район Водного стадиона. Около половины первого ночи, – Покровский зачитывал ориентировку, – в бар зашли двое неизвестных и открыли стрельбу из автоматического оружия. Объектом нападения стал один из посетителей бара. Документов при нем не оказалось. Личность пока не установлена. Причиной смерти стали четыре пулевых ранения брюшной полости. Пострадала и официантка бара – касательное ранение левой ягодицы. С места изъяты гильзы автомата Калашникова калибра 7,62 мм, гильзы и пуля от пистолета «ТТ». – Тут Покровский внимательно глянул на начальника отдела убийств. – Москва дает приметы потерпевшего – возраст около 35 лет, редкие темные волосы… Есть и особые – две татуировки. На правом предплечье – ракита и на груди аббревиатура СОС – «суки отняли свободу». Никита… – Он снова глянул в потемневшее лицо Колосова – тот даже с места привстал. – Ты погоди, сядь, я все уже проверил по банку «Дактилопоиск»… Я проверил.

Колосов провел рукой по лицу. Знал, что ему сейчас сообщит Покровский.

– Они и данные дактилоскопии прислали, трупу пальцы откатали. Я проверил. Это некий Лильняков Петр Герасимович. Сходится все. – Покровский включил принтер и начал делать для коллеги распечатку. – Знакома тебе фамилия?

Колосов смотрел, как рывками двигается в принтере бумага.

– Блохина помнишь? Он потом в министерство ушел, а потом в региональное управление по Северному Кавказу перевелся. Так вот, у него такой случай был. – Покровский говорил все это не спеша, внешне невозмутимо. – Прокуратура замотала. А все потому, что был у него на связи хмырь один. И его однажды на берегу канала нашли со множественными побоями на теле. Ну, и выплыли кой-какие факты. Блохину не повезло – вроде последним он оказался, кто видел его живым. – Покровский вытащил распечатку и протянул Колосову. – Я и говорю: замотала прокуратура мужика. А все потому, что повременил он с тем, что никогда не нужно откладывать. Лильняков по убийству на двадцать третьем километре работал?

– По Консультантову, – Колосов готов был даже на еще большую откровенность с коллегой. Умный совет – вот в чем сейчас он адски нуждался.

– А он и ахнуть не успел… Если что отыщу по Клинике, я тебе выборку сделаю. – Покровский ласково погладил клавиатуру. – А ты не сиди, поезжай… Пока Москва и прокуратура чухаться будут, и ленивый успеет. – Он усмехнулся. – Я шефу скажу – ты задержишься маленько.

Колосов вернулся в свой кабинет. Открыл сейф, просмотрел кое-какие документы. Вытащил несколько справок из папки, аккуратно сложил их и засунул в карман джинсов. Потом извлек из сейфа еще одну вещь. Взвесил на руке – эх, и тяжела ты, шапка Мономаха… Тоже положил в карман. Это была связка ключей от так называемых «нехороших квартир». Были там и дубликаты ключей от жилища Лильнякова – после отсидки у бедняги не было в Москве ни прописки, ни жилплощади. В обмен на услуги определенного сорта жилплощадь ему предоставили из «спецфонда». О том, что Яуза ночует на конспиративной квартире, никто, кроме Колосова, и не догадывался. Те, кто общался с обладателем наколки «суки отняли свободу», знали лишь то, что Лильняков снимает эту дрянную запущенную квартирку у одинокой старухи, проживающей где-то в Ховрине недалеко от железнодорожной платформы.

Дом был обшарпанный, старый – хрущевская пятиэтажка, давно уже нуждающаяся в капремонте. Никита неторопливо поднялся на третий этаж по воняющей кошками лестнице. Внизу в подъезде послышались детские голоса, лай щенка. Колосов тихо открыл дверь, зашел в квартиру и так же тихо притворил дверь за собой.

Что он искал среди этого холостого, грязного, запущенного бардака – жилища Яузы? Среди тут и там разбросанных по крохотной прихожей и кухни водочных бутылок, старой обуви, порыжелых газет? В ветхом казенном комоде с тусклым зеркалом, где на полках комом валялась одежда Лильнякова, в тумбочке под телевизором «Акай», в ящике под раковиной на кухне?

И опять же, то, что искал, начальник отдела убийств нашел быстро. Даже похвалил себя: профессионально работаешь, фраер. Документы и кое-что из бумаг Лильнякова хранились в тумбочке под телевизором вместе с немытыми стаканами из-под пива, пачкой сигарет и видеокассетами с порнушкой. Колосов быстро просмотрел документы – паспорт, свидетельство о рождении, свидетельство о смерти матери Лильнякова. Справку об освобождении из мест заключения и пропуск, который лично сам выписал своему конфиденту (Лильняков никогда им не пользовался, предпочитая встречаться на воле), он забрал с собой. Имелась в тумбочке и еще одна вещичка – записная книжка в потрепанном переплете. Никита забрал и ее. Но в квартире смотреть не стал. Проверил – все ли так, не заметно ли следов его пребывания. Вышел на площадку, тихонько захлопнул за собой дверь. Даже если в этой квартире когда-нибудь будет обыск, то ничто прямо не укажет на то, что Яуза и начальник отдела убийств имели деловые контакты накануне той перестрелки в баре на Флотской улице.

В машине он внимательно просмотрел записную книжку. Смешно предполагать, что Яуза вел дневник или аккуратно заполнял свой рабочий еженедельник, однако… Все дело в том, что Яуза распрекрасно осознавал свою запойную «слабость». А потому уже давно не полагался на память и мозги.

Колосов проглядел длинный столбик цифр, начертанных угловатым, катящимся вниз по наклонной почерком. Деньги, уплаченные ему в течение последних трех лет за… Ну, в общем, это уже не важно, за что. За так, как известно, вам сейчас никто и на ладонь не плюнет, не то что сдаст конфиденциальную информацию. Очередь дошла до телефонов и адресов. Их было не так уж и много в этой затерханной книжечке. Никита обратился к последним заполненным страницам – исписаны они были, видимо, одной и той же шариковой ручкой. А почерк еще хлеще: словно курица лапой царапала. Написано было крайне неразборчиво. Можно было лишь догадываться, что это какие-то адреса, сокращенные до нескольких букв.

Никита по мобильному набрал номер Королева, вместе с ним возглавляющего группу, работавшую по версии «Консультантов-Клиника».

– Тут у меня несколько адресов появилось. Нужно сегодня же проверить, крутануть по адресному. Но сначала криптологу показать. Ну, это я шучу. Написано неразборчиво… Разберешь, говоришь? Ладно. Особенно следует обратить внимание на адреса – если таковые будут – района Водного стадиона и всего Северо-Западного округа. Записывай, диктую…

– Никита, тебя шеф с утра ищет, – тихо буркнул в трубку Королев. – Два раза уже спрашивал. Как приедет, сказал, срочно ко мне. Ты где сейчас?

– Да тут, в одном месте, через двадцать минут буду. Ну, диктую, записывай – и в работу весь материал срочно.

Отключив телефон, он положил записную книжку Лильнякова в «бардачок», туда же положил его документы и те бумаги, что взял из своего сейфа.

Всю дорогу в главк он обдумывал то, что скажет сейчас шефу, если тот начнет задавать вопросы о ходе работы по раскрытию убийств на двадцать третьем километре. Думал и о том, что уж если дойдет до визита в прокуратуру, какие показания там стоит давать, а какие надо оставить за кадром.

Но едва переступив порог начальственного кабинета, он понял, что вызван на ковер не в связи с гибелью своего конфидента, а совершенно по другому вопросу. Этот день и точно был настоящей партией в бильярд, в которой никак не угадаешь, по какому же шару в следующую секунду выпадет бить.

Все кладбище было уже плотно оцеплено милицией. У часовни Никиту встретил взбудораженный начальник Стрельненского ОВД. Среди деревьев тут и там мелькали мундиры и камуфляж – казалось, вся Стрельня снова высадила сюда десантом весь свой личный состав.

То, что это дело рано или поздно придется брать в работу, начальник отдела убийства со скрежетом зубовным решил для себя, едва лишь прочел в сводке о том, самом первом, случае осквернения могилы в Нижне-Мячникове. Все происшедшее там мало походило на обычный вандализм или мародерство. Нет, труп вырыли не для того, чтобы надругаться над могилой или памятником. Однако единичный случай, хотя и такого сорта, от которого кровь стынет в жилах, был все же до поры до времени просто единичным случаем. И делать какие-то далекоидущие выводы на его основе было рано. И все же для себя Колосов решил, что хотя бы минимум информации отделу убийств не помешает. За «минимум» назначили быть ответственным Воронова. Именно ему Колосов и поручил отслеживать все новые данные, которые будут всплывать при расследовании этого «кладбищенского кошмара». И вот в одночасье данные эти приобрели совершенно особую, еще более жуткую окраску. Да такую, что к работе по этому делу руководством главка решено было подключить отдел убийств.

– Чем занимаешься? – Никита вспомнил, каким сухо-деловым вопросом встретил его шеф, едва лишь он переступил порог кабинета.

Он кратко изложил. Шеф терпеть не мог бравурных рапортов. Любил, когда «дело докладывают».

– Просьба у меня к тебе – съезди в Нижне-Мячниково. Только что сообщение пришло в дежурную часть. Там еще один случай вскрытия захоронения. Опергруппа и эксперты уже направлены, но я хочу, чтобы и ты на месте побывал. Мне необходимо твое личное мнение о том, что там происходит.

– Могила опять женская? – только и спросил Колосов.

– Да. Но на этот раз давность около двух месяцев. Он памятник своротил, чтобы внутрь добраться.

– Там эксперты сейчас работают, – сообщил Колосову начальник Стрельненского ОВД. – Снова с Варшавки всю дежурную смену пригнали. Ну, что нам делать с этим скотом, а? Пост, что ли, тут на кладбище стационарный выставить на ночь?

Они шли по старому липовому парку. Только в парке этом уж слишком много было холмиков и крестов.

– Давайте коротко суть дела. Что произошло? Когда, кто обнаружил? Кто в милицию сообщил? – попросил Колосов.

Его внимание привлекла одна весьма необычная сцена. Разрытую могилу пока еще не было видно за густой зеленью деревьев и кустарников, разросшихся на этой части кладбища. Откуда-то слева из зарослей слышались возбужденные голоса – там полным ходом уже шел осмотр места происшествия. И вот именно оттуда внезапно и послышался глухой злобный собачий лай, неожиданно переросший в тоскливый траурный вой, а затем…

– Агат, ко мне! Ты куда?! Ко мне, я сказал, след!

Из-за кустов, точно ошпаренная, выскочила немецкая овчарка. А следом за ней – кинолог, лицо которого выражало растерянность и гнев. Собака вела себя очень странно. Ощетинившись, злобно рыча, она глядела в сторону кустов. Затем села, подняла морду и снова завыла.

– Агат, нельзя, фу! Я кому говорю!

– В чем дело? – спросил Колосов кинолога.

– Да вот, товарищ майор, работать по следу пытаюсь, – ответил тот, защелкивая на ошейнике карабин поводка. – Я прямо не знаю, что с ним такое… Никогда не видел, чтобы он так себя вел!

Овчарка, не отрываясь, глядела в сторону могилы. Шерсть на ее загривке стояла дыбом, в горле все еще клокотало рычание. И в этот миг Никита увидел Катю и… С ней они не виделись, наверное, месяца два, а то и больше. Он понимал: дел нет интересных, вот она и не заходит. Случится что-нибудь этакое, как она говорит – сенсационное, снова заинтересуется персоной начальника отдела убийств. А он… Можно, конечно, снять трубку, самому ей позвонить. Сказать что-нибудь… наврать… Сказать, что раскрыли супердело о… Тысячу, миллион раз он твердил себе – все, баста, хватит, довольно. Я освободился от этого. Я уже здоров. Но потом они случайно встречались в коридоре… Или она звонила, вычитав предварительно в сводке о том, что ее интересовало. Приходила. И он видел ее глаза, слышал ее голос… Аромат ее духов… Она всегда приходила, когда ее не ждали. И никогда, когда он до боли в сердце жаждал, чтобы она пришла.

Катя стояла рядом с Вороновым и оператором телегруппы. Она была белее мела. Телевизионщик тоже явно был не в своей тарелке. Он о чем-то горячо и тихо рассказывал, показывая рукой в сторону могилы. Но Катя не смотрела туда. Никита проследил, кому адресован ее напряженный, испуганный взгляд. И увидел шагах в двадцати от оцепления из милиционеров ППС прислонившегося к стволу старой липы человека в брезентовом дождевике и суконной кепке: пожилой работяга, судя по отечному лицу – сильно пьющий. Но… Никита пригляделся повнимательней. Он понял, что так взволновало в этом незнакомце Катю. Человек был сам чем-то сильно напуган и никак не мог решиться, то ли уйти, то ли привлечь к себе внимание сотрудников милиции.

– Значит, звонок к нам на пульт в девять сорок поступил, – докладывал начальник ОВД. – От директора кладбища, ему отсюда, с конторы ихней, домой позвонили сторожа или могильщики – сам-то он лежит с радикулитом. Ну, мы сразу же группу сюда, чтобы никаких дополнительных эксцессов…

– Могила бо́льшей давности, чем первая, я правильно понял?

– Да, мы уточнили в конторе – два с половиной месяца назад хоронили. Затем дней десять назад родственники приезжали, памятник, ну, плиту гранитную устанавливать. Могила Уражцевой Лидии Федоровны, 1921 года рождения. В Стрельне она жила, родственник – племянник ее, сам-то с Мурманска – могильщикам рассказывал, что она ему квартиру приватизированную завещала. Ну, из благодарности на памятник и не поскупился.

– Повреждения какие?

– Гроб он вскрыл, как и в тот раз. Тело… ну, там сами понимаете, Никита Михалыч, что в гробу-то при двухмесячной давности. Но все равно разворочено там все. Голову он покойнице разбил. И костей повреждения – коленные суставы перерублены, локтевые, грудная клетка.

Они приблизились к самой могиле. Место тут было плохим для захоронения – топкая низина, вся густо усеянная памятниками и оградами. Вывороченный из земли памятник был новым – гранит еще не успели тронуть ни дожди, ни морозы. С фотографии, измазанной бурой глиной, смотрела пожилая женщина в очках.

Комья желтой глины были повсюду: на соседних могилах, на траве. А прямо перед собой, чуть ли не под ногами Колосов увидел провал в земле, наполовину вывороченный из этого провала грязно-коричневый (некогда красный) гроб и…

На секунду он даже отвернулся. Поймал точно такой же страдающий, брезгливый взгляд эксперта – молодого парня в резиновых сапогах и телогрейке.

Эксгумация… Никита устал считать, на скольких эксгумациях довелось ему присутствовать. Но эта была особой. Труп эксгумировал, а точнее – препарировал кто-то, побывавший на кладбище до них, не далее как этой ночью.

– Чем он орудовал? – спросил он эксперта, который собирал в стеклянные банки с притертыми пробками и пакеты нечто кишащее жирными белыми личинками.

– Предположительно лопатой. Видимо, каждый раз он специально приносит ее с собой. Он пытался разрубить бедренные кости трупа – вот следы лезвия на костях. Все надо на экспертизу. Но я еще никогда не делал… – Эксперт поднял на Колосова умоляющий взгляд. – Это с согласия родственников делается или…

– Делайте, что необходимо, там разберемся, – ободрил его Колосов. – Там тип один под липой прячется, – шепнул он начальнику Стрельненского ОВД. – Наверняка могильщик или кто-то из местных. Распорядитесь присмотреть за ним, чтобы не смылся никуда. Я с ним хочу потолковать. Екатерина Сергеевна! – крикнул он вдруг, неожиданно для себя. – Вы засняли тут все?

– Да, – голос Кати был охрипшим – она стояла далеко от могилы.

– Если не затруднит, продублируйте потом для нас запись на кассеты. – Он направился к Кате и Воронову. – Вы давно тут?

Глава 11
МЕРТВЕЦЫ?!

– Недавно, Никита Михайлович. Я в Стрельню приехал, хотел свидетеля одного допросить, свидетельницу… Ну, по первому эпизоду. А тут в отделе по тревоге всех подняли, – ответил Воронов.

Катя поздоровалась. С тех самых пор, как она с телеоператором, получив срочное сообщение, выехала в Нижне-Мячниково, она просто места себе не находила. К самой разрытой могиле, слава богу, не пускали. Если честно, она бы и сама ни за какие коврижки туда не сунулась. Все сомневались: по силам ли ей этакое зрелище? О, этот ее второй вояж в Нижне-Мячниково был совершенно иным, чем первый! Катя пугливо озиралась, и ей было даже как-то дико вспомнить: вот тут всего сутки назад она так беспечно бродила с Кравченко и Мещерским, болтала всякую чушь и не ощущала ни тревоги, ни страха, ни опасности, исходящей из этого места. Не чувствовала ничего того, что теперь, словно камень, давило ей сердце.

Она никак не могла уловить суть этого странного беспокойства, страха, сосущего ей душу. Но знала точно, когда именно впервые испытала его тут, на кладбище. Нет, не тогда, когда они приехали и у первого же постового из оцепления узнали подробности осквернения могилы. А когда она, точно на раскаленный гвоздь, наткнулась на полубезумный взгляд того типа, там, под липой… И когда бешено, жутко, панически завыла та овчарка.

Катя не хотела лукавить сама с собой: Никиту она сейчас была рада видеть чрезвычайно. Но не потому, что ей уж так хотелось разговаривать с ним, смотреть на него, слушать. Нет, просто за его спиной, за широкими плечами начальника отдела убийств, вот так, как сейчас, притаившись и от этого ужаса, и от собственных фантазий и страхов, она чувствовала себя гораздо спокойнее и увереннее. Всем своим видом Колосов, так же как и Кравченко, внушал Кате надежду. И за это она ему была сейчас признательна.

– Ну-ка, Андрей… поди пригласи начальника здешнего розыска, – попросил вежливо и повелительно Никита, и Воронов понял, что его просто отсылают.

– Никита, да что же тут за ужас творится? – спросила Катя.

– Разберемся. Ты одна только тут не броди. Репортаж послали делать, значит, на этот раз сделаем вместе. Держись за меня и успокойся, ради бога.

Он долго помнил благодарный взгляд Кати, долго… Да, она и точно сильно испугалась. Катя – он же видел, не слепой и не дурак – просто хваталась за него как утопающий за соломинку. Ладно, чего уж… Он согласился бы служить ей этой соломинкой, лишь бы только…

– Пошли, – сказал он (Кате показалось, весьма сердито). – Там тип занятный под деревом с ноги на ногу переминается. Он нашел могилу-то? Пойдем потолкуем с ним пока.

Первые вопросы и ответы той весьма примечательной беседы были вполне ритуальными и обычными для допроса очевидца. Катя и Колосов узнали, что собеседника их зовут Алексей Максимович, что он пенсионер, три года как работает в Нижне-Мячникове кладбищенским сторожем, а заодно приглядывает за местной часовней. Что с заработком туговато – администрация выплаты задерживает – и что именно он, а не кто другой и наткнулся сегодня утром во время обхода кладбища на разрытую могилу и изуродованные останки.

Все это сторож выпалил быстро, взахлеб, перемежая речь нервным покашливанием, словно у него саднило воспаленное горло. Странная пауза наступила в его повествовании после того, как Никита уточнил:

– Вы – ночной сторож, я вас правильно понял? И, значит, ночью обход территории тоже делаете?

– Нет, – сторож покачал головой. – Силов моих нет. Не могу я. – Он посмотрел на Колосова. – Да хоть вы и Бодуну скажете (это был, как узнала Катя, директор кладбища), и пускай! Я сам уволиться собирался, потому что никаких сил моих больше нет!

– Что так? – осторожно спросил Колосов.

– Боюсь, – ответил старик. И прозвучало это так, что у Кати снова поползли по спине мурашки.

– Ну, вы человек пожилой, все понятно… Так надо было сразу поговорить с вашим директором, может, помощника бы себе взяли. Или вот вопрос сейчас решается – пост милиции здесь будет постоянный…

– Пост? – Старик хмыкнул. – От них, парень, никакие посты не спасут.

– От кого это – от них?

Сторож окинул взглядом кладбище.

– Смеяться ведь будете, – сказал он тоскливо. – Молодые ж, не верите ни во что ни хрена…

– Мне смеяться, отец, по должности не положено, – серьезно сказал Никита. – И все же, о ком это вы?

– О них, – сторож как-то странно – пугливо и вместе с тем фамильярно – кивнул в сторону могил, – о мертвяках.

– То есть как?

– А вот как! Я сам прежде такой же был Фома неверующий, пока сюда не определился. Я вот что вам скажу. – Он наклонился к Кате и приблизил к ней полубезумные (как ей показалось) глаза свои. – Бродят они по ночам тут – поживу себе ищут! Идешь ночью – шур, шур, шур что-то… То там, то тут… Думаешь, ветер в кустах, птица спросонок. А то не ветер – то земля-глина шуршит, осыпается. Лезут они из земли. На волю выпрастываются… Им солнце – луна, понял, парень? А ночь – день. Копают землю-то свою, грызут… Потому что голод лютый их терзает. Это пока они сами своих тут на клочки рвут, мясом нажираются. А не приведи бог, живого человека тут, на кладбище, ночью заметят – загрызут!

Катя даже отшатнулась – старик говорил это с таким ужасом и такой страстью, что… Она оглянулась на Никиту.

– Ну, отец, загнул ты куда-то в сказки Венского леса, – сказал тот невозмутимо.

– Загнул? Я вот Шурке Матвееву да Гаврилычу тоже так вот рассказывать стал (то, видимо, были могильщики). Они на смех меня подняли. Вот и повел я их тогда, показал… Подавились враз смехом-то.

– Что вы им показали? – как тихое эхо, прошептала Катя.

– Пойдемте, – он повел их мимо часовни, в противоположный конец кладбища, – сами сейчас увидите.

Катя оглядывалась по сторонам: да, это тут они в прошлый раз плутали. Вон и крест поваленный в траве, и ограда покосившаяся…

– Вот, гляди сюда, видишь? – Сторож указал Колосову на бугорки желтой глины, тут и там разбросанные по траве. – Это что тебе – не доказательство?

Колосов наклонился, потрогал траву, помял в руках глину – она была влажной.

– И вон там тоже, и там, – сторож тыкал пальцем в могилы. – Там вон дерн сорван, вона куда его потом положили… Разрывали их, а потом назад зарыли, обратно! Глина-то, земля, ты глянь, вся перелопачена. Свежая глина-то! И вон там дерн сорван. – Он поднял с земли пук засохшей травы. – Это что, а?! А вон там тоже все взрыли, тока там все уже просохло, давно, значит. Ну, что я говорил? На волю они выходят кажну ночь! Бродят тут, добычу себе ищут! Давит земля-то, покоя не дает. А как луна за тучу – назад в землю возвращаются, зарывают яму-то свою назад…

Катя была уже не в силах слушать этот бред.

– Екатерина Сергеевна, там, я вижу, эксперт уже закончил, – сказал Колосов, искоса глянув на нее. – Попроси его, пожалуйста, сюда подойти.

Когда она привела эксперта, он и начальник отдела убийств о чем-то тихо посовещались, осматривая могилы. Потом эксперт отошел и скоро вернулся с двумя патрульными. В руках они несли лопаты. По указанию эксперта они принялись копать в том месте, где глина действительно на вид была иной, чем на большинстве захоронений.

– Никита Михайлович, взгляните-ка, – сказал эксперт спустя несколько минут.

И Катя там в траве, в земле и глине увидела что-то темное, осклизлое, гнилое, со странными продольными белесыми отметинами.

– Следы лопаты… Дерево еще не совсем сгнило, кто-то пытался пробить лезвием крышку, – эксперт рукой в перчатке вытащил несколько комьев земли.

– Изнутри или снаружи? – невозмутимо спросил Никита.

Эксперт как-то странно глянул на них.

– Снаружи. Захоронение, по всей видимости, пытались вскрыть, но затем по какой-то причине от первоначальных намерений отказались. И снова засыпали. Думаю, и здесь, и вот тут картина аналогичная. – Он указал и на другие ближние могилы. В том числе и на уже ранее виденную Катей, с поваленным крестом. – Сейчас проверим.

Патрульные вернулись к работе.

– Никита, – прошептала Катя – ей было отчаянно стыдно за свою позорную трусость, но это было сильнее ее. – Что он нам говорил, этот ненормальный? Почему – они и на волю? Никита, что все это значит, кто это все делает?

– Мертвецы… Ох, Катя, жмурики тут ни при чем. – Он усмехнулся невесело, глядя на работу эксперта. – А дедок этот… ну, подлечиться, в общем, ему нужно, работенку эту бросить к чертям. Жмурики, вампиры, вурдалаки… Нет, Катя, тут у нас живой кто-то куролесит. Два случая, мы думали. А тут не два, тут уже с десяток случаев набирается. Эти могилы тоже вскрывали, понимаешь? Но затем бросали работу на полдороги и снова все закапывали.

– Зачем?!

– Спроси что полегче. Может, объект ему не нравился, может, спугнуло его что-то… Не знаю пока. Но одно знаю уже твердо: это не единичные тут шалости несовершеннолетних с сатанинским душком, не могильное мародерство. Это целая серия уже. И такая, что мне совсем, совсем не нравится. И куролесить тут, на кладбище, не позавчера начали, а тянется все это… А какова давность самого раннего вскрытия? – громко спросил он эксперта.

– Эти – недели две, две с половиной назад, судя по состоянию грунта, а те вон, наверное, месячной давности, а то и больше, но это в полевых условиях трудно определить.

– Вот, слышала? С начала лета тут у нас кто-то среди могил под луной развлекается. И следы потом за собой заметает.

– Некрофил? – спросила Катя. – Настоящий?

– Извращенец. – Колосов брезгливо сплюнул под ноги. – И если он так часто сюда наведывается, в эту глухомань, и с каждым разом все больше наглеет, то… Думаю, он здешний, Катя. Тот, кому под транспорт подлаживаться не нужно. Ведь ночью сюда ничего от Стрельни не ходит. Либо машина у него, которую он оставляет где-то на подъезде к кладбищу.

– Чудовище. – Катя поежилась. – А как же вы его будете искать? Засаду тут на него сделаете ночью?

– Воронов, – вместо ответа Колосов позвал Андрея, который поодаль от них разговаривал с коллегами из местного розыска. – Ты приехал кого-то опрашивать – кого?

– Никита Михайлович, да с дочкой Сокольниковой хотел встретиться. И потом типа одного проверить хотел – некий Луков, бывший сожитель покойной Сокольниковой.

– Потом мне сразу результаты доложишь, особенно по мужику этому – личные свои впечатления. Я в отделе в Стрельне буду.

– Никита, я с Андреем поеду, – Катя махнула Воронову, чтобы тот ее дождался, – я тут больше просто не выдержу.

– В отделе увидимся. – Он посмотрел в ее такое разнесчастное, как Кате в тот миг казалось, лицо. – Эх, ты… Запомни ты раз и навсегда: мертвецов не бойся, они тихие, смирные. Бойся живых. Эти куда как страшнее.

Катя с досадой вспомнила и свое трусливое, непрофессиональное поведение на месте происшествия, и этот снисходительный поучающий тон Никиты, когда они долго плутали по улочкам и наконец отыскали на окраине поселка нужную улицу и дом, поднялись на второй этаж и позвонили в квартиру Сокольниковой.

– Кто? – раздался за дверью тонкий женский голосок.

– Милиция!

– Кто? – Этот вопрос был задан уже мужчиной решительно и грубо.

– Милиция. Уголовный розыск. Федоров, это вы? А мы с племянницей вашей, Верой, хотели бы поговорить! – ответил Воронов.

Дверь открылась. Но на пороге стоял не брат потерпевшей, а совершенно незнакомый Кате и Воронову мужчина лет сорока, широкоплечий, очень смуглый, с подбритым затылком, бычьей мощной шеей и такими же бычьими, темными, немного туповатыми глазами. Одет он был совершенно по-домашнему, в спортивных брюках и тапочках. За спиной его стояла девушка – коротко стриженная, рыженькая, бледненькая. Мужчина чуть отступил, проверяя под светом фонаря в прихожей их удостоверения, и Катя увидела, что девушка… В общем, перед ними стояла будущая юная мать, наверно, уже на шестом месяце беременности.

– Вы Вера Сокольникова? – спросила Катя.

– Да.

– А теперь ваши документы, пожалуйста, – сказал Воронов, обращаясь к мужчине.

Тот пропустил их в прихожую, пошел в комнату за паспортом. Катя заглянула в дверь – неубранная постель на диване, включенный телевизор «Самсунг» на тумбочке, остатки завтрака на столе. Без сомнения, они жили тут вдвоем.

– Луков Василий… – Воронов посмотрел в протянутый ему мужчиной паспорт, потом ему в лицо и…

– Вера, я хочу поговорить с вами наедине, пройдемте на кухню, пожалуйста, – быстро сказала Катя.

На кухне она прислонилась спиной к захлопнутой двери.

– Вера, – сказала она. – Это его ребенок?

– Вы… Я не понимаю…

Женщинам слова не нужны. Достаточно иногда взгляда. У Веры Сокольниковой был взгляд затравленного зверька. Катя отметила: она не похожа на мать. На ту знойную сорокапятилетнюю брюнетку с цыганскими глазами и бантиком-ртом.

– Ваша мама… Анна Николаевна узнала о вас? Когда? Когда это произошло?

– Я не хотела… я хотела уехать. Я ничего ей не хотела говорить, поймите…

– Вера, он же намного старше тебя. Он тебе в отцы годится. – Это не имеет никакого значения.

– Для твоей матери это имело значение, – сказала Катя.

– Я перед ней ни в чем не виновата!

Катя отвела глаза. «Ходит к ней… Васька Грузин», – вспомнились слова Федорова. Ходил, да. Только вот к кому – к матери или к дочери?

– Когда ждешь? – спросила она.

– В начале октября, если все будет хорошо.

– А он… он теперь здесь, с тобой? Вечерами тоже? Не отлучался тут на днях – вчера, например – ночная работа, приятеля в аэропорт подвезти…

– Нет, – Сокольникова-младшая смотрела на нее.

Катя снова отвела глаза.

– Он женится на тебе?

– Это наше дело. Милицию это заботит, да?

– Это его будет заботить, дай срок, – Катя кивнула на ее живот.

За дверью в комнате послышались возбужденные голоса. Воронов ли там качал права, Васька ли Грузин…

Катя вышла в переднюю. Голоса разом смолкли.

Воронов, когда они спустились во двор, под яркое солнце, был мрачнее тучи.

– Алиби у Лукова нет, – жестко сказал он, когда они садились в машину. – Верка – это не алиби. Шеф вон про извращенца говорил, а это что вам, не извращение?!

«Это жизнь», – хотела сказать Катя, но промолчала. Юный опер, сочинявший в свободное от службы время героические баллады, стал бы снова плеваться и ругаться.