Текст книги "Река голубого пламени"

Пол пристально всмотрелся в незнакомца. Если он грабитель, то внешность у него для этого самая неподходящая. А если работает подсадной уткой на банду воров и убийц, то они должны быть очень терпеливы, если рассчитывают поживиться за счет столь редких путешественников по реке. Впрочем, торопливость нынче не окупается.

– Что с ней случилось?

– Она упала и поранилась. О, пожалуйста, сэр, поступите по-христиански и помогите мне. Я заплатил бы вам, если бы мог. – Он слащаво улыбнулся, – Если бы это имело значение. Но мы поделимся с вами тем, что у нас есть.

Его искренность почти не вызывала сомнений, а чтобы одолеть более крупного и крепкого Пола, мужчине потребовался бы пистолет. Пока незнакомец его не доставал, а Пол уже довольно долго находился на расстоянии выстрела.

– Хорошо. Я сейчас привяжу лодку.

– Благослови вас боже, сэр.

Пока Пол причаливал, а затем привязывал лодку, человечек переминался с ноги на ногу, как ребенок, которому хочется в туалет. Он поманил Пола за собой и какой-то странной и неуклюжей мелкой рысью направился вверх по берегу, по направлению к деревьям. Пол сомневался, что до вторжения этому коротышке когда-либо приходилось передвигаться быстрее, чем прогулочным шагом.

В этот момент, словно присутствие постороннего неожиданно напомнило ему о былом достоинстве, человек в черном костюме неожиданно замедлил шаг и обернулся.

– Вы так любезны. Меня зовут Сефтон Пэнки.

Идя теперь спиной вперед и подвергая себя явной угрозе споткнуться о какой-нибудь корень, он протянул руку.

Пол, который решил некоторое время назад, что поскольку он не может доверять своему разуму, то совершенно определенно не может доверять ничему встреченному или увиденному, пожал руку и представился вымышленным именем:

– Я… Питер Джонсон.

– Приятно познакомиться, мистер Джонсон. Теперь, когда мы соблюли этикет, давайте поторопимся.

Пэнки повел его на вершину холма через проплешину вездесущей красной марсианской травы, которая красовалась на вершине, подобно флагу завоевателей, затем вниз по другой стороне через березовую рощицу. Пол как раз снова стал гадать, не заведет ли его незнакомец в засаду, но тут человечек остановился на краю глубокого оврага и склонился над ним.

– Я вернулся, дорогая. Как ты себя чувствуешь? Надеюсь, хорошо!

– Сефтон? – отозвалась женщина сильным альтом, скорее резким, чем мелодичным, – Я была уверена, что ты сбежал и бросил меня.

– Никогда, дорогая.

Пэнки стал спускаться в овраг, цепляясь за корни деревьев и демонстрируя отсутствие координации. Пол увидел одинокую фигуру, беспорядочной кучей расползшуюся на дне, и двинулся за Сефтоном.

Женщина угодила в расщелину на дне оврага и застряла в неудобной и неловкой позе – ноги ее болтались в воздухе, а черные лакированные волосы и соломенная шляпа запутались в сплетении свисающих ветвей. Кроме того, она была чрезвычайно полной. Спустившись и разглядев ее покрасневшее, мокрое от пота лицо, Пол подумал, что лет даме как минимум столько же, сколько и Пэнки, если не больше.

– О боже, кто это? – спросила женщина с неподдельным ужасом, когда Пол оказался на дне оврага. – Что вы, наверное, обо мне подумали, сэр?! Как это ужасно, как унизительно!

– Это мистер Джонсон, дорогая, и он пришел помочь нам. – Пэнки присел на корточки возле сестры, поглаживая ее объемистое серое платье как шкуру призовой коровы.

– Не стоит смущаться, мэм.

Пол ясно понял, в чем проблема – сестра Пэнки весила раза в три больше братца. Уже просто сдвинуть ее и освободить и то будет чертовски трудно, не говоря уж о том, чтобы помочь подняться по крутому склону. Тем не менее Пол пожалел женщину и посочувствовал ее смущению, усугубленному его же неделикатностью, начав, таким образом, проникаться эдвардианскими нравами этих мест, несмотря на их неуместность перед лицом того, что сделали марсиане. Так что недолго думая Пол принялся за дело.

Ушло почти полчаса на то, чтобы выпутать женщину из ветвей на дне оврага, так как она вскрикивала от боли всякий раз, когда ее тянули за волосы, хотя это и проделывалось весьма осторожно. Когда беднягу наконец освободили, Пол и Сефтон Пэнки приступили к самой непростой части мероприятия, помогая ей выбраться из оврага. Уже почти стемнело, когда все трое, чрезвычайно растрепанные, грязные и пропотевшие, наконец-то выбрались на плоскую вершину холма.

Женщина опустилась на землю, как упавшая палатка, и ее пришлось несколько минут уговаривать сесть. Пол складывал сухие ветки для костра, а Пэнки суетился вокруг дамы, как птичка, обслуживающая носорога, стараясь счистить большую часть грязи при помощи своего носового платка (что, по мнению Пола, могло считаться рекордом среди бессмысленных занятий). Когда Пол закончил, Пэнки достал спички – по нынешним временам свято оберегаемую драгоценность. Прикусив от волнения губы, они осторожно использовали одну из спичек по назначению, и к тому времени, когда солнце опустилось за неровный горизонт на дальнем берегу реки, пламя уже высоко взвивалось в воздух, а к троице вернулось более-менее хорошее настроение.

– Не знаю, как вас и благодарить, – сказала женщина. Ее круглое лицо было исцарапано и измазано грязью, но она подарила Полу улыбку, которая явно рассчитывала на звание обаятельной. – Пусть даже это покажется глупым после всего, что произошло, но я считаю, что нужно представиться по всем правилам. Меня зовут Ундина Пэнки.

Она протянула ему руку так, словно та была деликатесом, которым Полу дозволено было полакомиться. Он подумал, что дама, вероятно, ждет, что кавалер поцелует ей руку, но решил, что пора провести черту. Пол пожал руку и снова представился поспешно выдуманным именем.

– У меня нет слов, чтобы выразить свою признательность, – снова заворковала Ундина. – Когда муж так надолго пропал, я уже стала опасаться, что его подкараулили мародеры. Можете себе представить мой ужас: одна и беспомощная в этом ужасном, ужасном месте!

Пол нахмурился:

– Прошу прощения… ваш муж? – Он повернулся к Пэнки. – Вы же сказали, что нужно помочь сестре. – Пол снова взглянул на женщину, но она сохраняла выражение полной невинности, сквозь которую, однако, просвечивало плохо скрываемое раздражение.

– Сестра? Сефтон, как ты мог сказать такую глупость?..

Человечек, занятый безуспешными попытками привести в порядок ее волосы, смущенно хмыкнул.

– В самом деле? Ума не приложу, что на меня нашло. Все это из-за вторжения, понимаете? Оно здорово подействовало на мои мозги.

Пол принял их объяснение (в поведении Ундины Пэнки определенно не замечалось вины или двуличия), но втайне встревожился.

После этого миссис Пэнки пришла в себя довольно скоро и провела остаток вечера, разглагольствуя о кошмарах марсианского нашествия и ужасах жизни в парке без крыши над головой. Похоже, в ее глазах эти два несчастья были равноценны.

Ундина Пэнки оказалась словоохотливой дамой и, прежде чем Пол наконец-то вымолил у нее передышку на сон, рассказала значительно больше того, что ему вообще хотелось бы знать о жизни мелких буржуа Шеппертона, как до, так и после нашествия. Мистер Пэнки, как выяснилось, работал главным клерком в землемерной конторе – должность, каковую его жена почитала для него неподобающей. Пол не мог не почувствовать ее убежденности в том, что с помощью определенного усердия и искусных интриг такая ситуация со временем может быть изменена к лучшему (что, как ему подумалось, маловероятно, если только марсиане не откроют землемерную контору вновь). Но он понимал потребность женщины держаться за нормальность в ненормальной ситуации, и поэтому, пока миссис П. описывала вероломство неблагодарного начальника мужа, старался выглядеть надлежащим образом опечаленным, однако оптимистично настроенным насчет будущей карьеры мистера Пэнки.

Сама миссис Пэнки была домоседкой и неоднократно упомянула, что не одинока в мнении о том, что это высшее, к чему может или должна стремиться женщина. И, по ее словам, она управляла своим домом, как образцовым кораблем: даже ее дорогой Сефтон, подчеркнула Ундина, знает, «когда следует подчиняться правилам».

От Пола не ускользнуло, как мистера П. при этих словах невольно передернуло.

Но в жизни Ундины Пэнки имелось и великое горе, которое заключалось в том, что Господь решил отказать ей в радости материнства, в этом высочайшем из даров, который женщина может принести своему мужу. У них есть фокстерьер по кличке Дэнди… Тут она на мгновение запнулась, так как вспомнила, что теперь у них нет ни фокстерьера, ни дома, ибо и собаку, и дом испепелил марсианский тепловой луч, разрушивший весь их квартал, и от которого сами Пэнки спаслись лишь потому, что отправились в это время к соседу за свежими новостями.

Миссис Пэнки прервала свое повествование, чтобы пролить несколько слез по храброму маленькому Дэнди. Пол почувствовал в этом гротеск: сперва увидеть столько разрушений, а теперь эту огромную рыхлую женщину, рыдающую из-за собачки и одновременно поглядывающую на него краем глаза, убеждаясь, что Пол видит, насколько она беспомощно сентиментальна. Но он, у которого вовсе нет дома или даже представления о том, как до него добраться, кто он такой, чтобы судить о других и их потерях?

– Дэнди был нам почти как ребенок, мистер Джонсон. На самом деле! Правда, Сефтон?

Мистер Пэнки начал кивать еще до того, как она воззвала к нему. Полу показалось, что он не очень-то внимательно слушал – ковырялся палкой в костре и смотрел на горящие сучья – но было ясно, что образцовый муж поднаторел в распознавании сигналов, подсказывавших, когда вступать в разговор с репликами, которых от него ждут.

– Ничего в мире нам не хотелось больше, чем ребенка, мистер Джонсон. Но Господь отказал нам в этом. Все же, я думаю, к лучшему. Мы должны радоваться Его мудрости, даже если не понимаем Его планов.

Позднее, когда Пол лежал в ожидании сна, а рядом раздавался двойной храп семейства Пэнки (ее – хриплый и низкий, его – высокий и писклявый), то подумал, что при личной встрече с этой женщиной Бог мог бы убедиться в том, что она совсем не так смиренна, как выходит по ее словам. Более того, Ундина Пэнки походила на женщину, которая могла бы доставить Богу несколько неприятных минут.

Она ужасно не понравилась Полу.

Странно, размышлял он на следующее утро, когда лодка плыла вверх по Темзе, как даже крошечный намек на нормальность способен отодвинуть наихудшие и наиболее глубокие ужасы и наполнить день обычными мелкими хлопотами. Человеческий ум не желал слишком долго работать на эфемерностях – ему требовалось твердое топливо, простые обезьяньи штучки: что-то ловить, хватать, чем-то манипулировать.

Еще не минуло и дня с тех пор, как он встретил чету Пэнки, а они уже превратили его одинокую одиссею в некое подобие фарса. Как раз в эту минуту супруги спорили, сможет ли мистер Пэнки поймать рыбу при помощи нитки и булавки. Его жена была глубоко убеждена, что для этого он слишком неуклюж и что такого рода фокусы нужно оставить для «умного мистера Джонсона». Последнее было сказано с кокетливой улыбкой, которая, по мнению Пола, более напоминала гримасу плотоядного растения, заманивающего добычу, чем нормальное выражение человеческого лица.

Но факт оставался фактом: они находились рядом, и Пол так основательно прописался в их неослабной, мелочной нормальности, что совсем не думал о собственном затруднительном положении. Это было одновременно и хорошо, и плохо.

Когда утром Пол поднялся, то с нескрываемым беспокойством обнаружил, что Пэнки прихорошились в меру своих скудных возможностей и, как они сами заявили, «готовы идти». Каким-то образом, без всякой помощи Пола, у них сформировалась идея, что он предложил им отправиться с ним вверх по реке в поисках чего-либо более цивилизованного, чем парк на окраине Твикенхэма.

Попыток миссис Пэнки убедить его в выгодах, которые дает компания («Это же будет почти отпуск, не правда ли, прямо как детское приключение!»), было почти достаточно для того, чтобы Пол пустился в бегство, но пара нуждалась в нем, и нуждалась столь откровенно, что он не смог отказать.

Но когда они спускались по песчаному берегу к лодке, которая, к счастью, обнаружилась там же, где была оставлена, случилось нечто странное. Пол ушел вперед, чтобы совсем вытащить лодку на берег (от идеи протащить Ундину по воде и попытаться усадить ее в качающуюся посудину он отказался сразу), и когда обернулся посмотреть, как супруги спускаются к берегу, то вид двух фигур, массивной и маленькой, вызвал в нем судорожный ужас, такой неожиданный и сильный приступ страха… На мгновение Полу показалось, что у него сердечный приступ.

Твари в замке! Он отчетливо разглядел их в фигурах на берегу – двух чудовищных созданий, которые так долго его преследовали, большого и маленького охотников, бессердечных, беспощадных, и гораздо более ужасающих, чем если бы этими преследователями были всего лишь люди. И теперь они его поймали… нет, он сам отдался им в руки.

Потом он моргнул, и Пэнки снова стали теми, кем выглядели: двумя несчастными обитателями несчастного мира. Пол прищурился, уперевшись для равновесия о борт лодки. Теперь, когда паника утихла, ситуация уже не ощущалась так, как бывало раньше, когда преследователи приближались к нему: в тех случаях Пола окатывал чистейший страх от одной их близости – ощущение столь же реальное, как холод или тошнота. Но здесь, пока он не увидел схожести силуэтов, ничто не внушало тревоги, пожалуй, кроме опасения, что Ундина Пэнки может вести разговоры всю ночь.

И разумеется, если бы эти люди были его врагами, то они могли бы запросто схватить Пола, пока он спал…

Миссис Пэнки оперлась о пыхтящего мужа-коротышку и помахала Полу, другой рукой удерживая потрепанную шляпку, так как ветер посвежел:

– О, погляди на лодку, Сефтон! Какое благородное маленькое судно!

Это совпадение, решил Пол, вот и все. Оно поразило его в самое уязвимое место, но тем не менее это совпадение.

Но если Пэнки не были его врагами, думал Пол, пока на северном берегу мимо них скользила зелень Хэмптон-Вика, им определенно удалось его отвлечь, и это, возможно, в конечном итоге могло оказаться вредным. Правда состояла в том что у него имелось нечто вроде цели, и со времени перехода в эту другую Англию он, насколько Пол мог судить, не приблизился к ней ни на йоту.

Ее голос (голос женщины-птицы из его снов) говорил с ним устами неандертальского ребенка и поведал, что делать. «Ты говорил, что придешь ко мне, – упрекала она. – Дом странника. Ты должен отыскать его и освободить ткача».

Но кто или что этот ткач? И где (здесь или в любом ином мире) Пол мог найти нечто настолько неопределенное, как «дом странника»? Это все равно что быть отправленным неизвестно кем, неизвестно зачем и неизвестно куда.

«Может быть, я и есть этот странник, – вдруг подумал Пол. – Но если да, и если я отыскал свой дом, то мне ничего больше не нужно, разве не так? Я был бы дома… Или я действительно должен отыскать мой дом, но именно здесь, в этом самом Лондоне?»

Перспектива реально что-то сделать увлекла его, и на мгновение им овладело искушение развернуть лодку и поплыть обратно к искалеченному сердцу Лондона. Пол знал наверняка, что дом в Кэнонбери, в котором он жил, к этому моменту уже должен быть построен (большую часть домов на его улице возвели во времена Георга), но оставался открытым вопрос: а уцелело ли хоть что-то от дома? Ведь, судя по всему, ближе к центру города мертвых было гораздо больше.

Казалось, что чем больше он думает об этом, тем сложнее все становится – ведь слово «странник» могло иметь столько разных значений. Но о чем еще Полу было думать?..

– Он опять ее запутал, мистер Джонсон. Остановись, дорогой, или ты порвешь нитку! Решительно, мистер Джонсон, вы обязаны помочь моему Сефтону.

Пол тихо вздохнул, его мысли снова рассеялись как плавучий мусор, покачивающийся на мутных волнах.

Темза сужалась по мере того, как они приближались к Хэмптон-Корту. Здесь Пол впервые увидел нечто напоминающее нормальную английскую жизнь. Как он вскоре узнал, люди сюда пришли после первого похода треножников, и через несколько месяцев здесь начала формироваться община беженцев. О таких поселках даже возвещали необычные по теперешним временам столбы дыма: жители смело жгли костры и занимались торговлей на открытом месте, под защитой часовых, расставленных по периметру в одну милю, оснащенных сигнальными зеркалами и несколькими драгоценными ружьями. Но Пол предположил, что у них подготовлены и укрытия, куда люди, наподобие кроликов, щиплющих травку на склоне холма, спрячутся при первом же намеке на опасность.

Миссис Пэнки обрадовалась, увидев наконец несколько маленьких селений, и когда они сделали первую остановку в одном из них, она так быстро выбралась из лодки, что едва не перевернула ее.

Человек с рычащей собакой на веревочном поводке дал им буханку хлеба в обмен на новости с востока. Когда Пол рассказал о том, что он видел всего несколько дней назад в центре Лондона, мужчина горестно покачал головой:

– Наш викарий в Чизвике сказал, что город сожжен за его скверну. Но я не могу представить, как город может быть настолько скверным.

Далее мужчина сообщил, что в самом Хэмптон-Корте имеется некое подобие рынка и что это лучшее место, где можно узнать новости, а для четы Пэнки – и шанс осесть в одной из местных общин.

– Оно, конечно, обузу себе на шею никто вешать не станет, – добавил он, бросив задумчивый взгляд на Ундину Пэнки. – Времена нынче тяжелые, тут уж ничего не попишешь.

Миссис Пэнки, пришедшая в восторг от одной мысли, что снова сможет завести домашнее хозяйство, проигнорировала эти слова. Сефтон коротко и вежливо кивнул, когда они прощались с мужчиной, словно дав понять, что понял, что его жену оскорбили, но сам он слишком джентльмен, чтобы это признать.

Дворец показался сразу за крутым поворотом реки, лес его башенок теснился в неярком солнечном свете. На лужайках над Темзой расположилось удручающе малое число людей, но когда Пол причалил и помог миссис Пэнки сойти на берег, сидящая в фургоне женщина сказала ему, что сам рынок находится на пустыре позади дворца.

– Потому как вон чего вышло, когда раньше мы были видны с реки, а один из ихних марсианских дредноутов прошел мимо, – пояснила она, указывая на «Большую сторожку», превращенную в почерневшие развалины. Даже на расстоянии нескольких ярдов от обрушившихся стен земля была гладкая, как покрытый глазурью горшок.

Миссис Пэнки поспешила вперед. Ее муж изо всех сил пытался не отстать. Она напоминала фигурой медведя и, подобно медведю, могла, как выяснилось, передвигаться весьма быстро. Однако Пол решил пройтись более неторопливым прогулочным шагом. Он миновал несколько десятков людей – некоторые из них, похоже, погрузили на телеги все свое семейство. Другие приехали в быстрых маленьких кабриолетах и двуколках, которые когда-то могли свидетельствовать о процветании, но теперь стали менее надежным транспортным средством, чем фермерские фургоны. В ответ на его приветствия никто не улыбнулся, разве что кивнул, но эти посетители рынка выглядели гораздо более обычными людьми, чем все те уцелевшие, которых он встречал раньше. Уже самого факта существования рынка, на который можно пойти – после стольких черных месяцев, – было достаточно, чтобы настроение поднялось. Марсиане вторглись на Землю, и человечество стало завоеванной расой, но жизнь продолжалась.

Когда Пол шел через вымощенную булыжником площадку для повозок по направлению к садам Тилт-ярд и толпе людей, которую там увидел, он подумал: то ли это место, о котором говорила женщина из сна, или нет, но здесь, по крайней мере, Англия, а я скучал по Англии. Ужасный рок по-прежнему висел над головами этих людей, и те, кто был здесь, уже страшно пострадали (всякий раз, когда Пол начинал забывать о ненормальности положения, ему попадался на глаза очередной посетитель рынка с отсутствующими конечностями или ужасными шрамами от ожогов), но восстановление жизни из руин, по крайней мере, имело цель. Чего Пол не мог сказать о своем путешествии к этому месту.

Он понял, что устал – от размышлений, от путешествий, почти от всего.

Оставив позади красную кирпичную стену и оказавшись среди зелени насаждений так называемого Пустыря (на самом деле это был аккуратный сад с живыми изгородями и тисовыми деревьями), Пол почувствовал, что настроение немного улучшилось, хотя даже и здесь проросли пятна чужеродной красной травы. Торговля была в разгаре. Задки фургонов оказались заполнены горами вещей, и обмен шел полным ходом. Куда ни кинь взгляд, повсюду кто-то энергично отрицал очевидную правду, которую пытался отстоять его оппонент. Если прищуриться, то все это походило на сельскую ярмарку со старой литографии. Пэнки нигде не было видно, и Пол не счел это трагедией.

Наблюдая за толпой, состоящей из двух, а то и трех сотен людей, он обратил внимание на темноволосого смуглого человека, который, как показалось Полу, тоже рассматривал его более чем с праздным интересом. Когда взгляды их встретились, незнакомец отвел глаза и отвернулся, но Пол не мог отделаться от мысли, что этот человек какое-то время за ним наблюдал. Смуглый прошагал мимо двух женщин, торгующихся из-за собаки в корзине (Пол не был уверен, для чего продавали животное, но у него имелись некоторые предположения на сей счет, и он понадеялся, что Ундина Пэнки этой сценки не увидит), и исчез в толпе.

Пол пожал плечами и двинулся дальше. Кроме азиатских черт лица, которые даже в эту эпоху не были какой-то невероятной редкостью, человек ничем не отличался от любого другого. И он, безусловно, не вызвал у Пола той реакции, которая привычно ассоциировалась у него с опасностью, исходящей от преследователей.

Мысли его оказались прерваны неожиданным появлением четы Пэнки. Миссис Пэнки заливалась слезами, а ее муж довольно безрезультатно пытался утешить толстушку. На мгновение Пол подумал, что она увидела, как продают собаку, и это напомнило бедной женщине несчастного поджаренного заживо Дэнди.

– О мистер Джонсон, это чересчур жестоко! – Она схватила Пола за рукав и с мольбой обратила к нему широкое лицо.

– Возможно, они просто хотят вырастить из нее сторожевую собаку… – начал он, но женщина не слушала.

– Я только что видела ее и она как раз того возраста, какой была бы наша Виола, если бы она не… О, это жестоко, как это жестоко!

– Ну же, миссис Пэнки, – Сефтон нервно огляделся вокруг. – Зачем устраивать сцену?

– Виола?..

– Наша маленькая девочка. То была просто вылитая Виола! Я хотела подойти и поговорить с ней, но мистер Пэнки не позволил. О моя бедная малышка!

Пол покачал головой:

– Бедная малышка? Но вы же сказали, что у вас не было…

– Выдуманная, – твердо произнес мистер Пэнки, но в его голосе Полу послышалась паника. – Шутка на самом деле. Мы придумали себе ребенка, понимаете? И назвали ее Виолой. Не так ли, миссис Пэнки?

Ундина шмыгала и вытирала нос рукавом.

– Моя дорогая Виола…

– …И та девочка, возле изгороди, словом, она была похожа на нашу… нашу вымышленную дочурку…. как она могла бы выглядеть. Понимаете? – Он улыбнулся так вымученно, что Полу захотелось отвернуться. Что бы то ни было, безумие или двуличие, но у него возникло ощущение, что он случайно заглянул туда, куда смотреть не следовало.

Миссис Пэнки перестала рыдать и, похоже, осознала, что несколько перегнула палку.

– Мне так неловко, мистер Джонсон. – Ее улыбка вселяла не больше уверенности, чем улыбка мужа. – Вы, наверное, считаете меня идиоткой. Так я и есть старая идиотка.

– Вовсе нет… – начал Пол, но Сефтон Пэнки уже суетливо уводил жену прочь.

– Ей просто нужно немного воздуха, – бросил он через плечо, игнорируя тот факт, что в открытом саду ничего, кроме воздуха, и не было. – Это оказалось для нее тяжким испытанием… ужасно тяжким.

Полу осталось лишь смотреть, как они пошатываясь бредут к толпе – большая фигура, опирающаяся на маленькую.

Он стоял у высокой живой изгороди – внешней стороны знаменитого Хэмптон-Кортского лабиринта, жуя насаженное на вертел мясо, которое, как клялся и божился продавец, было козлятиной. Торговец обменял эти яства и кружку пива на жилет Пола – цена, хотя и высокая, на данный момент не показалась ему чрезмерной. Пол осушил кружку за один присест. Маленькая радость именно сейчас была весьма кстати.

Мысли его бежали по кругу, и Пол никак не мог привести их хоть в какое-нибудь подобие порядка. Могло ли объяснение быть настолько простым, насколько казалось – Пэнки в своей изолированности придумали себе ребенка, чтобы заполнить этой сказкой годы бездетной жизни? Но что они имели в виду, когда сказали, что девочка была как раз того возраста, какого была бы Виола, если бы она не… Не что! Как можно потерять ребенка (предположительно он умер?) – ребенка, которого вы сами же и выдумали?

– Вы нездешний.

Пол подскочил. Смуглый мужчина с серьезным лицом стоял под аркой, венчавшей вход в лабиринт. У него были карие, широко расставленные глаза.

– Я… да. Как и многие из здесь присутствующих, по-моему. Это ведь единственный рынок на много-много миль.

– Да, такого больше нет. – Незнакомец коротко и небрежно улыбнулся. – Мне очень бы хотелось поговорить с вами, мистер…

– Джонсон. Но почему? И кто вы такой?

Смуглый ответил лишь на первый вопрос:

– Скажем так, у меня есть некоторая информация, которая могла бы стать вам полезной, сэр. Во всяком случае, для кого-то… в особых обстоятельствах.

Пульс Пола не мог вернуться в нормальное состояние с того самого момента, как незнакомец с ним заговорил, и его осторожно подобранные слова отнюдь не успокоили Пола.

– Тогда говорите.

– Не здесь, – серьезно проговорил незнакомец. – Но далеко мы не пойдем, – он повернулся и указал на лабиринт. – Сюда.

Нужно было принимать решение. Пол совершенно не доверял этому человеку, но, как уже заметил раньше, у него не возникло на него и внутренней реакции страха. Да и размеры незнакомца (ой был поменьше мистера Пэнки) не казались угрожающими.

– Очень хорошо. Но вы так и не назвали мне ваше имя.

– Верно, – согласился незнакомец, делая ему знаки из-за турникета. – Не назвал.

Словно желая развеять опасения Пола, незнакомец сохранял дистанцию по крайней мере в метр все время, пока вел его между живыми стенами лабиринта. Однако вместо того чтобы излагать откровения, он повел светскую болтовню, расспрашивая Пола о состоянии дел повсюду (мужчина не знал, или делал вид, что не знает, из какой части Англии прибыл Пол), а в ответ поведал ему о том, как восстанавливаются после нашествия окрестности Хэмптон-Корта.

– Человеческие существа всегда все отстраивают заново, – сказал незнакомец. – Это достойно восхищения, не правда ли?

– Пожалуй. – Пол остановился. – Послушайте, вы мне намерены сообщить что-либо действительно стоящее? Или вы меня сюда заманили, чтобы просто ограбить, или еще для чего-нибудь?

– Если бы я всего лишь грабил людей, то разве стал бы я им говорить про особые обстоятельства? – спросил незнакомец. – Потому что очень немногие способны понять эти слова так, как, полагаю, поняли вы.

Несмотря на пробежавший по спине предостерегающий холодок, Пол наконец-то понял, что за едва уловимый акцент был у незнакомца. Это индиец или пакистанец, хотя его английский был безукоризненным. Пол решил, что пришло время проявить нахальство.

– Положим, вы правы. И что?

Вместо того чтобы клюнуть на приманку, незнакомец повернулся и пошел дальше. Через секунду Пол поспешил догнать его.

– Теперь уже совсем недалеко, – сообщил незнакомец. – Там мы можем поговорить.

– Начинайте прямо сейчас.

Незнакомец улыбнулся:

– Хорошо. Для начала скажу, что ваши попутчики – не те, за кого себя выдают.

– В самом деле? А кто же они в таком случае? Сатанисты? Вампиры?

Смуглый мужчина поджал губы:

– В точности сказать не могу. Но знаю, что они – нечто другое, нежели весьма приятная, добродушная английская пара. – Он развел руками, когда они завернули за угол живой изгороди и оказались в центре лабиринта. – Вот мы и на месте.

– Какая нелепость! – Гнев Пола отчаянно боролся с нарастающим тошнотворным страхом. – Вы же мне ничего не сказали. Вы затащили меня сюда, а для чего?

– Боюсь, вот для чего. – Незнакомец бросился вперед и обхватил Пола вокруг талии, зажав ему руки. Пол сопротивлялся, но человек оказался удивительно сильным. Свет в центре лабиринта начал резко меняться, как будто солнце неожиданно изменило направление.

– Эй! – послышался пронзительный голос миссис Пэнки за несколько переходов от них. – Эй, мистер Джонсон! Вы там? Нашли середину лабиринта? Вы такой умный!

Пол даже не мог вдохнуть, чтобы позвать на помощь. Вокруг него усиливалось и расходилось желтое свечение, превращая скамейки, кусты и гравийную дорожку в маслянистую прозрачность. Узнав золотой свет, Пол удвоил усилия. На мгновение ему удалось высвободить руку и схватить незнакомца за густые черные волосы, но тот поставил Полу подножку, толкнул его, лишив равновесия, и отшвырнул назад сквозь свет в неожиданное ничто.