Текст книги "Мрачный Жнец"

Он стоял, размышляя, где он, почему он тут и что будет дальше, как вдруг ощутил острие ножа у своего хребта.

– Лады, папаша, – сказал ему чей-то голос сзади, – кошелёк или жизнь.

Губы Ветрома Сдумса сложились во мраке в зловещую ухмылку.

– Я тут не в игрушки играю, старик! – напомнил голос.

– Вы из Гильдии Воров? – уточнил Ветром, не оборачиваясь.

– Не, мы… типа, самозанятые. Ладно, покажи-ка, какого цвета твои денежки.

– А у меня их нету, – ответил Ветром и обернулся. Позади стояли два грабителя.

– Боги мне в ноги, глянь на его глаза, – сказал один из них.

Ветром поднял руки над головой.

– У-у-у-у-у, – провыл он.

Грабители отпрянули. К сожалению, позади них оказалась стена. Они прижались к ней спинами.

– У-у-у-У-У-У-у-у-у-би-ра-а-ай-те-есь-у-у-у-У-У-У, – продолжил Сдумс, не понимая, что их единственный путь к побегу лежит сквозь него. Глаза он закатил для пущей жути.

Обезумев от ужаса, незадачливые головорезы нырнули ему под руки, но на бегу один из них всадил Ветрому нож по рукоять в выпяченную грудь.

Тот опустил глаза.

– Эй! Это была моя лучшая мантия! – воскликнул он. – Я хотел в ней похорониться, а теперь только поглядите! Вы хоть представляете, как трудно штопать шёлк? А ну, вернитесь и поглядите, на самом видном месте…

Он прислушался. Ни звука, только вдалеке стук поспешно удаляющихся шагов.

Ветром Сдумс извлёк нож.

– Эдак и убить можно, – пробормотал он, отбрасывая оружие.

Спустившись в погреб, сержант Колон поднял один из предметов, валявшихся на полу огромными кучами.

– Их тут, похоже, тысячи, – сказал Достабль из-за его спины. – Я понятия не имею, кто их сюда засунул[5]5
  На Плоском мире совершаются, хоть и редко, антипреступления – в строгом соответствии с законом бытия, по которому у всего во вселенной должна быть противоположность. Конечно, просто дать кому-то что-то – это не антиограбление. Чтобы считаться антипреступлением, деяние должно быть сопряжено с оскорблением и/или унижением жертвы. Среди примеров – украшение дома со взломом, непристойное деловое предложение (например, от пенсионного фонда) и антишантаж (например, угроза раскрыть врагам добрые дела мафиози, вроде благотворительных пожертвований). По понятным причинам антипреступления не снискали популярности.


[Закрыть].

Сержант Колон всё вертел и вертел находку в руках.

– Никогда таких не видел, – сказал он и потряс эту штуку. Его лицо посветлело: – А красивенькие, правда?

– Дверь была заперта и всё такое, – продолжил Достабль. – И перед Гильдией Воров у меня долгов нет.

Колон снова потряс штучку.

– Миленько, – сказал он.

– Фред?

Заворожённый Колон наблюдал, как крохотные снежинки падают внутри стеклянного шарика.

– М-м-м?

– Что мне с ними делать?

– Чёрт разберёт. Полагаю, Достабль, они твои. Не пойму, правда, с чего бы кто-то решил от такой прелести избавиться.

Он повернулся к двери. Достабль заслонил ему путь.

– Тогда с тебя двенадцать пенсов, – ласково сказал он.

– Чего?

– За тот, что ты сунул в карман, Фред.

Колон выудил шарик из кармана.

– Да ладно! – возмутился он. – Ты ж их просто нашёл! Тебе они не стоили ни пенни!

– Да, но стоимость хранения… упаковки… обслуживания…

– Два пенса, – простонал Колон.

– Десять.

– Три.

– Семь, и учти, это я себя без ножа режу.

– Идёт, – неохотно согласился сержант. Он встряхнул шарик ещё раз. – Миленько, правда? – сказал он.

– Стоит каждого пенни, – признал Достабль и радостно потёр руки. – Разлетятся как горячие пирожки, – продолжил он, подобрал горсть шариков и сложил в ящик.

Когда они вышли, он запер дверь за собой.

В темноте что-то издало «плюх».

В Анк-Морпорке традиционно рады представителям любых рас, видов и цветов кожи, если у них есть лишние деньги и обратный билет.

Согласно знаменитому изданию Гильдии купцов «Бобро поржаловать в Анк-Морпорг, город тыщи сурпризов», «гастям обиспечен тёплый преём в бестчисленных гостинницах и ночлешках Древнево Города, где издовна удавлетворяют изыстканные вкусы гастей. Так шо, будь вы чел, троль, гном, гоблин али лепреконн, Аннк-Морпорг подымит за вас бокал и скажет: „Выпьем за твоё здаровье! И за твой счёт!“».

Ветром Сдумс не знал, куда нежить ходит развлекаться. Он только знал, зато наверняка, что, если они вообще где-нибудь развлекаются, в Анк-Морпорке такое место точно есть.

Он с трудом шагал глубже в Тени. Только шаг становился всё легче.

Более столетия Ветром Сдумс прожил в стенах Незримого университета. С точки зрения прожитых лет это долго. С точки зрения житейского опыта ему было лет тринадцать.

Он видел, слышал и чуял то, чего прежде и представить не мог.

Тени были старейшей частью города. Если сделать своего рода рельефную карту грехов, коварства и полной аморальности, примерно как изображают гравитационное поле вокруг чёрных дыр, то даже на фоне Анк-Морпорка Тени придётся рисовать как шахту. Говоря прямо, Тени очень напоминали вышеупомянутый астрономический феномен: обладали мощным притяжением, не выпускали никакой свет и поистине могли стать для вас воротами в иной мир. В загробный.

Тени были городом в городе.

Улицы кишели народом. Молчаливые фигуры шныряли тут и там по своим делишкам. Из ветхих подъездов доносилась странная музыка. А ещё острые и интересные запахи.

Сдумс шёл мимо гоблинских кулинарных лавок и гномьих баров, откуда доносились звуки песен и драк – гномы по традиции совмещали одно с другим. А вот и тролли, они шагали сквозь толпу как… как высокие люди среди низких. Впрочем, эти были не такие неуклюжие.

Ветром до сих пор видел троллей только в более респектабельных районах города[6]6
  То есть в любом районе, кроме Теней.


[Закрыть], где они ходили с особой осторожностью, чтобы случайно никого не пристукнуть и не съесть. А в тенях они широко шагали, ничего не боясь, и держали головы гордо, чуть ли не выше плеч. Ветром Сдумс брёл в толпе, бесцельно шарахаясь, словно шарик в пинболе. То волна дыма и шума из бара отбросит его обратно на улицу, то неприметная дверь посулит странные и запретные наслаждения и поманит его, как магнит. В жизни Ветрома Сдумса маловато случалось даже обычных и разрешённых наслаждений. Он не был толком уверен, что это вообще такое. У одной двери под розовым фонарём висели такие картинки, что он совсем озадачился, но воспылал удивительной жаждой познания.

Он вертелся туда и сюда в радостном потрясении. Что за место! И ведь каких-то десять минут ходьбы – или пятнадцать минут ковыляния – от Университета! А он даже не подозревал о нём! Что за народ! Что за шум! Что за жизнь!

Несколько прохожих разных форм и национальностей натолкнулись на него. Кто-то из них открыл было рот, но тут же захлопнул и поспешил прочь.

…Ну и глаза, думали они. Как буравчики!

А затем из тени раздался голос:

– Привет, здоровяк! Хочешь хорошо провести время?

– О, да! – воскликнул заворожённый Ветром Сдумс. – О, да! Да!

Он обернулся.

– Чёрт побери! – Раздался звук, будто кто-то убегал по переулку.

Ветром понурился.

Жизнь явно предназначалась только для живых. Похоже, вся эта затея с возвращением в тело оказалась ошибкой. Глупо было и думать иначе.

Он развернулся и пошёл обратно в Университет, даже не утруждая своё сердце биться.

Ветром проковылял по двору в Главный зал. Аркканцлер уже знал, что делать…

– Вот он!

– Попался!

– Держи!

Поток сознания Сдумса упёрся в плотину. Он огляделся и увидел пять раскрасневшихся, тревожных, а главное, знакомых лиц.

– Ой, привет, декан, – сказал он хмуро. – А это у нас кто, главный философ? Ой, и аркканцлер, какая…

– Хватай его за руку!

– В глаза не гляди!

– За другую руку держи!

– Это для твоего же блага, Сдумс!

– Он не Сдумс! Он тварь из мрака ночи!

– Уверяю вас…

– Ноги держите?

– Хватай за ногу!

– За другую тоже!

– Ну что, все всё схватили? – рявкнул аркканцлер.

Волшебники закивали.

Наверн Чудакулли покопался в бескрайних глубинах своей мантии.

– Итак, бес в человечьем обличье, – прорычал он, – что ты думаешь об этом? А-га!

Ветром прищурился, разглядывая вещицу, которой аркканцлер торжествующе тыкал ему в нос.

– Ну, я… эм-м… – промямлил он. – Скажу… эм-м… что… да… хм-м… да, запах весьма и весьма узнаваемый, правда… да, определённо. Allium sativium, он же чеснок обыкновенный. Я угадал?

Волшебники поглядели на него. Затем на белый зубчик. Затем снова на Ветрома.

– Я угадал, верно? – сказал он и попытался улыбнуться.

– Ну… – протянул аркканцлер. – Да. Да, ты угадал. – Чудакулли огляделся, думая, что добавить. – Молодец, – сказал он.

– Отличная загадка, – сказал Ветром. – Мне правда понравилось. – Он шагнул вперёд. Волшебники пытались удержать его – но с тем же успехом можно пытаться сдержать ледник.

– А теперь мне надо прилечь, – сказал он. – День был долгим.

Он проковылял вглубь здания, со скрипом прошёл по коридорам и добрался до своей комнаты. Кто-то уже, похоже, въехал в неё со своими вещами, но Сдумс решил эту проблему, просто схватив их в охапку и вышвырнув в коридор.

Затем он улёгся на кровать.

Спать… что ж, он устал. Неплохо для начала. Но чтобы спать, надо было перестать контролировать себя, а он ещё не был уверен, что всё в организме работает как надо.

По правде говоря, а нужно ли ему вообще спать? Он мёртв, в конце концов. А это всё равно, что спать, только поглубже. Говорят, смерть похожа на сон, вот только у тебя что-нибудь может сгнить и отвалиться, если не следить за телом.

Чем там полагается заниматься во сне? Видеть сны… во снах вроде бы упорядочиваются воспоминания? С чего начать?

Он уставился в потолок.

– Никогда не думал, что быть мёртвым так утомительно, – сказал он вслух.

Через некоторое время слабый, но назойливый скрип вынудил его обернуться.

Над камином висел узорный канделябр, прикованный к кольцу в стене. Сдумс так привык к этому предмету обстановки, что не разглядывал его уже пятьдесят лет.

А теперь он отвинчивался. Он медленно поворачивался вокруг своей оси, издавая скрип при каждом обороте. После полудюжины оборотов он вывалился и с лязгом упал на пол.

Необъяснимые феномены сами по себе не редкость в Плоском мире[7]7
  Например, в маленькой, удалённой от морей деревеньке Сосновые Комоды так часто случались дожди из рыбы, что тут расцвели промыслы копчения, потрошения и консервирования. А в горах Сиррита овец, оставленных ночью на пастбище, поутру обнаруживают стоящими в другую сторону, безо всякого видимого вмешательства человека.


[Закрыть]. Но как правило, в них чуть больше смысла или они поинтереснее.

Всё остальное как будто не двигалось. Ветром расслабился и вернулся к перебиранию воспоминаний. В них оказалось много такого, о чём он ранее абсолютно забыл.

Снаружи коротко пошептались, а затем дверь распахнулась…

– Хватай за ноги! За ноги хватай!

– Держите его руки!

Ветром попытался сесть.

– Ой, привет, народ, – сказал он. – В чём дело?

Аркканцлер встал в ногах его кровати, поковырялся в мешочке и достал крупный тяжёлый предмет. Поднял его на весу.

– А-га! – воскликнул он.

Ветром пригляделся.

– И что? – уточнил он.

– А-га… – повторил аркканцлер, уже не столь уверенно.

– Это… обоюдоострый топорик, символ культа Слепого Ио, – вспомнил Ветром.

Аркканцлер недоумённо поглядел на него.

– Ну да, – сказал он, – угадал. – Он бросил символ через плечо, чуть не отрубив при этом ухо декану, и снова порылся в мешке.

– А-га!

– Отличный образец Мистического Зуба Оффлера, бога-крокодила, – ответил Сдумс.

– А-га!

– А это… дайте погляжу поближе… точно, это пара священных Летящих Уток Ордпора Безвкусного. Слушайте, а это весело!

– А-га…

– А это… нет, не подсказывайте, не подсказывайте… священный лин-лон зловещего культа Сутти, угадал?

– А-га?

– Кажется, одна из трёхглавых рыб Очудноземского культа трёхглавых рыб.

– Мы выглядим как полные чудаки, – вздохнул аркканцлер и отбросил рыбу.

Волшебники поникли. Оказалось, что святыни не так уж надёжно защищали от нежити.

– Простите, если разочаровал, – сказал Ветром.

Декана вдруг осенило.

– Солнечный свет! – воскликнул он. – Это сработает!

– Хватай штору!

– Вторую тоже!

– Раз, два, три… давай!

Ветром Сдумс заморгал, когда комнату залило солнце.

Волшебники затаили дыхание.

– Извините, – сказал он. – Похоже, и это не сработало.

Они снова поникли.

– Ты совсем ничего не чувствуешь? – спросил Чудакулли.

– Не тянет, например, обратиться в прах и развеяться по ветру? – уточнил с надеждой главный философ.

– Ну, когда я долго загораю, у меня нос шелушится, – сказал Ветром. – Даже не знаю, считается это или нет. – Он попытался улыбнуться.

Волшебники переглянулись и пожали плечами.

– На выход, – скомандовал аркканцлер. Толпа поспешила наружу, Чудакулли за ней. В дверях он остановился и погрозил Ветрому пальцем.

– Подобное упрямство, Сдумс, тебе даром не пройдёт, – сказал он и захлопнул за собой дверь.

Через несколько мгновений четыре болта, на которых держалась ручка двери, очень медленно открутились. Затем они взлетели под потолок, покружили там по орбите какое-то время и упали.

Ветром поразмыслил об этом.

Воспоминаний у него было полным-полно. Сто тридцать лет одних воспоминаний. При жизни он не мог вспомнить даже сотую долю из них, но теперь, после смерти, его стройную, сияющую нить мыслей ничто больше не захламляло, и он обнаружил, что всё это ещё при нём. Всё, что он когда-либо читал, видел, слышал. Всё было тут, разложено по полочкам. Ничто не забыто. Всё на местах.

Три необъяснимых феномена за сутки. Четыре, если считать его собственную не-жизнь. Вот это поистине необъяснимо.

Это требовало объяснения.

Но это больше не его проблема. Всё на свете больше не его проблема.

Волшебники сгрудились за дверью спальни Сдумса.

– Всё принесли? – спросил Чудакулли.

– Почему обслуга не может этим заняться? – проворчал главный философ. – Это недостойно нас.

– Потому что я желаю, чтобы всё было сделано с достоинством, – огрызнулся аркканцлер. – Если надо похоронить волшебника на перекрёстке дорог, вбив ему в грудь кол, пусть его хоронят волшебники. В конце концов, мы его друзья.

– Кстати, это что за штука? – спросил декан, изучая прибор в своих руках.

– Это называется «лопата», – пояснил главный философ. – Я такие видел у садовников. Острым концом тыкаешь в землю, а дальше дело техники.

Чудакулли, прищурившись, глянул в замочную скважину.

– Опять лежит, – сказал он. Затем встал, стряхнул пыль с колен и взялся за ручку. – Ладно. По моему сигналу. Раз… два…

Садовник Модо катил полную тачку срезанных веток к костру позади здания Факультета Высокоэнергетической магии. Мимо него прошло полдюжины волшебников – по меркам волшебников, практически пробежало. На руках они несли Ветрома Сдумса.

Модо услышал, как тот спрашивает:

– Минуточку, аркканцлер, а это точно сработает?..

– Всё это ради твоего же блага, – ответил Чудакулли.

– Конечно, но…

– Скоро ты снова станешь прежним, – добавил казначей.

– Нет, не станет, – шикнул декан. – В том-то и суть!

– Скоро ты перестанешь быть прежним, в этом и суть, – промямлил казначей, и они завернули за угол.

Модо снова взялся за ручки тачки и задумчиво покатил её в ту уединённую часть сада, где обычно жёг костёр, сваливал компост и сухие листья и сидел в сарае во время дождя.

Когда-то он был младшим садовником при дворце, но тут работа оказалась намного интересней. Позволяла повидать жизнь.

Общество Анк-Морпорка живёт улицами. На них всегда что-нибудь интересное да происходит. Вот сейчас, например, возница двуколки, везущей фрукты, поднял декана на три вершка в воздух за шиворот мантии и угрожал пробить декановым лицом его же спину.

– У меня персики, ясно? – вопил он. – А знаешь, что бывает с персиками, если они залежатся? Они мнутся. Щас и вам тут чё-нибудь помнём!

– Я, знаете ли, волшебник, – произнёс декан, болтая остроконечными туфлями. – И если бы правила не запрещали мне использовать магию иначе как для защиты, вас ждали бы серьёзные неприятности.

– Да что вы там вообще делаете? – спросил возница, опуская декана так, чтобы тот мог украдкой глянуть через плечо.

– И верно, – добавил бригадир, пытавшийся управлять лошадьми, запряжёнными в фургон с брёвнами, – что там творится? Тут люди работают, вообще-то, время – деньги!

– Эй, впереди, проезжай уже!

– Я пытаюсь! – Лесовоз обернулся на козлах и обратился к выстроившейся за ним очереди телег: – Я-то тут при чём? Тут кучка волшебников роет посреди чёртовой улицы!

Над краем ямы выросло чумазое лицо аркканцлера.

– Небеса тебе на голову, декан, – воскликнул он, – я же велел со всем разобраться!

– Да я как раз попросил этого джентльмена развернуться и езжать другой дорогой, – ответил полупридушенный декан.

Развозчик фруктов повернул его, чтобы показать, сколько народу запрудило улицу:

– Когда-нибудь пробовал развернуть одновременно шестьдесят телег? – вопросил он. – Это непросто. Особенно когда никто не может тронуться с места, потому что из-за вас, ребята, телеги встали по всему кварталу. Никто не может никуда тронуться, потому что все друг у друга на пути, ясно?

Декан попытался кивнуть. Он и сам засомневался, мудро ли было рыть яму на перекрёстке Улицы Малых Богов и Широкой, двух самых людных дорог Анк-Морпорка. На тот момент это казалось логичным. Даже самая упорная нежить будет надёжно похоронена, если над ней такое движение. Единственная проблема была в том, что никто всерьёз не подумал, как трудно будет рыть посреди двух центральных улиц в час пик.

– Ладно, ладно, что тут у вас творится?

Толпа зевак расступилась, пропуская грузную фигуру сержанта Колона из Стражи. Он неудержимо шагал сквозь толпу, прокладывая себе путь животом. При виде волшебников, стоящих по пояс в яме посреди дороги, его багровое лицо просияло.

– Так, что это у нас? – спросил он. – Банда международных похитителей перекрёстков?

Он был в восторге. Наконец-то сработала его долгосрочная методика охраны закона!

Аркканцлер швырнул полную лопату анк-морпоркского щебня ему на ботинки.

– Не валяйте дурака, – огрызнулся он. – Это жизненно важно.

– О да. Так все вы говорите. – Сержант Колон был не из тех, кого легко свернуть с проторённой дорожки, по которой он уже мысленно разогнался. – Держу пари, в сотнях деревенек в поганых странах вроде Клатча хорошенько платят за престижный перекрёсток вроде этого, а?

Чудакулли поднял на него глаза, разинув рот.

– Вы что такое несёте, офицер? – сказал он и недовольно ткнул пальцем в свою остроконечную шляпу. – Не слышите меня, что ли? Мы волшебники. Тут ведутся волшебные работы. Так что не могли бы вы просто направить телеги в объезд, пока уважаемые люди…

– …Эти персики мнутся буквально на глазах, – раздался голос позади сержанта Колона.

– Эти придурки уже полчаса нас тут задерживают, – добавил погонщик скота, который уже давно упустил свой скот, и тот разбрёлся по окрестным улицам. – Их надо арестовать!

До сержанта вдруг дошло, что он невольно стал главным героем драмы, в которой участвуют сотни людей, причём часть из них волшебники и все из них в ярости.

– А что вы такое делаете? – вяло спросил он.

– Хороним нашего коллегу. На что ещё это похоже? – ответил Чудакулли.

Взгляд Колона остановился на открытом гробе, лежащем с края дороги. Ветром Сдумс помахал ему изнутри.

– Но… он же не мёртвый… разве нет? – Сержант наморщил лоб, пытаясь осознать ситуацию.

– Внешность обманчива, – сказал аркканцлер.

– Он мне только что помахал! – простонал сержант.

– И что?

– Это ненормально для…

– Всё в порядке, сержант, – сказал Ветром.

Сержант Колон подобрался ближе к гробу.

– А это не вы прошлой ночью в реку бросились? – прошептал он одними губами.

– Да-да. Вы мне очень помогли, – ответил Ветром.

– А потом вы, как бы сказать, из неё выбросились, – заключил сержант.

– Боюсь, что так.

– Но вы там целую вечность просидели!

– Ну, честно говоря, там очень темно. Долго не мог найти ступени.

Сержант Колон силился найти во всём этом логику.

– Что ж, полагаю, вы должны быть мертвы, – сказал он. – Невозможно так долго пробыть под водой и не умереть.

– Вот видите! – поддержал его Сдумс.

– Так почему вы всё ещё машете и разговариваете? – спросил Колон.

Из ямы высунул голову главный философ.

– Известны случаи, когда мёртвое тело двигалось и издавало звуки после смерти, сержант, – пояснил он. – Всё дело в непроизвольных мышечных спазмах.

– Главный философ совершенно прав, – согласился Ветром Сдумс. – Я тоже об этом читал.

– Ага. – Сержант Колон огляделся. – Ладно, – неуверенно сказал он. – Ну… полагаю, это логично…

– Ладно, мы закончили, – сказал аркканцлер, выбираясь из ямы. – Достаточно глубоко. Давай, Сдумс, тебе вниз.

– Знаете, я правда очень тронут, – сказал Ветром, снова ложась в гробу. Гроб был весьма хороший, из погребальной конторы на улице Вязов. Аркканцлер позволил Сдумсу выбирать самому.

Чудакулли поднял кувалду.

Ветром снова сел.

– Все так стараются ради меня…

– Да, да, ладно. – Чудакулли огляделся. – Так, у кого кол?

Все поглядели на казначея.

Казначей выглядел несчастным. Он пошарил в сумке.

– Я не смог его достать, – промямлил он.

Аркканцлер закрыл лицо рукой.

– Ладно, – тихонько сказал он. – Знаешь, а я не удивлён. Вообще не удивлён. Что же ты достал? Бараньи лопатки? Кусочек бекона?

– Сельдерей, – прошептал казначей.

– Это у него из-за нервов, – поспешно вставил декан.

– Сельдерей, – произнёс аркканцлер, и его самообладанием сейчас можно было гнуть подковы. – Ладно.

Казначей протянул ему увядший зелёный пучок. Чудакулли взял его.

– Итак, Сдумс, – сказал он. – Прошу представить, что то, что у меня в руке…

– Ничего-ничего, я понимаю, – ответил Ветром.

– Хотя, по правде, не представляю, как вбить…

– Всё в порядке, я не против.

– Правда?

– Принцип тот же, – сказал Ветром. – Если просто передашь мне сельдерей, но мысленно забьёшь кол, этого должно хватить.

– Так благородно с твоей стороны, – сказал Чудакулли. – Какой величественный момент!

– Momento mori, – съязвил главный философ.

Чудакулли смерил его взглядом, а затем торжественно ткнул сельдереем в Ветрома Сдумса.

– Прими же его! – сказал он.

– Спасибо, – ответил Ветром.

– А теперь давайте закроем гроб и пойдём обедать, – сказал Чудакулли. – Не волнуйся, Сдумс. Обязательно сработает. Сегодня – последний день твоей оставшейся жизни.

Ветром лежал в темноте, слушая удары молотка.

Затем раздался глухой удар, и кто-то сдавленно обругал декана, что тот не удержал свой конец. Затем начала шлёпать земля на крышку, всё слабее и дальше.

Наконец отдалённый рокот возвестил, что движение в городе возобновилось. До Сдумса доносились приглушённые голоса.

Он постучал по крышке гроба.

– Эй, наверху! Нельзя ли потише? – ворчливо крикнул он. – Тут кое-кто умереть пытается!

Он услышал, что голоса смолкли. Затем донеслись убегающие шаги.

Ветром полежал так какое-то время. Он не знал, как долго.

Он попробовал отключить все функции организма, но так лишь стало неудобно. Ах, ну почему так трудно умереть? Другим это давалось легко даже без тренировки.

А ещё нога зачесалась.

Он попытался дотянуться и почесать, и его рука наткнулась на что-то маленькое, необычной формы. Ему удалось сжать это в пальцах.

Наощупь как будто связка спичек.

В гробу? Что, кто-то решил, что он тут сигару со скуки раскурит?

После долгих усилий ему удалось снять один башмак другим и подтянуть его поближе, чтобы схватить. Так у него появилась неровная поверхность, чтобы чиркнуть спичку…

Сернистый свет наполнил его тесный продолговатый мирок.

Оказалось, изнутри к крышке пришпилен кусочек картона.

Он прочитал его.

Он перечитал его.

Спичка погасла.

Он зажёг ещё одну, просто чтобы убедиться, что эта надпись действительно существует.

Надпись оставалась странной, даже если перечитать в третий раз.

Умерли? Унываете?

Хотите всё начать сначала?

Так почему бы вам не явиться в

КЛУБ «НОВОЕ НАЧАЛО»?

По четвергам, в 12 ночи, ул. Вязов, д. 668

ЗДЕСЬ ВСЯКОМУ ТРУПУ РАДЫ!

Вторая спичка погасла – выгорели остатки кислорода.

Ветром полежал в темноте, размышляя, что делать дальше, и пожёвывая сельдерей.

Кто бы мог подумать?

На покойного Ветрома Сдумса вдруг снизошло, что не бывает чужих проблем, и когда кажется, что мир выкинул тебя на обочину, он оказывается полон странностей. Он по опыту знал уже, что живые не замечают и половины реально происходящего, потому что слишком заняты житьём. «Зрителю лучше видно игру», – сказал он себе.

Именно живые не обращали внимания на всё странное и чудесное, потому что жизнь полна скучного и обычного. Но она была странной. В ней были такие чудеса, как самооткручивающиеся болты и записки мертвецам.

Он решил выяснить, что же происходит. А потом… раз Смерть не приходит к нему, он сам пойдёт к Смерти. У меня есть права, в конце концов, подумал он. О да. Он устроит величайшую охоту за головами в истории.

Ветром ухмыльнулся во мраке.

Пропал: Смерть. Нашедшему…

Сегодня был первый день оставшейся жизни.

И весь Анк-Морпорк лежал у его ног. Ну, фигурально выражаясь.

Есть один путь – наверх.

Он приподнялся, нащупал в темноте записку, оторвал её и сунул в зубы.

Затем Ветром Сдумс упёрся ногами в один конец ящика, руками в другой и поднажал.

Влажный суглинок Анк-Морпорка слегка поддался.

Ветром собрался было перевести дух, но вспомнил, что смысла в этом нет. Он надавил снова. Гроб раскололся.

Ветром подтянул доску поближе и порвал сосновую древесину как бумагу. У него получился обломок, совершенно бесполезный для любого, не обладающего силой зомби.

Он перевернулся на живот, начал сгребать землю вокруг импровизированным совком и утаптывать ногами. Ветром Сдумс копал навстречу новому началу.

Представьте такой пейзаж: равнина с плавными изгибами.

В краях октариновой травы под сенью Овцепикских гор – конец лета. Преобладающие цвета – бурый и золотой. Равнину заливает жара. Кузнечики стрекочут, будто шкворчат на сковородке. Даже воздух слишком горяч, чтобы двигаться. Сейчас самое жаркое лето на памяти старожилов – а в этих краях это очень-очень долго.

Представьте фигуру верхом на коне, который медленно бредёт, утопая в пыли на дюйм, по дороге меж пшеничными полями, уже сулящими богатый урожай.

Представьте забор из рассохшихся досок. К нему прикреплено объявление. Буквы выцвели под солнцем, но разобрать их ещё можно.

Представьте, как на бумажку падает тень. Вы почти слышите, как кто-то читает эти два слова.

От дороги ответвляется тропинка, ведущая к горстке выцветших строений.

Представьте шаркающие шаги.

Представьте, как открывается дверь.

Представьте тёмную прохладную комнату, которую видно за дверью. Не похоже, что тут подолгу живут. Это помещение для людей, которые проводят жизнь под открытым небом, а сюда заходят, только когда стемнеет. Тут хранится упряжь и спят собаки, сюда вешают сушиться бурдюки. У двери стоит бочка пива. Пол покрыт плиткой, а под стропилами висят крюки для свиных туш. Вот потёртый стол, за которым уместилось бы тридцать голодных мужиков.

Но мужиков нет. И собак нет. И пива. И свинины.

В дверь постучали. Сперва была тишина, затем шарк-шарк тапочек по плитке. Наконец худощавая старушка с лицом, цветом и текстурой похожим на грецкий орех, выглянула за дверь.

– Чего? – спросила она.

– В ОБЪЯВЛЕНИИ НАПИСАНО: «НУЖЕН ПОМОЩНИК».

– Правда, что ли? Оно там с прошлой зимы висит!

– ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ. ПОМОЩНИК УЖЕ НЕ НУЖЕН?

Морщинистое лицо задумчиво оглядело его.

– Могу платить шесть пенсов в неделю, не больше, – сказала она.

Долговязая фигура, заслонявшая солнце, как будто призадумалась.

– ДА, – ответил он наконец.

– Даже не знаю, чем тебя занять для начала. У нас тут нормального работника не было последние года три. Нанимала только ленивых лоботрясов из деревни, когда приходилось.

– ДА?

– Ты не такой ведь?

– У МЕНЯ ЕСТЬ ЛОШАДЬ.

Старушка поглядела за спину незнакомцу. Во дворе стояла самая дорогая лошадь, какую она только видела. Она прищурилась.

– И это твоя лошадь, что ли?

– ДА.

– С серебряной уздечкой и всем таким?

– ДА.

– И ты готов работать за шесть пенсов в неделю?

– ДА.

Старушка пожевала губы. Она поглядела на незнакомца, потом на лошадь, потом на свою ветхую, запущенную ферму. Похоже, она что-то решила – вероятно, что тому, у кого лошадей нет, нечего бояться конокрада.

– Тебе придётся спать в хлеву, понял? – сказала она.

– СПАТЬ? ДА. КОНЕЧНО. ДА, МНЕ ПРИДЁТСЯ СПАТЬ.

– В доме места всё равно нет. Да и неправильно это.

– ХЛЕВ МЕНЯ ВПОЛНЕ УСТРОИТ, УВЕРЯЮ ВАС.

– Но можешь приходить в дом обедать.

– СПАСИБО.

– Меня зовут госпожа Флитворт.

– ДА.

Она чего-то ждала.

– Может, ты тоже представишься? – напомнила она.

– ДА. ВЕРНО.

Она всё ещё ждала.

– Итак?

– ИЗВИНИТЕ?

– Как зовут-то тебя?

Незнакомец уставился на неё, а затем поспешно начал шарить глазами вокруг.

– Ну, давай-ка, – сказала госпожа Флитворт. – Я не найму работника без имени. Господин…

Фигура подняла глаза.

– ГОСПОДИН НЕБО?

– Да ладно? Не бывает такой фамилии!

– ГОСПОДИН… ДВЕРЬ?

Она кивнула.

– Вот это можно. Пущай будет Дверь. Знавала я когда-то парня, которого звали Д’Вер, почему бы нет. Так, фамилия Дверь, а имя какое? Только не говори, что у тебя и его нет. Билл, Том, Брюс, как там тебя?

– ДА.

– Что «да»?

– ОДНО ИЗ ЭТИХ.

– Какое?

– НУ… ПЕРВОЕ?

– Билл, значит?

– ДА?

Госпожа Флитворт закатила глаза.

– Ладно, Билл Небо…

– ДВЕРЬ.

– Ой, да, извини. Ладно, Билл Дверь…

– ЗОВИТЕ МЕНЯ ПРОСТО БИЛЛ.

– А ты зови меня просто госпожа Флитворт. Думаю, ты не откажешься от ужина?

– УЖИН? АХ, ДА. ВЕЧЕРНИЙ ПРИЁМ ПИЩИ. ДА.

– Ты очень исхудалым выглядишь, по правде. Кожа да кости. – Прищурившись, она оглядела его фигуру. Почему-то ей было трудно понять, как именно выглядит Билл Дверь, и запомнить, как звучит его голос. То есть он ведь явно стоял здесь и явно говорил – она же это помнила!

– В этих краях многие носят не те имена, с которыми родились, – сказала она. – Я всегда говорю: не выспрашивай у людей лишнего, ничего из этого хорошего не выйдет. Ты работать-то готов, Билл Дверь? Я пока собираю сено с горных лугов, а к жатве работёнки только прибавится. Косой орудовать умеешь?

Билл Дверь как будто задумался над этим вопросом. Потом ответил:

– ПОЛАГАЮ, НА ЭТО С УВЕРЕННОСТЬЮ МОГУ ОТВЕТИТЬ «ДА», ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ.

Себя-Без-Ножа-Режу Достабль тоже считал, что у людей не надо выспрашивать лишнего, особенно если под людьми понимать его, а вопросы – из разряда «А эти товары точно ваши?». Но на сей раз никто не явился к нему возмущаться, что он продаёт чужие вещи, а раз так, его всё устраивало. Этим утром он продал более тысячи стеклянных шариков, и пришлось даже нанять тролля, чтобы тот сдерживал напор новых, продолжавших загадочно появляться в подвале.

Людям шарики нравились.

Принцип их работы был до смешного прост и понятен даже среднему жителю Анк-Морпорка после пары неудачных попыток.

Если потрясти шарик, облако белых снежинок вздымалось в жидкости внутри шара и плавно оседало на модельке какой-нибудь достопримечательности Анк-Морпорка. В одних шариках был Университет, в других – Башня Искусств, в третьих – Бронзовый мост, в четвёртых – дворец патриция. Всё это было выполнено в мельчайших деталях.

Но вот наконец они кончились. Что ж, подумал Достабль, жаль. Впрочем, поскольку шарики юридически ему не принадлежали, а только по справедливости – жаловаться ему было не на что. То есть он, конечно, мог жаловаться, но только вполголоса и не на кого-то конкретного. Если подумать, возможно, это и к лучшему. Тащи побольше, продавай задёшево – таков его девиз. Сбывай товар с рук – и потом этими руками сможешь разводить с невинным видом: «Кто, я?»

Но они и правда были красивенькие. Кроме подписи, как ни странно. Она была накорябана неграмотной рукой, будто автор никогда прежде букв не видел и пытался их скопировать. На донышке каждого шарика, под изысканным зданием, укрытым снежинками, красовались слова: