Текст книги "Король и Королева Мечей"

ГЛАВА 38
ГОЛОС ИЗ ТУМАНА

– Это здесь?

– Здесь.

– Такой туман! Ничего не видно!

– Думаю, к рассвету туман рассеется.

– А если нет?

Пеллем хохотнул.

– Откладывать сроки дуэли – это по части защищающегося, Нова. Как и все прочее, если на то пошло, если человек согласился на поединок. Если ты откажешься от дуэли, Бергроув может выследить тебя и убить на улице. Сделаешь что-то не так – и придется играть по его правилам. Однако туман нам, может быть, и на руку. Чем меньше людей узнает о поединке, тем лучше!

Джем вглядывался в клубящуюся пелену. Одевшись в строгие костюмы, которые принято было носить в пост, друзья выехали из дому рано, чтобы осмотреть место поединка. Эта полоска земли к западу от Нового Города была единственным, что осталось от Оллонских полей. За высокой чугунной решеткой с острыми кольями располагались Оллонские увеселительные сады. Джем еле сумел различить в тумане контуры гигантского чертова колеса, которое выглядело довольно-таки устрашающе в предутреннем сумраке. К востоку, невидимые за туманом, лежали аккуратные дорожки и сады купеческих кварталов – Оллон-Квинталя, Элабеты, парка Эджрика.

Да, пожалуй, и вправду было неплохо, что упал туман. В погожий день это место было бы прикрыто от посторонних глаз только полоской облетевших лиственниц.

Пеллем стегнул лошадей, и карета тронулась вдоль деревьев. Джем отчаянно всматривался вдаль, но видел только хлюпающую под колесами грязь. Где-то посередине этой ничейной полоски земли, как объяснил Пеллем, должен был находиться Пень Марми, некогда бывший Деревом Марми. Возле этого дерева Марми Гева-Харион в свое время, то есть во времена правления королевы-регентши, дрался с сэром Рентби Дравилем, знаменитым светским фатом, и победил его. Возле этого пня теперь дрались на дуэлях.

Джем с любопытством рассматривал пень.

– Марми потом умер от ран, – сообщил Пелл. – Внутреннее кровотечение. Просто жуть. Нет, Нова, – покачал головой спутник Джема, – ты просто не представляешь, как ты вляпался.

– Неужели так обязательно все время твердить одно и то же? – буркнул Джем. Он замерз, и у него обострилось желание обороняться. – Ведь ты мне уже вполне доступно объяснил, что до того, чтобы драться с Бергроувом, не унизился бы ни один уважающий себя мужчина, так что для меня одно это само по себе уже плохо. Кроме того, мне предстоит драться в пору поста, когда любого, уличенного в драке на дуэли, могут засадить в темницу, выпороть, а потом пытать на дыбе и четвертовать.

Пелл рассмеялся:

– Ну, это вряд ли. Но, Нова, понимаешь ли ты, что случится, если вас застигнет стража? Тебя, как дуэлянта, может ждать что угодно. Тебя осудят.

– Но за что?

– За все на свете! О, безусловно, как родственника лорда Эмпстера тебя из осторожности отпустят, в этом можешь не сомневаться, но скандал, какой будет скандал, Нова! Неужели тебе хотелось бы уподобиться Бергроуву и навсегда остаться изгнанным из приличного общества?

– Он часто бывает у Чоки.

– Будет тебе, Нова. А вот у леди Чем ты его вряд ли встретишь, верно? Честное слово, надо бы заглянуть тебе под парик. Порой мне кажется, что у тебя на затылке дырка и через нее вытекают все знания, которые я в тебя вложил.

Джем поморщился.

– Послушай, Пелл, умолкни хоть ненадолго, ладно?

Джем соскочил с подножки и смущенно отошел подальше от кареты, чтобы помочиться.

– Привет, Нова, – послышался вдруг голос из тумана. Джем резко обернулся и принялся застегиваться. Из тумана проступила стройная фигура в лиловом плаще.

– Радж? Что ты тут делаешь?

– То же самое, что и ты. Хотел осмотреть место поединка.

– Радж, иди домой! Я думал, ты вернулся в гостиницу. Разве ты не знаешь, что могут сделать с ваганом, если решат, что ты в чем-то замешан?

– Но тебя могут убить.

Раджал вдруг стал младше и неувереннее.

– Радж, это же Бергроув! – мягко проговорил Джем. – Просто чудо будет, если этот пьяница сумеет прямо шпагу держать!

– Он зол, он глуп, он ведет нечестную игру. Твой дружок-аристократ говорит о кодексе чести. Но и у детей Короса есть свой собственный кодекс.

– Нова! – окликнул Джема Пелл. – Нова!

Джем не стал откликаться.

– Что за кодекс?

– Прошлой ночью я струсил. Ты защитил меня. Теперь я обязан защитить тебя. Я буду драться вместо тебя.

– Радж, ты с ума сошел!

– Вовсе нет, – спокойно ответил Радж. Гордая решимость была в его сверкающем взоре. – Джем, ты слишком важная фигура. Если ты погибнешь, что же тогда будет?

Джем не сразу понял смысл сказанного другом. Он шагнул к Раджу, схватил его за руки.

– Радж, как ты меня назвал – только что?

– Джем. Джемэни. Ведь тебя так зовут, верно? И настанет день, когда тебя назовут Джемэни Первым.

– Ты все время знал это? Но я думал...

– Нова! – опять позвал Джема Пелл. – Ты что там, окоченел, что ли?

Джем снова не отозвался. Раджал торопливо зашептал:

– Я не знал, я долго ничего не знал. Это случилось после того, как мы разбежались с тобой тогда, в самый последний день. Меня как будто озарило... словно я услышал и увидел, как затрепетали радужные перышки. Честно говоря, я предпочитаю думать, что это был прощальный подарок.

– От Милы?

– А я еще думал, что она меня не любит. Какой же я был дурак! Но теперь с этим покончено. И поэтому я знаю, что должен драться вместо тебя, Джем.

– Нет! – воскликнул Джем, охваченный волнением и тревогой. – Радж, мне все равно, кто я такой, но драться вместо меня ты не будешь! Как может ваган победить в поединке?

Раджал оскорбился и отбросил руки Джема.

– Ты что же, думаешь, что я не умею владеть шпагой? Когда мы с тобой дрались на деревянных мечах, я всегда тебя побеждал, а в «Масках» я многому научился, Джем!

– Радж, это не имеет значения! Говорю тебе: ты не сумеешь победить! Он убьет тебя. А если ты убьешь его, тебе тоже конец. Бергроув – эджландец. Ему простят убийство. Он уже убивал не раз, убьет и теперь. – Джем разволновался и, снова сжав руку друга, оттянул край его перчатки. – Посмотри на свою кожу, Радж! Пойми ты, наконец, ты – ваган!

– Я это знаю, Джем!

– Знаешь? Тогда ты должен понимать, что с тобой станет, если ты убьешь эджландца. Твоего отца повесили за меньшее преступление. Радж, ты – мой друг. Ты, наверное, мой самый лучший друг. Но если ты не откажешься от своей безумной затеи, ты перестанешь быть моим другом.

– Джем, прошу тебя!

– Пообещай мне, Радж. Просто пообещай.

Раджал прикусил губу и неохотно кивнул.

– Нова! – Утратив терпение, к друзьям подошел Пелл. – Ты что же, собрался все утро потратить на разговоры с этим ваганом? Неужели мало того, что вышло из-за вашей вчерашней встречи?

– Мы не просто болтали.

– Знаешь, это мне судить. Вернее, судить об этом будет свет. И честно говоря, Нова, твоя карьера в обществе может оборваться, не начавшись. Надеюсь, ты не слишком серьезно рассматривал перспективы своих отношений с мисс Венс? Думаю, она не станет знаться с тем, кто на короткой ноге с ваганами. А теперь пошли. Скоро утренняя служба.

Говоря, Пелл старался не смотреть в лицо Раджала. Он даже не постарался говорить потише. Джема это жутко возмутило, но по пути к карете он сумел выдавить единственное:

– Пелл, ты ничего не понимаешь.

Карета тронулась с места. Ехали молча.

А Раджал опустился на Пень Марми и заплакал.

ГЛАВА 39
ФАРФОРОВЫЕ ЗУБЫ

– Темницы? Не может быть!

Капеллан пояснил:

– Любезная госпожа, в Агондоне некоторые рассматривают посещение темниц примерно так, как мы с вами отнеслись бы к посещению театра. Верно, лорд Маргрейв?

Лорд Маргрейв ловко и изящно извлек застрявший между фарфоровыми зубами кусочек хрящика, попавшийся в беконе. Проделано это было настолько мастерски, что Умбекка пришла в восторг. Да, он был холоден, этот аристократ, но не бушевали ли в его душе потаенные пожары? Умбекка скривила губы, изобразив то, что она почитала «загадочной улыбкой».

– Театр! – горько вздохнула она. – Увы, в нашей глухой провинции нет таких развлечений. Что вы только о нас подумаете, лорд Маргрейв?

– Госпожа, я не отношусь к числу завзятых театралов.

– Ах...

– Проповедник Фиваль, насколько я понимаю, во времена вашей жизни в Агондоне вы были более ознакомлены с подобными развлечениями?

– О, не так уж хорошо, уверяю вас, милорд! Однако лицу духовного звания порой приходится изучать жизнь во всех ее проявлениях. А когда он служит в столице, разве истина не вдвойне верна?

– Темницы? – послышался вдруг еще один голос.

Лорд Маргрейв обернулся и был уже готов объяснить свой интерес к ирионским темницам. Со времени приезда в провинцию он успел уже многое повидать: деревенскую лужайку, обнесенную забором с острыми кольями, по-новому, в варбийском стиле разбитый сад возле Дома Проповедника, прекрасный новый храм, встающий на руинах старого.

В замке ему показали новые башни, продемонстрировали отряды синих ирионцев в новеньких форменных мундирах, мальчишеский оркестр, исполнивший Гимн Флагу. Однако для составления отчета об инспекционной поездке он обязан был ознакомиться и с менее приятными моментами жизни ирионцев. Ему хотелось удостовериться в справедливости донесений относительно заведения под названием «Ленивый тигр». Он интересовался тем, почему ему не показывают детей Короса. Кроме того, ему не давал покоя вопрос, сколько несчастных может томиться в подземельях замка.

Лорд Маргрейв был аристократом старой закалки и стремился к правдивости.

Но прежде чем он успел открыть рот, та, что задала вопрос, сама стала на него отвечать:

– Темница – это помещение под землей. Под землей может таиться много тайн. Прекрасных тайн. Ужасных тайн.

– Не обращайте на девушку внимания, лорд Маргрейв, – вмешалась Умбекка. – Катаэйн, ты лучше завтракай и не отвлекай лорда Маргрейва. Вдова Воксвелл, подложите Катаэйн буженины. – Умбекка добавила, понизив голос: – Видите, милорд, как милосерден мой супруг. Он готов приютить всех несчастных и обездоленных.

– Это довольно необычно. – Старик аристократ устремил заинтересованный взгляд в дальний конец стола и задержал его на темноволосой стройной девушке, наряженной в платье из накрахмаленного белого атласа. Волосы ее были зачесаны назад, и оттого лицо имело испуганное выражение. Казалось, девушка когда-то что-то знала, какую-то тайну, но забыла ее. Лорд Маргрейв знал о том, что в прошлом сезоне эта девушка побывала в Варби, но, глядя на нее теперь, он с трудом представлял ее в роли молодой светской дамы. Госпожа Вильдроп постоянно говорила о том, что девушка нездорова.

Напротив мисс Катаэйн сидела полная ее противоположность – худая седая старушонка в строгом черном платье. Лорда Маргрейва она пугала. Говорила вдова Воксвелл мало, и если в ее замедленных движениях была какая-то особенность, то заключалась эта особенность в том, что она старалась спрятать руки – на животе, за спиной, под столом. Всеми силами она старалась не показать, что она однорукая.

Увечье старухи стало еще более заметным, когда она принялась подкладывать в тарелку девушки совершенно ненужные той куски мяса. Умбекка несколько мгновений следила за корявыми движениями вдовы и, наконец, с сострадательной улыбкой махнула рукой, повелевая вдове сесть, и позвонила в маленькой колокольчик.

– Госпожа?

Умбекка сделала глубокий вдох, готовясь обрушить на горничную поток поручений, но вид служанки вызвал у нее полнейшее недоумение.

– Нирри, что это ты вытворяешь?

Ответ был очевиден. Когда Нирри появлялась на людях в последний раз, она прихрамывала. И вот теперь появилась на костылях, которые явно разыскала где-то в пыльном углу.

– О госпожа, у меня так лодыжка распухла, и не рассказать! Нирри медленно пошла по комнате, громко стуча костылями.

О да, это был не самый приятный звук, и все же лорд Маргрейв сумел отвлечься и обратить внимание на то, что цвет лица госпожи Вильдроп вдруг стал землисто-серым, а в глазах мисс Катаэйн отразилось какое-то яркое воспоминание.

Эта девушка интриговала лорда Маргрейва.

– Так вы говорите, что она была дикаркой, жила в лесу и не понимала человеческой речи? – прошептал лорд, повернув голову к Умбекке. – А теперь она выглядит... просто-таки аристократично!

Капеллан тактично засмеялся.

– Эта девушка – произведение искусства госпожи Квик. Вы весьма прозорливы, лорд Маргрейв.

– Я вовсе не намеревался демонстрировать какую-либо прозорливость!

– О, но разве истинному дворянину не удается порой сделать более того, чем он намеревался сделать? – Умбекка вся подобралась, краешки ее губ снова скривились. – Однако, лорд Маргрейв, прозорливость ваша действительно достойна похвалы в отличие от вашего аппетита. Разве вы можете сказать, что хорошо позавтракали? Ведь завтрак так важен для того, чтобы запастись необходимой для ваших трудов энергией!

– Госпожа, ваша щедрость безгранична. Позвольте в таком случае предложить и вам немного заливного из угря?

– Лорд Маргрейв, вы искуситель! Дамам положено кушать деликатно, по маленькому кусочку одного, другого, как птичке. А как иначе сохранить фигуру? Ведь вы, мужчины, просто обожаете, чтобы женщины были похожи на песочные часы, верно? – Умбекка снова изобразила загадочную улыбку. – Порой я позволяю себе буквально поклевать какие-то крохи...

Капеллан кашлянул.

– Девица Катаэйн, – сказал он, – это прирученная птица. И разве ее приручение – не победа, одержанная нашим славным командором в этой дикой глуши?

Лорд Маргрейв смотрел на девушку с нескрываемым восхищением.

– Безусловно, вылечил ее наш старый добрый друг досточтимый Воксвелл, – заворковала Умбекка нарочито громко, накладывая при этом на свою тарелку гору заливного, колечек лука, куропаток и чернослива. – Наш домашний лекарь. Девочка стала его последней пациенткой, затем он трагически погиб. Ах, но нам не стоит огорчать вдову Воксвелл.

– Так вот, как я уже говорил, – напряженно произнес Фиваль, – командор...

– Скажите, нет никакой вероятности того, что этот достойный господин присоединится к нам?

Лорд Маргрейв многозначительным кивком указал во главу стола, где снова пустовал похожий на трон стул командора. Со времени прибытия в Ирион лорд Маргрейв удостаивался самых кратких бесед с Вильдропом. Это было неслыханно. Но и сами беседы изумляли лорда Маргрейва не меньше. Ведь он прекрасно помнил, как командор Вильдроп возвращался с победой после Осады Ириона! Неужели это был один и тот же человек – тот несгибаемый победитель и теперешний немощный старик, носивший то же имя, – чудовищная неподвижная кукла в мундире с эполетами, с глазами, спрятанными за непроницаемой маской, кукла, на вопросы за которую отвечал капеллан!

– Понимаете, моего бедного супруга может разволновать отсутствие лекаря. Надо подождать. Надо еще немного подождать.

Умбекка снова улыбнулась. Лорд Маргрейв упрямо проговорил:

– Однако в свое время он все равно узнает...

– Узнает! Конечно, в свое время он узнает все! – с готовностью подхватил Фиваль. – Разве есть что-то, что ему недоступно? Да вот даже сейчас, – он широким жестом указал на пустующий стул, – разве вправе мы говорить о том, что командор не с нами? Его труды, как творения верховного бога Орока, окружают нас со всех сторон.

– Гм... – Это высказывание граничило с богохульством, но лорд Маргрейв не стал заострять на этом внимания. На самом деле он отвлекся, поскольку ему снова пришлось извлекать нечто, застрявшее между вставными фарфоровыми зубами. Быть может, рыбью косточку?

У него ничего не вышло, но он проговорил:

– Со времени прибытия в Ирион я успел многое повидать...

– Ознакомились с жизнью во всех ее проявлениях? – подсказал Фиваль.

«Не во всех», – был готов ответить лорд, но капеллан прервал его не вовремя. Лорд подбирал слова для ответа и вдруг закашлялся. Он наклонился... и его вставная челюсть угрожающе закачалась.

– О! – вскричала Умбекка. – Воды, скорее воды! – Она вскочила и снова принялась трезвонить в колокольчик, вызывая Нирри. – Капеллан, стукните лорда Маргрейва по спине!

Капеллан послушно исполнил приказание Умбекки. Послышался глухой удар. Лорд Маргрейв в последний раз громко кашлянул, и его зубы с лязгом ударились о тарелку.

– О ужас, о ужас, – причитала Умбекка, схватив лорда за руку. – Лорд Маргрейв, вам плохо. Послушайте, вам надо бы прилечь...

– Госпожа, прошу вас...

Все изменилось в одно мгновение. Лорд Маргрейв с той же уверенностью, которая уже успела привести в восторг Умбекку, выпрямился и ловко водворил зубы на место.

– Все в порядке... Надо быть повнимательнее. Я стар, сердце у меня уже не то, что было прежде. Но все хорошо, теперь все хорошо.

ГЛАВА 40
ДЕВУШКА-ЧТИЦА

– Я получу тебя, Бекка! – вскричал злодей.

– Так получи же меня! – воскликнула я и разорвала на груди ночную сорочку.

Он стоял передо мной, облизывая губы и глядя на мою вздымавшуюся обнаженную грудь. Он шагнул вперед, я приготовилась к его грубым объятиям, но он не прикоснулся ко мне.

– Онет, Бекка! Ты предлагаешь мне себя из снисходительности? Ты хочешь принести себя в жертву и спасти своего глупого брата от ярости моих приставов? Но нет, гордая красавица! Когда ты возляжешь на мое ложе, ты возляжешь на него не как мученица!

Он коснулся жаркими пальцами моей щеки. Я содрогнулась.

– Бекка, неужели ты не понимаешь? Разве я жажду только твоего тела? Ты – слабая женщина, а я – мужчина. Мы с тобой наедине в отдаленном доме, отсюда многие лиги до ближайшего жилья. Ты могла бы сколь угодно долго звать на помощь, но никто бы не пришел. Я бы прямо сейчас мог швырнуть тебя на постель и добиться того, чего хочу.

Он говорил тихо, жарко.

– Нет, Бекка, я жажду не только твоего тела. Разве ты не понимаешь? Я жажду твоего сердца.

– Бедняжка Бекка! Что с ней стало?

Однако время чтения истекло. Ката заложила страницу и закрыла книгу. Старик вздохнул, приподнял маску, отер набежавшие на глаза слезы. Сколько раз он уже выслушал эту историю? Не сосчитать. Но никогда прежде она его так не трогала.

О, безусловно, девушка читала далеко не безупречно. Когда читали жена или капеллан, они придавали своему голосу страсть, огонь. Но какое это имело значение? В голосе девушки была зарождающаяся любовь, а в голосах других людей командор такой любви не слышал. Старик любовно вспоминал о самых первых днях, когда девушка стала навещать его, когда она была тиха, стеснительна и даже толком не знала собственного имени. За прошедшее время командор многого лишился. Возможно, их тянуло друг к другу потому, что оба они были одиноки. Она учила его любить свободно, без оглядки. Он же медленно, упорно учил ее читать.

И он ни за что бы не позволил никому отобрать ее у него.

За прогалиной в густой листве потрескивал камин. По стеклянной крыше еле слышно постукивал падающий снег. На украшенном маркетри столике у кровати командора по-змеиному шипела лампа под узорчатым абажуром.

– Милое дитя.

Старик прижал руку Каты к губам и смущенно улыбнулся. «Неужели, – думал он, – это и вправду дочь Вольверона?» Порой в душе Вильдропа зрел странный и страстный порыв. Ему виделось, что в один прекрасный день он сумеет поднять с одра свое немощное тело, встать и заключить в объятия эту девушку. Тогда из ее рук выпадет томик «Первого бала Бекки», а он, рыдая, скажет: «Дитя, как ты можешь любить меня? Ты жалеешь меня, но ты не знаешь, почему мои глаза почти совсем не видят? Почему мое тело, некогда принадлежавшее несгибаемому герою, превратилось в неподвижную груду дряблых мышц и костей? Это наказание судьбы, возмездие за мой грех! Дитя, это я ослепил твоего отца, это я пытал и ослепил его в темнице в подземельях замка».

И что потом?

Что могло случиться потом, представить было трудно, но старику безумно хотелось верить, что девушка ласково обнимет его, коснется кончиками нежных пальцев его морщинистого лица, волос... Они станут плакать вместе, и ее слезы, слезы прощения, омоют его лицо, словно живительный бальзам.

Но нет. Разве стоило все это говорить? Снадобья Воксвелла сделали свое дело. Девушка ничего не помнила о своей жизни в Диколесье, да и отца все равно невозможно было вернуть. Слепца какое-то время держали в темницах, но он умер давным-давно.

Теперь же командор чувствовал, что близка его собственная смерть, и в последние дни он вдруг ощутил щемящее родство с человеком, которого некогда так жестоко изуродовал. Мучительно вспоминался ему тот день, когда он, сжав в латной рукавице железный прут, кончик которого был раскален докрасна, надменно улыбаясь, поднес его к глазам Вольверона... как на месте глаз образовались пустые черные провалы.

Как шипела тогда, сгорая, живая плоть...

Командор содрогнулся при этих воспоминаниях. Жуткий стыд, подобный самой смерти, сковал все его тело, теперь он уже ничем не мог помочь старику Вольверону.

Но если бы он мог все искупить любовью к его милой дочери!

Командор поднес ее руку к своим губам и поцеловал долгим поцелуем. Ката изумленно смотрела на старика. Ее необъяснимо тянуло к этому измученному болезнью человеку с подернутыми дымкой слепоты глазами! Она любила его, но чем-то он ее тревожил. Как-то раз он попросил ее, чтобы она называла его отцом, но она так и не сумела.

Почему? Порой ей казалось, что она слышит чей-то голос. Голос шептал слова, которые Ката никак не могла отчетливо различить.

Но теперь шептал командор. Он старался притянуть Кату поближе к себе и шептал, словно влюбленный:

– Дитя, ты знаешь, кто такой нотариус?

– Нотариус, мисс Ката? Он так и сказал?

– Да, командор так и сказал. Вот мне и стало интересно, кто это такой.

– Есть такой господин у нас в деревне. К нему ходят одни богачи. Когда хотят какую бумагу составить.

– Гм... Понятно.

Разговор этот происходил чуть позже вечером того же дня. Укутавшись в шубы, горничная и мисс Ката совершали прогулку.

Вернее, конечно, было бы сказать, что прогулку совершала Ката, а Нирри плелась рядом, опираясь на костыли.

Нирри сама не знала, откуда взялись эти костыли. Она точно знала, что в ящике для метел их не было, а вот ведь оказались там именно тогда, когда они ей понадобились. Странно, правда? Но они были так коварны, эти костыли! То увязали в снегу, то скользили по обледеневшим кочкам или корням, вылезшим из земли, несколько раз горничная чуть не упала.

Тяжело дыша, она старалась поспевать за девушкой, но все время отставала. Скоро ли они дойдут до дома? Солнце уже садилось. Запорошенное снегом кладбище озарилось красноватыми отсветами заката.

– Нирри? – обернулась Ката. – Расскажи мне о моем муже.

– Мисс Ката, что вы такое спрашиваете?

Но на самом деле Нирри знала, почему Ката задала этот вопрос. Задала она его не впервые, и любопытство ее становилось все более сильным. Командор внушил ей, что настанет день, когда она выйдет замуж – за кого бы вы думали? – за господина Полтисса! На взгляд Нирри, эта идея мисс Кате не должна была прийтись по сердцу. Во всяком случае, самой Нирри такой жених совсем не нравился. Но мисс Ката совсем не помнила господина Полтисса и вообще мало что помнила из времени до того, как ее отправили в пансион госпожи Квик.

Нирри дежурно забормотала:

– Ваш будущий супруг...

– Мой будущий супруг! – мечтательно повторила Ката и легко закружилась на снегу – легко, невзирая на то, что на ней была тяжеленная шуба. Что она себе воображала? Что снилось ей в тревожных снах в Варби? Девушка она была странная и необычная.

Нирри окинула взглядом надгробья, кладбищенские стены, четкие линии нового храма Агониса. Мисс Ката вспрыгнула на один из надгробных камней и принялась поддевать пушистый снег мыском ботинка.

– Мисс Ката, ну что вы, в самом деле!

Ну, скажите на милость, что делать с такой девушкой. Видано ли – так себя вести? Нирри даже захотелось уйти и бросить ее здесь. Но она ни за что не поступила бы так. Не смогла бы. Она любила мисс Кату, любила столь же сильно, сколь ненавидела хозяйку.

Конечно, девушка была своенравна и странна. Со времени возвращения в Ирион она стала вести себя еще более непонятно. За ней все время приходилось присматривать. «Где мисс Катаэйн?» На этот вопрос Нирри должна была отвечать то и дело. Как-то раз Ката отправилась прогуляться в Диколесье на ночь глядя, совершенно одна. Много раз, когда все думали, что она спит, она уходила из своей чудесной комнаты, а потом ее находили спящей на груде старого тряпья в каморке за кухней.

Порой очень трудно было поверить в то, что мисс Ката – воспитанная, аристократичная девушка. Но ведь на самом-то деле она была дикаркой. И к тому же, как говорили, с примесью ваганской крови. И на взгляд Нирри, порой это становилось яснее ясного. Взять хотя бы ту ночь, когда она вылезла на крышу в ночь полнолуния и стала там выть и что-то странное распевать. Или тот день, когда она, дико вопя, ворвалась к Нирри на кухню и перевернула котел с рагу. Бедная Нирри чуть не до смерти напугалась.

Нет, не стоило ее обратно в Ирион привозить.

А мисс Ката все кружилась на могильной плите. Над ней распростерлись ветви старого-престарого тиса.

– И мой муж будет знатный господин, Нирри?

Знатный господин? Нирри помнила Полти с тех времен, когда тот был жирным пьяницей, валявшимся в лужах собственной блевотины в комнатушке в «Ленивом тигре». Однако она, поджав губы, отозвалась:

– Господин Полтисс – сынок губернатора. Знатнее господина вам и не сыскать.

Ката снова закружилась.

– А ты его знала, Нирри?

– Ну а как же? И вы знали.

– До того, как я заболела? Я помню, был какой-то господин до того, как я заболела.

Нирри побледнела.

– Будете вольничать, так и снова заболеете. Пойдемте-ка отсюда, мисс Ката!

Нирри хотелось одного: поскорее оказаться дома. У нее ныли руки и спина, а про ноги и говорить не приходилось. Она резко развернулась и, опираясь на костыли, пошла к воротам. Резкая боль заставила ее вскрикнуть.

– О-о-о! Подумать только, и как же это господин Джем с ними управлялся?

– Что? Как ты сказала?

Мисс Ката перестала вертеться и даже не покачнулась. Нирри обернулась и попробовала выкрутиться.

– Да я сказала... я сказала, что не знаю, как мне с ними управиться...

А что еще она могла сказать? Разве хозяйка не предупреждала ее о том, что имя господина Джема произносить нельзя под страхом смерти? «Ни при мне, – говорила она, – ни при капеллане. И ни за что, ни за что – слышишь? – при мисс Катаэйн!» Когда горничная вспоминала юного господина, на глаза ее набегали слезы. Неужели он погиб? Как это вообще было возможно – чтобы мальчик, которого она обожала, погиб? И подумать только, ведь он был влюблен в эту странную, диковатую девушку!

Нирри беспомощно повисла на костылях.

– Бедненькая Нирри! – воскликнула Ката и в один миг оказалась рядом с горничной, ласково обняла ее. Нирри обрадовалась было: ну вот, наконец они пойдут домой! Но не тут-то было. Мисс Ката уселась на соседнюю могильную плиту.

– Нирри, посиди со мной. Расскажи мне что-нибудь, пожалуйста.

Горничная неуклюже, скованно села рядом с девушкой. Костыли с грохотом упали рядом. Здесь, на холоде, истории рассказывать? Но все же присесть хоть ненадолго – это было такое облегчение!

– Расскажешь мне про замок, Нирри? Или про то время, когда сюда еще не пришли солдаты? Наверное, тогда тут было скучно и одиноко, да, Нирри? В замке жили только ты да госпожа? Бедняжка Нирри, и тебе больше не о ком было заботиться?

Нирри шмыгнула носом и угрюмо уставилась на маленькую птичку с красной грудкой, которая прыгала с ветки на ветку неподалеку от могилы.

Что могла ответить Нирри? Она могла очень много чего рассказать Кате, но не должна была говорить ничего такого, из-за чего могла бы нарушить данное хозяйке обещание. Птичка издала мелодичную трель и взлетела на тис над головами Нирри и Каты. В этот миг у Нирри блеснула некая мысль. Она посмотрела на девушку и, сдерживая волнение, проговорила:

– А вот, может, вы мне историю расскажете, мисс Ката? Такую историю...

– Нирри! Ты же знаешь, у меня нет памяти!

– Нету, зато вы читать умеете.

– У меня нет с собой книги.

Книги и не нужно было. Горничная сунула руку в карман побитой молью шубейки и извлекла оттуда смятый конверт.

– Это же мне написано, верно? – Она гордо указала на оборотную сторону конверта, где чернильной загогулиной было изображено ухо. – Вигглер сказал, что так я узнаю, что письмо – мне. А вы прочтете его мне, мисс Ката, а?

Нирри была смущена и взволнована одновременно. Зардевшись как маков цвет, она следила за тем, как Ката срывает с конверта сургучную печать. Письмо выглядело странно. Лишь несколько первых строк было написано неровно, с кляксами, а дальше следовали строчки, выписанные каллиграфическим почерком. Впрочем, из содержания скоро стало ясно, что за Вигглера писал письмо кто-то другой, кого он называл то «профессором», то «стариной Морви».

– Вот молодец-то какой, этот старина Морви, – радостно улыбнулась Нирри.

Ката прочла о том, что Вигглер находится в Голлухе.

– В Голлухе, – горестно простонала Нирри. – А мы-то гадали, где же он!

Милая, милая мисс Ката! Ну, видели ли вы еще где-то такую умницу? Бедная горничная то смеялась, то хмурилась, то улыбалась. А когда узнала, что ее дружок стал капралом, вскричала от счастья:

– Ну, теперь он от гордости, как индюк, напыжится! Дальше многое было вычеркнуто.

– Сержант Банч (вычеркнуто). А эти гадские зензанцы (вычеркнуто). Но когда-нибудь, когда-нибудь, когда (вычеркнуто) в том маленьком трактире, где мы с тобой...

Ката, наконец, догадалась.

– Нирри! У тебя есть жених! Как у меня?

– О нет, мисс! Не как у вас! Вы-то будете знатной дамой, а я... Ну только ежели... О мисс Ката, вы не расскажете хозяйке?

Ката, смеясь, пообещала никому ничего не рассказывать.

– О Нирри, быть может, настанет время, когда ты станешь моей горничной! И тогда, быть может, твой муж и ты будете служить у меня и моего супруга?

Девушка, похоже, не совсем поняла намек Вигглера насчет маленького трактира. Нирри решила, что сейчас не время об этом говорить. Она лишь благодарно улыбнулась, смахнула слезы и убрала драгоценное письмо в карман.

Поближе к сердцу!

О, как она была благодарна мисс Кате!

– Нирри, – сказала Ката по пути к Дому Проповедника. Она бережно, ласково держала горничную под руку. – Ведь ты хотела бы послать ответное письмо Вигглеру?

Нирри ахнула от счастья.

– Мисс Ката, правда?

– Ну конечно! Но, Нирри, ты же знаешь, я простая девушка. Я не смогу написать, как профессор. Понимаешь? Но вот я думаю...

Одинокая птичка на веточке тиса сердито пискнула: ти-вить! Ти-ву-у-у!

Мисс Ката остановилась и задумалась. А когда обернулась к своей спутнице, глаза у нее были широко открыты.

– Нирри, нотариус! Как думаешь, он нас примет?