Текст книги "Король и Королева Мечей"

ГЛАВА 43
СИНИЙ БАРХАТ

– О-о-о, мисс Ката, что они с вами сделали!

За застекленной стеной на лестничной площадке быстро садилось солнце. Несчастная Нирри только недавно рассталась с костылями, и лодыжка у нее до сих пор болела. Морщась от боли и прихрамывая, она подхватила девушку под мышки и повела ее вверх по лестнице.

– Ну, еще пару шажков, мисс. Давайте.

Глаза у мисс Каты остекленели, она не могла произнести ни слова – только стонала и дрожала. Что же могло случиться? Капеллан небрежно бросил: «Переутомилась, вот и все» – и передал девушку с рук на руки горничной. Переутомилась? Нирри в это не поверила. У мисс Каты сил было предостаточно. Да вот хотя бы всего только несколько дней назад она по снегу прошла пешком до деревенской лужайки и обратно, чтобы привести к командору нотариуса. Само собой, капеллану про это говорить не следовало. Девушка, ступая тихо, по-кошачьи, привела нотариуса в дом тогда, когда все остальные улеглись спать. Нирри даже не делала вид, что понимает, что такое затеяла мисс Ката. Она вообще мисс Кату не понимала. Но уж что она понимала, так это то, что в замке нынче что-то стряслось. И у лорда Маргрейва вид был виноватый и напуганный, когда они вернулись. Еще какой напуганный...

– Ну, мисс. Вот мы и пришли...

Руки и ноги у Каты одеревенели, но она, не сопротивляясь, позволила горничной снять с себя ботинки и чулки, распустить корсаж и уложить на чистые, накрахмаленные простыни. Честное слово, можно было поверить, будто старик Воксвелл воскрес и снова принялся за свои пакости! От мисс Каты не пахло снотворным снадобьем, но если честно, то Нирри не была бы против, если бы это было так. Тогда хоть что-то стало бы понятно.

Горничная стеснительно поцеловала девушку в щеку, окинула ее встревоженным взглядом.

– Ну вот, мисс Ката. Теперь спите.

Но как только Нирри задернула занавески балдахина, Ката вдруг проговорила:

– Долли.

– Мисс?

Слово «Долли» мисс Ката произнесла высоким, писклявым голосом, совсем не похожим на свой собственный. Такой голос мог быть у старой ведьмы, готовой вот-вот хрипло расхохотаться. Нирри раздвинула занавески и озабоченно взглянула на девушку. Та все-таки уснула. Внизу, в прихожей, часы отбили пятнадцатую.

– Я вас к обеду разбужу, мисс Ката, хорошо? – нервно пробормотала Нирри. – Вы же не хотите обед пропустить?

Ответа не последовало, но как только Нирри дошла до двери, писклявый голос снова произнес:

– Долли.

Нирри поежилась. Что бы это могло значить?

Ката лежала дрожа, в полузабытьи.

«Долли». Это имя молоточком стучало у нее в висках. И песня, которую пела старуха. «Долли». Что это была за песня? Злое заклинание? Какие-то смутные воспоминания бередили сознание Каты. Воспоминания вообще посещали ее часто – короткими, яркими вспышками. В день ее именин – ей сказали, что это день ее именин – дядя Оливиан подарил ей медальон с миниатюрным портретом. «Открой, нажми-ка вот здесь, детка».

На портрете был изображен красивый молодой человек с ярко-рыжими, огненными волосами. «Детка, ты не узнаешь своего будущего супруга?» Но Ката вместо радости ощутила при взгляде на портрет жуткий, щемящий страх. Она вскрикнула и уронила медальон на пол. «Детка, детка!»

Тогда она довольно быстро пришла в себя, но другие воспоминания тревожили ее. Чаще всего они подступали, когда Ката сидела в Стеклянной Комнате. Здесь, среди густых зарослей папоротников, кустарников и цветов, ей казалось, будто рядом находится кто-то невидимый. Порой за невидящими глазами командора ей виделись глаза другого старика – выжженные пустые глазницы.

А теперь Кате снился сон. Ведь ей давно не снились сны. Ее сознание словно томилось, скованное цепями, а теперь обрело свободу. Поначалу ей снились только отдельные цвета – яркие и резкие, потом тусклые и темные, они быстро сменяли друг друга, как стеклышки в калейдоскопе. Потом появились звуки – как бы далекие голоса. Потом все это преобразилось... Но во что? В Стеклянную Комнату? Нет... В настоящий лес, полный звуков жизни. Плескала рыба в быстром ручье, сновали, порхали между густыми ветвями птицы.

«Кто кататься?» А это уже ярмарка, карусели, яркие палатки и лотки. И дети, много детей. Визги, крики радости. Вот кукольник с марионетками, а вот паяцы. А какой красивый шелк! Рулон, еще рулон и еще... А это что такое? Камень? Скала?

Ката заворочалась во сне. Ей приснилась скала, вставшая у нее на пути. Скала светилась неземным, темно-лиловым светом. А потом ей приснился юноша, упавший с неба. Его ноги ударились о землю, он взял ее за руку, и они вдвоем взлетели навстречу сиянию, лилово-черному свету, подобному свету солнца и готовому спалить весь мир.

О, как им хотелось, чтобы этот свет поглотил их!

Их руки и ноги переплетались. Они барахтались в светящемся воздухе.

Ката очнулась. Она взмокла от пота. Простыни и одеяло были скомканы и спутаны. Ката почему-то лежала в изножье кровати и судорожно сжимала в руках маленькую бархатную подушку. Где-то впереди брезжил лиловый свет.

На самом деле это был всего-навсего свет от пламени в камине, проникавший сквозь занавески балдахина. Ката медленно отползла от изножья кровати, сдерживая дыхание, словно испуганный зверек. Она не выпускала из рук подушечку. Какая красивая подушечка! Из какой чудесной ткани она была сшита! Из такого же прекрасного синего бархата, из какого были сшиты занавески на кровати. Этим синим бархатом было отделано все-все в Доме Проповедника. Подушечка была набита чем-то очень мягким, нежным. Но... неужели ей не показалось? Что-то твердое находилось внутри подушечки? Это «что-то» задело щеку Каты. Что бы это такое могло быть? Разве Ката не видела, как Нирри набивала эту подушку тряпьем? Ката смутно помнила, что одна из тряпок ей почему-то нравилась. Она села, скрестив ноги. Спутанные волосы упали на ее лицо. Она нащупала шов по краю подушки.

Стежки разошлись легко – даже слишком легко.

Сердце Каты встревоженно забилось. В полумраке, озаренная лишь мерцающим светом, исходившим от камина, она принялась вытаскивать из бархатного чехла то, чем он был набит. Маленькая, детская черная курточка, оторванный лоскут – от чего? – вроде бы от мальчишеских штанов, заскорузлый носовой платок...

Ката застонала. Тяжело, учащенно дыша, она извлекла из чехла обрывок белой женской ночной сорочки и лоскуток... от пестрого костюма арлекина. Затем последовало скомканное детское платье из домотканой ряднины, принадлежавшее когда-то какой-то маленькой нищенке.

Ката подняла платьице. Выношенная ткань просвечивала насквозь. Платье должно было бы быть невесомым, но почему-то в нем чувствовалась странная тяжесть... Ката принялась взволнованно ощупывать платье и вдруг нащупала что-то, что было зашито в подол. Она вспомнила, что этот металлический кружок когда-то она сама и зашила в подол этого платья. Наконец ей удалось извлечь этот кружок. В свете от камина блеснула золотая монета.

Золотая монетка арлекина!

Ката вскрикнула коротко, дико, по-звериному.

Внизу, в прихожей, ударили часы. Ката сунула монету в рот, стала лизать ее, сосать.

Она рыдала, как дитя. Она вспомнила все.

ГЛАВА 44
ЧАЙ С МОЛОКОМ

Что это был за звук?

Как будто кто-то скулил, скулил, как зверь. Звук слышался через стену. Из комнаты девушки? Лорд Маргрейв поворочался в кровати и с трудом поднялся. Путешествие по подземельям замка его доконало, и он решил прилечь перед ужином. Пожалуй, он был уже слишком стар для своей работы в правительстве.

«И вообще я слишком стар», – с тоской подумал он.

Однако поспать ему не удалось. Какое-то время он пролежал, не зажигая лампу и глядя сквозь щель между шторами на холодный зимний мир за окном. Когда он думал о зиме, на память ему не приходили такие занятия, как катание на коньках и санях, потрескивание сосновых поленьев в очаге, подогретое вино. Всего этого он теперь был лишен. Думы о зиме приносили только думы о близкой смерти.

Немного погодя лорд Маргрейв зажег лампу и перечитал написанный несколько дней назад отчет. Затем – уже подготовленные рекомендации... Бумаги были составлены нечестно? Но нет, он ничего не станет менять. Это ни к чему. Он отправит отчет завтра же, бумаги опередят его, он их, можно сказать, швырнет на ветер. А потом все будет кончено – его карьера, его жизнь. Он уже чувствовал приближение своих последних дней, как чувствуют приближение тоскливых сумерек. Лишь мысль о долгом пути до Агондона огорчала его. Но он решил, что на этот раз просто-напросто задернет шторки на дверцах кареты...

Неужели и вправду там кто-то скулил? Нет, вряд ли. Лорд Маргрейв вздохнул, собрал и аккуратно сложил в стопку разбросанные по кровати листки отчета. Неужели он все-таки задремал? Снизу, из прихожей донесся громкий звон. Этот звук ни с чем было не спутать. Звонили к ужину. Есть лорду Маргрейву почти совсем не хотелось. Какое он мог теперь испытать удовольствие от еды, которую нужно было пережевывать вставными зубами. Десны у него разнылись. Дантист в Агондоне сказал, что у него какая-то болезнь, разъедающая десны. Все равно скоро помирать, с деснами ли, без десен ли... Порой собственный гниющий рот, столь часто произносивший страстные патриотические речи, представлялся лорду Маргрейву символом загнивания государства, которому он служил. Его называли лордом, господином, но он скорее был слугой – слугой короля, как и подобало истинным лордам. Он служил новому королю точно так же, как служил прежнему, и точно так же, как тому, что был до него... Он был верен престолу, он исполнял свой долг и всегда верил в то, что поступает правильно. Но вот теперь, лежа в кровати и страдая от боли в деснах, он вдруг с ужасом подумал о том, что никакого долга он на самом деле не исполнял, а если и исполнял, то служил не тому, кому был бы должен служить... Лорд Маргрейв с тоской посмотрел на стакан с водой, стоявший на тумбочке, в котором лежали его фарфоровые зубы.

А потом он услышал приглушенные рыдания из соседней комнаты.

Нет, звуки ему не мерещились! Там кто-то плакал! Острая как нож тревога вонзилась в сердце старика. Он поднялся с постели и потянулся за одеждой. Дойдя до порога, он обернулся и окинул взглядом комнату, освещенную лампой.

Первым порывом был порыв гордости: он вернулся к кровати, вынул из стакана вставные зубы и вставил их в рот, морщась от боли.

Вторым порывом было желание соблюсти секретность. Он взял сложенные в стопку листки отчета и быстро убрал их в карман камзола.

А потом... Потом хлопнула дверь. Лорд Маргрейв обернулся, выбежал из комнаты и успел заметить промелькнувшую мимо него фигурку в белом.

– Мисс Катаэйн!

Но девушка не слышала его. Она опрометью бежала вниз по лестнице.

– Но девочка? Где же девочка?!

– Оливиан, разве вы забыли? Катаэйн нынче ходила в замок.

Умбекка со сладенькой улыбочкой поставила поднос у кровати супруга. Бульон, хлеб, слабенький чай. Бедный старик, только это он и мог переварить!

– В замок? Это жуткое, злобное место!

– Супруг мой, вы говорите о моем прежнем доме.

– И о месте, где состоялся ваш великий триумф, сэр, – добавил капеллан, расположившийся по другую сторону от ложа. Положив ногу на ногу, он поглаживал свои руки в белых перчатках, зевал и рассеянно поглядывал на окружавшую ложе командора растительность. На самом деле все эти разговоры были уже совсем не нужны. Капеллану было скучно, скучно, скучно! У кровати привычно шипела лампа. Небо над стеклянным потолком было противного лилового цвета – такого же, как щеки старика.

Как и щеки Умбекки, если на то пошло, когда она слишком усердствовала с косметикой.

– Замок... Дом, где прошли мои девичьи годы, – сентиментально проговорила Умбекка – так, словно ее былое проживание в замке было важнее того, что осада этого самого замка перевернула с ног на голову историю Эджландии.

– Сэр, быть может, вы желаете подписать вот эти смертные приговоры? – спросил Эй Фиваль и подтолкнул к старику бумаги.

– Да-да, мой дорогой, а потом вы покушаете вкусненького бульончика, – проворковала Умбекка и, набрав в ложку аппетитно пахнущего бульона, поводила ею под носом у мужа.

– Смертные приговоры? – процедил сквозь зубы командор. О, он опять был не в настроении!

– Речь о ваганах, сэр.

– Да, Оливиан. Ведь ты же помнишь: ты всегда их терпеть не мог, этих гадких ваганов.

Умбекка улыбнулась, и сама проглотила ложку бульона. Он и вправду был очень вкусен.

– Знаю я кое-кого еще более гадкого, – пробормотал командор.

– Что вы такое говорите, мой дорогой? – всполошилась Умбекка. Неужели он даже бульона не хотел? – А Нирри так старалась. Вкуснее бульона она давно не варила. А вам всегда так нравился ее куриный бульончик... – Умбекка, желая соблазнить мужа бульоном, съела еще ложку.

Командор повернул к ней голову. На лице его не было маски. Щуря почти ослепшие глаза, он уставился на расплывшуюся физиономию жены.

– И как только я мог поверить, что ты – это "Мисс Р. "? – прошептал командор. – Подумать только, и как мне в голову это могло прийти? Как я мог приписать тебе тонкость и чувствительность этого божественного создания?

Умбекка в ответ расхохоталась. Это был горький смех. Подобные упреки она выслушивала и раньше, и не раз. Поначалу супруг боготворил ее, полагая, что она – таинственная писательница, автор прекрасных романов. А когда она, наконец, устала оной притворяться, он отвернулся от нее и стал обвинять ее во лжи.

Обвинения были абсурдны. Разве Умбекка была виновата в том, что муж в это верил? Да и кто он был такой, чтобы в чем-то ее обвинять? Во время Осады он был героем, львом в мужском обличье. Какая женщина тогда не мечтала о браке с Оливианом Тарли Вильдропом? Но годы не пощадили его. Он постарел и жутко одряхлел. И если она обманула его надежды как супруга, разве он в свою очередь не обманул ее надежд как супруг? Умбекка покраснела, запихнула в рот кусок хлеба и принялась, сердито жуя, бормотать:

– Похоже, мой бедный супруг в дурном настроении. Вы же знаете, капеллан, мой муж всегда хандрит, пока не послушает хотя бы несколько страничек из романа «Мисс Р.»...

На столике у лампы были сложены роскошно переплетенные томики «Агондонского издания» собрания сочинений «Мисс Р.». Порой Умбекке страстно хотелось схватить их и запустить в стеклянную стену обители супруга!

Эй Фиваль кашлянул.

– Бумаги...

– О капеллан, подпишите вы сами эти мерзкие бумаги! У командора руки трясутся, разве вы не знаете?

Несчастный старик был способен только на то, чтобы дико глядеть поочередно то на жену, то на капеллана. Они, похоже, представлялись ему опереточными любовниками, а их жаркий шепот казался шепотом любви.

– Любезная госпожа, прошу вас, не расстраивайтесь! У меня сердце разрывается, когда я гляжу на ваши страдания! Ваша любовь разрушена, она растоптана и кровоточит! О, какие это муки – быть отвергнутой! Однако подумайте о будущем, о прекрасном будущем, которое стремится к нам подобно карете, в которую впряжена шестерка лошадей. Лошади несутся галопом, дорога идет под уклон! Я заговорил зубы этому старикану с вставными челюстями. Вопрос с дворянским титулом решен, уверяю вас. Любезная госпожа, разве вы не видите? Командор протянет не долго. Он только и успеет узнать о присвоении ему титула, не более!

Умбекка застонала, стала целовать затянутую в перчатку руку капеллана.

– О Эй!

– Подумайте об этом! Дворянский титул будет обретен, а старик умрет! Вас станут называть «леди Умбекка», как вы давно мечтали называться!

– А вы станете моим верным спутником, Эй!

– У вас будет королевский пансион! Дом в Агондоне! Какой смысл тогда прозябать в провинции?

– О Эй!

Они были близки к экстазу, однако их страстный шепот прервался, когда командор вдруг вскрикнул:

– Девочка!

Они не слышали, как зашуршала листва. Умбекка обернулась, обернулся и капеллан. Перед ними стояла Ката в нижних юбках, обнаженная до пояса. Ее нагая грудь часто вздымалась. Взгляд ее яростно горящих глаз был устремлен на командора. Умбекку и капеллана она как бы не видела вообще. Они медленно поднялись и встали по обе стороны от кровати командора. Умбекка только теперь заметила, что они наделали. Поднос был перевернут, по одеялу расплескался чай с молоком. Казалось, будто старик обмочился. Снова обмочился.

– Детка, ты пришла ко мне! О, как я по тебе скучал! – командор, казалось, забыл обо всем, что происходило у его постели.

«Неужели мы все для него, – думала потом Умбекка, – ничто, сорванные ветром листья?» Старик дрожащими руками взял с тумбочки томик с «Последним балом Бекки». – Поди ко мне, детка, давай узнаем, что же все-таки стало с бедняжкой Беккой... – он протянул девушке книгу, но Ката взяла ее неохотно и скованно, словно механическая кукла, шагнула к кровати.

– Что это с девчонкой? – прошипела Умбекка.

– Мисс Ката? – растерянно обратился к девушке капеллан. А что еще он мог поделать?

– Подойди же, детка. Детка? Ты не хочешь сесть рядом со мной?

Но девушка только прошептала в ответ:

– Ты выжег глаза моему папе.

– Детка? – Командор мертвенно побледнел.

– Детка, прелесть моя, что ты такое говоришь? Пожалуйста, почитай мне о бедненькой Бекке. Что же с ней теперь?

Ответом было молчание. Девушка смотрела на командора с болезненным изумлением, крепко сжав в руке маленький томик. А в следующее мгновение она запустила книгой в лампу. Лампа взорвалась, комната погрузилась во мрак, Ката взвизгнула:

– Убийца! Лживый убийца!

Она бросилась прочь, стала продираться сквозь листву.

Тут начался переполох.

Командор дико закричал.

Умбекка завизжала.

Капеллан в отчаянии пытался затоптать пламя на полу, пока оно не охватило постель командора. Почти в то же самое мгновение, как ему удалось погасить пламя, в листве замелькал огонек.

Умбекка снова завизжала.

– Госпожа?

– Нирри!

Девушка вышла из зарослей, высоко подняв светильник.

– Ох, как же она меня напугала! Я пошла посмотреть, как она, а ее нету! Я сюда, госпожа, пошла, чтобы вам сказать, что ее нету, а она мимо меня промчалась, навстречу, и даже меня не увидела. Я попыталась ее догнать, госпожа, но... – Нирри умолкла и дрожащей рукой указала на кровать. – Госпо... жа, что стряслось? Ч-ч-что стряслось?

Умбекка рассмеялась.

– Да нет, ничего такого не случилось. Просто чай пролился! Просто чай, а не то, что ты подумала.

Но тут она увидела ужас в глазах горничной.

Она взглянула на капеллана. У того в глазах застыл такой же страх. Умбекка все поняла и медленно, очень медленно повернулась к кровати.

И дико провыла:

– Оливиан!

В следующий миг Умбекка бросилась к супругу, упала на кровать, забыв о пролитом чае. Она, забыв все приличия, пыталась оживить умершего мужа. Но все ее поцелуи и ласки, все похлопывания по щекам были бесполезны.

– О Оливиан, Оливиан, – рыдала Умбекка. Как он смел умереть, не став дворянином?

Капеллан прокашлялся.

– Любезная госпожа, быть может...

Умбекка не сразу осознала, что муж мертв. Не сразу поняла она и то, что к их маленькой компании присоединился еще один человек.

– Волнующее зрелище, – проговорил лорд Маргрейв. Капеллан скованно рассмеялся и улыбнулся.

– О да, да, согласен, госпожа Вильдроп несколько возбуждена. Женщинам это свойственно, когда они так долго лишены ласки супругов... Но, но... Разве вы станете возражать, лорд Маргрейв, что нет более волнующего зрелища, нежели зрелище проявления истинных чувств?

Старик аристократ сделал шаг вперед. Капеллан заслонил ему дорогу.

– Проповедник Фиваль, могу я повидаться с командором?

– С командором? – Капеллан ласково улыбнулся и жестом велел горничной поднять светильник повыше. – Не свети командору в глаза, вот так, умница. Нет, лорд Маргрейв, пожалуй, сейчас нам лучше уйти. Командору... нездоровится.

– Проповедник Фиваль, командор мертв.

– Мертв? Глупости, лорд Маргрейв. При некоторых болезнях пациенты выглядят так, словно они мертвы, но потом проходит время, и после забот и ухода любящей женщины... Ну, будет, госпожа Умбекка, утрите слезы... Знаете, происходят поистине чудесные исцеления... Такое случается часто, очень часто...

– Не может быть!

– Может, лорд Маргрейв!

– Фиваль, вы лжец.

– Что вы такое говорите, лорд Маргрейв... Дай мне светильник, девчонка. И поди отсюда, займись своими делами.

Нирри неохотно отдала лампу. Зашуршала листва. Горничная стала пробираться к двери, уводящей посетителей из маленьких джунглей, долгое время бывших обителью командора.

– Лорд Маргрейв, – доверительно наклонился к старику капеллан. – И давно вы прятались за кустами?

– Я? Прятался, сэр? Ничего подобного! Я увидел, что юная госпожа покинула свою комнату, будучи сильно расстроенной. Я последовал за ней. А здесь... здесь, до того, как я понял, что произошло, я обратил внимание на то, как необычна эта комната.

– Да-да, она весьма необычна, не правда ли? Я всегда говорю, милорд, что в такой глуши трудно ожидать встречи с какими-либо новациями, и все же Стеклянная Комната повергает меня в полный восторг. Поверьте, мне кажется, что это всего лишь вопрос времени и скоро все знатные люди обзаведутся подобно обустроенными помещениями. Легко могу представить Констанцию Чем-Черинг посреди папоротников. Ну... или кактусов. А вы знакомы с Констанцией?

Капеллан мог бы еще долго продолжать в том же духе, но лорд Маргрейв схватил его за горло. Лампа в руке капеллана закачалась, он выпучил глаза. Старик шагнул ближе и, тяжело дыша, проговорил:

– Я видел вас и эту коварную женщину у постели командора. Я слышал, как вы взахлеб разглагольствовали о тех радостях, какие вам сулит обретение командором дворянского титула. Я видел и слышал, как прекрасная девушка обвинила вашего командора в злодеяниях, а я знал, что он злодей. А потом я увидел, как ваш командор умер. Впечатляющая сцена. Трагическая. Подумать только, а я уже написал отчет.

– Отчет? – выдохнул капеллан. Лорд отпустил его. Капеллан отшатнулся и едва устоял на ногах. Его тень и тень Маргрейва лежала на кровати, где все еще рыдала над умершим Умбекка.

– Дайте-ка мне лампу, проповедник. Мне нужно кое-что сжечь. – Лорд достал из кармана камзола пачку бумаг. – Ирония судьбы, верно? Ведь я прекрасно знал все о вас обоих. Вы думаете, вы меня провели хоть на мгновение? Можно подумать, что на свете есть большее оскорбление для дворянства Эджландии, чем фамилия Вильдропа?

– Оскорбление? – прохрипел капеллан. – Старый глупец, а вы когда-нибудь по-настоящему смотрели на дворянство Эджландии?

– Проповедник, вы забываетесь. Я также являюсь дворянином.

– И дворянином достойным, как вы наверняка думаете о себе.

– Достойным? О нет, проповедник, вы ошибаетесь. Видите ли, мой отчет полон лжи. Я, совершенно не имея на то оснований, рекомендую вернуть командору Вильдропу репутацию героя Эджландии и вознаградить его всеми полагающимися почестями. О да, проповедник, вы поняли мою слабость. Девушка. Прелестная девушка. Только ради того, чтобы она успела стать обладательницей дворянского титула, я позволил вам плести ваши козни. Но теперь, увы, всем вашим козням пришел конец. Не может быть и речи о присвоении дворянского титула человеку, которого нет в живых. И я повторяю, проповедник: дайте мне лампу.

– Погодите! – воскликнул Фиваль. – Вы говорите, что были готовы позволить нам осуществить наши замыслы. Так почему же вы теперь готовы отказаться? Посмотрите на командора! Он еще не успел остыть! Подумаешь, маленькие неурядицы, кто это заметит? Минутой раньше, минутой позже...

– Ни за что! Моя долгая карьера отличалась безукоризненной честностью. И вы желаете, чтобы я участвовал в этом грязном обмане, в попрании всех законов Эджландии?

Эй Фиваль расхохотался.

– Вы идиот, Маргрейв, вы старый маразматик! Что значат законы Эджландии, если они разлетаются в пух и прах по мановению руки премьер-министра? Что они значат, если ваша собственная старческая страсть могла заставить вас забыть о них? Разве вы сами только что не сказали, что ваш отчет полон лжи?

– О, вы чудовище, Фиваль!

Старик неуклюже дернулся, пытаясь дотянуться до лампы.

– Подождите! – взвизгнула Умбекка. – Вы влюблены в мою девочку? Но она принадлежит мне! Послушайте, послушайте! Послушайте, милорд, чего бы вы ни отдали ради того, чтобы стать ее первым мужчиной?

Умбекка оторвалась от постели, подскочила сзади, обхватила лорда Маргрейва за талию и бормотала отчаянно, хрипло и вдруг дико завопила:

– Нирри, Нирри!!! Найди девчонку!

Ответом ей был возмущенный возглас. Затем началась потасовка. Крики, стук эхом разлетались по Стеклянной Комнате. С воплем ужаса лорд Маргрейв вырвался из рук Умбекки и снова попытался дотянуться до лампы. Его пальцы скользнули по раскаленному стеклу. А в следующее мгновение он упал.

И тут Эя Фиваля озарило. Да кто он был такой, в конце концов, этот старый дурак, чтобы лишить их всего, к чему они так долго стремились?

Капеллан пнул лорда Маргрейва ногой. Лорд Маргрейв застонал, с трудом поднялся, закашлялся, чуть не выронил свои вставные зубы. Капеллан снова стукнул его под дых, нанес несколько резких ударов по спине. Зубы выпали изо рта старика. Умбекка, остолбенев, как зачарованная смотрела на то, как капеллан наступил на вставную челюсть и растоптал ее на мелкие кусочки. Лишь тогда, когда было слишком поздно, она закричала:

– Нет! Эй...

Но все было кончено.

Умбекка, рыдая, отступила. Ее грузную фигуру обволокли тени. Капеллан проворно нагнулся и выхватил бумаги из руки лорда Маргрейва.

– Какая жалость, что этому благородному лорду пришлось умереть до возвращения в нашу славную столицу. Однако его восторженный отчет опередит его. Он до последнего мгновения был верен долгу.

Нирри в ужасе смотрела на происходящее, не решившись выйти из-за кустов.