Текст книги "Вилла «Инкогнито»"

– Погоди-ка, – сказал Томас. – Пойдем-ка засвидетельствуем свое почтение. Если это сработает, может, прекратить страховать дом? Страховые взносы на случай кражи и пожара меня по миру пустят. – Несмотря на недавние трагические события, полковник пребывал в бодром настроении. Возможно, с нетерпением ждал нового задания, или же это было как-то связано с запиской, лежавшей у него в кармане: вернувшись поздно ночью 11 сентября в гостиницу «Зеленый паук», он обнаружил под дверью листок с названием и адресом клиники на Филиппинах, где страдания его смертельно больной сестры можно было облегчить при помощи героина. И подпись: «Обнимающий деревья».

Американцы вошли в ворота, купили в кассе билеты, прошли между двумя довольно большими каменными фонарями и приблизились к храму. В нем не было ничего примечательного, если не считать двух глиняных статуй забавных зверьков, стоявших на задних лапах справа от входа. Фигурки были футов пяти высотой, выкрашенные черным, с круглыми белыми животиками и белыми кругами вокруг явно безумных глазок. Изображения были стилизованные, и до полковника Томаса дошло, кто это такие, только когда Леворк сказал:

– А, я понял! Эти «енотовидные собаки» и есть легендарные японские барсуки, как их там… кажется, тануки.

Не успел Леворк договорить, как Томас увидел ее. Зеленое платье с высоким воротником, черные замшевые сапоги, очаровательное, хоть и слегка асимметричное лицо и блеск в глазах, придававший лицу игривое и чуточку пугающее выражение. Она опускала пятийеновые монетки в ящик для пожертвований. Не сказав приятелю ни слова, Томас направился к ней.

Она ответила на его приветствие с ледяной вежливостью. Но, присмотревшись повнимательнее, просияла.

– Это вы! Бангкок! Да, помню. Вы все время искать тануки, да?

– Чего? Я? – Он взглянул на статуи. И засмеялся. – Нет-нет. Это просто совпадение.

– Я так не думать. Я думать – как сказать? – вы искать тануки. Фанат тануки. Вы тайком поклоняться тануки.

– Да ну что вы! Я про тануки ничегошеньки не знаю. Я искал другой храм, совсем другой. Мой приятель думал, это где-то поблизости. – Когда он видел ее в Бангкоке, она сидела за столом, и он только сейчас заметил, что она месяце на седьмом беременности. Кивнув на ее живот, он сказал: – Думаю, вы наверняка знаете, где этот храм.

– Я? Почему вы так думать?

Томас объяснил, что в Токио есть храм, он только названия не помнит, куда беременные женщины ходят молиться о здоровье будущих детей, а бездетные молятся о том, чтобы забеременеть. Храм, специализирующийся на родовспоможении и лечении бесплодия.

– Я не знать такое место. Я недавно в Токио. – Она посмотрела на него с любопытством. – Почему вы его искать?

По причинам, которые он и сам не мог объяснить, полковник в последнее время стал отвечать наличные вопросы откровенно, что людям его профессии не свойственно.

– Понимаете, у нас с женой нет детей. Мне сорок пять, ей тридцать восемь, и время-то уходит. Жена увидела по телевизору передачу про этот токийский храм, где лечат бесплодие, ну а как узнала, что я здесь буду, пристала ко мне, велела сходить – мало ли что. Вроде как в шутку это говорила, но она родом из Луизианы, а они там все на вуду помешаны. – Томас взглянул на статуи и заметил, что у одной – огромная мошонка. – Эти зверьки, думаю, нам вряд ли помогут.

Лиза улыбнулась и покачала головой.

– Нет, они не помочь. Это храм хороший, а все равно – идиотское место.

– Да? И почему же? Что в нем такого идиотского?

– Японцы думать, Тануки их беречь от воров, а Тануки сам главный вор. Тануки всегда воровать еда, воровать сакэ, воровать женщины.

«Есть у меня такие дружки», – подумал Томас. А вслух сказал:

– У нас есть поговорка: «Вора только вор поймает». И органы, которые у нас в Штатах называются правоохранительными, действуют, руководствуясь именно этим принципом. Так что, может, для тануки охрана – самое подходящее занятие.

Лиза посмотрела на часы.

– Я теперь идти в другое место Тануки. Лучше. Вы любить Тануки, вы его тайный фанат, вы идти со мной, я показать. Самый хороший храм Тануки. Первый сорт. Будете смотреть?

Томас поманил пальцем Леворка, который из вежливости держался на расстоянии.

– Билл! Иди сюда! Я хочу познакомить тебя с мадам Ко. Она приглашает нас осмотреть главную обитель тануки. – Он обернулся к Лизе. – Это ведь не то, что шоу в Бангкоке?

Поклон Леворка мог бы быть заметен только японскому глазу. Мадам Ко, густо покрасневшая при упоминании о бангкокском шоу, ответила на приветствие.

– Еще тануки? – спросил Леворк. – На кой они нам сдались?

– Я фанат тануки, – подмигнул ему полковник. – Последователь тайного культа. – Он кинул монетку в ящик для пожертвований, и они втроем, весело болтая, отправились на ближайшую железнодорожную станцию. Мужчины решили, что у Лизы нарушение речи (она говорила так, будто у нее во рту нарыв), но спросить не рискнули.

Храм, куда привела их Лиза, называется Янаги Мори. Как это ни странно, находится он в Акихабаре, одном из самых неприметных районов Токио, известном разве что магазинами с дешевой электроникой. Янаги Мори, огороженный забором из красного штакетника, выходит на узкую улочку с магазинами и ларьками. А за ним – набережная реки Канды, чьи зеленые воды, заключенные в бетонный желоб, текут по Токио точно так же, как протекает река Лос-Анджелес по городу с тем же названием: вот и еще одно доказательство несостоятельности человеческой фантазии.

Хотя территория храма оказалась не больше, чем, скажем, стоянка у пригородного «Макдоналдса», там повсюду были изображения Тануки – из камня, дерева, глины, железа и еще из невесть каких материалов. Некоторые вполне симпатичные, и американцы нашли, что атмосфера здесь приятная. Достаточно почтительная, но чуточку ироничная, видимо, чтобы почтение не переходило в набожное почитание.

Они походили, посмотрели статуи, и Томас, показав на здание чуть поодаль, сказал:

– Там, наверное, еще тануки.

– Нет, – ответила Лиза. – Это храм Кицунэ. Кицунэ – не то что Тануки. Кицунэ – это по-вашему… лис.

В Японии барсук и лис иметь особая сила, люди им поклоняться, но они не настоящие боги. Лис Кицунэ – посланник богов. Он ходить между мирами. Между другой мир и этот. Может пошутить, сделать скандал, но он много работать. Тануки никогда не работать. Он только веселиться. Есть, пить, танцевать, делать секс. Всегда весело.

– Понятно, – сказал полковник. – Так, может, пойдем к Кицунэ? Похоже, Братец Лис поважнее.

Лиза окинула его взглядом – с фуражки до кончиков ботинок. Глаза у нее светились – как внутренности сладкого перца, от которого отрезали кусочек. У ее улыбки собственного цвета не было, но она словно забирала цвет у всего вокруг.

– Да? – удивилась она. – Вы думать, веселье – не так важно? Веселье не так, как работа? А может, веселье лучше? Вы как думать?

– Меня легко переубедить, мадам Ко. И у вас это отлично получается. – И он прерывисто засмеялся.

– Полковник не полностью отвергает веселье, – вставил слово Леворк.

– Ой не полностью, – согласился Томас. – А когда я избавлюсь от этих птичек, – показал он на погоны, – то уж повеселюсь как следует. Через пять лет выхожу в отставку, – объяснил он Лизе.

– И что тогда делать?

– Мы купили отличный деревянный коттедж в Орегоне. В горах неподалеку от Грантс-Пасса. Куплю болотные сапоги, буду ловить форель и встречаться с друзьями – с теми, кто просто хочет поиграть со мной в покер и не желает обсуждать политику и текущие события. А еще буду сидеть на веранде, пить виски и беседовать с дятлами. А по настроению, может, черт возьми, когда и встану, обниму одно-другое дерево. – Незаметно для остальных он пощупал бумажку в кармане. – Правда, – вздохнул он, – поскольку тот храм мы так и не нашли, топота маленьких ножек в доме не будет.

Леворк только усмехнулся, а Лиза мысленно произнесла: «Не зарекайся!» Она, разумеется, подумала о тануки, которые обрели свободу как раз в районе Гранте-Пасс, но вдруг в голове забрезжила совсем другая мысль. Подойдя к одному из каменных тануки, Лиза сделала вид, что внимательно его рассматривает. Она так работала челюстями, будто жевала хрящик, но причиной тому были ее размышления, а также резко усилившаяся боль в нёбе. К мужчинам она присоединилась только через несколько минут. И вдруг резким движением схватила руку полковника и прижала к своему животу.

– Скоро, – сказала она, – я иметь дитя-сан. Я уехать. Не могу взять дитя. Может быть, я отдать дитя вы и ваша жена.

Томас потерял дар речи.

– Вы это серьезно? – спросил Леворк.

– Да, я серьезно. – Она еще сильнее сжала руку Томаса. – Вы думать сегодня, вы говорить жена. Завтра или день после завтра вы приходить этот храм. – Потом она показала на здание не больше хижины Дики: – Дом сторожа. Если я нету, вы оставить ответ сторож. О'кей? Если ответ «да», вы приезжать сюда через один год. – Она взглянула на часы. – Один год. Сентябрь пятнадцать. Когда дитя уже не сосать грудь. Если я нету, девочка в доме сторожа. Для вас. Ваше дитя. Извинить, документы нет.

Для человека со связями в министерстве обороны и ЦРУ вывезти из Японии ребенка без документов труда не составляет, но Томас был слишком потрясен предложением, чтобы думать о деталях. Одно он отчетливо понимал: говорит мадам Ко все хуже, но говорит совершенно искренне. В ответ он смог только пробормотать:

– Спасибо… Поверить не могу… Спасибо… Я вам сообщу. Мы это обдумаем и вам сообщим. Спасибо.

И в этот самый миг мадам Ко выпучила глаза, лицо ее перекосилось. Прикрыв рот ладонью, она согнулась пополам. Томас решил, что ее сейчас вырвет. Мужчины смущенно и озабоченно переглянулись. Лиза закашлялась и отвернулась. И стала вытаскивать что-то изо рта. Что-то яркое. Мягкое. И на удивление большое.

С минуту она рассматривала это «что-то», оказавшееся свежей хризантемой. На ней, как роса, блестела слюна. Лиза показала ее мужчинам. Улыбнулась сконфуженно, но не без гордости. А затем быстро ушла в сторожку.

– Вот те на! – воскликнул Леворк. – Это что за чертовщина?

– Ничего особенного, – махнул рукой полковник Томас, выводя приятеля из храма Тануки. – Мадам Ко – циркачка. Это был просто фокус.

Эпилог I

Тела Стаблфилда так и не нашли. И решили, что его останки съел тигр. Однако, что странно, когда прочесывали ущелье, не отыскали ни косточек, ни лоскутка лилового костюма, ни остатков рюкзака, который был при нем (по-видимому, он намеревался переночевать у Дики).

Поисковая партия, состоявшая из Дики и пяти-шести рыдающих молодых женщин, обнаружила две вмятины в грязи – там, где незадолго до этого вышел из берегов ручей, – и, поскольку каждая была раза в два больше размера ступни человека, возникло предположение, что Стаблфилд приземлился на ноги, а поскольку попал в грязь, остался в живых. Подобные «чудеса» случаются. Например, однажды в Новой Зеландии у одного парашютиста не раскрылся парашют, но, так как он приземлился в илистый пруд с утками, обошлось даже без синяков.

Некоторые старейшины утверждали, что от тигров Стаблфилда защищала татуировка. Они уверяли, что Стаблфилд жив-здоров и обитает в какой-нибудь пещере с семейством тануки.

Были и другие слухи, более правдоподобные: их привезли в Фань-Нань-Нань циркачи-путешественники, которые уверяли, что Стаблфилд отправился в Гонконг, где у него был счет в банке, и там его видели, причем не раз. Рассказывали, что он поселился в гавани на роскошной джонке и пишет мемуары. Да, эта книга могла бы украсить не одну библиотеку. Наверное, называться она будет «Пусть гадают», и ее будут резко критиковать те, кто не может смириться с мыслью, что для человека чувство прекрасного является куда более подлинным и предпочтительным, нежели чувства религиозные или политические. Но пока такая автобиография не появилась, нельзя утверждать наверняка, что Марс Альберт Стаблфилд умер. Да здравствует Марс Альберт Стаблфилд!

* * *

Дерн В. Фоли совершил последний и крайне рискованный полет на разваливающемся «Умнике-2» и вновь поселился на вилле «Инкогнито».

Он распустил слуг, расплатившись с ними коврами и мебелью. Сожительницы, в том числе и самая любимая, были вознаграждены ценными предметами искусства и также отосланы прочь. В тот же день Дерн, взяв ножовку, перепилил растяжки троса со стороны виллы. А затем перепилил и сам трос. Когда он закончил, конец, болтавшийся у противоположной стороны ущелья, блестел в лучах полуденного солнца, как огромная сверкающая нитка лапши, свесившаяся через край миски.

Фоли внимательно перечитал каждый стих Библии бесчисленное количество раз, но, не найдя рационального подтверждения расхожего убеждения, что это «слово Господа», забросил священную книгу и сосредоточил свое внимание на флоре и фауне. И если вызывание «духов природы» оказалось бы в конце концов очередной пляской вокруг бездонной черной дыры духа, еще одной бескровной попыткой выжать сок из космической репы – что ж, останутся еще винный погреб и чанду.

А о том, какую особую, упоительную радость он испытывал потому, что в очередной раз избежал капкана властей, и говорить не приходится.

* * *

Раз уж речь зашла о властях, сообщаем, что полковник Пэтт Томас получил задание в Афганистане. Перед тем как отправиться в Карачи, он снова встретился с Лизой Ко в храме Тануки, где сообщил ей, что они с женой, проговорив час по телефону, решили принять ее предложение и удочерят ее дитя. Прежде они относились к подобным идеям с прохладцей, но это особый случай.

Естественно, возникли вопросы. Например, кто отец. Когда мадам Ко сказала, что на этот счет информации предоставить не может, полковник Томас только пожал плечами и списал это на половую распущенность, свойственную людям шоу-бизнеса.

На вопросы о том, где и как супруги смогут с ней связаться в течение года, Лиза отвечала так же уклончиво, но у Томаса создалось впечатление, что большую часть времени она намерена проводить в храме Янаги Мори, и связаться с ней можно будет через тамошнего сторожа.

А что касается того, где она намерена поселиться, когда Томасы заберут ребенка, то Лиза сказала, что ее привлекают леса в окрестностях некоего озера Бива. Чем она будет заниматься, она не могла или не хотела рассказывать, однако дала понять, что возвращаться не собирается. Никогда. Но передала Томасу запечатанный конверт для дочери, который той надлежит вскрыть, когда она достигнет половой зрелости. Поскольку это было единственное условие мадам Ко, полковник дал слово, что выполнит его, и они договорились окончательно. (Речь ее вдруг стала безукоризненной, и фокусов больше не было.)

Прежде чем покинуть Токио, Томас договорился кое о чем еще. Его жена должна была в ближайшее время сопроводить его сестру в некую клинику близ Нью-Дели, где та могла умереть спокойно и с достоинством, чего заслуживает каждое живое существо и ради чего Богом – или Матерью-Природой, если вам так больше нравится, – и был создан опийный мак.

* * *

Пру Фоли сбежала в Нью-Йорк с Бардо Боппи-Бип и вскоре стала продюсером на кабельном телевидении в шутовском шоу Бардо, рассчитанном на геев нынешних, будущих и таких, которые о своих склонностях еще не догадываются. Судя по электронным письмам к Бутси, сестра была вполне счастлива и лишь однажды упомянула, что романтическая страсть к партнерше пробуждается, только когда та в клоунском костюме и в гриме. Причуда, которая рано или поздно должна была привести к печальным последствиям.

Что касается Бутси, то она не чувствовала себя такой уж одинокой. К удивлению сослуживцев, она выкрасила пару прядей зеленым, глаза подвела темно-синим, прицепила к корсажу черные розы и стала посещать заведения вроде клуба «Вервольф». Она решила во что бы то ни стало проникнуть в секту сатанистов, выйти на сатанистов из Лос-Анджелеса и вызволить Дерна из поместья «Плейбоя». Но ее репутация в оккультных кругах рухнула в тот день, когда она назвала Хэллоуин «симпатичнейшим праздником», а первую серьезную осеннюю бурю «очаровательной».

* * *

Дики Голдуайр камни похуже сдал в Бангкоке. После чего по поддельному французскому паспорту поехал поездом в Сингапур, где выручил кругленькую сумму за «голубиную кровь». Вернувшись в Таиланд, он поручил Ксингу передать вдове ее долю, а сам отправился на поиски мисс Джинджер Свити.

– Дики! – радостно заверещала она. – Ты больше не ходить в школу кошмаров? Гитара где?

Через месяц они поженились. Церемония была буддистской, но свадьбу устроили по-западному. На ней пел Элвисьют, и пел чудесно, правда, во время выступления у него дважды пищал пейджер, и он, отработав свое, умчался на следующую гулянку.

Молодожены поселились в Накхонпатхоме, поближе к университету, но через три месяца Джинджер дали студенческую визу, и они – мистер и миссис Пепе Газо – улетели в Колорадо, где Джинджер намеревалась изучать творчество Аллена Гинзберга в Институте Наропа.[40]40
  Институт Наропа – гуманитарный колледж, основанный в 1974 г. в американском городе Боулдере тибетским ученым, специалистом по буддизму Чонгьямом Трунгпа. В том же году Аллен Гинзберг и Энн Уолдман открыли при институте «Школу освобожденной поэзии Джека Керуака».


[Закрыть]

Дики, до глубины души потрясенный ограничением свобод и засильем рекламы, приспосабливался к новой жизни с трудом. Он скучал по Фань-Нань-Наню, но о прошлом вспоминал без злобы и без сожалений, и они с мисс Джинджер Свити устроились в Боулдере совсем неплохо. Поскольку случайная встреча с родственниками или знакомыми могла обернуться ненужными неприятностями, Дики жил тихо, не высовываясь, хотя порой на табличках «Созревшие на ветке помидоры» и писал фломастером «Вранье!» – в память о Стаблфилде. Но пойман на этом не был.

Нет никакого проку рассуждать о том, сколь часто и с какими чувствами вспоминал он о Лизе Ко, но одно можно сказать наверняка: случалось, наедине с собой он размышлял о том, что именно имел в виду Стаблфилд, сказав: «Наша Лиза больна неземной болезнью».

Что до гитары, так Дики купил себе новенькую «Martin D-28», на сей раз – настоящую. И наконец дописал свою песню.

 
Хочешь – голым ходи,
Сексуальней не станешь.
Исповедуй цинизм,
Но не будешь крутым.
Ложь за ложью выстраивай в ряд,
Нацепи на себя маскхалат,
Все равно тебя пробуравит взгляд
Того, кто видит тебя насквозь.
 
 
Что остается в конце концов?
Страсти твои, а не пересказ снов.
Святым Граалем считают любовь
Даже в Когнито.
 
 
Так что, сестричка, внимательно слушай,
И ты, браток, навостри-ка уши.
Занятно, конечно, в игру играть,
Боли бежать и богов забавлять,
Но успеху с удачей нельзя доверять,
Твое «Я» позабыло, как тебя звать,
И в этом мы схожи, надо признать:
Все мы – инкогнито.
 

Эпилог II

Тук-тук!

– Кто там?

– Я Самый.

– Неужто ты, Тануки? Давай лезь сюда, если сумеешь. У меня тут все вверх дном. Такого бардака даже Бог Холостяцких Квартир не вынес бы. – Тут в нору Кицунэ пробрался Тануки. – Ой, и впрямь ты! Ты где шлялся, старый плут? Как ты вообще?

– Да как «как»… Как и ты.

– М-да… – вздохнул Кицунэ. – Чертовы людишки. Но нам недолго осталось мучиться. Похоже, они всерьез подумывают о массовом самоубийстве.

– Ага, о глобальном харакири. Но они его иначе называют.

– Само собой. Они называют его прогрессом. А еще национальной безопасностью, энергетической политикой и еще какими-то идиотскими словами. Только и мотивы их, и конечные цели – всё одно. Правда, утешает, что они снова взялись налаживать межвидовое общение. У них там в этих, как их, в компьютерах, появилась Всемирная Паутина…

– Это когда еще было – при Зверях-Предках. Они про все забыли, когда забыли, что и сами звери.

Лис кивнул.

– Все эти выпендрежные технологии оказались в лапах шайки приматов, которые в эмоциональной сфере недалеко ушли от павианов. Это же шимпанзе на бульдозерах, мартышки с бомбами. Ситуация очень опасная, но оно и к лучшему: опасность – предвестие перемен, а перемены – дорога в будущее. В этом мире у нас с тобой есть еще на что надеяться. Да, кстати, твои-то отпрыски справляются лучше многих. Намного лучше. Твоя слава даже до Америки докатилась.

– Это уж точно! – фыркнул Тануки. – Если добавить пару тыщ иен, можно и чашечку сакэ купить.

– Ой, извини! Хозяин из меня никудышный! Клянусь, у меня в доме ни капли спиртного. Могу предложить разве что вчерашнюю сову доглодать.

В рот вечно голодного барсука/пса/енота хлынули потоки слюны. Однако он ответил:

– Не бери в голову. Мне уже пора. У меня встреча.

– Вот оно как? Значит, у тебя встреча? Все продолжается? Либо это – величайшее безумие, либо – величайшая победа. Как говорят люди, время покажет.

Тануки снова фыркнул.

– У времени пасть огромная, а мозгов капля.

– Отлично сказано, – похвалил Кицунэ. Они еще немного поиздевались над ошибочными трактовками феномена времени. А затем лис сказал: – Ну ладно, ты Тануки был, Тануки и остался. И поступаешь так, как вздумается. Должен сказать, у меня сохранились самые теплые воспоминания о Михо и малышке Казу. – И он ткнулся гостю мордой в шею. – Давай я с тобой выйду. В следующий раз я уж припасу для тебя бутылочку. И мы проведем время с пользой – вместо того чтобы попусту на людей жаловаться. Нужно брать пример с богов: пока люди не поумнеют, на них вообще нечего обращать внимания.

Тануки хотел было возразить, что не обращать внимания на людей легко тем, кто обитает в Заоблачной Крепости или в Ином Мире, но тут вдруг увидел, какой чудный день стоит в этом мире, и так обрадовался, что все слова из головы вылетели.

Пожухлая трава на поляне была одного с солнцем блекло-желтого цвета. На пыльцу словно объявили сезонную распродажу, и головка каждого второго цветка клонилась под тяжестью пчел. В ветре оставалась пара-тройка калорий тепла, и он несся с гор – видно, чтобы окунуться напоследок в озеро Бива. Кусты, пунцовые, как после долгих ночей любовных прелюдий, ждали, насторожив каждый листок, когда на них наконец извергнется россыпь инея. В воздухе стоял сладковатый запах палых и прелых плодов и перезревших грибов, слышался стабильный стрекот страды, и над всем этим носились вороны, доводя всех и вся своими невразумительными коанами. Вьющаяся в вышине смоляно-черная стая походила на прилепленные к небу накладные усы.

– Когда лето переходит в осень, – сказал Тануки, – мне почему-то хочется… хочется валяться и кувыркаться. – Он так хлопнул себя по животу, что даже мошонка затряслась, рухнул в сухую траву и покатился.

– Я понимаю, о чем ты, – ответил Кицунэ, – хотя мы, лисы, не склонны к столь бурным проявлениям чувств. Знаешь, это единственная пора, к которой людям стоило бы отнестись повнимательнее. Смена времен года. – Он с хохотом бросился наземь и присоединился к приятелю.

Как вы думаете, может, Бутси, несмотря на свою убогую лексику, что-то все-таки понимала правильно?