Текст книги "Маленький большой человек"

Глава 30. КОНЕЦ

В сентябре следующего года генерал Крук прошел с огнем и мечом по оставшимся индейским резервациям.

Сидящий Бык и хункпапа перебрались в Канаду, которую они называли Землей Великой Матери, имея в виду королеву Викторию. Канадская конная полиция не трогала сиу, всячески давая понять, что ничего не будет иметь против них до тех пор, пока они не трогают подданных Ее Величества. Индейцы и не трогали, однако сами подданные никак не могли смириться с присутствием инородцев на своей земле. Снова начались неприятности, и Сидящий Бык вернулся в Америку, где нанялся в проводники к Буффало Биллу за пятьдесят долларов в неделю плюс дорожные расходы.

После событий у Мокрой Травы и ухода сиу Старая Шкура решил отвести свой клан на юг, в предгорья Бигхорна. За ним пошли все, кто хотел, в том числе и я. К моему огромному облегчению, Маленький Медведь после долгих раздумий отправился на восток вместе с горсткой других шайенов. Осенью все они приняли мученическую смерть от солдат генерала Макензи.

После этого правительство наконец успокоилось и осознало, что проще оставить индейцев в покое, чем снаряжать дорогостоящие экспедиции против них. Так на реке Танге возникла новая резервация, где северные шайены живут и поныне.

Как-то я спросил Старую Шкуру, почему он относился к победам своих собратьев более пессимистично, чем к их многочисленным поражениям.

– Ты прав, сын, – ответил он. – Все очень просто. Когда враг уничтожен, что мы можем еще хотеть от него? Когда краснокожие сражались с краснокожими, а так и было до недавнего времени, то обе стороны получали удовольствие, поскольку, кто бы ни победил, у проигравших оставалось много битв впереди. И это правильно. Никто не может только побеждать или проигрывать, все сменяет друг друга в этом мире, подчиняясь закону круга. Разве жизнь не бесконечна? И, когда я умру, разве я не продолжу жить во всем сущем? Бизон ест траву. Я ем мясо бизона. Я умираю, и земля ест меня. На этом месте вырастает новая трава. Ничто не исчезает бесследно, все находится в постоянном движении, все навсегда… Но белый человек, живущий среди прямых линий и углов, думает не так. Ему нужно или все, или ничего: или Уошито, или Мокрая Трава. И это странное желание делает его настойчивым и упорным. Он станет сражаться даже ночью или в плохую погоду. Но войну как таковую он ненавидит. Ему нужна только победа. Он легко мог бы привести новые войска и стереть нас с лица земли, мстя за смерть Длинноволосого. Но это уже не то. Это месть, а не полная победа. Он не понимает, что убийство – часть жизни, потому что он ненавидит и жизнь. Когда-то белый человек хотел помирить нас с пауни и кроу. Мы действительно не воевали друг с другом какое-то время, и от этого всем нам стало плохо. Никто не мог надеть нарядную одежду, отправляясь на бой, ни у кого не было повода отпраздновать победу или оплакать поражение… Жизнь остановилась. И ты знаешь, сын, что я сделал? Я отправился в лагерь кроу и сказал им: «Мы любили вас, когда вы были врагами. Теперь же, когда вы друзья, мы вас ненавидим».

– Бессмыслица какая-то, – пробормотал я.

– Не мы виновны в ней, сын… Так вот, кроу ответили мне: «А мы вас. Когда вы дрались с нами, мы считали шайенов красивым народом и с радостью брали ваших женщин в свои пелатки. Теперь же вы похожи на грязных собак». Стерпеть такое, как ты понимаешь, мы не могли, и был славный бой.

Старая Шкура улыбнулся и продолжил:

– Когда-то кроу отлично сражались, но теперь покрыли себя вечным позором, помогая белым солдатам. Я слышал, что перед битвой у Мокрой Травы они сбежали, и это меня не удивляет.

Когда он заговорил о белых солдатах, я почувствовал некоторую неловкость, ведь до сих пор мое присутствие во вражеском войске не получило никакого объяснения. Если его вообще можно было объяснить… Однако следовало хотя бы попытаться.

– Дедушка, – начал я, – лишь очень немногие в этом мире могут рассуждать так же мудро, как ты. Все же остальные подчиняются самому простому правилу – выжить, чего бы это ни стоило. Постарайся понять и их. Вот, например, я. Маленький Большой Человек…

– Что ты, сын! – в ужасе перебил меня Старая Шкура. – Никогда нельзя произносить свое имя вслух. Его может украсть злой дух, и человек останется безымянным.

Я извинился и хотел продолжить свою мысль, но вождь зевнул, заявив, что устал и хочет спать.

На следующее утро я нашел Старую Шкуру у ручья, где он принимал ледяную ванну. Выйдя из воды и завернувшись в одеяло, вождь сказал мне:

– Сын, сегодня мне нужно забраться повыше и сделать нечто важное. Ты проводишь меня?

Он даже отказался завтракать, из чего я сделал вывод, что предстоящее дело священного свойства. И, хотя на меня его пост не распространялся, я предпочел не гневить краснокожих богов и тоже отправился на голодный желудок.

Через несколько часов пути вверх я пожалел о своем опрометчивом решении, поскольку выбранное вождем место оказалось самым высоким в округе холмом, даже не холмом, а самой настоящей горой. К полудню мы проделали лишь половину пути. Я еще не совсем оправился от ран, и мне приходилось несладко, поскольку по мере подъема дышать становилось заметно труднее.

Старая Шкура карабкался наверх с чисто юношеским упорством, и, когда мы достигли очередного уступа, я совершенно выбился из сил. Но вождь даже не присел и нетерпеливо сказал мне:

– Давай, сын, не время отдыхать.

К вечеру мы добрались наконец до вершины. Вокруг высились горные хребты, внизу на скалистых площадках резвились горные бараны, перепрыгивая через ужасающего вида трещины. Огромное солнце висело низко над горизонтом, словно наколотое на угольно-черный пик высоченной горы. Никогда еще я не видел такого огромного и чистого неба. Оно было нежно-голубым, словно купол собора, выточенный из единого сапфира. И оно не имело границ, охватывая собой весь видимый мир.

При виде этого гигантского круга вселенной у меня закружилась голова. Я стоял в центре мироздания, где любые вопросы теряли свой смысл, поскольку ответ был один: все так, а не иначе, и другого не дано. Война, мир, Мокрая Трава, боль, страдание, белые, краснокожие – лишь пустые слова. Слова, не имеющие отношения к Вечности.

Я повернулся к Старой Шкуре, желая сказать ему, что я понял, зачем он привел меня сюда, но вождь, не слушая, шагнул к самому краю скалистого выступа и поднял руки над головой, ладонями к умирающему солнцу. Красное одеяло упало с его плеч, и старая морщинистая кожа словно засветилась изнутри. Коротко взмахнув руками, он крикнул:

– ХЕЙ-ХЕЙ-ХЕЙ-ХЕЙ-ХЕИ-ХЕЙ-ХЕЙ!

И долгое эхо разнесло по миру боевой клич великого племени шайенов. Тело старика дрожало от восторга, из невидящих глаз текли слезы.

– Выходи на бой! – кричал он. – Сегодня хороший день, чтобы умереть!

«Умереть… умереть… умереть… « – ответило эхо.

А потом он громко рассмеялся, потому что Смерть, которую он вызывал на поединок, уже распахнула перед ним дверь своего типи.

Смех смолк, и его сменила молитва. Вождь молился Вездесущему Духу твердым, молодым голосом.

– Спасибо тебе, что ты сделал меня Человеком! Спасибо тебе, что ты сделал меня воином! Спасибо тебе за все мои победы и поражения. Спасибо тебе за зрение и за слепоту, которая позволила мне заглянуть в суть вещей.

…Я убил много мужчин и любил много женщин. Я ел вдоволь мяса, и я голодал. Благодарю тебя за все это!

…Ты создаешь все сущее и готовишь каждому человеку его собственную судьбу. О Вездесущий, тебе ведомо, что Люди отныне пойдут по новому пути. Спасибо, что дал нам победить до того, как это случилось! Если моему народу не будет больше места на земле их предков, он все равно останется самым сильным и смелым.

…Сейчас я умру, если только Смерть примет мой вызов. Помоги же мне в последний раз!

…О великий Дух! Позаботься о моем сыне, не дай ему сойти с ума!

С этими последними словами старик лег на землю и мгновенно скончался. Солнце почти полностью опустилось за черные пики гор на западе. Я спустился вниз, к линии деревьев, и вырезал шесты для погребального помоста. Потом вернулся назад, завернул тело в красное одеяло и отдал вождю последний скорбный долг.

Минут через двадцать я отправился в обратный путь.

Вокруг сгущались сумерки.

ЭПИЛОГ

На этом месте наша история обрывается, по причине, о которой я упоминал в прологе. Жаль, очень жаль, что мне так и не удалось узнать о последующих годах жизни Джека Кребба, ведь они, как он неоднократно намекал мне, ничуть не менее интересны и поучительны, чем первые тридцать четыре. Он долго бродил по Дикому Западу, потом попал в Европу (я сам видел фотографию, сделанную в Венеции; на ней запечатлена гондола, в которой сидит Джек в компании нескольких сиу), а затем на Сандвичевы острова, или, выражаясь современным языком, Гаваи.

Судя по его собственным словам, Креббу доводилось бывать в Гватемале и Мексике, а также на Кубе. Его просто тянуло на революции и прочие заварухи политического характера.

Что я не одобряю в нем, так это оправдание насилия. Я, в конце концов, белый человек, и я верю, что, когда разум торжествует над эмоциями, лев может лежать рядом с ягненком, не трогая его. Образно выражаясь, разумеется. Но мистер Кребб долго хихикал над этим утверждением, а потом сказал:

– Да не расстраивайся, сынок, они могут лежать рядом, но только если лев будет мертвым или если менять ягненка каждые полчаса, когда лев снова проголодается.

О, Джек Кребб был циником и даже грубияном. Но давайте рассматривать его таким, каким он на самом деле и был, то есть продукт определенного места, определенного времени и определенных обстоятельств.

Должен признаться сразу и честно: я до сих пор не знаю, какая часть истории мистера Кребба достойна доверия, а какая нет. Не раз я просыпался среди ночи от жуткой мысли, что меня попросту надули, бросался к письменному столу, выхватывал из ящика рукопись и, зарывшись в справочники, энциклопедии и учебники по истории, до утра сличал события и факты.

Невозможно поверить, что на жизнь одного человека выпало столько опасностей и приключений, сколько приписывал себе мистер Кребб. В половину и то верится с трудом. Но я уверен, что и вы вслед за мной придете к следующему выводу: если принять за правду хотя бы ничтожную часть его истории, то поневоле начинаешь верить и во все остальное… В самом деле, действительно ли он знал Дикого Билла Хикока и генерала Кастера? Ответьте на это «да» или «нет»… ну что от этого меняется?

Скажу одно: я самым тщательным образом проверил все даты, места событий и имена. Ни единой ошибки мистер Кребб не допустил! Я даже отыскал следы Лавендера, вернее, не именно Лавендера, а единственного черного парня в битве при Литтл Бигхорне, который до этого действительно жил у сиу и который действительно был убит в отряде Рено. Звали его Исайя Дорман. Сержант Батс из седьмого полка – не кто иной, как сержант Эдвард Батсер, если верить спискам погибших.

И так далее… Однако одного имени я так нигде и не нашел, хотя перерыл всю прессу тех времен. Разумеется, я имею в виду самого Джека Кребба.

Ну вот, мой любезный читатель, и пришло время прощаться. Вопрос, верить или нет, я сам для себя уже решил, теперь очередь за тобой. Джек Кребб – или самый честный человек, или самый отъявленный лгун на свете. Но в любом случае да смилостивится Вездесущий Дух над его душой. И над вашей. И над моей.

Р. Ф. С.