Текст книги "Выхода нет"

Кроме всего этого, у меня все же произошла случайная связь. Не с дешевой девочкой по вызову или проституткой. Это была одна из самых богатых женщин в округе. И это положило конец всему. После этого секса больше не было. Ты будешь удивлен.

В.: Это произошло, когда Вы все еще поддерживали отношения с женой?

У.Г.: Да.

В.: Этот роман все разрушил!

У.Г.: Это просто случилось со мной. Я случайно оказался у этой женщины. Я не хочу вдаваться во все эти грязные подробности. Это было тридцать три года назад. Все кончилось! Это был конец моему сексу. Я почувствовал, что использую эту женщину для своего удовольствия. Это была не этическая проблема. Тот факт, что я использовал эту женщину, сильно потряс меня. Я сказал себе: «Она, возможно, и добровольная жертва, добровольный партнер во всей этой игре, но я больше не могу этого делать». Это был конец всему и это создало проблему и для моей жены, не в том смысле, что она оттолкнула меня, а в том смысле, что я отказался также от секса с ней.

В.: Она чувствовала себя отвергнутой?

У.Г.: Да. Она чувствовала свою вину в том, что довела меня до этого. На самом деле она этого не делала. Она ничуть не подтолкнула меня к этой ситуации. Как бы то ни было, тот случай положил конец моему сексу. Но он не покончил с сексуальным желанием как таковым, потому что у мужчин, как и у женщин, есть свой естественный ритм. Я замечал, что иногда случался пик, и потом месяцами ты об этом ни сном ни духом.

В.: Так же и у женщин.

У.Г.: Да, так же, как циклы у женщин. Для мужчины и женщины просто невозможно достичь оргазма одновременно. Мы по-разному запрограммированы.

В.: Это невозможно синхронизировать.

У.Г.: Если бы это можно было синхронизировать, было бы чудесно. Но ты никаким образом не можешь сделать это. Так вот, до тех пор пока это [естественное состояние, которое случилось с У. Г.] не произошло со мной, мощное [сексуальное] желание все еще присутствовало. Но я знал, что семя выйдет с мочой или каким-нибудь другим образом. Это меня не волновало, потому что я твердо решил разобраться с этой проблемой [секса] сам для себя. Я не пошел к врачу. Я никогда не верил ни в какое лечение. И вот это разрешилось само собой. Секс занимает свое место в организме. Это очень простая функция организма. Он заинтересован только в том, чтобы создавать.

Приведу один пример. Как-то мы только начали заниматься любовью, как моя двухлетняя дочка заплакала. Нам пришлось прерваться, и ты не можешь себе представить, какие жестокие чувства меня охватили. Мне хотелось просто удавить этого ребенка! Конечно, я не последовал этим чувствам. Но мог бы. Такое у меня было состояние. Я сказал себе: «Это кровь от крови моей, что за идиотское выражение, кость от кости моей – мой собственный ребенок. Как у меня могут быть такие мысли? Тут [показывая на себя] что-то не так». Я сказал себе: «Ты не духовный человек, ты не то, кем ты себя считаешь и кем тебя считают люди». Я повсюду давал лекции с трибун Теософского общества. Я сказал себе: «Ты – вот„это“, а „это“ – ты. Это насилие – вот что ты такое».

В.: А секс – насилие?

У.Г.: Секс – это насилие. Но это насилие, необходимое этому телу. Это мучительно.

В.: Что касается воспроизведения…

У.Г.: Любое творение мучительно. Рождение ребенка – очень естественное явление. Но называть его травмирующим опытом и выстраивать вокруг этого огромную структуру теорий – это не для меня. Это не может быть травмирующим опытом. Вот почему после всего этого насилия ты засыпаешь. Ты чувствуешь усталость. Так устроена природа. Любое творение в природе подобно этому. Я не называю это болью или насилием. Извержения вулканов, землетрясения, штормы, наводнения – все это часть природы. Ты не можешь сказать, что существует только хаос или только порядок. Хаос и порядок случаются практически одновременно. Рождение и смерть – это одновременные процессы.

Я не против беспорядочных связей и не против воздержания. Но я хочу подчеркнуть одну основную вещь, а именно, что на самом деле нет никакой разницы, практикуешь ли ты воздержание или злоупотребляешь сексом, который ты называешь тантрическим, преследуя свои духовные цели. Утешительно верить в то, что ты занимаешься тантрическим сексом, а не сексом с проституткой. Говорить, что, если ты занимаешься сексом ради духовных целей, присутствует больше «чувства» или больше близости между вами, – абсолютная чушь.

В.: То есть в тантрическом сексе нет ничего стоящего?

У.Г.: Такое множество людей занимаются этим во имя просветления. Мне это отвратительно. Они недостаточно честны, чтобы признать, что они используют это [притягательность просветления] ради удовлетворения своей похоти. Поэтому они устраивают эти бордели. Гуру такого рода – сутенеры.

В.: Раджниш прославился этим…

У.Г.: Да, меня кто-то спрашивал: «Что Вы можете сказать о нем после его смерти?» Я сказал, что мир никогда не видел и в будущем не увидит такого сутенера. [Смеется]

В.: Он был очень хорош. Я имею в виду, очень профессионален.

У.Г.: Да, профессионален. Он совместил западные терапии, систему тантры и все, что только можно было найти в книгах. Он сделал на этом большой бизнес. Он брал деньги у мальчиков, брал деньги у девочек и оставлял их себе. Он мертв, так что мы ничего не говорим о нем. Nil nisi bonum (О мертвых либо хорошее, либо ничего). [Смех].

В.: Но если мы можем вернуться к…

У.Г.: Я хочу сказать, что, к сожалению, общество, культура, или назовите это как угодно, отделило половую активность и поставило ее на другой уровень, вместо того чтобы относиться к ней как к простому функционированию живого организма. Это основное явление в природе. Выживание и воспроизведение – это основное в живых организмах.

В.: А все остальное – искусственная надстройка…

У.Г.: Ты можешь менять области, менять идеи, писать книги. Это на самом деле не имеет значения. Что до меня, я никому не говорю, что ему или ей стоит или не стоит делать. Мне интересно показать, что ситуация такова, и сказать: «Тебе решать».

В.: Без этой надстройки, без культуры, без мысли сексуальное функционирование тела так же сохранялось бы, но не было бы никого, кто стал бы создавать из этого проблему?

У.Г.: Нет, послушай. Чего бы мы ни касались, мы все превращаем в проблему; а секс и того больше, потому что это самый мощный стимул. Переводя его [в удовольствие] и продвигая его в область, к которой он на самом деле не относится, а именно, превращая его в движение удовольствия, мы создаем проблему. Как только ты создаешь проблему, обязательно возникает потребность решить ее в этих рамках. Тут и появляетесь вы [с сексотерапией и пр.]. Я ничего не имею против врачей-сексологов, но люди должны решить проблему [секса как удовольствия]. Иначе они становятся неврастениками. Они не знают, что с собой делать. Не только это, но Бог, истина, реальность, освобождение, мокша, все это – предельное удовольствие. Мы не готовы признать это.

В.: Но секс очень конкретен?

У.Г.: Очень конкретен. Он осязаем. Вот почему он стал очень мощным фактором в нашей жизни. Вот почему и существует потребность накладывать на него ограничения культурой, сначала во имя религии, а потом во имя семьи, закона, войны и сотни других вещей. Это [потребность ограничивать секс] – не что иное, как следствие религиозного мышления человека. В чем разница?

В.: Несмотря на все эти законы, ничего не выходит. Это продолжается и продолжается…

У.Г.: Продолжается. Вы говорите о священности жизни и осуждаете аборты. Это упорствует все та же старая идиотская идея христианства, которая сделала каждую женщину преступницей. А потом вы продолжаете убивать сотни и тысячи людей во имя вашего флага, во имя патриотизма. Вот как обстоят дела. Не то чтобы в ваших интересах было менять это, но перемены – это нечто, в чем эта структура [т. е. мысль] не заинтересована. Она только рассуждает о переменах. Но, ты знаешь, все постоянно меняется.

В.: Эта самая искусственная надстройка сексуального возбуждения в действительности вредит телу, но многие люди думают, что, благодаря тому что напряжение снимается и ты чувствуешь себя более расслабленным, это полезно для здоровья.

У.Г.: Прежде всего ты создаешь напряжение. Все эти фантазии, весь этот романтический бред создают напряжение. Раз создалось напряжение, ему нужно рассеяться. Вот почему становится необходим отдых, и ты засыпаешь. Ты засыпаешь, потому что истощен… Последействие неизбежно. Это нормально, но в конце концов это изнашивает организм.

В.: Могли бы Вы высказаться по поводу различия в сексуальном поведении между мужчинами и женщинами, которое охватывает Запад сегодня?

У.Г.: [Смеется] Ты имеешь в виду феминистское движение? Это шутка.

В.: В своей работе я также касаюсь сексуального насилия, когда мужчины принуждают к сексу женщин или детей против их воли, а также вреда, который они причиняют детям. В женщинах или детях вряд ли можно обнаружить подобную сексуальную жестокость. Почему многие мужчины используют детей и женщин в качестве объектов сексуального насилия?

У.Г.: Видишь ли, это социальная проблема. Я думаю, ты, скорее всего, много знаешь об этом. Я не знаю. Я мало чего могу сказать по поводу этой проблемы. Но действительно, прискорбно, что веками мужчинам сходило все с рук, в то время как женщин общество игнорировало. Половиной населения этой планеты пренебрегали, унижали их и вытирали о них ноги. Даже Библия говорит тебе, что женщина сделана из ребра мужчины. Что за нелепая чушь! Понимаешь, женский интеллект потерян для этой культуры. Не только здесь, то же самое и повсюду.

В.: Так откуда проистекает это [насилие]? Из незапамятных времен?

У.Г.: Другая сторона тоже ответственна за это. Ты превозносишь женщину как любимую, и она принимает эту второстепенную роль. Женщина тоже виновна в этом. Я не испытываю слишком большого энтузиазма по поводу всех этих современных феминистских движений. Это бунт, у которого на самом деле нет основания; это, скорее, реакция.

В.: Вы имеете в виду, что обе стороны в ответе за сегодняшнее положение?

У.Г.: Обе стороны в ответе. Я очень часто это говорю. Одна из лидеров феминистского движения пришла ко мне и спросила: «Что Вы можете сказать о нашем движении?» Я сказал: «Я на вашей стороне, но вы должны понять одну очень важную вещь. До тех пор пока ты зависишь от мужчины в удовлетворении твоих сексуальных потребностей, ты не можешь быть свободной личностью. Если ты используешь вибратор для сексуального удовлетворения, тогда другое дело». «Вы очень грубы», – сказала она. Я не груб. То, что я говорю, факт. Пока ты зависишь от чего-то или кого-то, существует возможность для эксплуатации. Я не против феминистского движения. У женщины должны быть все права. Даже сегодня в Соединенных Штатах за одинаковую работу женщина получает меньше, чем мужчина. Почему?

В.: Это культура, конечно.

У.Г.: Когда-то я считал, что, если бы женщины правили миром, все было бы по-другому. У нас были женщина премьер-министр в Индии и женщина премьер-министр в Шри-Ланке. Была леди премьер-министр в Великобритании. Не знаю, случится ли такое в Америке и станет ли женщина президентом Соединенных Штатов. Но, знаешь, они [женщины] также беспощадны, как и кто-либо другой. На самом деле еще беспощаднее. Так что эта моя мечта разбилась вдребезги [смеется], когда я увидел эту женщину в Иерусалиме, как ее звали…

В.: Голда Меир…

У.Г.: Так что дело не в том, мужчина или женщина заправляет шоу, а в том, что система развращает человека.

В.: Не было бы никакого существенного различия между мужчиной и женщиной в этом стремлении доминировать где угодно и когда угодно.

У.Г.: Игра во власть – часть культуры.

В.: Биология в этом не участвует?

У.Г.: Теперь рассуждают о гормонах. Я, правда, не знаю. Говорят, что гормоны отвечают за насилие. Если это так, что делать?

В.: Женщина нам все же необходима…

У.Г.: Допустив на минуту, что преимущество, которым мы [мужчины] обладаем веками, спровоцировано не культурой, а является гормональным феноменом, придется разбираться с ним по-другому, а не укладывать этого человека на больничную кушетку, делать анализы и говорить, что в его агрессии виновата его мать или прабабка. Это слишком глупо и абсурдно. Так что нам придется найти какой-то способ. Мы должны задать себе основной вопрос: какой человек нам нужен? Но, к сожалению, мы поставили перед собой модель совершенного существа. Это совершенное существо – богочеловек, или духовный человек, или аватар, или что-то вроде того. Но принуждение каждого соответствовать этому шаблону – причина нашей трагедии. Каждому из нас просто невозможно быть таким.

В.: Но быть таким очень заманчиво.

У. Г.: Когда-то поклонялись скипетру и короне, церкви и первосвященникам. Потом короли воспротивились этому, и поклоняться стали королевскому роду. Где они теперь? Другие уничтожили королевскую власть и учредили пост президента. Нам говорят, что нельзя оскорблять главу государства. Еще вчера он был твоим соседом, а теперь стал президентом республики. Почему ты должен преклоняться перед королем или президентом? Вся иерархическая структура, будь то в прошлом или в настоящем, одинакова.

В.: Но в человеке, по-видимому, есть потребность искать нечто, по его мнению, превосходящее его самого.

У.Г.: Это нечто – то, чем мы хотели бы быть. Вот почему мы перед кем-то преклоняемся, кем-то восторгаемся. Вся иерархическая структура построена на этом фундаменте. Это касается политиков, не говоря уже о монархии и церкви. Даже лучший теннисист – или кинозвезда – уже герой. Они являются для нас примерами. И отвечает за это культура. Дело не только в физиологических отличиях, гормональных отличиях, если есть таковые (я не знаю и не стал бы узнавать), но и в рекламном воздействии. Заходишь ты в любой магазин или смотришь рекламу по телевизору, они [рекламщики] всегда говорят тебе, как одеваться и как стать красивым. Красота женщины зависит от идей Елены Рубинштейн или Элизабет Арден, или еще кого-то там. Сегодня половина магазинов здесь предлагает мужскую косметику. Я не осуждаю это, просто отмечаю, что таков наш образ жизни. Так вот, рекламщик говорит тебе, какую одежду следует носить, какие цвета с какими сочетать. Он постоянно говорит тебе об этом. Ты находишься под влиянием того, что он тебе говорит. И ты хочешь того, чего он хочет, чтобы ты хотел. Как нам быть с этой проблемой? Я не знаю. Не мне отвечать на этот вопрос, а тем людям, что хотят разобраться с этими проблемами.

В.: Вы находитесь в ином состоянии, и может быть, нормальные люди…

У.Г.: Кто нормален? Нормальный человек – это статистическое понятие. Но как может это [то, чем является У. Г.] быть примером? Это [случившееся с У. Г.] не имеет никакой ценности, в том смысле, что оно не вписывается ни в какую систему ценностей. Оно бесполезно для мира. Ты, конечно, можешь спросить меня: «Какого черта мы рассуждаем обо всем этом?» Потому что у тебя были какие-то вопросы ко мне, а я их ставлю под нужный угол зрения. Я всего лишь говорю: «Посмотри с этой стороны».

Я не заинтересован в том, чтобы склонять тебя к моей точке зрения, потому что у меня нет точки зрения. И ты никак не можешь склонить меня к своей точке зрения. Не потому, что я догматик или что-то вроде того. Склонить меня к своей точке зрения для тебя просто невозможно. Во время подобного разговора кто-то бросает в меня словами типа «О, Вы слишком такой-то или слишком сякой-то». Это тоже точка зрения. И как, по-твоему, можно примирить эти две точки зрения, и ради чего тебе их примирять? Тебе приятно, потому что ты склонил его к своей точке зрения. Ты используешь свою логику и свой рационализм, потому что ты умнее меня. Это не что иное, как демонстрация силы.

Тебе приятно, как и людям, которые заявляют о том, что служат человечеству. Это «кайф благодетеля». Ты помогаешь бабушке перейти улицу и чувствуешь, что это хорошо. Но это эгоистичное поведение. Тебя интересует только одобрение, но ты бессовестно говоришь другим, что служишь обществу. Я не циничен. Я просто обращаю внимание на то, что это [чувство] – кайф благодетеля. Он похож на любой другой кайф. Если я это принимаю, жизнь становится очень простой. И если ты это принимаешь, то это также показывает, что ты за отвратительное создание. Ты делаешь это ради себя, но уверяешь других и себя, что делаешь это на благо других. Я не циничен. Можешь сказать, что я циник, но цинизм – это реализм. Циник крепко стоит на земле.

В.: Но мне это совсем не кажется циничным. Мне это очень понятно. Я бы хотел вернуться к моральному поиску который мы осуществляем все время и в любой области, включая так называемую духовную сферу…

У.Г.: Политика, экономика, где угодно…

В.: Разве в духовной сфере он не отличается?

У. Г.: А чем он отличается? Он точно такой же. Мы оказались в ситуации, где важна была только духовность. А теперь Иисуса заменили кинозвезды. Для многих людей примером служат кинозвезды, теннисисты или борцы, в зависимости от того, кому что больше нравится.

В.: И им это нравится. Другое дело Вы.

У.Г.: Я навещал одного своего друга. Он ругал своих дочерей за то, что у них в туалете висят фотографии кинозвезд. Но когда мы вошли в его комнату, у него на столе стояла моя фотография. Я спросил его: «Какая разница между ними?»

В.: Это одно и то же.

У.Г.: Однажды в Мумбае меня посетило множество последователей Раджниша. Так случилось, что меня принимал один из ведущих кинорежиссеров. Раджниш был очень близок ему. Он провел многие годы, практикуя все эти техники, которым обучал Раджниш. Но после встречи со мной он его оставил. У него в гостиной до этого висела большая фотография Раджниша. После встречи со мной он убрал ее в сервант, а на ее место повесил мою фотографию. Смотри, что он сделал!

В.: Поменял одно на другое.

У.Г.: Да. Это как развод в Америке. Ты разводишься с одной женщиной, и потом появляется новая жена. Ты убираешь фотографии бывшей жены и ваших детей на чердак и заменяешь их фотографиями родителей, бабушек, дедушек и детей новой жены. [Смех]

В.: Вас это волнует?

У.Г.: Нет, нет. Я просто обратил внимание на абсурдность этого. Это все, что они могут, – менять одну иллюзию на другую, одну веру на другую. Но если вера прекращается, это конец всему.

В.: Но Вы объясняли, что ничего нельзя сделать, чтобы изменить это.

У.Г.: Ничего. Если тебе повезет [не знаю, может быть, «повезет» тут не совсем подходит] и ты окажешься там, где с твоей стороны не будет никаких попыток выбраться из ловушки, тогда все может быть по-другому. Но дело в том, что чем больше ты пытаешься выбраться из ловушки, тем глубже в ней запутываешься. Понять это очень сложно.

В.: Это и есть ловушка – желание выбраться из нее.

У.Г.: Да. Я говорю всем желающим обсудить со мной вопрос того, как избавиться от обусловленности, как жить с необусловленным умом, что именно то, что они делают, обусловливает их, просто обусловливает их иначе. Ты просто подцепил новый жаргон вместо того, чтобы использовать обычный язык. Ты начинаешь употреблять новый язык и торчишь от этого. Вот и все. Это тебя точно так же обусловливает; больше это ни на что не способно. Физическое тело [У. Г. показывает на себя] обусловливает таким образом, что оно действует разумно. Обусловливание здесь является разумностью. Тебе не нужно думать.

В.: Но ведь нет обусловленности тела.

У.Г.: Обусловленность тела – это его разумность. Это врожденная разумность тела. Я говорю не об инстинкте. Разумность тела необходима для его выживания. Эта разумность весьма отличается от интеллекта, который мы выработали. Нашему интеллекту далеко до этой разумности. Если ты не думаешь, тело может само о себе позаботиться в опасной ситуации. Когда тело оказывается в опасности, оно полагается на себя, а не на твое мышление или твой интеллект. Если, напротив, ты только думаешь, тогда ты пугаешься. Страх затрудняет твои действия. Люди меня спрашивают: «Как это Вы можете гулять с кобрами?» Я никогда не гулял с тигром или какими-то другими дикими животными. Но не думаю, что я испугался бы их. Если в тебе нет страха, тогда ты можешь гулять рядом с ними. Страх выделяет определенные запахи, которые ощущает кобра. Кобра чувствует, что ты опасен. Естественно, ей приходится сделать первый шаг. В остальном кобра – одно из самых прекрасных творений природы. Это самые любящие создания. С ними можно гулять и разговаривать.

В.: Они отвечают?

У.Г.: Это односторонний семинар. [Смех] Я не знаю. Как-то одна моя подруга, кинозвезда, посетила меня в ашраме, где я останавливался. Она спросила меня, преувеличены ли слухи о том, что меня навещают кобры и я с ними гуляю. Я сказал: «Дождись вечера или ночи и будешь удивлена». Позднее, в сумерках, когда мы вышли прогуляться, откуда ни возьмись, появилась не одна кобра, а со своим супругом, детьми и внуками, всего их было около пятнадцати.

В.: Все семейство?

У.Г.: Все семейство. Моя гостья сбежала. Если захочешь поиграть с этим [идеей прогулок с кобрами], у тебя будут проблемы. Твой страх в ответе за ту ситуацию, в которой ты оказываешься. Это твой страх создает проблему для кобры, и тогда она вынуждена сделать первый шаг.

Если кобра убьет, это будет только один человек. В то время как мы беспричинно убиваем сотни и тысячи змей. Если уничтожить кобр, это будет большой праздник для мышей, и они уничтожат урожай. В природе потрясающий баланс. Наши опрометчивые шаги нарушают природное равновесие.

Если я обнаружу, что кобра пытается нанести вред ребенку или кому-то еще, я скажу ей (понимаете, я могу не убивать кобру), скажу кобре уйти прочь. [Смех] И вы знаете, кобра уползет. Но вам приходится убивать. Почему вы беспричинно убиваете сотни и тысячи? В ответе за такие поступки страх, что они навредят нам в будущем. Но мы создаем дисбаланс в природе; и тогда вам придется убивать и мышей. Вы кормите кошек витаминами и специальной едой, а если кошка попытается убить мышь, вы порой хотите спасти мышь. Зачем? Даже кошки уже не едят мышей, потому что они привыкли к еде из супермаркетов. Но кошки до сих пор играют с мышами и убивают их просто так. Они оставляют их несъеденными в полях. Это удивительно. Я несколько раз видел такое.

В.: Это испорченные кошки?

У.Г.: Испорченные кошки. Общаясь с нами, даже кошки и крысы становятся похожими на людей. Вы даете имена кошкам и собакам. Человеческая культура испортила этих животных. К сожалению, мы портим животных, превращая их в наших питомцев.

В.: Вы устали? Хотите сделать перерыв?

У.Г.: Нет. Как хочешь. Это твоя собственность, не моя. Я не имею никакого отношения к тому, что я сказал. Ты вытащил все это из меня. Твое дело, как с этим поступить. У тебя есть авторские права на все, что из этого вышло. Я вовсе не размышляю обо всех этих вещах, сидя тут. Никогда этого не делаю.

В.: Это Вас совсем не касается?

У.Г.: Нет. Это меня совсем не касается. Ты приходишь и забрасываешь меня всеми этими штуками. На самом деле я не даю тебе никаких ответов. Я всего лишь пытаюсь поместить в фокус или высветить ситуацию в целом и говорю: «Вот так ты смотришь на эти вещи; но посмотри на них с этой (другой) стороны. Тогда ты сможешь найти решения для себя без чьей-либо помощи». Вот и все. Мне интересно показать тебе, что ты можешь ходить, и отбрось, пожалуйста, все эти костыли. Если бы ты на самом деле был калекой, я бы тебе ничего подобного не посоветовал. Но тебя заставили поверить в твое увечье люди, чтобы продать тебе эти костыли. Отбрось их, ты можешь ходить. Это все, что я могу сказать. «Если я упаду….» – это твой страх. Отложи костыли, и ты не упадешь.

В.: Увечье – это только убеждение?

У.Г.: Когда нас заставляют поверить, что мы увечны, мы начинаем зависеть от костылей. Современные гуру снабжают вас автоматизированными костылями.

В.: Почему мы чувствуем себя увечными, откуда этот конфликт, это смятение?

У.Г.: Все это закладывается в нас культурой.

В.: Но это есть!

У.Г.: Где? Где оно?

В.: Где-то, где я ощущаю и чувствую это, и оно меня беспокоит.

У.Г.: Но ты сам оживляешь его, постоянно думая об этих вещах. Ты слишком много вкладываешь во все эти вещи. Но это все воспоминания, идеи.

В.: Что такое память?

У.Г.: Я вообще-то не знаю, что такое память. Нам говорили, что память – это «вызывание в сознании определенной вещи, происходившей в определенное время». Мы повторяли это определение, будучи студентами, изучающими психологию. Но это нечто намного большее. Говорят, что память в нейронах. Если вся она находится в нейронах, то где именно она расположена в них? Мозг, по-видимому, не является центром памяти. У клеток как будто своя собственная память. Так где эта память? Передается ли она с генами? Я на самом деле не знаю.

Я думаю, что проблемы этой планеты можно решить с помощью потрясающих современных технологий, которые есть в нашем распоряжении. Но выгода, которую мы извлекли благодаря этим достижениям, еще не распространилась на общий уровень всех людей, живущих на этой планете. Технология принесла пользу лишь микроскопически малому количеству людей. Даже без помощи современных технологий мы вроде бы в состоянии прокормить двенадцать миллиардов людей. Если природа так щедро одарила нас, то почему три четверти населения страдают от недоедания? Почему они умирают от голода? Они умирают от голода, потому что мы в ответе за их проблемы. Это проблема, которая стоит перед всеми нами сегодня.

Даже в Ираке то же самое. Игра, которая идет там, нацелена на господство и контроль над мировыми ресурсами. Вот голая правда, а все остальное абсолютная чепуха. Не важно, убиваешь ли ты иракца или американца. Президент Соединенных Штатов говорит: «Я готов жертвовать американцами». Ради чего? Когда в Америку начнут прибывать гробы, они запоют другую песню. Но не в этом суть. Я ни на той, ни на этой стороне. Такова реальная ситуация.

Другая проблема: как нам изменить человека и с какой целью? Если цель в том, чтобы исправить физические дефекты, нам, к счастью, может помочь медицина. Если у ребенка есть какое-то увечье, можно что-то сделать, чтобы изменить это. Так что люди должны быть благодарны за это медицине. В любом случае природу не волнует увечье. Население увеличилось на одного человека. Так что, если какие-то изменения в людях необходимы и если вы хотите, чтобы они действовали по-другому, и хотите освободить их от всех этих вещей, с которыми не справилась этическая, культурная, законодательная структура, и таким образом создать другой вид людей, тогда, вероятно, только генная инженерия может прийти нам на помощь. Но вопрос в том, зачем это нужно? Я не знаю зачем.

В.: То, что делают генные инженеры, лишь даст им больше власти!

У.Г.: Инженеров поддерживает государство. Они жертвы государства. Они делают это не ради гуманных или альтруистичных целей, как они утверждают, но ради признания, ради Нобелевской премии или других престижных наград.

В.: А если они найдут решение, что тогда?

У.Г.: Они передадут его государству, и правителям будет легче посылать людей, как роботов, на поля сражений и убивать без вопросов. Это неизбежно. Так что же мы делаем в действительности? Насколько я понимаю – и это моя песнь судного дня, – вы ничего не можете сделать, чтобы повернуть это течение вспять. Индивидуально, возможно, ты способен соскочить с тигра. Но не важно, что ты говоришь человеку, который боится спрыгнуть с тигра и продолжает тигриные гонки, это ему не поможет. На самом деле тебе даже не обязательно спрыгивать; [смеется] ты можешь ехать дальше. В этом нет проблемы. Ты не в конфликте с обществом, потому что мир не может быть другим. Если кто-то хочет быть наверху, если это часть его игры во власть, тогда он говорит о том, чтобы изменить мир; он говорит о создании небес или рая на Земле. Но я хочу знать когда.

Во время Второй мировой войны нас всех заставили поверить, что это была война за прекращение всех войн. Что за чушь они несли! Прекратило это войны? Войны продолжаются. Нас заставили верить, что Первая мировая война была начата, чтобы обеспечить безопасность мировой демократии. [Смеется] О боже! Нас заставляли верить во всевозможнейший бред. Если вы верите своему правителю или верите тому, что пишут в газетах, вы поверите чему угодно и кому угодно.

В.: Но даже осознание этого ничего не меняет?

У.Г.: Перемены… Почему тебя волнует мир и другой человек?

В.: Но, понимаете, сэр, когда осознаешь, что ты не с той стороны тигра…

У.Г.: Ничего ты не осознал. Если действительно есть осознание, тогда есть действие. Я не люблю использовать выражение «освободившийся от всего этого», но ты больше не в конфликте. Ты никак не можешь прекратить конфликт. Конфликт присутствует из-за невротического положения, в которое тебя поставила культура.

В.: И в осознании этого…

У.Г.: Как ты осознаешь? Инструмент, который есть у тебя в распоряжении…

В.: Мой интеллект…

У.Г.: Именно этот интеллект в ответе за невротическую ситуацию. Таково положение человека. Ты никак не можешь разрешить свои проблемы с помощью этого инструмента. Но мы не готовы признать, что он способен только создавать проблемы и не может помочь нам решить их.

В.: Но даже если ты признаешь это, будет ли какая-то разница?

У.Г.: Нет.

В.: Это настолько ясно…

У.Г.: Нет. Это не факт для тебя. Для меня это факт. «Это так» означает, что больше нет дальнейшего движения, чтобы как-то это изменить. Это конец всего.

В.: Если это так…

У.Г.: Для тебя это не может быть так. Если это так – это конец твоего диалога. Ты сам по себе.

В.: Я это понимаю.

У.Г.: Ты сам по себе. Ты не будешь говорить обо мне. Если ты будешь говорить обо мне, это будет просто еще одна история, которую ты рассказываешь, где-то подобранная история. И кто знает, что из этого выйдет. То, что ты будешь говорить, будет не то же самое.

В.: Я не улавливаю…

У.Г.: Если тебе посчастливится выбросить все это из своей системы, все, что кто-либо думал, чувствовал и испытывал…

В.: Мы можем?

У.Г.: Нет, и поделать с этим вы ничего не можете. Ты даже не заканчиваешь это предложение. Ситуация такова, что ты даже не говоришь себе, что ты ничего не можешь с этим поделать.

В.: То есть когда я говорю себе, что я не могу ничего поделать…

У.Г.: Все равно не может не быть потребности что-то сделать.

В.: …и в этом проблема.

У.Г.: В этом проблема. Ты называешь это безнадежностью и говоришь: «Интеллектуально я понимаю». Но это единственный способ, каким ты можешь что-то понять. Это то, что ты пытаешься сделать сейчас. Я могу сказать, что это [мысль] не тот инструмент, а другого инструмента нет, и вообще нечего понимать. Я действительно не знаю, как это понимание осенило меня. Если бы я это знал, оно было бы так же бесполезно, как все остальное. Я действительно не знаю. Итак, ты должен быть в ситуации, где ты действительно не знаешь, что делать со всей этой ситуацией. Ты не исчерпал всего целиком. Понимаешь, когда ты исчерпываешь одну, всегда есть другая [ситуация], еще одна, и еще, и еще.