Текст книги "Статус. Почему мы объединяемся, конкурируем и уничтожаем друг друга"

17. Золотая лихорадка

«Хорошие матери, сомневающиеся в вакцинах» сплотились вокруг соображения, что вакцины наносят вред. Установить связь было просто – достаточно поверить. Но чтобы заработать статус, этого мало. Надо стать одержимым идеей: защищать ее, проповедовать ее, претворять в жизнь. Чем больше игрок позволяет идее поглотить его, тем выше взбирается. Львиная доля заварушек, свидетелями которых мы становимся, разжигается именно таким образом, ведь статус – превосходное топливо. Уголь, газ и нефть исчерпаемы, и добывать их дорого; статус же – ресурс возобновляемый и вряд ли когда-нибудь потеряет свои горючие свойства. Когда статусные игры строятся вокруг иррациональных убеждений, они могут приобрести головокружительный размах, распространяя ересь, хаос и страдания на целые континенты.

В 1980-е статусные игры начали вознаграждать игроков за веру в существование могущественных секретных сетей сатанистов-педофилов, управляющих детскими садами в США. Это была эпоха впечатляющего подъема статусных игр психотерапевтов и социальных работников, особенно тех, кто сосредотачивался на проблемах жестокого обращения с детьми. В предыдущие десятилетия господствовали фрейдистские теории, которые не учитывали воспоминания взрослых о пережитом насилии, считая их фантазиями, – неприглядная реальность попросту игнорировалась. К началу 1980-х ситуация изменилась. Общественность узнала, что насилие над детьми реально существует и, судя по всему, ужасающе распространено. Все узнали, что монстры, допускающие жестокое обращение с детьми, выглядят как абсолютно обычные матери и отцы – а абсолютно обычные матери и отцы были повсюду.

Так началась золотая эра игр в борьбу с абьюзом. Через СМИ, служащие каналами для распространения сплетен, хлынул поток возмутительных и ужасающих подробностей. Сюжеты о жестоком обращении с детьми ложились в основу популярных кинокартин и телефильмов; газеты и журналы пестрели паническими репортажами, знаменитости делились воспоминаниями в эмоциональных, приносящих им статус интервью; публиковались книги с названиями типа «Дни отца», «Папина девочка», «Я никогда никому не рассказывал», «Поцелуй папочку на ночь». Одна из их авторов, активистка феминистского движения Луиза Армстронг писала об «ошеломительном множестве лечащих врачей, консультантов, терапевтов, исследователей, органов здравоохранения и экспертов», появившихся в то время, «чья карьера была построена на борьбе с тем или иным аспектом» жестокого обращения с детьми.

В 1980-е на историческую сцену с шумом вернулись консервативные христианские игры, потерпевшие идеологическое поражение в 1960-е и 1970-е, когда сексуальная революция и боровшиеся за равенство феминистки второй волны атаковали их представления о ключевой роли традиционной семьи. Избрание Рональда Рейгана помогло консервативным игрокам вновь стать доминирующей культурной силой. Они с ужасом обнаружили, что к началу восьмидесятых 45 % американских женщин работали за пределами дома и многие из них оставляли своих детей под присмотром практически незнакомых людей в детских садах. Для консервативных христиан это была победа Сатаны.

Война христиан с Сатаной и война психотерапевтов с насилием над детьми слились воедино в 1980 году в нечестивом союзе – на страницах бестселлера. Книга «Мишель вспоминает» – это пересказ якобы реальной истории из детства о ритуальном сатанинском насилии, написанный психиатром жертвы, доктором Лоуренсом Паздером. Среди прочего Мишель утверждала, что была изнасилована сатанистами, вымазана кровью и экскрементами, а затем ее заставили участвовать в убийстве другого ребенка распятием. Врачи-сектанты притащили маленькую Мишель в операционную и имплантировали ей рога и хвост. Кульминацией мучения стал ритуал продолжительностью восемьдесят один день, в ходе которого являлся сам Сатана, а потом пришли Иисус, Мария и архангел Михаил и крайне удачно убрали все шрамы, оставшиеся на теле Мишель. Паздер сказал журналистам: «Сначала мне было интересно, не выдумывает ли она. Но если это была мистификация, то самая невероятная мистификация в истории».

Один только аванс за книгу Паздера составил 342 тысячи долларов, ее рекламировали в газетных объявлениях на целую полосу. Автор поехал в 39-дневный рекламный тур по Америке. Он стал суперзвездой на буйно цветущем поле психотерапевтической борьбы с абьюзом, путешествовал по всей стране, рассказывая работникам психиатрических клиник и полицейским об опасности сатанистов. Во время одного из первых выступлений – перед членами престижной Американской психиатрической ассоциации – Паздер впервые употребил термин «ритуальное насилие».

Сатанинская паника подогревалась статусными играми. Они возникали везде, где собирались верующие: на конференциях, семинарах, учебных мероприятиях и в организациях, таких как Профессиональная группа по работе с подвергшимися растлению детьми дошкольного возраста, Международный институт детства и Национальный центр борьбы с жестоким обращением и детской безнадзорностью. В ходе опроса более чем двух тысяч психологов, психиатров и соцработников, сталкивавшихся по роду деятельности со случаями ритуального насилия, обнаружилось, что они «очень часто посещали лекции, семинары или мастер-классы по выявлению ритуальных преступлений и ритуального насилия». Древний племенной код новых игроков включался от волшебного чувства связи с игрой. Они смотрели как завороженные, как охотники за сатанистами сплетают для них новые иллюзии, в которых им предстояло жить, и учат их, как завоевать статус внутри этого воображаемого мира.

Семинары часто начинались с леденящих кровь свидетельств о непростительных преступлениях. Затем ученикам предлагали высокий статус в игре добродетели – ведь им предстоит бороться с «самой серьезной угрозой детям и обществу на сегодняшний день», по мнению психиатра Роланда Саммита[35]35
  Американский психиатр, один из пионеров в области исследований абьюза по отношению к детям.


[Закрыть],. Они учили правила – вроде «правила П», согласно которому сатанистами чаще всего становились педиатры, педагоги в школах и детских садах, психиатры, полицейские, политики, пресвитеры и парни из похоронных служб. Затем элитные игроки проводили коллективные обсуждения, во время которых разбирались с отдельными сомневающимися – надо было успокоить всех, кто угрожал консенсусу.

На тренировочных сессиях участники совершенствовали свою игру в охоту на Сатану. Правилом номер один было «верить ребенку». По мнению Саммита, «чем более нелогичным и неправдоподобным» было свидетельство ребенка, тем «больше вероятность», что оно правдиво. А если дети меняли показания и начинали говорить, что они все придумали, это было «в порядке вещей» и именно этого следовало ожидать: такое отрицание ранее сказанного считалось доказательством гениального умения сатанистов управлять умами. На самом деле «лишь немногие дети, не больше двух или трех на тысячу, были пойманы на том, что преувеличивали или придумывали случаи сексуального растления». Принцип «верь ребенку» стал сакральным для охотников за сатанистами, это правило определяло их игру. Они носили значки с этой фразой, а родители-активисты создали организацию «Верьте детям». Это «стало лозунгом десятилетия, – пишет профессор-социолог Мэри де Янг, – и те, кто маршировал под этим знаменем, были единодушны в том, что не бывает неправдоподобных обвинений в насилии, а отзыв обвинения или его отрицание недопустимы».

Специалистов учили особым методам сбора доказательств. Ключевыми признаками пережитого ритуального насилия объявили боязнь темноты и агрессивных животных, страх смерти, проблемы с концентрацией внимания и низкую самооценку. Детей тестировали на «анальный рефлекс»: к области вокруг ануса прикасались ватной палочкой, и, если анальное отверстие спонтанно раскрывалось, значит, имело место насилие. Во влагалища маленьких девочек вводили камеру с оптическим увеличением под названием кольпоскоп, с помощью которой искали мельчайшие шрамы, потертости и повреждения кровеносных сосудов, а также измеряли размеры и форму девственной плевы. Охотники за сатанистами называли описанные выше повреждения «микротравмами». Даже невидимые невооруженным глазом микротравмы считались доказательством насилия.

Доказательства получали и путем интервью с детьми. Методам сбора данных учили по цене 455 долларов за занятие эксперты Международного института детства, которые провели сотни таких бесед. Члены Международного института детства Астрид Хегер и Ки Макфарлейн[36]36
  Кейтлин «Ки» Макфарлейн (р. 1947) – американская социальная работница, особенно заметная в поле борьбы с абьюзом по отношению к детям. Методы проведения Макфарлейн интервью с детьми остаются предметом спора.


[Закрыть] добились престижного положения в обществе благодаря своей работе. Их звали выступать на американских и международных конференциях, у них брали интервью журналисты, их приглашали на телешоу на первой кнопке, с ними постоянно консультировались по поводу случаев абьюза. Из видеозаписей интервью понятно, что они не просто наводят детей на выводы, но буквально навязывают свою точку зрения, иногда довольно агрессивно. На одной из записей Хегер говорит девочке: «Я не хочу больше слышать „нет“! Каждого мальчика и каждую девочку трогали в школе подобным образом». Кроме того, Макфарлейн отказалась поверить мальчику по имени Кит, который несколько раз дал однозначный отрицательный ответ на ее вопрос. Вот так это звучало в их разговоре, разыгранном с помощью перчаточных кукол: «Ты и дальше собираешься вести себя как дурак? Или будешь умницей и поможешь нам?» И еще одна реплика Макфарлейн: «Ну и какой от тебя толк? Ты, должно быть, тупой». Еще в одном интервью пятилетний мальчик несколько раз повторил Макфарлейн, что никогда не видел, чтобы обвиняемые сотрудники детского сада делали что-то «плохое».

– Ты просто боишься, – заявила в ответ Макфарлейн.

– Нет, не боюсь.

– Да ты просто жалкий трусишка. Почему ты не хочешь сказать мне правду?

Как видно из этого примера, интервьюеры использовали естественное стремление ребенка к статусу, чтобы убедить его давать «правильные» ответы. Одного из мальчиков побуждали к этому словами: «Ты же боец. Я думаю, ты уже почти мужчина». В другом случае Макфарлейн заявила девочке по имени Кристи: «Нам известно, что в твоем детском саду играли голыми». Затем она посмотрела на куклу, изображавшую эту девочку, и спросила: «Ты помнишь это, медвежонок?»

Когда девочка покачала головой куклы, говоря «нет», Макфарлейн воскликнула: «О, мишка! Наверное, у тебя не очень хорошая память. У тебя, должно быть, не такая хорошая память, как у подружки Кристи». Один из опрошенных вспоминал, как интервьюеры хвалили его за ложь о домогательствах отца. «Если я говорил что-то, интересующее интервьюеров, или соглашался с чем-то, я определенно ощущал это как достижение. Я не хотел быть тупым ребенком, который ничего не может вспомнить. А они говорили в ответ: „Ты большой молодец!“»

Сотни профессиональных психологов и психиатров обучились этой игре на конференциях, семинарах и мастер-классах и, вернувшись на свои рабочие места, продолжали играть, стараясь находить доказательства ритуального насилия. Они придерживались правила «верь ребенку», и ни одно обвинение не казалось им слишком безумным. Одному малышу зашили глаза степлером, другого заживо закопали в гробу, на глазах третьего адвокат забил сотни животных. Других изнасиловала толпа пожилых монашек; выбросили в кишащую акулами воду; смыли через унитаз в подземные пыточные комнаты; принудили убивать тигрят на кладбище; заперли в подвале с ревущими львами; заставили смотреть, как выкапывают и колют ножами труп. Кто-то побывал в секретных тоннелях, самолетах, тренажерных залах, особняках, на автомойках и воздушных шарах. Все эти случаи насилия и жестокого обращения каким-то образом происходили, пока дети были в детском саду, а в конце каждого рабочего дня их целыми и невредимыми отдавали родителям без каких-либо признаков пережитых ужасов.

Больные фантазии профессиональных охотников на сатанистов стали передаваться обеспокоенным родителям, которые читали обо всех этих новых формах издевательства над детьми в книгах и статьях и выслушивали о них от психотерапевтов. «Сплошь медицинские термины и понятия, но эмпирических данных мало, а теоретической базы – вообще никакой», – пишет де Янг. И все это помогало родителям «понять смысл» поведения их детей. Одна из матерей, свидетельствуя в суде, рассказала, что эти идеи открыли ей глаза на то, почему постоянное отрицание ее ребенком того, что произошло что-то плохое, на самом деле было подтверждением этого.

Статус проникал в такие игры различными путями – не в последнюю очередь благодаря близости к престижным государственным ведомствам и бурлящим денежным потокам. В 1984 году Министерство юстиции профинансировало четырехдневную конференцию, на которой присутствовали восемьдесят пять именитых участников. В том же году после слушаний в Конгрессе, где давали показания такие игроки, как суперзвезда бесед с детьми Ки Макфарлейн, Конгресс удвоил финансирование программ защиты детей: за четыре года на них было выделено 158 миллионов долларов, 25 из которых были тут же добавлены к ассигнованиям на обучение персонала детских садов, чтобы сотрудники могли лучше выявлять и предупреждать насилие. В 1984 году бюджет NCCAN (Национальной конференции по борьбе с жестоким обращением с детьми и детской безнадзорностью) был увеличен более чем вчетверо, причем 146 тысяч долларов из бюджета получила Ки Макфарлейн за серию интервью с детьми. К 1985 году годовой бюджет грантов на исследования и демонстрацию вырос почти до 14 миллионов долларов. Один из грантов был выдан сотруднику государственного психиатрического учреждения на исследование среди детей дошкольного возраста в Найлсе, штат Мичиган. Предполагалось, что тамошняя детвора подвергалась насилию в церкви и туннелях, их закапывали в землю, задействовали в кровавых ритуалах, вставляли им в гениталии различные предметы, угрожали скормить акулам. Гонорар сотрудника за лонгитюдное исследование детей в Найлсе составил 449 тысяч долларов.

В фантазии участников движения были также склонны поверить работники правоохранительных органов. Это как амбициозные окружные прокуроры (часто прихожане консервативных христианских церквей), которые избирались на волне обещаний поставить защиту детей во главу угла, так и фанатичные полицейские, вовлеченные в игру на тех же мероприятиях, что психотерапевты и соцработники. Роберт Хикс писал, что эти полицейские «посетили несколько семинаров по культам, вернулись в свои отделения и стали собирать портфели сатанинских дел, чтобы в дальнейшем самим устраивать семинары для учителей, родителей и сотрудников линейных служб; они вступали в неформальные сети других полицейских специалистов по культам, затем проводили собственные семинары по привлечению внимания к проблеме». Поскольку их статус подкреплялся активной верой в то, что они говорили, такие полицейские и прокуроры, казалось, заслуживали доверия в не меньшей степени, чем психологи и психиатры. По одному из дел (в Уэнатчи, штат Вашингтон) были арестованы 43 взрослых, которым предъявили более 29 тысяч обвинений.

Игры приобретали огромный размах и нагнетались на общенациональном уровне. Суперзвезды, такие как Сэлли Джесси Рафаэль[37]37
  Сэлли Лоуэнталь (р. 1935), более известная как Сэлли Джесси Рафаэль, – телеведущая, прославившаяся ток-шоу Sally, выходившим с октября 1983-го по май 2002 года.


[Закрыть] и Опра Уинфри, устраивали спецвыпуски своих шоу, посвященные ритуальному насилию, и брали интервью у высокоранговых знатоков этой темы. Уинфри представила свою героиню десятимиллионной аудитории как жертву, которую принуждали к участию «в ритуалах поклонения дьяволу, в человеческих жертвоприношениях и каннибализме». Спецвыпуск шоу Херальдо Риверы[38]38
  Херальдо Ривера (р. 1943) – американский юрист и тележурналист, чье авторское ток-шоу выходило на американском кабельном телевидении с 1987 по 1998 год.


[Закрыть]«Культ дьявола: подноготная сатанизма» на момент выхода стал документальной передачей с самым высоким рейтингом за всю историю телевидения. Репортер Los Angeles Times Дэвид Шоу позже был удостоен Пулитцеровской премии за критику широко распространенных журналистских ошибок того периода, допущенных в том числе и его газетой.

Затронутые сообщества разрывало от сплетен. На Манхэттен-Бич в Калифорнии один из детских садов закидали яйцами, выбили там окна и подожгли здание, а на стенах появились граффити «ЭТО ТОЛЬКО НАЧАЛО» и «УМРИТЕ». Родители разрыли участок в поисках лабиринта потайных тоннелей. Когда найти ничего не удалось, окружной прокурор нанял им в помощь археологов. Когда и те не справились, родители сами наняли других археологов. Но тоннели так и не нашли. Тем не менее опрос показал, что 98 % местных жителей считали одного из обвиняемых, Рэя Баки, «определенно или вероятно виновным», 93 % думали то же самое о Пегги Макмартин-Баки, а 80 % «не сомневались» в их виновности. Когда после 22 месяцев предварительного заключения Пегги была выпущена под залог, местные бойкотировали ее, в ее дом поздно ночью звонили и угрожали, на нее нападали со словами и кулаками.

Возбуждение только этого дела обошлось в 15 миллионов долларов. На тот момент это был самый долгий и дорогой уголовный процесс в истории США. Обвиняемых полностью оправдали. Однако, как писала Янг, те, кто был тесно связан со стороной обвинения, «ездили на общенациональные конференции, лекции, консультации, совещания экспертов», где «вербовали других сторонников, которые продолжали выявлять случаи ритуальной жестокости в детских садах в своих районах, а затем обучать других делать то же самое у себя». Игра продолжала воспроизводить сама себя, втягивая все больше людей в мрачную фантазию. Большинство вовлеченных в игру охотников за сатанистами «заинтересовались происходящим… благодаря маленькой группе блюстителей морали».

В годы «сатанинской паники» было предъявлено 190 официальных обвинений в ритуальном насилии, и по крайней мере по 83 из них обвиняемые были осуждены. Один мужчина был осужден практически исключительно на основании показаний трехлетнего ребенка. Многие провели в заключении годы. Фрэн и Дэна Келлеров из Остина, штат Техас, обвинили в том, что они заставляли детей пить смешанный с кровью Kool-Aid[39]39
  Американский растворимый прохладительный напиток со столетней историей. В 1978 году бренд попал в центр трагического происшествия: 918 последователей нью-эйдж гуру Джима Джонса отравились смешанным с цианистым калием Kool-Aid в Джимстауне, Гайана. Отсюда пошло выражение drinking the Kool-Aid, что значит слепо и фанатично следовать за идеей.


[Закрыть], смотреть на расчленение тел бензопилой и участвовать в похоронах убитого прохожего. Те же дети утверждали, что летали на самолете в Мексику, где их насиловали солдаты, а потом вовремя возвращались домой и родители спокойно забирали их из детского сада, как будто ничего не случилось. Келлеры провели в тюрьме 22 года.

Самым потрясающим в этих обвинениях было то, что не существовало никаких подтверждающих их физических доказательств. А ведь они должны были бы быть повсюду: кровь, шрамы, следы ДНК, свидетели, данные о полетах, тоннели, балахоны, трупы, акулы, мертвые тигрята. Вместо улик полиция и прокуратура располагали надуманными и научно несостоятельными тестами на наличие микротравм и на сокращение анального отверстия и абсолютно неправдоподобными показаниями детей. Эти события, по мнению де Янг, стали «триумфом идеологии над наукой». Роль статусных игр в форме конференций, семинаров и учебных мероприятий здесь «трудно переоценить».

Если бы поначалу немногочисленная группа охотников на сатанистов была мотивирована решить проблему ритуального насилия, она играла бы в игру успеха. В играх успеха статус присваивается в основном за демонстрацию компетентности. В таких играх ставка делается на культуру анализа, эксперимента, практики, исследований, испытаний, пересмотров, данных и открытых дебатов. При основанном на игре успеха подходе к избавлению от скрытых секс-сатанистов можно было бы ожидать, что все начнется с адекватной оценки проблемы. И это привело бы к пониманию, что ее не существует. Что в итоге? Охотникам на сатанистов не удалось бы добиться существенного статуса.

Но вместо игры успеха они сыграли в игру добродетели. Игры добродетели часто плетут иллюзии вокруг устремлений решить какую-нибудь критически важную проблему – например, в форме победы над злобным высокостатусным врагом, – но сама форма таких игр не дружит с истиной. Игры добродетели часто сосредоточены главным образом на рекламе самой игры и производстве конформности. Огромное значение придается при этом правильным убеждениям и подобающему поведению. В ходе опросов дети часто бросали вызов глубинным убеждениям охотников, и черты игр добродетели отлично видны в том, как несогласие детей превращалось в дополнительные доказательства правильности искаженного восприятия реальности. Охотники хотели «верить детям», но только когда дети подтверждали их верования. И что в итоге? Статус, превосходящий их самые смелые мечты.

Разумеется, возможно, в части рассмотренных дел действительно имело место насилие. Политолог, доктор наук Росс Чейт дошел до утверждения, будто большинство обвиняемых, вероятно, были виновны. Но теория Чейта подверглась серьезной критике со стороны ученых и журналистов, обвинивших его в игнорировании и искажении фактов. Например, Чейт считал, что имелись «существенные улики» против Келлеров, в том числе показания доктора Майкла Моу, который заявил суду, что обнаружил доказательства насилия над трехлетней девочкой. Однако эти доказательства принадлежали к сомнительной категории микротравм. В 2013 году Моу заявил в своих показаниях, что с тех пор больше узнал о женских половых органах и теперь у него «нет сомнений», что с девственной плевой девочки все было в порядке. «Иногда нужно время, чтобы выяснить то, чего ты не знаешь, – сказал Моу. – Я ошибался». Чейт также ссылается на показания других детей, несмотря на то что они были получены с помощью настойчивых, а порой и весьма провокационных вопросов.

Но даже если допустить возможность, что среди обвиняемых были насильники, мы можем быть уверены, что обвинения в ритуальном насилии были надуманными. Ведь было абсолютно очевидно, что детей не бросали акулам и не пробивали им глаза степлером. Кажется невероятным, что жизни такого количества людей были разрушены безумными иллюзиями, которые сплели охотники на сатанистов. Но в случае не очень заинтересованного наблюдателя, следившего за событиями в основном по заголовкам газет и ток-шоу, некоторая степень доверчивости вполне объяснима. В конце концов, люди, выдвигавшие обвинения, были высокостатусными личностями, выступавшими на конференциях, писавшими для газет, авторами академических трудов, и они даже побывали на интервью у самой Опры. Они знали, о чем говорят. Их обвинения поддерживали другие высокостатусные личности, такие как полицейские и прокуроры, да и к тому же некоторые обвиняемые были осуждены. Все знали, что жестокое обращение с детьми было частью острого морального кризиса, который переживала Америка, и что всех этих бедных страдающих детишек очень долго игнорировали. Так кто мог быть против того, чтобы поверить детям? Кто мог быть против борьбы с насилием?

Сложнее понять воинствующих апостолов, которые раздули пожар событий и поставили на кон существенную часть своего персонального статуса, убеждая всех остальных в своей правоте. При таком кратком пересказе легко упустить из виду тот факт, что некоторые из рассматриваемых дел длились годами и над ними интенсивно работали множество специалистов. Полицейские подразделения вновь и вновь усердно искали секретные тоннели, принесенных в жертву младенцев и расчлененных животных. Система сдержек и противовесов, как институциональных, так и связанных с высоким интеллектуальным уровнем участников, отказывала вновь и вновь. Большинству игроков, сговорившихся погубить ни в чем неповинных родителей, – психиатрам, психотерапевтам, врачам, социальным работникам, полицейским, журналистам – следовало бы искать факты. И все же они не только были стопроцентно доверчивы, но и упрямо настаивали на своей истине, неустанно проповедуя ее, пока за осужденными не закрывались двери камер.

Очень трудно найти во всем этом смысл исходя из привычного нам понимания человеческой жизни. Участники этих сражений были либо отважными героями, стремившимися сделать мир лучше, либо лживыми и коварными злодеями, с радостью приносящими в жертву невинных. Ни тот, ни другой вариант не вызывают доверия. Охотники на сатанистов просто делали то, на что были запрограммированы природой. Их мозг обнаружил игру, дающую возможность заработать фантастические призы: связи с людьми со схожим менталитетом и статус, выражавшийся во влиянии, признании, деньгах, славе, близости к престижным играм правоохранителей, СМИ и правительства, а также репутации ангелов мщения, защищающих жизни американских детей. И они сыграли в эту игру. Они поверили в свои иллюзии вполне искренне. Разумеется. Они ведь были всего лишь людьми.

Такие вещи часто называют моральной паникой. Хотя в некоторых случаях наверняка так и есть, наше расследование позволяет предположить альтернативный взгляд: бóльшая часть взрывной энергии подобных событий рождается не из паники, а из жажды признания. Так случается, когда в отдельных играх вдруг появляются способы добиться невероятно высокого статуса. Когда вскрывается золотоносный пласт, игра начинает привлекать все больше людей, а условием участия становится принятие связанных с игрой верований – неважно, насколько они сомнительны. Статус зарабатывают активной верой. По мере того как игра набирает размах и поглощает смежные игры, верования участников все сильнее прорываются в мейнстрим. Чем больше игроков на поле, тем больше статуса, и притягательная сила игры становится еще монструознее, и так далее, и тому подобное – процесс выходит из-под контроля, игра становится самодостаточной, сама обеспечивает свой рост и в конце концов обретает такие масштабы, что ее воспринимают как часть культуры. В таких сценариях предлагаемый статус становится всеобъемлющим и невероятно соблазнительным. Отдельные игроки превращаются из обычных людей в могучих и благородных преобразователей миров.

Если отсюда и можно сделать какой-то вывод, то, пожалуй, нам следовало бы с подозрением относиться к любой идее из разряда «верь детям» или «остерегайся вакцины», позволяющей включиться в игру. Еще более подозрительна ситуация, когда статус в какой-то игре завоевывается активной верой в нее саму. Именно это произошло во время «сатанинской паники», именно это испытала Маранда Динда в мире антиваксеров, именно это заставило понпеян посвятить свои жизни выращиванию гигантского ямса. Если люди принимают фундаментальные убеждения и действуют в соответствии с ними в качестве своеобразной платы за связи и статус, они легко становятся одержимыми. Вера оборачивается символом статуса. Их галлюцинация крутится вокруг символов этой веры, игроки превращаются в крестоносцев, с которыми невозможно спорить. Если коротко, убеждения становятся святыней.

Есть много определений этого слова, но с точки зрения этой книги нечто становится священным, когда превращается в символ статусной игры. Как нам уже известно, весь мир, каким мы воспринимаем его изнутри нашего мозга, выстроен из символов. Это виртуальный интерфейс, посредством которого мы играем в игру жизни. Часы Casio и Cartier – символы, говорящие нам о разных уровнях статуса. Однако некоторые явления могут стать символами не только уровня статуса, но и самой по себе статусной игры. Это могут быть флаги, здания, поля битвы, униформа, цвета банд, церемонии, книги, песни, фразы или образы, мощи или места рождения элитных игроков. Лидеры могут стать священными. Наверное, самым священным символом является Бог в монотеистических религиях – всемогущий создатель и судья в статусной игре.

Убеждения тоже могут стать священными. Часто так и происходит. Вот почему наши рассуждения о святынях иногда настолько ограниченны. «Когда группа людей объявляет что-то священным, – считает психолог профессор Джонатан Хайдт, – члены группы теряют способность рассуждать об этом здраво». Убеждения похожи на ту мою футболку с Mötley Crüe, но гораздо опасней.

Священные символы могут восприниматься как физическое воплощение нашего статуса: те, кто нападает на них, бьют по нашей игре и нашим товарищам по игре, они обесценивают все, что мы заработали, и все, что нам дорого. Они издеваются над нашей иллюзией реальности, над нашим жизненным опытом, над образом мыслей и действий, которые дают нам ощущение превосходства. Вот почему убеждения могут сделать нас неразумными и жестокими. Именно поэтому они могут отправить нас на войну.