Текст книги "Страна призраков"

10. Новый девонский период

Милгриму снился мессия флагеллантов, воплотивший в себе черты лже-Балдуина и «учителя из Венгрии», когда Браун затряс его, просунув руки в теплое мелководье сна.

– Это что? – повторял он.

Милгрим счел вопрос чисто экзистенциальным, но Браун вдавил пальцы в основание его челюсти – ощущение было настолько ужасным, что Милгрим не сразу опознал в нем боль. Он словно воспарил над кроватью, однако закричать не успел: Браун (в зеленых латексных перчатках, как всегда в такие особые минуты) зажал ему рот.

В ноздри ударил запах свежего латекса.

Другая рука показывала экран «блэкберри».

– Это что?

«Карманный персональный компьютер», – едва не ответил Милгрим, но прищурился и сквозь слезы различил на экране текст на волапюке, которым переписывались родичи НУ.

Рука оставила рот в покое, запах перчатки рассеялся.

– «Я у подъезда, – торопливо перевел Милгрим, – ты дома?» Подпись: А-Л-Е. Але.

– Все?

– Больше. Ничего. Нет.

Милгрим принялся растирать челюсть – там, где располагались большие нервные узлы. Вот так же парамедики приводят в чувство наркоманов при передозе.

– Десять минут третьего, – сказал Браун, глядя на экран «блэкберри».

– Зато вы убедились, что «жучок» работает, – вставил Милгрим. – Вы поменяли батарейки, теперь знаете, что все хорошо.

Браун выпрямился и пошел к себе, не потрудившись закрыть дверь.

«Не за что», – подумал Милгрим, с открытыми глазами ложась обратно на подушку – возможно, чтобы снова увидеть флагеллантского мессию.

В прорезном боковом кармане ворованного пальто обнаружился толстый томик выпуска тысяча девятьсот шестьдесят первого года в мягком переплете – история революционного мессианства в средневековой Европе. Многие строки были подчеркнуты черной авторучкой, поэтому книгу совсем недавно перепродали всего за три с половиной доллара. Возможно, тому самому человеку, чье пальто украл Милгрим.

Мессия флагеллантов представлялся ему коллекционной фигуркой с полотна Иеронима Босха, из какого-то очень качественного японского винила. Мессия в обтягивающем желтом плаще с капюшоном перемещался в тускло-коричневом пространстве, населенном другими фигурками из того же винила. Некоторые тоже были навеяны Босхом – скажем, исполинские ходячие ягодицы, между которыми торчало древко большой стрелы. Другие, вроде флагеллантского мессии, сошли со страниц украденного томика. Милгрим читал его каждый вечер, по кругу. Насколько он помнил, его раньше такое не занимало, но теперь ему нравилось смотреть окрашенные книгой сны.

НУ почему-то был птицеголовой босховской тварью, за которой гнались люди Брауна на геральдических животных, не совсем лошадях; над коричневыми капюшонами преследователей развевались стяги с девизами на волапюке. Иногда они на много дней углублялись в стилизованные рощицы по краю пейзажа, где под сенью деревьев мелькали таинственные существа. Временами Браун сливался с флагеллантским мессией в одно и бичевал себя плетью с кривыми шипами зеленовато-серого цвета, общего для пистолета, фонаря и монокуляра.

Однако то новое, теплое, словно кровь, девонское мелководье, где плавали видения, породил не ативан, а райз – японский продукт, моментально внушивший Милгриму глубокое уважение. Он чувствовал, что у лекарства есть потаенные возможности, которые раскроются со временем. Возникло ощущение подвижности, которого так не хватало в последнее время, – не потому ли, что Милгрим вел жизнь пленника?

С райзом стало легче обдумывать концепцию несвободы, и Милгрим нашел ее тягостной. Он был в довольно паршивом состоянии, когда появился Браун с неограниченными запасами ативана и предложением-приказом, и тогда казалось, что это совсем не плохо. Собственно, Браун тогда спас ему жизнь. От резкой завязки можно и помереть. А без денег это очень даже вероятно.

И все-таки… Сколько ему предполагается дышать едкими миазмами Браунова прогорклого тестостерона? «Меня могут убрать», – проговорил его собственный голос из последних развалин личности. Кажется, раньше Милгрим не употреблял этого глагола в особом аргентинском значении, но теперь оно было кстати. Или будет. Хотя, судя по тому, куда покатилась жизнь, его и так давно убрали. Никто, кроме Брауна, не знает, где он. У Милгрима нет ни наличных, ни кредитки, паспорт забрали, а спать приходилось в комнатах с зеленовато-серыми коробочками на дверях – сигнализацией, оберегающей покой Брауна.

А главное – лекарство. Даже если удастся сбежать, у него будет запас в лучшем случае на сутки. Браун никогда не выдавал больше.

Милгрим вздохнул, окутанный теплыми околоплодными водами своего состояния.

Хорошая таблетка. Очень хорошая. Набрать бы таких побольше.

11. Боббиленд

Расписанный ацтекскими рисунками «фольксваген» катил по дороге к востоку от Санта-Моники.

– У Бобби агорафобия, – предупредил Альберто, стоя на светофоре за черным джипом «гранд-чероки-ларедо» с непроницаемо тонированными стеклами. – Не любит выходить на улицу. Но и не спит дважды на одном месте, так что ему не просто.

«Чероки» поплыл вперед, Альберто тронулся следом.

– Давно это с ним? – спросила Холлис. Ей важно было поддержать разговор о Бобби.

– Не знаю, мы всего два года знакомы.

– А он известен в ваших кругах?

«Круги» – слово расплывчатое, но она надеялась, что художник сам заполнит пробелы.

– Да, Бобби лучше всех. Он был главным по отладке в орегонской фирме, которая делала профессиональные навигаторы. Что-то военное. Говорит, очень передовое.

– А теперь собирает композиции для художников?

– Помогает собирать. Без Бобби я бы не привязал модели к координатам. И другие художники, которых я тут знаю, тоже.

– А как же ваши коллеги в Нью-Йорке или, скажем, в Талсе? Как я понимаю, это не местное развлечение?

– Да, всемирное.

– Ну и кто у них вместо Бобби?

– В некоторых нью-йоркских работах он участвовал. Линда Морс поставила бизона на Манхэттене. Кто помогал? Бобби. Есть еще какие-то люди в Америке, в Лондоне, где угодно. А у нас вот Бобби.

– То есть он как бы… продюсер? – Холлис надеялась, что он поймет: речь о музыкальном продюсере, не о кино.

Альберто бросил на нее быстрый взгляд:

– Точно. Хотя, пожалуй, лучше меня не цитировать.

– Значит, не для прессы.

– Ну да, он вроде продюсера. Если бы делом Бобби занимался кто-нибудь другой, то и мои композиции были бы иными. Иначе бы действовали на зрителя.

– Можно ли сказать, что художник в вашей области с полным набором того, что умеет Бобби…

– Творит лучше?

– Ага.

– Не обязательно. Аналогия со звукозаписью работает и здесь. Что-то зависит от материала, от художника, а что-то держится на способностях и чутье продюсера.

– Расскажи про его чутье.

– Бобби – технарь и прямолинейный реалист, хотя сам того не осознает…

Холлис поняла, что при всей полезности Бобби в эстетическую сторону ему серьезно вмешиваться не дают.

– Он хочет, чтобы все выглядело «по-настоящему», и не задается вопросом, что значит «настоящее». И таким образом привносит свою интерпретацию.

– Как с твоим Ривером?

– Главное, не будь Бобби, я не мог бы делать композиции внутри зданий. Даже некоторые наружные инсталляции получаются лучше, когда он триангулирует от сотовых вышек. Для Фицджеральда он использовал РЧИД-систему «Virgin». – Альберто беспокойно посмотрел на Холлис. – Ему не понравится, что я тебя привел.

– Если б ты спросил разрешения, он бы отказал.

– Верно.

Холлис глянула на дорожный указатель: теперь они ехали по Ромейн-стрит, между длинными и приземистыми промышленными зданиями, по большей части старыми. Вывесок почти не было, преобладала аккуратная анонимность. Наверное, здесь располагались киноархивы, компании по спецэффектам, даже студии звукозаписи. Уютные, ностальгические текстуры: кирпич, беленые бетонные блоки, замазанные краской окна в стальных переплетах, деревянные столбы с массивными гроздьями трансформаторов. Машина будто заехала в мир американской легкой промышленности, каким его описывали учебники пятидесятых годов. Сейчас улица пустовала, но Холлис сомневалась, что днем тут более людно.

Свернув с Ромейн-стрит, Альберто припарковался и снова полез на заднее сиденье за лэптопом и шлемом.

– Если посчастливится, увидим новую работу, – сказал он и пошел к невыразительному бетонному зданию, покрашенному белой краской и почти лишенному окон.

Холлис выбралась из машины и, закинув на плечо сумку с ноутбуком, двинулась следом. Альберто остановился перед зеленой стальной дверью, дал Холлис подержать шлем, а сам нажал утопленную в бетон кнопку, словно телепортированную сюда из «Стандарта».

– Смотри туда. – Альберто указал куда-то вверх и направо от двери.

Холлис подняла взгляд, ожидая увидеть камеру, но так ее и не нашла.

– Бобби, – произнес Альберто, – знаю, ты не любишь гостей, тем более незваных, но я решил, ты сделаешь исключение для Холлис Генри. – Он выдержал паузу, словно шоумен. – Проверь. Это она.

Холлис уже собралась улыбнуться невидимому объективу, но передумала и представила, будто позирует для обложки диска. Во времена «Ночного дозора» у нее было фирменное чуть насупленное выражение: если припомнить прошлое, лицо по умолчанию становилось именно таким.

– Альберто… Черт… Ты что вытворяешь? – Голос звучал ниоткуда, слабый, не мужской и не женский.

– Бобби, я привел Холлис Генри из «Ночного дозора».

– Альберто…

Тонкий голос не знал, что сказать.

– Простите, – вмешалась Холлис, возвращая Альберто шлем. – Я не хотела мешать. Просто Альберто знакомил меня со своим искусством, объяснял, как важно твое участие, вот я и…

Зеленая дверь заскрежетала и приотворилась. В щели возникли белокурая челка и небесно-голубой глаз. И эта детскость выглядела почему-то не комичной, а страшной.

– Холлис Генри, – проговорил Чомбо уже нормальным, мужским голосом, и голова показалась целиком.

Как у Инчмейла, у Бобби настоящий, архаический рокерский нос. Полноценный рубильник в стиле Таунзенда и Муна[13]13
  Пит Таунзенд (р. 1945) и Кит Мун (1944–1978) – гитарист и барабанщик британской рок-группы The Who.


[Закрыть] – из тех, что раздражали Холлис в мужчинах, не ставших музыкантами, поскольку выглядели показными. Как будто их отрастили, чтобы смахивать на рок-музыкантов. А главное, все они – бухгалтеры, рентгенологи, кто там еще, – обязательным приложением к солидному шнобелю носили длинные челки. Наверное, все дело в парикмахерах; видя роковый меганос, они делают стрижку в соответствии с исторической традицией. Или глубинные парикмахерские инстинкты требуют закрыть левый глаз клиента тяжелой косой челкой из простого чувства гармонии.

Впрочем, невыразительный подбородок Чомбо действительно требовал некоего противовеса.

– Привет. – Холлис протянула руку и пожала холодную безвольную ладонь, которая словно норовила тихонько выскользнуть.

– Не ждал, – отвечал Бобби, приоткрывая дверь еще на пару дюймов.

Холлис вошла – и увидела неожиданно большое пространство. Ей вспомнились олимпийские бассейны и крытые теннисные корты. Лампы – по крайней мере в центральной части – тоже были яркими, как в бассейне: полусферы фасетчатого промышленного стекла. Бетонный пол покрывала какая-то приятная серая краска. В таких помещениях строят декорации, изготавливают реквизит или снимают второстепенные сцены.

Однако то, что создавалось здесь – возможно, нечто очень большое, – нельзя было увидеть невооруженным глазом. Серый пол был расчерчен на квадраты по двухметровой сетке, линиями из белого порошка – скорее всего, при помощи машинки, какими наносят разметку на стадионах. У дальней стены была прислонена как раз такая машинка – зеленая, на одном колесе. Линии вроде бы шли не параллельно стенам, и Холлис отметила про себя, что об этом надо будет спросить. В середине освещенного пространства стояли два серых раскладных стола по двадцать футов каждый, офисные кресла Aeron и тележки с компьютерами. Все это выглядело как рабочее помещение человек на двадцать, однако здесь не было никого, кроме носатого Бобби.

Холлис повернулась к нему. На Бобби была ядовито-зеленая тенниска Lacoste, узкие белые джинсы и черные парусиновые кеды с необычно длинными заостренными носами. С виду она дала бы ему лет тридцать. Одежда выглядела намного чище хозяина: джинсы без единого пятнышка, тенниска отглажена, а вот самому Бобби не помешал бы душ.

– Извини, что без приглашения. Очень хотела познакомиться.

– Значит, Холлис Генри. – Бобби держал руки в передних карманах джинсов. Похоже, засунуть их туда стоило определенных усилий.

– Да, – сказала она.

– Альберто, зачем ты ее привел? – недовольно спросил Бобби.

– Думал сделать тебе приятное. – Альберто подошел к одному из серых столов положить лэптоп и шлем.

На полу по другую сторону стола яркой оранжевой изолентой было изображено что-то, похожее на детский рисунок космической ракеты. Если Холлис верно оценила размеры сетки, контур протянулся на добрых пятнадцать метров. Внутри белые линии были тщательно стерты.

– Ну что, Арчи готов? – спросил Альберто, глядя в сторону оранжевого контура. – Новые скины уже анимируют?

Бобби вытащил руки из карманов, потер лицо:

– Не могу поверить, что ты так поступил. Приехал с ней.

– Это же Холлис Генри. Разве не здорово?

– Я уйду, – сказала она.

Бобби опустил руки, тряхнул челкой и завел голубые глаза к потолку:

– Арчи готов. Все текстуры наложены.

– Холлис, – сказал Альберто, – посмотри. – То, что он держал в руке, было, надо полагать, виртуальным шлемом Бобби, причем явно не с дешевой распродажи. – Беспроводной.

Холлис подошла, взяла шлем, надела.

– Тебе понравится, – заверил художник. – Бобби?

– На счет один. Три… два…

– Знакомься, Арчи! – провозгласил Альберто.

На высоте десяти футов над оранжевыми контурами рисунка возник лоснящийся серовато-белый спрут длиной футов девяносто. Щупальца грациозно покачивались.

– Архитевтис, – пояснил Бобби.

Видимый глаз был величиной с колесо джипа.

– Скины, – сказал Бобби.

По телу моллюска потекло сияние, подкожные пиксели заскользили, как на искаженном видеоизображении: стилизованные иероглифы, большеглазые герои аниме. Это было роскошно до смешного. Холлис восхищенно рассмеялась.

– Для универмага в Токио, – сказал Альберто. – Будет висеть над улицей в Синдзюку, в неоновых огнях.

– Локативное искусство уже используют для рекламы? – Холлис приблизилась к спруту, прошла под ним. Беспроводная маска давала совершенно другие ощущения.

– В ноябре у меня там выставка, – сообщил Альберто.

«Ага, – подумала Холлис, глядя на бесконечное мельтешение образов на поверхности Арчи. – Ривера в Токио заценят».

12. Запас

Во сне Милгрим видел себя голым в комнате спящего Брауна.

Это была не обычная нагота; она включала оккультную ауру сверхъестественно обостренных чувств, как у вампира из книги Энн Райс или начинающего кокаиниста.

Браун лежал под бежевым гостиничным одеялом из тех, в которых слой поролона заключен между двумя слоями жесткого полиэстера. Губы были приоткрыты, нижняя подрагивала на вздохе. Милгрим чувствовал к нему что-то вроде жалости.

В номере было темно, лишь горел красный индикатор выключенного телевизора, но призрачное «Я» Милгрима на совершенно другой частоте четко различало мебель и остальные предметы, как на экране таможенного сканера. Он видел пистолет и фонарь под подушкой, а рядом нечто прямоугольное со скругленными краями – наверное, складной нож (без сомнения, зеленовато-серый). Детская привычка – спать с любимыми игрушками. Даже в чем-то трогательная.

Милгрим воображал себя Томом Сойером, Брауна – Гекльберри Финном, бесконечную череду гостиничных номеров – плотом, ну а Манхэттен – холодными водами Миссисипи… и внезапно заметил у телевизора, на тумбе из ДСП, пакет. Бумажный пакет. Мятый бумажный пакет. Внутри (особая призрачная нагота обнажала все) лежали знакомые прямоугольники фармацевтических упаковок.

Целый ворох. Изрядное количество. Солидный запас. Если тратить с умом, хватит на неделю.

Милгрим наклонился, словно его тянули магниты в скулах, – и вдруг, без всякого перехода, очутился у себя, в душной комнате. Уже не мистически голый, а в черных хлопковых трусах, которые не мешало бы сменить, он стоял у окна, прижавшись лбом и носом к холодному стеклу. По Восьмой авеню, четырнадцатью этажами ниже, полз одинокий желтый прямоугольник такси.

Милгрим провел дрожащими пальцами по щеке. Она была мокрой от слез.

13. Ящики

Она стояла под Арчи, любуясь переливами изображений, пробегающих от стреловидного плавника до кончиков длинных охотничьих щупалец. Промелькнули викторианские девушки в нижнем белье – быть может, героини «Пикника у Висячей скалы», фильма, которым частенько вдохновлялся Инчмейл перед концертами. Кто-то состряпал для Бобби прелестную кашу из видеокартинок, и они вроде бы даже не повторялись. Просто возникали все новые и новые.

Под беспроводной маской Холлис могла притвориться, будто не слышит, как Бобби шепотом распекает Альберто за ее неожиданное вторжение.

А темп между тем нарастал; на фоне черной ночи полыхали беззвучные взрывы. От особенно яркой вспышки Холлис невольно вздрогнула, затем потянулась поправить шлем и нечаянно задела сенсорную панель, вмонтированную над скулой слева от визора. Спрут Синдзюку исчез вместе с мельтешащими скинами.

Там, куда только что указывал его хвост, висел прозрачно-серебристый проволочный каркас, прямоугольный, четкий и в то же время нематериальный. В длину он мог бы вместить два автомобиля, по высоте был чуть выше человеческого роста, и сами эти пропорции намекали на что-то знакомое, даже банальное. Внутри, кажется, было что-то еще, но контуры каркасов сливались друг с другом.

Холлис хотела спросить, что это за проект, но Бобби подлетел и сдернул шлем так грубо, что она едва не упала.

Оба застыли. Голубые глаза Бобби за косой белокурой челкой, большие и круглые, как у совы, напомнили Холлис один конкретный снимок Курта Кобейна. Тут подошел Альберто и забрал шлем у обоих.

– Бобби, – сказал он, – давай уже возьми себя в руки. Это важно. Она пишет статью о локативном искусстве. Для «Нода».

– Для «Нода»?

– Угу.

– Что это за хрень?

– Журнал типа «Wired», только английский.

– Или бельгийский, – вставила Холлис. – Или какой-нибудь еще.

Бобби смотрел на них, как здоровый на двух помешанных.

Альберто щелкнул по сенсорной панели, которую нечаянно задела Холлис, погасил какой-то индикатор и отнес шлем на ближайший стол.

– Потрясающий спрут, Бобби, – сказала Холлис. – Я рада, что его увидела. А теперь я уйду. Извини за беспокойство.

– К черту, – с обреченным вздохом произнес тот.

Затем отошел к другому столу, разворошил кучу разных мелочей и вернулся с пачкой «Мальборо» и голубой зажигалкой «Бик». Закурил, опустил веки и глубоко затянулся. Открыл глаза, откинул голову и выдохнул голубой дым вверх, навстречу граненым полусферам. После новой затяжки он хмуро взглянул на гостей поверх сигареты:

– К черту. Задолбало. Целых девять часов. Девять. Долбаных. Часов.

– Попробуй пластырь, – предложил Альберто и обернулся к Холлис. – Ты вроде курила, когда пела в «Ночном дозоре»?

– Я бросила.

– С помощью пластыря? – Бобби вновь затянулся «Мальборо».

– Вроде того.

– Что значит «вроде»?

– Инчмейл прочел статью, как англичане открыли табак в Виргинии. Племена, которым он был известен, не курили, вернее, курили не как мы.

– А как? – Глаза Бобби под косой соломенной челкой смотрели уже не так безумно.

– Похоже на наше пассивное курение, только намеренное. Забирались под навес и поджигали кучу табачных листьев. А еще делали примочки.

– Примочки?.. – Бобби опустил сигарету.

– Никотин очень быстро всасывается через кожу. Инчмейл делал кашицу из толченых листьев, приклеивал куском изоленты…

Глаза Альберто широко распахнулись.

– И так ты бросила курить?

– Не совсем. Опасная затея. Может запросто и убить, как мы потом выяснили. Если впитать весь никотин из целой сигареты, это будет больше смертельной дозы. Просто было так мерзко, что подействовало как аверсивная терапия. – Она улыбнулась Бобби.

– Может, попробую, – сказал тот, стряхивая пепел на бетонный пол. – Где он сейчас?

– В Аргентине.

– Концерты играет?

– Иногда, по мелочи.

– Записывается?

– Не слышала.

– А ты занялась журналистикой?

– Я ею и раньше немного занималась, – ответила Холлис. – Где здесь туалет?

– Вон там, в углу. – Бобби махнул в сторону, противоположную той, где Холлис видела Арчи и еще что-то непонятное.

Белые линии на полу были нарисованы чем-то вроде муки. И еще они чуть-чуть, но отклонялись от прямой. Холлис старалась на них не наступать.

Туалет был на три кабинки, с унитазом из нержавейки, новее самого здания. Холлис заперла дверь, повесила сумку на крючок в первой кабинке, включила ноутбук и, пока он загружался, села на унитаз. Как она и ждала, здесь был Wi-Fi. Хотите подключиться к беспроводной сети 72fofH00av? Холлис щелкнула «да», гадая, почему Бобби при таком характере не запаролил свою сеть. Впрочем, ее вообще удивляло, как многие этого не делают.

Пришло письмо от Инчмейла.

Анжелина вновь выражает озабоченность твоим, пусть непрямым или потенциальным, сотрудничеством с Бигендом, которого, она добавляет, правильнее произносить «Бей-дженд» или вроде того, но он сам так почти не говорит. Что важнее, она списалась со своей подружкой Мари из «Dazed» и получила достоверное подтверждение, что твой «Нод» и впрямь основательно засекречен. Никто о нем слыхом не слыхивал. Не рекламировать печатный проект до первой публикации уже странно, но твой «Нод» не светится даже там, где засветился бы любой журнал, даже если его готовят в относительной тайне.

Инч.

«Все глубже погружаюсь в когнитивный диссонанс», – подумала она, споласкивая руки. Мондриановская стрижка в зеркале смотрелась по-прежнему неплохо.

Холлис выключила ноут и убрала его в сумку.

Альберто и Бобби сидели за столом в аэроновских креслах; судя по степени обшарпанности, те были в свое время куплены для стартапа, который вскорости прогорел, и пережили конфискацию и продажу с аукциона. Темно-серая сетчатая обивка была кое-где прожжена сигаретами.

Под лампами на потолке висели слоистые облака сизого дыма. Это напоминало концерты на стадионах.

Бобби сидел, подтянув колени к подбородку; несуществующие каблуки остроносых клонированных кедов упирались в обивку кресла. На замусоренном столе за его спиной Холлис разглядела банки «Ред булл», огромные водостойкие маркеры, а то, что притворялось кучкой сладостей, на деле оказалось белыми кирпичиками «Лего».

– Почему белые? – Холлис взяла один кирпичик, села в кресло и развернула его к Бобби. – Что-то вроде коричневых M&M’s[14]14
  Изначально M&M’s были коричневыми. В 1969 г. были добавлены красный, желтый и зеленый цвет. В наши дни коричневые M&M’s встречаются реже других, и тот, которому досталось сразу несколько штук, считается «везунчиком». С ними же связана одна из легенд рока. Стандартный контракт группы Van Halen включал следующий пункт: за сценой должна стоять миска M&M’s без единой коричневой конфеты; если в миске окажется хоть один коричневый M&M’s, контракт считается расторгнутым и группа вправе не выйти на сцену.


[Закрыть] локативного компьютерного искусства?

– Им нужны были коричневые, – спросил у нее за спиной Альберто, – или чтобы коричневых не было?

Бобби пропустил его реплику мимо ушей:

– Скорее как изолента. Удобно, когда надо объединить электронику, а блок собирать на коленке неохота. Если держаться одного цвета, нет визуальной неразберихи. Белый – самый нейтральный для глаза, и фотографировать на его фоне лучше всего.

Холлис покатала кирпичик на ладони:

– Их что, так и продают целыми мешками?

– Спецзаказ.

– Альберто сказал, твоя работа вроде продюсерской. Ты согласен?

Бобби пристально посмотрел на собеседницу из-под челки:

– В самом обобщенном смысле. Примерно да.

– А как получилось, что ты стал ею заниматься?

– Я участвовал в разработках коммерческих GPS-технологий. Пошел туда, потому что хотел быть астрономом и грезил спутниками. Самый занятный взгляд на GPS-сеть – что с ней делать, к чему еще ее можно применить – у художников. У художников и у военных. Обычно так и происходит с новыми технологиями: самое интересное применение – на войне или в галереях.

– Но этот проект был с самого начала военным.

– Конечно, как, наверно, и вся картография. Основа – координатная сетка. Настолько фундаментальная, что мало кто это понимает.

– Одна моя знакомая сказала, что киберпространство «выворачивается». Так она выразилась.

– Конечно. И как только оно вывернулось, его не стало, верно? Да его никогда и не было, строго говоря. Разве что как направление. Теперь, когда есть сетка, оно здесь. Мы оказались по другую сторону экрана. – Он откинул челку и обоими глазами впился в Холлис.

– Вы повесите Арчи, – она махнула рукой в пустоту, – над улицей в Токио.

Бобби кивнул.

– Но можно отвезти его туда и в то же время оставить здесь, верно? Привязать его сразу к двум местам? Или ко скольким угодно?

Бобби молча улыбнулся.

– И кто будет знать о его присутствии? – продолжала Холлис.

– Сейчас, пока тебе не скажут, его отыскать нельзя. Только если знать его URL и GPS-координаты. Впрочем, это быстро меняется. Все больше сайтов, куда можно постить такие работы. Загляни на любой из них, а если есть интерфейс, – он указал на шлем, – плюс лэптоп и Wi-Fi, то вперед.

Холлис подумала над его словами:

– Но ведь каждый из этих сайтов, или серверов, или… порталов…

Бобби кивнул:

– Показывает тебе другой мир. Сервер Альберто показывает мне мертвого Ривера Феникса на тротуаре, а чей-нибудь еще, ну не знаю, только хорошее. Одних котят, например. Наш мир будет сплошь состоять из каналов…

Холлис склонила голову набок:

– Из каналов?

– Да. И если вспомнить, во что превратилось телевидение, не очень приятная перспектива. Зато подумай о блогах: там тоже каждый по-своему пытается отразить реальность.

– Правда?

– Теоретически.

– О’кей.

– Но давай посмотрим на блоги. Реальная информация, скорее всего, будет в ссылках. Тут вопрос контекста, и дело даже не в том, на кого ссылается блог, а в том, кто ссылается на него.

– Спасибо.

Холлис положила кирпичик «Лего» на стол рядом с упаковкой новенького айпода, прекрасной, как оригами. Инструкции и гарантия по-прежнему были в запаянном пакете. В пакетике поменьше – тонкий белый кабель. Тут же лежал ярко-желтый прямоугольный предмет чуть покрупнее «Лего». Холлис подняла его и задумчиво повертела в пальцах:

– Тогда почему так мало людей этим занимается? В чем отличие от виртуальной реальности? Помнишь, как мы все поначалу увлеклись?

Желтый предмет оказался пустотелой крашеной штамповкой. Деталь от игрушки.

– Каждый раз, глядя на экран, мы попадаем в виртуальную реальность. Уже не первый десяток лет. Очки не нужны, перчатки тоже. Виртуальная реальность – еще один специфический способ показать, куда мы движемся. Не слишком нас пугая, верно? А вот для локативного искусства нашей нервной системы мало. Пока мало. Когда-нибудь интерфейс будет у нас в голове. Разовьется настолько, что мы о нем забудем. Ты будешь просто идти по улице… – Он ухмыльнулся и развел руками.

– В Боббиленде, – закончила она.

– Именно так.

Перевернув желтую штамповку, Холлис прочла «СДЕЛАНО В КИТАЕ» маленькими рельефными буквами. Деталька от игрушечного грузовика? Контейнер? Да. Контейнер для перевозок.

И то же самое изображал прямоугольный виртуальный каркас. Транспортный контейнер в натуральную величину.

Холлис положила игрушку возле белого кирпичика «Лего» и отвела глаза.