Текст книги "Курсантская исповедь"

Воинствующий атеист

В это время, в марте 1986 – администрация Р. Рейгана приняла решение о начале поставок в Афганистан ПЗРК «Стингер» класса «земля – воздух», для поддержки моджахедов, что сделало Советскую боевую авиацию 40-й армии уязвимой для поражения с земли.

Март 1986 г. Новосибирское ВВПОУ.

Март. Ярко светило весеннее солнце. Потеплело. Всего лишь минус десять градусов по Цельсию. Снежное пространство вокруг покрыто тонкой хрустящей корочкой. Выросшие за зиму гигантские снежные стены вдоль дорог. А в казарме тепло. Рота в расположении, пишет письма, конспекты, подшивает новые подворотнички, словом, происходит самое обычное дело.

«…наконец, отбегали двадцатку на лыжах с боевой стрельбой, теперь будет передышка, но во рту до сих пор привкус крови от нагрузок на дыхалку… Сейчас вечер. Я в наряде в столовой. Тишина. Чистота. Посуда на столах уже расставлена на утро. На стульях – мой матрац. Сплю здесь, чтобы ночью посуда не пропала…», – Тимофеев усмехнулся начатому на прошлой неделе письму. Так странно то, что ещё недавно, казалось настоящим, уже сейчас неумолимо ушло в прошлое, которое ему, юноше, пока ещё совершенно не жаль! Он разложился и продолжил: «…слава богу, теперь уже я отходил свой наряд официантом. Целых полгода! Сейчас такая система, 12 чел в роте выбираются официантами на весь семестр. Ходят по 2 человека регулярно. Зато другие в этот наряд не ходят в это время. Так что я своё отходит, теперь очередь других…»

– Ро-о-та! Строиться в расположении, форма одежды номер два – голый торс! Марш бросок! – раздалась нежданная команда, прервавшая временную тишину этой казарменной «богадельни».

При минусовой температуре, бегать с голым торсом было не положено, однако матёрым третьекурсникам было море по колено, ибо они уже были слеплены за эти годы из бетона. Всё им было по плечу, всё им было нипочём. В приподнятом духе, дышащая паром, сотня молодых полуобнажённых тел, хрустя сапогами по снегу, побежала в лес. Кожа на торсах вскоре словно онемела, стала похожа на резиновый комбинезон, наощупь. Хрустит снег, морозный воздух наполняет лёгкие. Жёлтые лучи сквозь голые стволы элегантных берёз. Опускающийся к вечеру солнечный диск. И дикорастущая юность, пышущая жаром из груди!

– Кто сильнее всех?

– Мы-ы-ы!

– Кто победит всех?

– Мы-ы-ы!

Наконец, восемь километров за спиной. Раскрасневшиеся торсы организованно вбегали внутрь казармы, где их словно из печи обдавало теплом. По телу пробегала дрожь, и казалось, что тело разрывает жаром изнутри. Кожа чесалась, стала совершенно красной. Эйфория приподнятости переполняла всех!

Ледяная вода из-под крана казалась кипятком. Народ весело плескался под обжигающими тела струями…

– Кто на кружок «лектор-атеиста», строиться перед канцелярией! – раздался вскоре окрик дневального.

Несколько разгорячённых человек, в том числе Тимофеев и Асваров, отполировав глянец сапог, спешно застёгивая кителя, поспешили за шинелями.

Кружок «Лектора-Атеиста», проводившийся для желающих в Университете Академгородка, был главным образом, лишь благовидным предлогом для того, чтобы хоть на пару часов покинуть обрыдшие казарменные стены.

Незнакомые лабиринты коридоров вели к гардеробу.

– Влад, обойди, не мешай им!

Тимофеев сразу не понял, на миг остановился, удивлённо озираясь на студентов, которые, образовав круг, изображали что-то весьма странное, ломанное и несуразное.

– Танцуют! – пояснил тогда Юрка.

В воздухе висел какой-то непривычный запах сладковатого пота, характерный для заведений, где обитают не одни мужчины.

– Пожалуйста, – протянул он шинель симпатичной девушке с золотистыми волосами и задорным носиком. И, положив номерок в карман кителя, повернулся на каблуках, едва не поскользнувшись подковой о бетонный пол. Сверкнув глаженными хромачами, пошагал по широкому коридору Новосибирского Гражданского Университета под любопытными, вопросительными, влюблёнными, смущёнными, ненавидящими, презрительными, равнодушными, уважительными и оценивающими взглядами студентов и студенток.

Сколько эмоций и чувств – добрых и злых, сколько разных воспоминаний – хороших и плохих, сколько желаний – чистых и грязных, сколько реакций – мирных и враждебных вызывали желтенькие курсантские погоны и всё, что находилось под ними…

Седой, как мартовский снег, пожилой мужчина с пролысинами, в роговых очках вошёл в аудиторию.

– Встать, – прозвучала привычная курсантская команда, положенная при появлении педагога.

Семеро зелёных мундиров вытянулись, а с ними неожиданно две изящные девичьи фигурки студенток, последовавшие столь необычному примеру курсантов.

Усмехнувшись, высокий студент тряхнул патлами, губы и всё, что находилось над ними, но нельзя было назвать усами, скривилось в улыбке. Другие студенты, недоумённо озираясь, втянули головы в плечи.

– Как быть-то дальше? – на миг задал себе вопрос каждый из курсантов. – Как здесь принято-то у студентов?

– Здравствуйте! – произнёс профессор.

Привычное «Здравие желаю» застыло на губах.

Так началась лекция на кружке «лектора – атеиста».

Профессор говорил легко, увлекательно. Чувствовалась мощная база теологических знаний. Однако вставали вопросы. «Вера сделала из грешника святого, из вора – честного, из врага друга….», – так зачем же бороться с такой религией? Но вскоре появлялись и ответы: «это первобытное добро сейчас людей не обогреет. Зло можно побороть только насилием, иногда даже вооружённым, но не религиозным непротивлением»…

Конец лекции. Все как-то сразу дружно разбежались. Тишина. Стук университетского паркета под подковами сапог. На душе легко, светло и немного тревожно. Небо покрылось точками звёзд. Морозный воздух остужал голову. Ноги скользили по накатанному снегу. Шли втроём. Тимофеев – слегка впереди. Юрка приотстав, поддерживая за руку девушку в пушистой шубке, с которой имел удачу познакомиться на кружке. Тимофеев представил, как бы он мог идти сейчас с Сонечкой, мог бы…

Небо было не чёрным, как в тёплые летние вечера, а отдавало мартовской синевой. Ярко горели точки звёзд.

Но лунный свет заглушали фонари. Лёгкий морозец слегка забирался под шинель. Глаза неприятно следили за стрелкой часов.

– Опаздываете? – девушка мило так улыбнулась.

«Да… куда нам спешить!» – хотелось бы им ответить, но пришлось ответить просто: «Да!»

 
Итак, влюбленные вдвоем,
По улицам шагали,
И в счастье радостном своем
Совсем не замечали…
 

Из творчество курсанта НВВПОУ

Сергея Пиккарайнена, «Три мушкетёра»

Как им хотелось идти хоть в вечность просто рядом с этой милой девушкой в пушистой шубке. Туда куда-то в безмятежное тепло. Свет окон манил своим домашним уютом…

Снова казарма. Рота готовится к завершению этого длинного дня. Тимофеев достал незаконченное письмо и продолжил.

«…Получу скоро диплом лектора-атеиста, хотя таковым себя в полной мере не считаю. Не достаточно знаний. Чем больше узнаёшь, тем больше понимаешь, что не знаешь ничего! Но, как сказал профессор, мы вынесли интерес, а знания по этой науке надо создавать и наращивать ещё. Будет, наверное, вечер в НГУ после вручения дипломов. Вопросов действительно появилось больше, чем было раньше…».

– Рот-а-а! Строиться на вечернюю проверку! – раздался крик дневального, предвещающий окончание дня и скорый «отбой».

Сон.

Пред Тимофеевым открылась новая зала, более напоминающая стадион. На огромной сцене посредине какой-то странный человек что-то орал по-английски, аж хрипел. Специальная группа сопровождения пела в стиле «буги-вуги».

– Иисус любит тебя!.. Аллилуя!..

– Это проповедник к нам приехал из Канады, – шепнул какой-то человек Тимофееву.

Над всем этим действом летало нечто чёрное, обнимая всё более и более горизонты. На стадионе стоял ажиотаж. «Проповедник» что-то кричал и инвалиды на колясках усердно крутили колёса к сцене, в надежде на исцеление. Какая-то женщина тащила на руках своего сына-подростка, разбитого параличом, но мощные охранники не пускали их. Тогда женщина из последних сил, в отчаянии, забросила мальчика на трибуну к «целителю», но тот скатился и упал к ногам отчаявшейся матери. И вот раздался рёв: один из колясочников встал с коляски и побежал с воплями радости от «чудесного исцеления». Трибуны визжали от восторга и продолжали петь:

– Иисус любит тебя!.. Аллилуя!..

Никто из них даже не замечал той рвущей душу сцены внизу, где толпились отчаявшиеся инвалиды, чьи надежды на исцеление были тщетны. Их никто не желал замечать, и, прежде всего, сам «целитель»!

Тимофеев махнул рукой и вышел с этого стадиона, словно накрытого чёрным одеялом негативной энергии сверху.

Далее Влад шёл по длинным нескончаемым коридорам, разветвляющимся рукавами тёмных лабиринтов, где появлялся тусклый свет по мере того, как Владислав туда заходил. Какие-то люди всё время шептали ему откуда-то сверху. Из тех тёмных коридоров, куда он не заходил, раздавался шёпот сожаления, но по ходу выбранного им пути звучал глас его одобряющий выбор.

– Кто вы? – курсант зашёл в очередной коридор, стены которого сразу осветились тусклым светом.

– Твой собственный разум. Ты идёшь по лабиринтам собственного сознания, анализируя то, что ты узнал, синтезируя выводы и, таким образом, постигая замысел самого творца, приближая свою душу к самому создателю!

– К богу, что ли?

– Так, если хочешь услышать на более понятном тебе языке.

– Но бога нет, – скептически пожал плечами курсант, вспоминая полученные на кружке аргументы, которые словно куда-то улетучились.

– Но ведь ты то есть?

– Я есть. А его нет, – тупо твердил Владислав.

– Если нет его, значит, нет и тебя. Если нет светила, то не может быть и света!

– Мы есть, как результат совершенно материальных явлений, вызванных законами природы и эволюции!

– Вот видишь, ты и сам только что сказал, что существуют законы природы! Подтверди, что это так.

– Да, существуют научные законы!

– Научные? Но ты только что их называл «законами природы».

– Ну, это одно и тоже. К чему такие придирки? Законы науки, законы природы!..

– А разве наука может сама творить законы? Или она лишь пытается постигнуть существующие законы природы?

– Ну, да.

– Что «да»?.. Так, выходит, нет никаких научных законов, есть лишь познанные наукой некоторые законы природы. Согласны?

– Ну, как-то так,.. согласен.

– А что означает само по себе слово «закон»?

– Ну, типа, правило.

– Пра-а-вило! А вот скажи, встречал ли ты хоть одно правило, которые появилось бы само по себе, без чьего бы то ни было участия? Разве есть правила без создателя этих правил, как «вещь в себе»?

Курсант лишь молча пожал плечами.

– Вот видишь! Без правил всё вокруг хаос! Без правильных форм, кирпич лишь кусок бесформенной глины. А без создателя нет никаких правил, нет «законов природы»! Которые, кстати сказать, наука и пытается хоть чуточку познать. Но человеческая способность к познанию законов творца очерчивается пока лишь собственными потребностями человека. Что может смертный человек?!. Он лишь раб своего тела!

– Законы природы образованы благодаря физическому и химическому взаимодействию материи. А рациональность эволюционного развития создала свой высший плод – человека!

– Рациональность? – голос сверху замолчал. Тимофееву казалось, что он слышит, как этот некто улыбается. Такое странное чувство, когда ты не видишь, но именно слышишь безмолвную улыбку. Голос продолжал.

– Твой мозг, например, в лабиринтах которого ты сейчас так спокойно прогуливаешься, и есть высший плод «эволюционной рациональности»?

– Конечно!

– Но как можно говорить о рациональности, когда 95% человеческого мозга не используется? Оттого-то тут, как ты уже убедился, так совершенно темно. Где уж тут рациональность? Это лишь один яркий пример того, что бог сотворил человека, имея свой замысел, а мозг человеку дан, с расчётом на будущий «вырост».

– Ну, хорошо, и всё же, я придерживаюсь материалистической платформы.

– Материализм! Идеализм! Обе данные «платформы» есть догматы! И, при всём, эти догматы носят, прежде всего, политический характер.

– Конечно! Идеализм – буржуазная теория. Материализм же, как платформа научного коммунизма, противопоставлен идеализму. А как иначе? – развёл руками курсант.

– Вот именно! Поэтому-то обе стороны, озадачены более обоснованиями своей «правды жизни», нежели поиском истины. Вот почему коммунисты отрицают бога… И напрасно! Решительно назвать себя материалистом или идеалистом значит скатиться к догматизму. Правы во многом и те, и другие. Что первично? Разве можно ответить на этот столь же нелепый вопрос, как и вопрос, что появилось вперёд, яйцо или курица. Мир материален. Идея творит его, но идея не существует вне материи, она так же материальна. Есть ли мир комплекс наших ощущений? Мир, в этом измерении, существует независимо от нас и наших ощущений, но в других измерениях, как, например, во снах, весь мир есть суть комплекс наших ощущений. Но и там мы и наш мир не лишён материальной тонкой субстанции. Наш дух творит мир вокруг себя и здесь правы субъективные идеалисты. Но в своём созданном мирке люди плавают как рыбки в аквариуме, не в состоянии перешагнуть за отведённые им рамки и подчиняясь общим законам мироздания. И здесь правы сторонники объективной идеи. Сама «Идея» может быть представлена как вселенская сеть, нервная система. Где есть центральный мозг, есть периферийные – души. Ведь человек и создан по образу и подобию божьему. Как создан человек, так же создан и весь мир, всё мироздание! Что же про материальность «идеи», то, как ни у кого не вызывает сомнений материальность информации, передающейся, например, радиоволнами, так не должно быть никаких сомнений в материальной сущности и самой «идеи». Познаваем ли мир? Конечно, познаваем, познаваем вечно, но познать его не дано. Ибо нельзя познать творца не став творцом. Человеческие органы чувств не совершенны и отражают только долю исходящей информации, искажая её через физиологические потребности организма. Люди готовы к восприятию качеств, способных удовлетворить его нужды: в еде, тепле, сексе, безопасности и т. д. Другими же приборами человеческий организм просто не обладает, т.к. не испытывает в них жизненно важной потребности. Разве может, например, рука или почка познать замысел центральной нервной системы?

Хотя человечеством, накоплен колоссальный опыт, мозг в состоянии воспринять лишь малую долю всей информации, затрудняя дальнейшее познание, ибо в самый творческий, энергичный, здоровый период в жизни, человек занимается познанием уже ранее познанной предшествующими поколениями человечества информации. И лишь к закату своей физиологической оболочки человек может начать ощущать себя в полной мере на заре познания, открытия и творчества.

«Мы не знаем конечную сумму истин… Человек – такая же тайна, как и мироздание… Если бы люди завтра открыли все законы мира, а значит и человеческой души, то движение истории прекратилось бы… Человечество закончило бы свой запрограммированный путь познания… И началось бы нечто абсолютно новое, с нуля. К нашей жизни это не имело бы никакого отношения. В кибернетическую машину земли вселенная вложила бы новые параметры. Вот почему мы не знаем всей правды…».

Никитин. Роман «Берег» Юрия Бондарева..

Итак, мир материален. Он создан и движим идеей, которая не существует вне материи. Материя и Идея не существуют друг без друга. И вопрос о первичности абсурден по своей сути. Существуют пространственные измерения, где окружающий мир существует независимо от ощущений субъекта, равно как существуют измерения, где окружающий мир, подчиняясь идее, есть суть комплекс ощущений данной личности. Мир познаваем. Но познать до конца его невозможно, ибо невозможно познать творца. Творец, в свою очередь, познаёт этот мир и развивается через развитие плодов его творений. Бог он всюду. В траве, в людях, в добре и зле. Вашим, военным языком, солдат никогда не узнает всего, что позволено знать генералу, пока не станет генералом сам! Люди часто удивляются примитивным археологическим находкам, признают, что в природе эти находки сами появиться не могли без человеческих рук. Однако слепо верят в то, что гораздо более сложные объекты, как вся, собственно, природа и человек появились сами по себе. Так что, разве может жить вино без сосуда, а душа без тела?

Тимофеев медленно шёл по освещающемуся, по ходу движения, коридору.

Тут вдруг в коридоре загорелся яркий свет, и раздался крик.

– Ро-о-та-а! По-дъём!

Он открыл глаза. Вокруг царил хаос. Скрип кроватей, стук сапог, крики сержантов. Сердце выпрыгнуло из груди, окутанное горячими потоками прихлынувшей крови.

Философ

Апрель 1986 г. Новосибирское ВВПОУ.

Снег уже почти растаял. Стало хорошо. Ещё бывают похолодания, как только тающий сибирский снег затянет своими испарениями небо. Два шага вперёд – шаг назад! Такими пульсациями природа движется к лету!

Двадцатая рота курсантов бодро двигалась на занятия в сторону учебного корпуса, по длиной дороге, пронизывающей рощу.

– Рота-а-а! Песню-ю запе-е-вай! – скомандовал старшина.

Раздались звонкие голоса двух запевал:

 
Как нынче сбирается Вещий Олег
отмсить неразумным хаза-а-рам,
Их сёла и ни-ивы за бу-уйный набег,
обрёк он меча-ам и пожа-а-арам!
Громко и звучно рота подхватила:
 
 
Так громче музыка играй побе-еду!
Мы победи-или, и враг бежит-бежит-бежит.
Так за Царя! за Родину! за Веру!
Мы грянем громкое: Ура-Ура-Ура!
 

Старшина побагровел, надул щёки.

– Мать вашу! Какого ещё цар-я-я?! Снова вы про цар-я-я!.. В политотделе потом,.. или с особистом будете так петь, мать вашу этак!..

Раздался снова голос запевалы, рота подхватила:

 
Так за Совет Народных комиссаров,
мы грянем громкое: Ура-Ура-Ура!
 

– Другой разговор! – старшина сдул щёки, но в глазах его всё ещё светилось бешеное возмущение.

Курсанты весело шли в ногу, ухмыляясь…

Семинаром по политэкономии закончились занятия очередного дня.

– Пушкарёв! Ты чё, шкалил сегодня!? – ругался «замок» на ответственного за этот предмет, занося его имя в свой «чёрный блокнотик».

(Кусанты недавно придумали закрепить за каждым предметом «ответственного», дабы тот грамотно «пудрил» преподу могз, выручая группу. Пушкарёв в этот раз не смог правильно справиться с ситуацией, чем подвёл товарищей. Увы! С политэкономией дружили далеко не все!)

– Да на кой нам эта экономика? – возмущался Пушкарёв.

– Запомни, Пушкарёв, политработник должен быть не только идейно и политически подкован и уметь обращаться с оружием, он должен вообще знать и уметь всё. И находить общий язык с людьми разных профессий. Чтобы быть на две головы выше выпускников не то что гражданских вузов, но и любого командного училища!

– Тимофеев! Завтра – такая же хрень, но по философии! Смотри, ты не подведи!

Ответственный за философию Тимофеев почесал озадаченно репу.

(Времени на подготовку не было. После обеда, вместо «сампо» была подготовка к ночным стрельбам. Ночь также многого не сулила, кроме этих самых обыкновенных ночных стрельб. Когда в холодной кромешной мгле полигона судорожно целясь едва различимыми контурами автоматного прицела, обмазанного фосфорсодержащим составом, в темную бездну, ищешь ту самую вспышку тусклого света, имитирующего стрельбу противника, дабы поразить цель. Или когда в оцеплении ждёшь часами того заветного момента окончания занятий, пристукивая сапогами и судорожно куря сигареты от безнадёжного желания хоть чуть-чуть согреться или абстрагироваться от происходящих физическо-психологических мучений. Ночной холод проникал под одежду. Шинель, казалось, трется по голой, покрытой мурашками спине. Словно и нет вовсе ничего более из одежды. Холод здесь всегда был всепроникающим и всеобъемлющим, отупляющим, зомбирующим и способным выстудить всяческий интерес к жизни и происходящему вокруг, кроме животного желания согреться).

– А что будет завтра ещё, кроме философии?

– ППР5757
  ППР – партполитработа


[Закрыть] и ТСП.5858
  ТСП – технические средства пропаганды


[Закрыть]

– Да! Жаль! На ППР «фазу» не замочишь! Тимофееву не хотелось жить. Каждый новый день не сулил ничего приятного.

Лишь одно радовало – каждый день приближал очередной долгожданный летний отпуск. Возможно, он вновь увидит её, бывшую одноклассницу Сонечку.

Во время прошлого летнего отпуска он впервые, как ему казалось, добился её сердца и частично познал тайны её тела. Точнее «потоптался в её парадной», так и не решившись, или не сумев переступить порог и войти в саму обитель… Но что-то изменилось за это время. В прошлый долгожданный зимний отпуск он так и не встретился с ней по-настоящему. Каждый раз какие-то совершенно немыслимые обстоятельства ложились между ними. Обстоятельства, которым не было здравого объяснения:

«Извини, я сейчас не могу, я очень спешу, приходи в другой раз, хорошо?» – обдала она его тогда на пороге своей квартиры жестоким холодом фразы, свидетельствующей лишь о том, что ей сейчас не до него. О том, что сердце её увлечено кем-то другим, более близким и осязаемым. В то, что он явно не входил в планы этого её вечера. Он стоял в её подъезде, провожая взглядом её, спускающуюся вниз по лестничной клетке, стройную фигуру в пушистой шубке. Видел, как откатил от её подъезда жигуль,.. но всё ещё не хотел верить в самое худшее.

Околдованный голубизной её бездонных глаз, он не хотел видеть реальности, он почти бредил, глядя на её фотографию, как на икону. Тот летний вечер 85-го под сенью акации ярко засел в его мозгу. Он прокручивал снова и снова в памяти каждый блаженный миг той встречи, словно киноленту, переносясь в то чудесное прошлое, такое милое и такое далёкое и недосягаемое!

Когда тускло светили уличные фонари, возле «Ласточкиного гнезда», вокруг которых роились насекомые и ему казалось тогда, что всё мироздание в эту минуту вращалось только вокруг них двоих. Тогда он потянул её за руку, увлекая под густую сень деревьев. Теплый ночной ветерок всколыхнул её ситцевое платьице… А его жадная до ласк рука ловко скользнула вниз, с трепетом…

Каждый день он вслушивался, затаив дыхание, когда ответственный за почту курсант тряс очередным письмом перед возбуждённым счастливчиком, который чувствовал себя так, словно вытянул лотерейный билет. Увы, Владислав все эти месяцы уходил ни с чем…

 
Вокруг себя людей не слыша.
Живу я словно в забытьи.
Я ничего совсем не вижу
Лишь синие глаза твои.
 
 
Пишу я глупостей немало
и жду желанный твой ответ.
Но, может почта оплошала
Ответа и поныне нет!
 
 
Скажи мне, может быть не вправе
я вас любимой называть,
Ну, хорошо, решайте сами
А я вас буду долго ждать…
 
 
Я буду ждать, гремят пусть грозы,
Я буду ждать в мороз и в зной,
Я буду ждать, а рядом розы
Не привлекут к себе взгляд мой…
 
 
Сейчас ещё мечтать я вправе,
Жалеть тех дней, ушедших в сон
 И разглагольствовать о славе
Сердец, поющих в унисон.
 
 
Но если, вдруг, беда случится,
И нам расстаться суждено,
Любовь, невольную, как птицу
Я с болью выпущу в окно…
 

Автор В. Земша. 80-е

…На очередных ночных стрельбах стреляли по движущимся мишеням с использованием прицела ночного видения. Был холод. Дождь со снегом…

– Тимофеев, ты чё, не попал? – «Комотд» оскалил зубы, выпуская пар изо рта.

– Мой прицел был засвечен. Трассера засвечивали прицел. С ночным прицелом же трассерами не стреляют. Максимум – пять патронов на обойму. А у меня были одни трассеры! – оправдывался курсант…

– Плохому танцору всегда штаны жмут! Ха-а!

Глубокая ночь. В казарме – запах ружейной смазки. Само оружие мирно отдыхает в пирамидах ружейной комнаты. Курсанты, вымотанные в дым, спят без задних ног. На душках некоторых кроватей – завязаны полотенца. Это сигнал для дневального – разбудить среди ночи, так как, согласно Устава, минимум час после отбоя всем положено мирно спать в своих койках. Разбудить, чтобы постирать ледяной водой своё обмундирование после полевых занятий, да погладиться по очереди единственным на взвод ломаным утюгом, да подготовиться к занятиям, переписав конспекты лекций, пропущенных в нарядах занятий, например.

– Тимофеев! Вставай! – дневальный толкнул спящего курсанта.

– Чё-ё-ё? Отвали! – совершенно не соображал тот.

– Тимофеев! Дай подушку! – стал прикалываться дневальный.

– Чё-ё? Зачем?

– Дай подушку, говорю, ротный просит.

– На! – безоговорочно вручил ему свою подушку курсант, сквозь сон, лишь бы исчезло это будящее его западло. Однако западло не исчезало. Хлопнуло подушкой Тимофеева по голове. Тимофеев подскочил, готовый к битве с обидчиком.

– Ну вот, проснулся, философ, ты как живой труп! – ехидно улыбался дневальный. – Полотенце ты завязал?

Тимофеев посмотрел ошалело на душку своей кровати и, с грустью увидев там собственное полотенце, проснулся окончательно, сморщился от яркого света, бившего в глаза со стороны «ружейки». Взял конспекты по философии и, тяжело вздохнув, отправился в ленкомнату, матерясь себе под нос, на чём свет стоит. Из конспекта выпала Сонина фотография на пол.

– Что упало, то пропало! Да выкинь ты её, не пишет, значит, ты ей не нужен. Значит, кого-то нашла себе. Ты-то вот – здесь. А она там! Весь мир бардак, все бабы б.., – выругался дневальный…