Текст книги "Выше, чем Боги. Инфузия"

Пролог.

Обстановка маленькой комнаты тонет во тьме. Но даже она не способна скрыть, затхлый запах давно не мытых полов и пыли. Затрапезная, дешевая гостиница? Возможно, да. По крайней мере, ритмичные звуки, скрипящей кровати, говорят о том же. Лишь этот объект интерьера, смутно проступает во мраке благодаря белизне постельного белья и неяркому свету серого предрассветного неба, который, едва пробивается, сквозь, давно немытое окно, занавешенное старомодным, крупноклеточным тюлем. Но всю, эту убогость, безусловно, затмевают, два молодых, слившихся в одно целое, обнаженных тела. Их лиц тоже не разглядеть. Видны лишь, раскинувшиеся в беспорядке по подушке густые и темные волосы женщины, да слабые отблески рассвета в ее широко раскрытых глазах. Про мужчину почти нечего сказать. Он виден со спины и находится в том восхитительном состоянии, когда все кажется по плечу. Сквозь хриплое дыхание он страстно шепчет на правое ушко брюнетки самые тривиальные слова.

– Я скучал… Как же, я скучал по тебе! По… твоему телу…по нашим беседам… по всему, что нас связывало когда-то…

Вместе с этими, урывками сказанными фразами, до ноздрей женщины, его дыхание доносит запах, только что выпитой водки.

– И я… Я тоже… – всхлипывая, начинает говорить она, но к чему разговоры в такой момент? Почувствовав его финальное напряжение, ее всхлипы превращаются в стоны, тело начинает дрожать, придавленные бедра стремятся посильнее впиться в тело мужчины, и прежде, чем изнеможенно рухнуть от этого усилия обратно на кровать, даже немного приподнимают его. Чем еще, как не этим, она может сильнее подтвердить свое «тоже»?

Некоторое время, они, молча, лежат, не в силах оторваться друг от друга.

– Я… – начинает мужчина.

– Не пей, больше, милый, – просит она.

– Но я хочу! Подай мне стакан!

Женщина, со вздохом выполняет его пожелание. Все, как всегда! Я хочу! Еще не сделав, последнего глотка, он чувствует, как безумное желание вновь накрывает его с головой. Но теперь он владеет ей нежно, не спеша, даже скрипы кровати начинают играть другую мелодию. И снова жаркий шепот, словно пытающийся слиться с ней в прекрасную симфонию.

– Все это время… по сотне раз в день … перечитывал твои письма… Томился бездельем… в ожидании нового… Мечтал о мгновении… когда смогу снова… быть с тобой…. И вот… дождался… Я счастлив… Пусть здесь… Пусть так… Но после долгой разлуки…

– Не я стала… ее причиной… Ты же знаешь?

– Да… знаю… Но когда ты покинула мой дом… я думал это ненадолго… Я ждал… Осознав… что разлука может быть навсегда… О-о-о!!! Я почти… забросил работу… Одинокими ночами… я выл… от отчаяния… Я…

– … Но ты же… сам…

– Да… сам… Я сам сделал это… Все делают ошибки… Это самая большая… и…я хочу, чтобы было… по-прежнему!

– Милый… по-прежнему уже… не будет… ох… – она не в силах добавить «никогда».

– Почему? Ведь нам хорошо… сейчас… и ты со мной…

– Пойми… когда я писала письма… я искренне надеялась… что быть может…

– Но я… не мог…

– Я… знаю… Но теперь… после столь долгой разлуки… я не помолодела…

– Пусть!

– Я изменилась…

– Пусть!!

– Я стала другой…

– Пусть!!!

– … и у меня появилась своя жизнь…

– Но мы же любим…

– Я… уже… Ох… Не-е-е… О-о-ох… О-о-ох… не… знаю-ю-ю-ю… у-у-у-у… – вновь она вынуждена прервать разговор, почувствовав жидкий пожар во чреве и отвечая на него прекрасной судорогой, все длящейся и длящейся… Та постепенно теряет свою амплитуду, слабеет… Женщина открывает крепко зажмуренные глаза, и, видя, с какой невероятной нежностью он смотрит на нее, чувствует, как судорога превращается в блаженные волны ласкающие тело и заставляющие вздыматься грудь.

– Зато, я знаю! – говорит мужчина, откидываясь на спину. – И ты… знаешь, тоже!

– Я…знаю… – лепечет она еле слышно.

– Мне надо выпить еще!

– Но ты опьянеешь, милый.

– И что с того?!! Я хочу опьянеть! Я счастлив!

Она, молча, подает бокал. Одним махом он осушает его, и довольно крякнув, утыкается носом в заросли треугольника, призывно темнеющие внизу ее живота. С силой втягивает в себя воздух. Замирает на мгновенье, наслаждаясь исходящими ароматами. Тепло от его горячего дыхания, сменяется страстными поцелуями, которыми он осыпает ее живот, направляясь, все выше и выше. Вот ими покрыты груди, шея и наконец, он впивается в ее губы. Венерин холм вновь ощущает твердеющее вожделение. Что? Опять?!! Вроде водка должна оказывать, противоположный эффект! И вообще… А жаркое дыхание, вновь обжигает ее ухо. Словами!

– Ты вернешься домой… Все будет… не по-прежнему… Лучше!

– Нет… я не могу так…

– Почему? – доносится от верхней части плоти, вновь ставшей единой.

– А… а… как же сложившиеся обстоятельства? А что… я скажу детям… после стольких лет? Что подумают люди? Окружение? И потом.. Я уже… не хозяйка…. в твоем доме… Ты слышал вердикт! Как быть со всеми этими… исками… судами… обвинениями? Они не исчезнут все вдруг!!! Нет-нет, это невозможно, совершенно невозможно!!!

– Моя… маленькая… любимая… глупышка… – нежно шепчет он, ни на миг, не останавливаясь. Какой же он ненасытный!

– Слушай… Внимательно слушай… моя попрыгунья… – он тесно прижимается губами к ее уху. Шепот становится совершенно неразборчивым. Но, несмотря на это, ее глаза, бездумно смотрящие в невидимый потолок, начинают расширяться от изумления. Она даже прекращает танец бедер. Неужели догадался?!! Не может быть!

– Поняла?

Она в силах только кивнуть.

– Подожди… Я… уже… О!

Снова всплеск жара внутри женского тела. Но на этот раз, он безответен.

– А теперь иди! Не медли! Не надо, чтобы нас видели вместе!

Она медленно отрывается от распростертого под ней тела. Быстро одевается. Наклонившись, дарит влажный поцелуй, пропахшим водкой губам.

– Ты гений! – шепчет лежащему на спине мужчине и быстро направляется, к едва проступающей в темноте двери. Медленно отворяет ее, чтобы не скрипели петли.

– Эй, детка! – слышен с кровати его голос. Она резко оборачивается на него.

– Я сделал эту ошибку!!! Я, и исправлю ее!!!

– Да, – тихо говорит она, закрывая за собой дверь, – ты сделал ошибку…

Часть первая. В преддверии.

Глава 1. Захват. Умрия.

6000 г.н.э. (на следующий день, после завершения Великих Переговоров).

1

Умрия (да-да, именно так зовут, южнорусскую красавицу, сероглазую красотку, победившую саму Мо и заставившую отступить, в самый решительный момент «А»), в неизменном образе, немного инфантильной 19-летней девицы, одетой в строгие черные брюки без ремня и белоснежную блузку, бесшумно движется, по пыльной ночной дороге, которую освещают, лишь низко висящие яркие звезды. Ее тело чуть наклонено вперед, вдоль высокого лба пролегает решительная морщинка, брови слегка нахмурены, а ясные серые глаза внимательно сканируют окружающую обстановку. Вся ее красивая, но немного нелепая, с превалированием нижней, женской части, над верхней, девичьей, фигура выражает крайнюю степень напряженности. Не может быть иначе, когда ты в сети, которая порой щедра на самые непредсказуемые сюрпризы.

Слишком мало прошло времени, после последних, потрясших Умрию событий, произошедших на Великих Переговорах. И они, не могли не разжечь любопытства, юной шеститысячелетней особы. Конечно же, звездная ночь, мягкая пыль под босыми ногами, даже встающая из-за горизонта, огромная, с закругленной конусовидной вершиной, башня, созданы, лишь ее воображением и, вне всякого сомнения, то, что она задумала, можно было спокойно сделать, не выходя из «покоев» собственного сегмента. Но почему-то, ей показалось правильным поступить так, как она поступила. Ей кажется, что, таким образом, она сумеет лучше прочувствовать атмосферу, царящую в башне, которая является ничем иным, как созданным фантазией сегментом, ее недавнего предводителя и вождя Донга. С присущим ее возрасту максимализмом, она уверена, что в вихре последних событий, никто не сумел разглядеть главного, того, что удалось ей.

Она непосредственно присутствовала, при низведении Мо и Донга. Ей это виделось, как вхождение двух безликих теней в темную, без единого лучика, комнату. Нет луча – нет и тени. Громко хлопнула закрывшаяся дверь, и она вместе с «И», приложила свою половинку ключа к замку. А когда раздался его щелчок, обратила внимание на то, с каким облегчением Джессика переглянулась с «К». И это, только усугубило ее сомнения вопросом: зачем там Донг?

Развеять эти сомнения и получить ответ на мучивший ее вопрос, она рассчитывала на следующий день, явившись к своей непосредственной начальнице Алруэ. Каково же было ее изумление, когда она застала ту, рыдающей навзрыд, и это было настолько невероятно, что Умрия мгновенно позабыв обо всем, уселась рядом и стала тихонечко «подпевать». Две, самые могущественные женщины Земли плакали, как обыкновенные бабы; одна, с горя, другая, – от чувства сопереживания этому горю, и очень хорошо, что никто из их многочисленного воинства не видел этого. Наконец, минут через десять, немного успокоившись, Алруэ сказала:

– Я знаю, зачем ты пришла. Ты пришла задать вопрос, на который у меня нет ответа. Зачем мы тысячи лет готовились к жестокой битве, если в итоге, противник сдался, почти не оказав сопротивления? Что здесь, не так? Я не знаю. Я думала, мы станем властелинами сети, а вместо этого, превратились в ее охрану. Находиться здесь, сейчас, для меня невыносимо, Умрия. Я «ухожу» на Землю. Я не хочу быть сторожевым псом, непонятно при ком. Я не вижу, того, кто мог бы грозить нам, сейчас. Вот «жетон». Носи его с честью. Внимательно смотри, слушай, приглядывайся к нашим новым союзничкам. Не давай им спуска ни в чем. Поняла меня?

– Да, Алруэ, не волнуйся. Ты же ненадолго, все будет в порядке. Отдохни там. Ну, чего? Чего ты, опять разревелась?

– Зна-а-а-ешь, – сквозь слезы, чуть растягивая слова, прорыдала та. – У меня глупое предчувствие. Мы никогда больше не увидимся с Донгом!

– Да, уж, – с сочувствием, произнесла Умрия. – Глупее его поступка, придумать, просто ничего невозможно.

Она сказала эти слова абсолютно искренне, но почему-то, так и не решилась задать вопрос, который вертелся на языке.

И вот теперь, приближаясь к сегменту Донга, ее «сердце» замирает в предчувствии неизведанного. Сумеет ли она найти отгадку? Ведь то, что он совершил когда-то, было совершенно невозможно, без помощи богов! И судя по всему, она была оказана именно Мо, поэтому он и ушел, вместе с ней в заточение. А Алруэ, в отчаянии «ринулась» на Землю, передав Умрии всю полноту власти, над людьми в сети. Умрия хорошо знает, что эта помощь, если она была; оказывалась, настолько незаметно, непрямыми действиями, что разглядеть ее будет нелегко. Если же, связи между нынешними заключенными обнаружить не удастся, то тогда, здесь творится, что-то, настолько невероятное, что она не в состоянии этого осмыслить. Дверь в башню, таинственно скрипит несмазанными петлями, когда она, открыв ее, переступает через порог. Из обитателей сети, только она имеет право доступа сюда, в соответствии с заключенным Договором. Ее богатое воображение, рисует картину «помещения», как нечто среднее, между тесной библиотекой и широким кинозалом. Осмотревшись, она решительно направляется к одному из «стеллажей», достает первую попавшуюся под руки «книгу» и не торопясь, начинает листать «странички»…

Так. Молодой красавчик Донг, немолодой красавчик Донг, старый и изуродованный труп, бывшего красавчика Донга. Нет, ей никогда не нравились блондины! Умрия, мысленно одергивает себя. Затем ли, ты здесь? Можешь, хоть раз подумать о мужчине, просто, как о человеке? Еще бы! Конечно, могу…

Вот это да! Центурионище!!!¹ Она входит, прямо в застывшую картинку «истории», подходит к нему. Одергивает плещущий на ветру плащ, случайно касаясь локтем бугров мышц на груди латинянина. М-де, солидный мужчина! Хорошо, что Архиватор еще на Земле, хотя кого и когда это останавливало?!!

Так, двигаемся дальше… Инквизиция, Дюма, куча других персонажей… Не то, все не то… А вот, с этого места поподробнее. Арена Вероны². 3200 год. Соревнование двух прелестных возниц… Так! Взгляд, уже померк… Труп… Слезы… Истерика… Все, как обычно. Летательный аппарат садится прямо на песок арены. Куда она его? В поместье? А куда же еще?!! Ведь официально, он не существует! В Гербарий потащила!!! Ну, Алруэ, совсем рехнулась, с горя, бедняжка!!!

Так. А вот теперь, внимание. Он в сети, она на Земле. Долго он там сидит. Больше 150 лет. Если с обычной интенсивностью сравнивать, очень долго. Что делал, все это время? Встречи, встречи, встречи. Личности все темные, на преступников похожи. Ну, это по Ломброзо³, если. Нет, вот, вроде посимпатичнее пошли. Девицы появились…

Стоп, а это кто? На средневекового художника походит, вроде. Береточка с пером. Камзольчик коротенький. Панталончики в обтяжку. Ну, и мода?!! Странно… Зачем? Ах, картину двумерную разглядывают! На переднем плане женщина голая⁴, со спины нарисована, связанные руки назад вывернуты, правую ногу камень тяжелит, а левая – полусогнута. Висит болезная; метра два, над полом. Один палач, весело барабан с веревкой вертит, другой – прямо на нее смотрит. И трое за столом: писарь, да, два инквизитора. Смотрит Умрия, что Донг дальше делать будет. А он, двумя пальцами, рукав камзольчика прихватил, да внутрь картины заводит модника! А внутри – пустота! Если смотреть со стороны инквизиторской! Одно слово – двумерность! Горячо убеждает художника, поправить неувязочку такую.

Через день, снова внутрь идут и Умрия с ними. Вот, теперь хорошо! И глазами палача, и глазами писаря, можно на терзаемую взглянуть! С какой стороны ни глянь, каждый раз новые нюансы появляются. Объемно все, натурально. Это уж потом, найдется умелец или простой любитель, и добавит запахи, звуковое сопровождение, динамику. А Донгу, это ни к чему. Встает Умрия, возле розовощекого писаря, с черными кудрями (хм, мягкие они, и блестят так красиво), бросает взгляд на страдалицу. Ох! Личико-то девичье, совсем юное! А сзади женщина и женщина, наверное, диета неправильная была? Вглядывается в лицо: русые волосы в беспорядке по плечам напряженным рассыпались, капля пота на виске замерла, синие очи мукой смертельной полны. Ну, так и есть! Опять изверги, над Алруэ измываются! А сам Донг, в сутане с капюшоном. За стол садится, позирует. И не отличить, от собратьев по профессии. Смотрит на него художник. Да, уж! Похож! Снова к Алруэ поворачивается, чтобы несколькими талантливыми мазками, достоверности ее приватностям добавить…

А Донг, в этот миг, раз!!! И поменял бумажку, на столе лежавшую! Зачем?!! Останавливает Умрия «историю». Аккуратно, бумагу спрятанную, из рукава Донга достает. Три вопроса там, на латыни написаны, и все. А что подложил? Вроде, те же три вопроса. А смысл? Вот он, смысл! На обратной стороне бумаги… Числа… Символы… Неудобно долготу и широту, до минут и секунд исчисленных, римскими цифрами писать, а читать, еще труднее. Но можно, если надо! Быстро, она на карту «догренландскую», координаты набрасывает. Ясненько! Пятьдесят миль от Вероны! Стало быть, поместье ее, в 3200-м году…

А дальше что? Дальше, опять встречи, встречи… А вот и 3352 год. На Землю Донг «ринулся»! А любительнице Гербария, стало быть, уже 170 годков!

2

… Уютный, теплый, красноватый сумрак. Наступающее удушье, усугубляется мощно сжавшимися, такими, еще недавно, мягкими и родными стенками. Внезапно, в столь, привычной темени, возникает узкая щель, из которой бьет ослепляющий и невыносимый луч света…

Ее просвет все расширяется, и вот, сквозь поток, рванувшейся из разреза на животе амниотической⁵ жидкости, становится видным, скорчившийся, в ожидании неминуемой гибели, плод. Автоматические руки, легко выхватывают его оттуда, острый скальпель вздынкает по пуповине, легко перерезая ее. Мальчик! Его тело держат кверху ногами и сильно похлопывают по спине и ягодицам, механическими ладонями. Из его беззвучно раскрытого рта, вырывается мощная струя грязно-зеленой, пахучей жидкости. Его легкие расправляются…

И, о, ужас!!! Отвратительный, режущий, холоднющий воздух, начинает заполнять их! Боль!!! Громкий вопль, выражающий эту боль! Вот она, смерть!

Его переворачивают. Тонкие струйки воды и дурно пахнущего асептика, отмывают беззащитное тельце от сгустков крови и остатков сопутствующих жидкостей. Теплые струи воздуха, немного уменьшают стужу…

И приходит Ощущение! Я – родился! Смерть, оказалась переходом в жизнь! Точнее, на другой ее уровень. «Захват, имитация, сундуки, связь», – проносится, в каких-то таинственных, глубинных, и совсем еще, неразвитых структурах мозга. Это, разумеется, не слова, и даже, не мысли облеченные в невербальные сигналы. Это знания! Те капельки, которые удалось прихватить с собой на Землю! Он знает, что их надо запомнить. Это несложно. Ведь все последние месяцы, он не забывал по сотне раз на дню, повторять их. Он знает, что нет ничего важнее…

– Отказ? – слышится, чей-то голос.

– Разумеется, да, – отвечает молодая женщина, мягкие ткани живота которой, уже послойно, ушивает безошибочный автомат.

– Повторите, пожалуйста, – произносит, тот же голос.

– Разумеется, я отказываюсь от ребенка, – радостно, и кажется, с нескрываемым облегчением, произносит выносившее его тело. Ну, вот и хорошо! Значит, все идет по плану!

– Будь счастлив, сынок! – доносится, с операционного стола, когда мягкие человеческие руки, бережно уносят тщедушное тельце туда, где начнется его неведомая Судьба.

– Будьте покойны, – несколько старомодно, звучит в ответ.

«Всенепременно», – проносится в голове малыша. Надо же?!! Словарный запас, все еще велик. Но это скоро пройдет. Главное не забыть: захват, имитация, сундуки, связь…

Полутемный бокс… Тепло… Хорошо… Его уют, прерывается ярко-синим светом, разом вспыхнувших ультрафиолетовых ламп… Браслетище, несуразно выглядящий, на тоненьком запястье… Первое в жизни сканирование…

– Все в порядке, – произносит густой мужской голос. – Дефектов не обнаружено.

Замечательно! Захват, ими…

– Заявка с объекта номер 125, – прерывает упражнение, мелодичный женский голос.

– Резервная группа, – басит в ответ мужчина.

– Почему резервная? – спрашивает женщина.

– Структуры мозга достаточно развиты, может не выдержать. Отклонений нет, но все же. И начинайте обучение, прямо сейчас.

Большой палец руки, не обремененной браслетом, уже во рту. Обучение? А покормить?

Первые воспоминания? Конечно же, она! Нет, неправильно!

Голод! Жестокий голод!! Жесточайший голод!!! А потом, появляется она, и усмиряет его… Жажда! Нестерпимая жажда!! Все иссушающая жажда!!! Убивающая!!! Вот она – смерть!!! И вдруг, появляется она, и утоляет ее… Она… Его будущая Богиня! Нет, просто Богиня… Боль! Боль, во всем теле!! Боль, изламывающая его на изгиб!!! Все усиливающаяся и усиливающаяся!!! И то, что бьется в груди, начинает останавливаться… И уже, все равно… А она появляется вновь, и боль отступает… Ее отступление, похоже на наслаждение…

А вот, острая стрела, летит ей прямо в грудь! Успеть! Главное успеть!! Защитить!!! Подставить, свое тщедушное, детское тельце, под неумолимо приближающееся острие!!! Резкая боль!!! Значит, успел!!! Есть!!! Она одобрительно хмурится. А в ее взгляде, одобрение, сильно разбавлено сомнением. Она что-то говорит на непонятном языке… Темный, холодный подвал… Ноги привязаны к крюку, вделанному в потолок. Руки крепко связаны за спиной. А локоть царапает острие, пронзившего тело насквозь снаряда. А само оно, изнывает от муки, встречаясь с хлещущими острыми прутьями и выступающими из них шипами. А внизу живота, разливается огонь. С каждой минутой, он становится все нестерпимее. Тело горит…

Горячечный бред… Захват… Имитация… Сундуки… Связь… Значения этих слов?!! Да, их невозможно, даже произнести!!! Но их зримые образы, словно всплывают в сознании. Захват – это чудесное место, полное муки и боли… Имитация – обман, неотличимый от правды… Сундуки – огромные воздушные шары, с чем-то неизведанным внутри… Связь – тонкая, серебряная ниточка, протянувшаяся вдаль, сквозь усыпанное звездами небо…

А жар тела стихает. Мягкая кроватка и постепенное выздоровление…

А вот… Снова, ненавистная стрела! Мчит, визжит, прямо в цель!! В нее!!! Защитить!!! Чего бы это ни стоило!!! Потому что, она Богиня. Моя Богиня. Наша. Состав группы «один два пять», постепенно меняется. Многие уходят. Остаются те, кто быстрее, преданнее, красивее. Я – красавчик: бледную кожу, словно точеного лица, обрамляют черные волосы. Синие глаза начинают темнеть. У нас одна цель в жизни. Защитить ее!!! От боли, смерти, плохого настроения. И мы, с нетерпением ожидаем встречи. Все мысли, только о ней. И лишь, в неизведанных глубинах детской души, звучат засевшие занозой слова: захват, имитация, сундуки, связь…

3

3359 год. Мне семь лет. Я произношу слова контракта. Два раза. Правда, слова эти, больше напоминают клятву верности. Клятву верности до гроба. И вот, мы в поместье. Нас размещают в уютных комнатках, где есть все необходимое. Немного еды и капелька воды. Сегодня пятница, она много работает, приезжает усталая. Как же она прекрасна! В скромном холле, размером с небольшой стадион, приглушен свет. Мы все высыпаем навстречу, жизнерадостно приветствуем ее. Кажется, она улыбается. Что-то приветливо бормочет в ответ. Слышен только обрывок фразы: завтра познакомимся.

Она устало направляется в огромную ванную комнату, небрежно сбрасывая по пути одежду. Девочки постарше, катят следом, небольшой перламутровый столик, заставленный бутылочками и стаканчиками. Сквозь прозрачные стены, хорошо видно, как она, лежа в розоватой пене, разворачивает виртуальный экран и, делая мелкие глотки из высокого бокала, продолжает разговоры, работает. Девочки, зашедшие с нею, нежно массируют ее утомленные ступни.

На следующее утро она свежа и бодра. Ей очень идет, свободного покроя домашняя тога, не то, что вчерашний деловой костюм. По крайней мере, так кажется мне, потому что он, своей открытостью предрасполагал к любой работе, кроме работы руководителем крупнейшей Компании. Конечно, мне и в голову не приходит, известная, любому менеджеру среднего звена, аксиома – открытость души, равно как и тела, является альфой и омегой, высших межкорпоративных отношений.

Она удобно располагается на большом полукруглом диване, что находится в самом центре холла. Перед ней – столик с фруктами и напитками. Нам строго запрещено касаться его. Новеньких, а нас человек двенадцать, по очереди подводят к ней и представляют. Конечно, она не утруждает голову, запоминанием такой ерунды, как наши имена. Она просто ласково кивает и внимательно разглядывает лица. Наша задача проста: продемонстрировать, полное и искреннее дружелюбие, ответить ей обожающим взглядом. На мне процедура дает сбой! Я усердно улыбаюсь, демонстрируя белизну своих зубов, растягиваю рот в широчайшей улыбке, но я… Я никак, не могу, взглянуть ей в глаза!!! А ведь нас столько тренировали!

Легкая нотка раздражения проскальзывает в ее голосе, когда она интересуется, причиной столь необычного поведения.

– Почему ты не подымаешь глаз?

– Я… Я… боюсь, – в отчаянии, изрекаю я правду.

– Вон оно что?!! Я страшная? И старая?

– Нет!!! – в моем «нет», столько неподдельной искренности, что я решаюсь отважно повторить. – Нет!!! Вы прекрасны!!! Божественны!!! Но… Я боюсь…

– Раскрой ладошку и протяни руку, – командует она. – Надеюсь, это маленькое красное яблочко, избавит тебя от ненужного страха! Можешь не смотреть и дальше!

Меня, ловко и непринужденно, оттирают от нее. И хотя, все продолжают улыбаться, во взглядах пойманных мною, я читаю одно: ну, ты и дурак. Да, дурак! Но с ее рук, в этот день, никто не получил больше ни крошки!

А вечером, мы участвуем в просмотре большой эпической «истории». Огромный диван разложен, на нем громоздится целая гора подушек. Как странно? Она валяется, обложившись ими и нашими телами, словно пытается согреться. И разве, у нее нет отдельной ванной комнаты, отдельного зала, для «историй»? Даже шикарная кровать с пологом, расположена в холле. Почему она старается делать все на виду у нас? Как будто, боится остаться одна?!! Я скромно сижу на самом краешке дивана, и весь просмотр, исподтишка, посматриваю на Богиню.

А поздней ночью, уже, после «отбоя», когда я лежу в постели, тщетно пытаясь натянуть короткое одеяло на грудь, она неожиданно входит в комнату и быстро приседает на кровать, почти вплотную ко мне. Я замираю.

– Ты всю «историю», смотрел на меня. Выходит, я не такая, и страшная? А сейчас, в темноте, ты можешь взглянуть мне в глаза?

– Да, – отвечаю я, и внезапно пускаюсь в объяснения – Понимаете, нас учили и выучили одному, делать так, как вы захотите. Нас учили и выучили, отдать за вас все, даже саму жизнь, не раздумывая. Так я, и сделаю. Но я боюсь, не этого. Я боюсь, посмотрев в глаза, найти вас, такой прекрасной, что уже, не в силах буду расстаться с жизнью, при мысли о том, что не смогу увидеть вас больше.

– Знаешь, я полагаю, это достаточно сложная конструкция, для семилетнего мальчугана. А почему, ты не съел яблочко? – показывает она, на прикроватную тумбочку.

– Я подумал… А вдруг, оно понадобится вам? А у меня не будет, чем угостить вас…

– Дурачок, – говорит она, так ласково, что я обмираю от счастья. И могу, лишь безмолвно, наблюдать, за быстро исчезающим в проеме двери, стройным силуэтом…

Я ясно слышу, что в холле, что-то происходит. Странно, ведь после «отбоя», наши комнаты становятся абсолютно звуконепроницаемыми и герметичными. Я сбрасываю одеяло, зачем-то хватаю с тумбочки яблоко и, не одеваясь, подкрадываюсь к двери. Странностей становится больше: замок не защелкнут! Это может означать, только одно: мне можно, тайно ото всех, войти…

4

… Умрия, находясь в «истории», отчетливо видит блеск его глаз в полумраке, ловкие и бесшумные движения, которые приводят его к письменному столу, невдалеке от…

А это, что означает?!! Умрия хорошо знает историю этого периода, но о подобном, она, и не слыхивала! Даже не предполагала, что такое возможно! В сильном волнении, она замедляет воспроизведение…

Кровать с четырьмя, выточенными под старину, деревянными столбиками по углам. Она ярко освещена. Две высокие подушки, белоснежная перина, одеяла не видать. Полупрозрачные, переливающиеся разными оттенками красного, занавеси подняты высоко. Не похоже, что при таком освещении, кто-то собирается спать.

Возле кровати трое. Наставница (кажется, так это тогда называлось), высокая женщина лет 45, одета в строгую униформу: узкая черная юбка ниже колен, черные непрозрачные чулки и такого же цвета, остроносые туфли на высоких каблуках. Светлые волосы туго стянуты назад, образуя пучок на затылке и обнажая верхнюю часть шеи. Нижняя треть ее, прикрыта белоснежным воротничком блузки, которая упруго обтягивает грудь немолодой женщины. («Очень мило, – усмехается, про себя Умрия. – 45-летняя наставница, для человека, в три раза старше ее, который выглядит на все 25!»).

Муж наставницы, одет неброско. В обычный, твидовый, домашний костюм коричневого цвета. Его функции, насколько помнит Умрия, были чисто хозяйственными. Ну и, разумеется, на работу, связанную с присутствием большого количества детей, брали, только проверенные, и специально обученные семейные пары. Ведь до окончания школы, нравы, царящие в поместье, были самыми строгими.

Но больше всего, Умрию поражает вид хозяйки поместья. Она стоит, между наставницей и ее мужем. Ее прическа высока. Лицо, от нижней кромки волос на лбу и до трепетно раздувающихся, тонких крыльев ноздрей, сокрыто за темным непрозрачным платком. Его ткань, настолько плотно прилегает к коже, что буквально, сливается с ней. Поэтому, можно смело сказать, что скрыты, только глаза. И это все! Нет, на ногах виднеются черные подвязки, но они, лишь подчеркивают, их стройность и, немного стягивая кожу, создают тот милый, самый верхний, промежуток, между кожей внутренней поверхности бедер; то неповторимое впечатление, беспомощной и доверчивой незащищенности, которое так будоражит мужчин.

Умрия наблюдает, как одна подушка сдвигается в сторону, а другая тщательно взбивается и помещается в изголовье, а на нее, мягко и бережно, укладывается голова хозяйки. Она покусывает, пухлые губы и широко разводит в стороны руки. На ее запястьях, затягиваются малиновые, шелковые петли. Их тянут к ближайшим столбикам и плотно привязывают к ним. Мужчина, подложив под затылок хозяйки руку, приподнимает ее голову. В правой ладони Наставницы, отсвечивает изумрудная пилюля. В левой руке – высокий бокал, наполненный прозрачной жидкостью. Богиня открывает рот, и таблетка сверкает уже на языке. Она делает два больших глотка из бокала. Утвердительно кивает головой. Прошла.

Настает очередь ног. Их тянут к столбикам изножья кровати так, что они ожидаемо, расходятся в стороны друг от друга. А вот, и щиколотки, тоже оказываются в малиновом обрамлении. Оно не такое нежное, что пленяет руки, потому что петли притягивают к столбикам, с такой силой, что тело оказывается, вытянуто в струнку, и замирает в классической позе Адама…

Но и это, еще не все… Вторая подушка, складывается вдвое, и Наставница, буквально, протискивает ее, в тот узкий промежуток, между ягодицами и периной, который создает ее муж, изо всех сил приподнимающий белые бедра. Теперь, щедро освещенное тело, не просто струна; это, особым образом, изогнутая струна; изогнутая так, что вершиной ее дуги является, отнюдь не голова, а те коротко подстриженные кучеряшки, которые постепенно распрямляясь, словно легким пухом обрамляют холм Венеры. Наставница, еще поправляет непослушный локон на голове хозяйки, одергивает, видимые только ей одной, складки постели, а ее муж, поднявшись на второй этаж и войдя в шикарно обставленную библиотеку, говорит двум людям, тела которых сливаются с темной обивкой кресел:

– Прошу вас, джентльмены.

Они не заставляют дважды повторять приглашение. Судя по отсутствию одежды и по некоторым другим признакам, джентльмены имели возможность наблюдать за приготовлениями. За тем, как этот кусок белого мяса, напичканный, ради сохранения молодости и красоты, всей мыслимой и немыслимой фармакологией, до потери женской чувственности, готовили к встрече с профессионалами, призванными, для ее обретения. Один, невысокий, но плотный, неторопливо придвигается пахом к закрытому платком лицу. Второй же, высокий и худощавый, проведя ладонями от ее коленок вверх и разведя большими пальцами, края вожделенной впадинки, нежно припадает губами к царственному цветку междуножия…

Наставница и ее муж, стоят рядом с постелью, готовые, в любой момент, прервать царящее на ней пиршество плоти. Умрия, еще больше замедлив «историю», пытается взглядом отыскать мальчугана. А, вон ты куда забрался! На письменном столе, виднеется большой глобус, а над его северным полюсом, бледнеет овал лица, с горящими и расширенными глазами…