Текст книги "Майя Плисецкая. Пять дней с легендой. Документальная история"

Прошло столько лет, машина времени вновь переносит меня в Миккели-96, и я буквально проваливаюсь в ту эпоху, вижу не только силуэты, но и лица, чувствую почву под ногами и все приметы тогдашней жизни. Раньше мне казалось, что такое может случиться только в кино.

День первый
Экзерсис у станка

Миккели на берегу озера возвышается концертный зал. Это музыкальная Мекка. Спектакли, концерты, фестивали с участием лучших исполнителей со всего мира собирают ценителей высокого искусства. Концертный зал – главная достопримечательность маленького северного города. Еще есть кафедральный собор, построенный в конце XIX века в неоготическом стиле, и пара местных музеев. Все остальное – двух-трехэтажные неприметные здания. В то время я только начинал собирать чашки с названием городов мира. Сейчас у меня внушительная коллекция. Естественно, я искал чашку с названием «Миккели», но выяснилось, что такого сувенира просто не существует. В результате я увез маленький глиняный стакан, и в моей коллекции это вставной зуб. Зато какая память!

Майя Плисецкая и Вадим Верник.

Миккели, 1996 год.

Середина октября. Стоят прохладные пасмурные дни, воздух пропитан густым туманом, он стелется до земли. Туман окутывал город в течение всех дней, дымка никогда не рассеивалась. В городе все в шаговой доступности. Наша гостиница – в десяти минутах от концертного зала, и то если идти медленным шагом.

Программка выступлений Майи Плисецкой в Миккели. 1996 год.

И вот мы на месте. Полдень. Закулисный холл концертного зала. Навстречу неспешно идет Майя Плисецкая! Крохотного роста, в черном трико, шароварах и специальных дутых валенках. Стандартная балетная униформа. Раньше мне казалось, что Плисецкая ростом повыше. Только фантастически длинные руки и лебединая шея выдают в ней легендарную балерину.

– Как добрались? Как устроились? – одаривает улыбкой. И сразу к делу, без лишней лирики.

Я обратил внимание, что Плисецкая не любит терять время понапрасну. Я не раз слышал от нее:

– Давайте торопиться. У нас не слишком много времени. Время не безгранично.

Эта собранность и концентрация у нее в крови.

Майя Михайловна пригласила в свою гримерку. Светлая комната, в напольной вазе – три большие красные розы, на гримировальном столике вселенский беспорядок: пуанты, заколки, бесконечные балетные аксессуары, афиша. Сразу видно, временное жилище. Я высказываю свои пожелания: интервью хотелось бы разбить на несколько глав и записывать каждый день по одной главе. Кроме того, важно снять репортажные моменты, фиксирующие закулисную жизнь Плисецкой. В Миккели мы приехали на пять дней, и глав будет пять.

– Меня все устраивает. Только должна предупредить: сниматься буду без грима и специального макияжа.

Конечно, это заявление несколько озадачило – все-таки возраст солидный. Я поинтересовался у оператора Андрея Квардакова, есть ли у него какие-то специальные фильтры. Но ничего не понадобилось. И не потому, что Плисецкая передумала. Нет, она осталась верна себе – только деликатно подкрашенные губы и ресницы. А в остальном… Как только включалась камера, происходило следующее. Все морщины на лице Плисецкой разглаживались, и она молодела лет на двадцать! И это преображение происходило каждый раз, когда звучало слово «мотор!». Сначала я думал, что мне это только кажется и что желаемое я выдаю за действительное. Но вот я слышу от редактора Тони Суровцевой: «Ты замечаешь, что Плисецкая как-то меняется в кадре?» Я провел немало съемок, но ничего подобного больше не видел. Такое сильное энергетическое поле излучала только Майя Плисецкая.

Интервью с Майей Михайловной мы записывали в разных местах. Первую часть решили снимать здесь же, в гримерке.

Кадры из документального фильма «Майя. Урок классического танца» (в цикле «Субботний вечер со звездой»). 1996 год.

Конечно, я страшно волновался. Боялся, если что-то не понравится, услышать грозные реплики – все-таки наслышан о том, как Плисецкая рубит сплеча. Первые слова буквально выдавливал из себя. Но волнение оказалось напрасным. За все время нашего общения ничего, кроме внимательного и доброжелательного отношения, я не почувствовал. И это тоже для меня было открытием. А общались мы много – и в кадре, и за кадром. Все, что рассказывала Плисецкая, настолько увлекало, и было одно желание – чтобы камера не выключалась ни на секунду. Обо всем хотелось узнать из первых уст.

Игорь, Григорий и Вадим Верники на Шпицбергене.

…В детстве – загадка взрослого характера и разгадка взрослых тайн жизни. В детстве – загадка неутомимости любви. И разгадка семейного неуюта. В детстве – загадка неудач в карьере и разгадка удач. Детство всегда неповторимо и радостно. Даже если вы получаете уроки одиночества и терпения. Уроки детства помнишь всю жизнь. Потому что они – первые.

– Детство я провела с родителями на Шпицбергене, папа – дипломат. Там, по-моему, и книг-то не было. Там были собаки, на которых с санями мы катались. Причем полгода темно. Полярная ночь. Я гоняла на лыжах, очень долго. С гор отвесных – что такое страх, вообще не понимала.

Несколько лет назад друзья организовали экспедиционный круиз по Арктике и пригласили меня. Начиналось путешествие в норвежском городе Лонгйир. Это самый северный населенный пункт мира, где живет подавляющее большинство жителей Шпицбергена, местные называют его мегаполисом. Здесь у улиц нет названий, а за пределы города запрещено выходить без ружья из-за белых медведей, свободно разгуливающих по острову.

Первое, что я увидел при выходе из крошечного аэропорта в Лонгйире, это предупредительный знак с красной жирной окантовкой, внутри помещен профиль белого медведя, и надпись на норвежском: «Gjelder hele Svalbard», что в переводе означает «Распространяется на всей территории Шпицбергена». Август, температура воздуха от – 5 до нуля, здесь это самое теплое и комфортное время года. Туманы сменяются моросящим дождем или снегом, солнца почти не бывает. Зато какая фантастическая природа! Бесконечные фьорды, гигантские льдины голубого цвета (ничего подобного я нигде больше не встречал). Если стоять на берегу, покрытом черным песком (тоже экзотика!), можно услышать, как звенит тишина. На одном острове неподалеку от столицы Шпицбергена я попал в атмосферу «Сталкера» Тарковского: посреди пустоты и безмолвия вдруг плотным кольцом тебя окружают остатки цивилизации – брошенные железные балки, разбитые двери, какие-то огромные колеса. А по-соседству – гигантская поляна из желтых полевых цветов, уходящая высоко в горы. На другом острове в маленьком домике живет одна семья, одна на всем острове. Ты идешь по тропинке в центр острова и вдруг отовсюду взмывают вверх огромные птицы, кружат над тобой, и, защищая свои гнезда, пытаются атаковать. Чистый Хичкок! Так что многое можно понять о маленькой девочке Майе, когда представляешь ее в этом суровом арктическом пейзаже.

– А вы на кого больше похожи: на маму или на отца?

– Мне сейчас трудно судить, потому что я все-таки лишилась отца, когда мне было 11 лет. Так уж идеально его характер я и не знала. Потом, он постоянно был занят. Я его мало видела. Я не могу твердо сказать, какой у него был характер. Но огромное влияние на меня оказывала моя тетка, у которой я осталась, когда родителей посадили.

– Суламифь Мессерер.

– Да. Она очень ершистая, очень задиристая, нетерпеливая, а я – обезьяна. Знаете, как она, так и я.

Рахиль и Михаил Плисецкие с маленькой Майей.

Майя Плисецкая с двоюродным братом Борисом Мессерером (фото слева).

Майя Плисецкая и Асаф Мессерер (фото справа). Фото из архива Бориса Мессерера.

Воспоминаниями о Плисецкой со мной поделился знаменитый художник Борис Мессерер, ее двоюродный брат, сын Асафа Мессерера, великолепного танцовщика и многолетнего педагога-репетитора в Большом театре. Мессерер оформлял легендарную «Кармен-сюиту», и это была инициатива Майи Михайловны. Когда я задумал книгу о Плисецкой, то позвонил Борису Асафовичу с просьбой предоставить несколько фотографий из своего архива.

– У меня огромный архив, надо поискать. Что-то обязательно найду и пришлю вам на почту. Какой у вас имейл?

Я продиктовал адрес своей электронной почты и был восхищен деловым мышлением Мессерера, которому в этом году исполнится 92 года. Ровно через неделю получаю заветные фотографии, и это действительно уникальные снимки! Вот Майя Плисецкая и Борис Мессерер в детском возрасте; а еще фотографии из-за кулис сразу после премьеры «Кармен-сюиты»: на снимке сияющая Плисецкая, рядом хореограф Альберто Алонсо и Борис Мессерер; вот Плисецкая и Уланова запечатлены в синхронном прыжке в балетном классе Асафа Мессерера, куда стремились попасть все звезды Большого; а какая чудесная фотография Асафа Мессерера со своей 14-летней племянницей Майей!.. Я поблагодарил Бориса Асафовича за такие шикарные фото-воспоминания и получил приглашение приехать к нему в гости, в знаменитую мастерскую на Поварской, где любили собираться писатели, артисты, художники. Кстати, именно там в 1996 году мы записывали интервью для нашего фильма с Борисом Мессерером и его супругой, выдающейся поэтессой Беллой Ахмадулиной.

Рахиль Мессерер в фильме «Прокаженная». 1928 год.

Рахиль Мессерер.

Из разговора с Борисом Мессерером:

«Отец Майи, как враг народа, был расстрелян в 1938 году. Вы понимаете, какой отпечаток это наложило на психику дочки. И маму арестовали как жену врага народа. В момент ареста она была беременна младшим сыном Азарием; ее отправили в ссылку, в Чимкент. Когда шел обыск в их московской квартире, родственники Майи, наши общие родственники, больше всего боялись, чтобы Майю и ее брата Александра не забрали в детский дом, как это обычно происходило с детьми “врагов народа”. Там детям давали другие фамилии, и они потом не могли найти своих родителей. Так вот родственники во время обыска дежурили у подъезда Большого театра, где Майя и Саша находились на каком-то спектакле, и потом забрали их к себе. Майю воспитывала Суламифь Мессерер, превосходная танцовщица, а Александр воспитывался вместе со мной, у моих родителей.

Суламифь Мессерер. 1947 год. Фото Анатолия Гаранина.

Мать Майи, Рахиль, замечательная женщина, прожившая чрезвычайно трагическую жизнь. Мудрая, измученная потерями близких. Она была невероятно мягкий человек, ее все любили, кто с ней соприкасался. Конечно, у Майи характер гораздо более резкий, невероятно своенравный. Она всегда должна была в любой мелочи настоять на своем. Сделать так, как она хочет. Это было как бы ключом к ее характеру. А Рахиль всем все прощала и ходила на спектакли Майи всю жизнь. В этом смысле она прожила счастливую жизнь, потому что дожила до всех триумфов своей дочери».

Рахиль Михайловна Плисецкая в прошлом киноактриса, и просмотр фильмов с ее участием для маленькой Майи – обязательная программа.

– На фильмах мамы я рыдала, потому что всегда это были страшно трагические фильмы. Но кино мне нравилось разное.

– В книге Майи, – говорит Борис Мессерер, – есть очень трогательные строчки, где она вспоминает, как мы втроем (Майя, ее младший брат Саша и я) ходили в кино в первые послевоенные годы. На фоне нашей удручающей действительности вдруг стали демонстрировать трофейные фильмы, в том числе американский «Большой вальс», который уносил в какую-то неведомую сказку. Майя смотрела этот «Вальс» бесчисленное количество раз. И вот она водила на фильм нас, маленьких. Мы, плотно закутанные, в каких-то шубках, шли по Пушкинской площади в кинотеатр «Центральный», смотрели кино и наслаждались.

– Помните свое первое театральное впечатление? – спрашиваю Майю Михайловну.

– Затрудняюсь сейчас сказать, каким был первый спектакль. Кажется, «Красная Шапочка». Мне было 4–5 лет. И это точно не Большой театр. Какой-то, может быть, самодеятельный спектакль. Я сейчас так думаю, потому что я только помню, что, когда пришла домой, на дедушкином пианино изображала и Волка, и Шапочку, – на басах, конечно, был Волк, я всех показывала.

Детский альбом Вадима Верника о Большом театре.

В хореографическое училище Плисецкую приняли сразу – оказалось достаточно одного реверанса в адрес приемной комиссии.

– В балете вам сразу было все подвластно или трудности случались тоже?

– Знаете, мне всегда было трудно терпение. Мы стояли лицом к палке и должны были делать какие-то там батман-тандю. Вот это было дико скучно! Нам говорили: «Дети, встаньте так». А я стояла вот так (показывает), вот это я помню. «Плисецкая, вытяни руку правильно». Только отворачивается педагог, а я опять делаю по-своему. Просто хулиганила все время, пока не выгоняли из класса. Тогда все успокаивалось.

– Часто выгоняли?

– Часто. (Улыбается.)

Слова Майи Михайловны подтверждает ее одноклассник в хореографическом училище Владимир Левашев. Владимир Александрович много лет работал в Большом театре, принадлежал к плеяде выдающихся характерных танцовщиков, стал народным артистом. Вместе с Плисецкой он участвовал в «Лебедином озере» (в роли Злого гения), в балете «Шурале» (этот балет поставлен «на Плисецкую» Леонидом Якобсоном), в «Каменном цветке», «Коньке-Горбунке». Плисецкая пригласила Левашева, уже на закате его карьеры, в свой балет «Анна Каренина» на небольшую роль Тверского. К моменту нашей встречи Владимир Александрович давно был на пенсии, ходил медленно, с палочкой, и ничто в его облике не напоминало балетного солиста. Интервью с ним мы записывали у меня дома. Я тогда жил в Камергерском переулке, напротив Московского Художественного театра.

Из разговора с Владимиром Левашевым:

«Майя в детстве была упрямая, настойчивая. Умела внутренне собираться. Да, она шалила, была очень подвижная и озорная, непослушная. Ее чаще, чем остальных, приходилось останавливать, успокаивать.

Но тогда уже было заметно, что она очень способная. Майя хорошо сложена. Потрясающий шаг, огромный прыжок, пластичные руки. С детства великолепно вращалась. Организм пел. Жизнь балетная выплескивалась из нее. И какие-то комплименты педагогов до Майи, естественно, доходили. А это всегда человека несколько развязывает, расслабляет. Но никаких вольностей она себе не позволяла, ну типичные детские шалости».

«Ромео и Джульетта».

Джульетта. 1962 год.

Фото Михаила Озерского.

Плисецкая с удовольствием вспоминает свою первую роль в хореографическом училище. Она готовила ее с балетмейстером Леонидом Якобсоном, которого боготворила всю жизнь.

– Номер назывался «Конференция по разоружению», видите, ничего не изменилось! 1934 год. Это первая моя роль. 34-й год. Сколько лет назад? И все были конференции по разоружению.

– Я знаю, что вы танцевали там китайского мальчишку.

– Чан Кайши я танцевала, будущего президента. Я была очень маленького роста. Залезала под стул и вся там помещалась. В такой вот шляпе, как, кстати, сейчас у меня в балете «Курозука», и вся помещалась в этой шляпе. Залезала под стул, какие-то движения делала, сейчас уже не помню, чего-то боялась, и, видимо, надо было показать, какой Чан Кайши ничтожный, никому не нужный.

– Вам было его жалко?

– А я про это не думала. Мне ничего не было жалко, мне всегда было интересно, я обожала сцену. Я никогда не боялась, никогда до трясу не волновалась, никогда. Мне нравилась сцена.

Детский альбом Вадима Верника о Большом театре.

Из разговора с Владимиром Левашевым:

«В хореографическом училище задумали балет "Аистенок", причем ставили его сразу три балетмейстера. Спектакль получился хороший, он шел в филиале Большого театра и очень нравился маленьким зрителям и взрослым. Я был Петухом, Плисецкая – Кошечкой. Скотный двор, все подчиняются Петуху. Майя-кошечка – очаровательная, женственная, если так можно сказать о ребенке, ей тогда было лет 12. Майя от природы ярко-рыжая. Красивые волосы вились.

Она была интересная девочка. Черты лица вытянутые. Такое благородство. А ее длинная шея! В театре она быстро выросла в звезду.

Технически ей ничего не было сложно. Если бы она была более работоспособная… У нее маленькая ленца. Все давалось легко… Помню, как мы вернулись из Куйбышева в конце войны. Отдыхали в Поленовском имении. Майка была с нами. Это были дни смеха! Мы брали кастрюли, изображали на них какие-то музыкальные инструменты, хулиганили. И она принимала активное участие. На наших глазах начинались романтические отношения Плисецкой с танцовщиком Славой Голубиным. Славка был интересный парень, с хорошими чертами лица, благородный внешне мальчик. У них был длинный роман».

В своей книге Плисецкая упоминает Вячеслава Голубина. Одаренный артист, вместе с ним Майя Михайловна танцевала в «Лебедином озере», но его судьба сложилась трагично…

Я не мог не задать Плисецкой вопрос:

– Когда вы поняли, что в балете вам дано больше, чем другим?

– Знаете, Вадим, интуитивно я это, очевидно, чувствовала всегда. Дело в том, что мы ведь не задаем себе подобные вопросы и не отвечаем на них. И вот на такой вопрос я сама себе никогда не могла бы ответить.

Я вам лучше байку расскажу. Шел старый бородатый человек, и мальчишки ему говорят: «Дед! Ты когда спишь, бороду кладешь на одеяло или под одеяло?» Тот стал думать и перестал спать.

Вадим Верник и Майя Плисецкая в Миккели. 1996 год.

Я люблю цитировать эту байку «от Плисецкой», когда речь идет о каких-то вещах, которые невозможно однозначно сформулировать.

Майя Плисецкая. 1965 год. Фото Джорджа Келайдитеса.

Рядом с концертным залом живописное озеро, плавают лебеди. Почему бы нам не сделать там съемку с Плисецкой? Это же так символично. Майя Михайловна согласилась сразу. Через час после интервью встречаемся на служебном входе. Плисецкая в черном лаковом кожаном пальто, практически до пят, с широкими плечами, на шее – цветная косынка. На озере тихо, лебеди подплывают к берегу. Плисецкая чуть-чуть их подкармливает. Лебеди совершенно ее не боятся, – наверное, чувствуют родственную душу.

– Северная природа – ваша стихия?

– Я южную природу тоже люблю. Тепло люблю. Никак не могу привыкнуть к холоду. Кажется, Амундсен, полярник-путешественник, сказал, что человек может привыкнуть ко всему, кроме холода. Вот это про меня. С детства не люблю холод, с самого Шпицбергена. Там всегда было холодно, а лень было одеваться. Ведь это же надо кутаться: одни штаны, другие, шуба, шапка – тоска зеленая.

– Но все-таки дача у вас не на юге, а в Прибалтике.

– Ну, это не нарочно, просто мы были на гастролях в Вильнюсе, я танцевала сотый спектакль «Анна Каренина». После спектакля местные устроили прием. Я восхищалась здешней природой, и один из гостей, идеолог компартии Литвы Шепетис, неожиданно предложил:

«Ну хотите, постройте у нас дом». Тогда было такое время, что можно было построить, раз он разрешил. Так мы построили дачку в городке Тракай. Мне там очень нравится. Щедрин работает, я немножко занимаюсь, у меня есть станочек для тренировки. Там действительно – отдых.

Наша прогулка заняла часа полтора. У концертного зала Плисецкую окликнул пожилой крупный мужчина. Обратился на русском языке:

– Я специально приехал из Хельсинки на ваше выступление.

Они обменялись несколькими фразами, и мы с Майей Михайловной зашли внутрь.

– Это бывший солист балета. Начинал танцевать, когда я уже была примой. Давно живет в Финляндии.

Мы попили чай в буфете.

– Чтобы выглядеть худой на сцене, в жизни тебя вообще не должно быть видно, – произнесла Майя Михайловна и заказала себе порцию зеленого салата. Авокадо, фета, помидоры черри – эти продукты, кажется, я увидел тогда впервые. Уже собирались прощаться, вдруг Плисецкая говорит:

– Вечером прогон «Спящей красавицы», Таранда просил меня посмотреть. Приходите тоже.

– С удовольствием.

В зале я сидел рядом с Плисецкой. По ходу спектакля Майя Михайловна тихо комментировала, обращаясь ко мне, и комментарии не всегда были лестные. Например, про одну солистку сказала так:

– Она не чувствует музыку, ей медведь на ухо наступил.

А после прогона ту же фразу повторила Гедиминасу Таранде. Потом, правда, жалела:

– Зачем я это сделала? Ему ведь неприятно. Ну вот, язык – враг мой.

Мы поднялись на сцену. Майя Михайловна обещала пообщаться с артистами, в ожидании они выстроились полукругом.

– Вы очень хорошо танцуете. Это самое главное. Но есть у меня какие-то предложения. Наверное, подробнее не сейчас – все-таки уже 11 часов вечера.

Но некоторые замечания она успела сделать:

– В вашей партии надо больше улыбаться. А у вас обязательно должна быть финальная точка – встань и умри, иначе не будет успеха.

Отдельно Плисецкая обращается к Алексею Ратманскому – Принцу Дезире:

– Вы единственный человек, Алеша, которому я хочу сказать: поздравляю. Просто любо-дорого на вас смотреть. Такая точность, такой вкус во всем.

И добавила:

– Вообще, в последние годы на меня никто из мужчин в балете не производил такого впечатления, как он. Все делает просто идеально. Конечно, он родился таким. Знает, зачем он на сцене. Ведь не все это знают.

Надо было видеть реакцию Ратманского! В Миккели Алексей приехал из Копенгагена, тогда он был премьером Датского королевского балета, а спустя годы стал всемирно известным хореографом, и даже поработал худруком балета Большого театра.

Из разговора с Алексеем Ратманским:

«Для меня оценка Плисецкой – высшая награда. Майя Михайловна еще долгое время будет эталоном для многих поколений. Я думаю, она балерина из будущего. Она сильно опередила время и задала высочайшую планку. Тут трудно проводить параллели – но вот Мария Тальони начала романтическое течение в балете, и уже второй век все следуют ее примеру. Я думаю, Плисецкая тоже начала новое направление в балетном искусстве. Она одинаково продвинула и классику (например, все сейчас танцуют «Дон Кихот» «по Плисецкой»), и модерн, и драматический балет».

У служебного входа Плисецкую ждала машина, чтобы отвезти в отель.

– У нас хорошее начало, – резюмировала она.

Я был окрылен!