Текст книги "Майя Плисецкая. Пять дней с легендой. Документальная история"

Вадим Верник
Майя Плисецкая. Пять дней с легендой. Документальная история

Звезды века

Фотография на обложке – Фильм «Анна Каренина». Бетси. 1966 год. Фото Валентина Мастюкова. ТАСС.

Фотография на 4-й сторонке обложки – Вадим Верник. Фото Хвича Кварацхелия.

Фотография на титульном листе – «Айседора». 1986 год. Фото Александра Макарова. РИА Новости.

Фотографии на страницах 14, 15, 26, 29, 37, 50, 54, 63, 65, 66–67, 70, 72, 74–75, 76, 79, 80, 83, 84, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 95, 96, 97, 98, 99, 100, 101, 102, 104, 105, 106, 107, 108, 112, 113, 114, 115, 116, 118, 119, 120, 125, 126–127, 128, 129, 130, 131, 138, 139, 145, 146, 148, 154–155, 157, 158, 159, 162, 165, 166–167, 168, 169, 170, 171, 174, 176–177, 178–179, 180, 181, 185, 186, 190, 192–193, 194, 196, 197, 198–199, 202, 204, 207, 208, 210–211, 218–219, 222, 225, 227, 228–229, 231, 236, 237, 238, 239, 242, 250 предоставлены ФГУП МИА «Россия сегодня»; 64, 71, 94, 184, 205, 212–213, 226, 248–249, 255 – ТАСС; 58, 103, 123, 252–253 – EastNews; 232, 234–235 – Getty Images.

Вклейка 1: фотографии на страницах 12, 13, 14, 15, 16 предоставлены ФГУП МИА «Россия сегодня»; 6 – ТАСС.

Вклейка 2: фотографии на страницах 1, 2, 3, 5, 7, 8, 9 предоставлены ФГУП МИА «Россия сегодня»; 4, 6 – ТАСС.

Издательство благодарит Наталью Бойко, Оксану Малышеву и Дмитрия Воробьева за помощь в подготовке книги, а также Бориса Мессерера, Екатерину Белову, Елену Фетисову, Алексея Бражникова и Валентина Барановского за предоставленные фотоматериалы.

© Верник В.Э., текст, 2024

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2024

Предисловие
Шаг навстречу

Майя Плисецкая. Сочетание несочетаемого. Безграничный стихийный талант – и строгий канон классического балета. Лучшая Кармен, сама страсть, женская неуправляемая сила – и многолетний стабильный семейный союз. Самая свободная в своем поведении советская женщина, запертая в золотую клетку. Великая балерина, перед которой бессильны границы возраста…

Детский альбом Вадима Верника о Большом театре.

Мне фантастически повезло. В 1996 году пять осенних дней я провел рядом с Майей Плисецкой в крошечном финском городке Миккели. Плисецкая там гастролировала, а я снимал о ней документальный фильм как автор и ведущий. Поразительно, но и сегодня я помню каждый миг нашего общения – настолько сильными были мои впечатления…

В детстве, когда все играют в футбол и прочие подвижные игры, у меня была одна страсть – театр. Я не ходил ни в какие кружки, не участвовал в конкурсах самодеятельности, а сидел в своей комнате и делал альбомы. Вырезал из газет и журналов статьи об артистах и спектаклях, фотографии, программки. С помощью канцелярского клея, авторучки и фломастеров все это обретало только мне ведомую жизнь. Это были альбомы о Большом театре, Московском Художественном, Вахтанговском, Малом театре, «Современнике», об артистах Татьяне Дорониной, Андрее Миронове, Юлии Борисовой… Тираж каждого такого альбома – один экземпляр. Читателей – двое, папа и мама. Иногда папа, главный режиссер литературно-драматического вещания Всесоюзного радио, с гордостью показывал мои альбомы героям публикаций, которых записывал в своих постановках, и тогда аудитория разрасталась до трех человек. В седьмом классе я сделал альбом про Олега Николаевича Ефремова, и в награду получил его письменный отзыв: «Дорогой Вадим! Надеюсь и верю, что ты будешь Белинским конца XX века!». Вот так, ни больше – ни меньше.

Детский альбом Вадима Верника. Автограф О.Н. Ефремова.

Как-то папа позвал нас с Игорем в свой радиоспектакль. Он записывал «Обелиск» Василя Быкова и ему нужны были детские голоса. Компанию нам составила актриса Светлана Радченко, сыгравшая всех мальчиков в ТЮЗе и абсолютно органичная в этом амплуа. Но главное началось, когда у микрофона рядом с нами встал Михаил Ульянов. Вот он творил чудеса! После записи Михаил Александрович написал на оборотной стороне своей фотографии: «Вадику дружески и с верой, что ты найдешь свое призвание». А я уже в шестом классе твердо решил поступать в ГИТИС на театроведческий факультет.

Правда, однажды возник соблазн свернуть на актерскую дорогу. Мы с Игорем, вместе с другими сверстниками, несколько раз выходили на сцену ТЮЗа в спектакле «Будьте готовы, Ваше высочество!». Юный принц Дэлихьяр Сурамбук из придуманной писателем Львом Кассилем страны Джунгахории приезжает в пионерский лагерь «Спартак», где его восторженно встречают советские дети. Эти восторженные дети и были мы, а восточного мальчика-принца играла народная артистка СССР 50-летняя Лидия Николаевна Князева. Выходить на сцену мне нравилось недолго, опять потянуло к моим домашним альбомам. Все-таки вера в предлагаемые обстоятельства – сугубо актерское качество, которого мне явно не хватало.

Каждую неделю я приезжал с мамой в какой-нибудь театр (чаще всего – в театр Гоголя, неподалеку от музыкальной школы имени Прокофьева, где она была педагогом, а я учился), чтобы купить «Театральную Москву», еженедельный журнал с афишей спектаклей на предстоящую неделю. Новый выпуск выходил по четвергам. Там печатались программки спектаклей с указанием исполнителей по дням. Я читал эти программки как мантру, всматривался в безликие слова и буквы, фантазировал, мысленно смотрел тот или иной спектакль в надежде увидеть его на сцене. Благодаря «Театральной Москве» я знал наизусть фамилии артистов всех театров. А какую радость я испытал, когда впервые в «Театральной Москве» появилось упоминание Игоря, тогда начинающего актера Московского Художественного театра: спектакль «Мятеж», «Фурманов – заслуженный артист РСФСР Ю.Г. Богатырев, в массовых сценах – И.Э. Верник (и другие фамилии)». Игорь был указан первым в списке массовки, и это вызывало мою особую гордость. А уж когда в «Театральной Москве» через пару лет появилась первая фотография брата, в спектакле «Портрет» С. Мрожека!..

Мы с Игорем рано начали ходить в театр. Помню первое посещение Большого в третьем классе. Балет «Щелкунчик» с Людмилой Семенякой и Вячеславом Гордеевым в главных партиях. Даже программка сохранилась. Тогда в Большом практиковали утренние воскресные спектакли в цикле «День школьника». Вот так, в «школьный день», я впервые услышал Елену Образцову – в «Хованщине» Мусоргского. Магия глубокого меццо-сопрано, актерский темперамент (ее раскольница Марфа несла зловещую грозную силу), а как Образцова была внешне хороша! Прошло много лет, и я пригласил Елену Васильевну в программу «Кто там…» на «Культуре» рассказать о начале своего пути. Записывали в антракте, в гримерке. В этот вечер она пела Графиню в «Пиковой даме», свою коронную партию. У Образцовой сильно болела нога. «Можно я положу ее на стул?» – непринужденно спросила она. Мизансцена выглядело очень эффектно, хотя в кадр не попала.

Так случилось, что Большой театр плотно окружал нас с Игорем и старшим братом Славой с детства. Папа с гордостью рассказывал, что знаменитый бас народный артист СССР Артур Эйзен начинал актерскую карьеру вместе с ним, в Литературном театре ВТО, то есть изначально был драматическим актером. И когда подростком я услышал Эйзена в опере «Моцарт и Сальери» Римского-Корсакова, то невольно испытал к нему родственные чувства. Поэтому моя симпатия была на стороне Сальери-Эйзена, а не Моцарта. Папина однокурсница по актерскому факультету ГИТИСа Нина Касьянюк работала в мимансе Большого театра. Иногда ее фамилия появлялась на афишах, это были крошечные безмолвные роли, но какие! Царица («Пиковая дама»), Королева («Иван Сусанин»), Герцогиня («Дон Кихот»). Прямая спина, гордая осанка, величественный взгляд – учеба на актерском факультете не прошла бесследно. Кроме того, она была красива, очень похожа на Галину Вишневскую, ей об этом неоднократно говорили, и порой Нине Касьянюк самой казалось, что она и есть Вишневская. Однажды на гастролях в Америке местный ценитель прекрасного принял Касьянюк за Вишневскую и пригласил на обед в один из самых дорогих ресторанов Нью-Йорка. Долго уговаривать себя Касьянюк не заставила, а поклонник «Вишневской» был в восторге! Зная о моем увлечении, тетя Нина однажды достала пропуск на балет «Шопениана» с Марисом Лиепой. В первом отделении давали оперу Чайковского «Иоланта», короля Рене пел выдающийся бас Евгений Нестеренко, но я-то ждал выдающегося танцовщика Лиепу!

Елена Образцова и Вадим Верник на съемках программы «Кто там…».

Большой театр. 2003 год. Фото Вячеслава Гусева.

В тринадцать лет мы чуть не породнились с Большим театром. Игорь и я участвовали в прослушивании в детский хор Большого, исполняли по очереди «То березка, то рябина…». В комиссии – маститые оперные артисты. «Березка» в исполнении Игоря оказалась гораздо убедительнее, чем моя «рябина», и его собирались принять. Уже даже шла речь о репетициях, а я предвкушал, как буду ходить на спектакли с участием брата. Но в последний момент кто-то обратил внимание, что у Игоря в силу возраста скоро начнется мутация голоса, и двери Большого театра перед ним закрылись. Спустя несколько десятилетий Игорь все-таки вышел на историческую сцену Большого театра – в балете Юрия Посохова и Кирилла Серебренникова «Нуреев» на музыку Ильи Демуцкого. Он играл несколько драматических ролей, в том числе альтер эго самого Нуреева, и его партнерами были Светлана Захарова, Владислав Лантратов, Артем Овчаренко, Игорь Цвирко, Вячеслав Лопатин, Денис Савин, – все звезды Большого! На поклоны мой брат выходил прямо перед исполнителем партии Нуреева, что подчеркивало значимость образа, им созданного.

Вадим Верник и Нина Ананиашвили в новогодней программе канала «Россия 1» (РТР). 1995 год.

Я не пропустил ни один спектакль с участием Игоря в Большом!

Ну а мне выйти на сцену Большого театра не довелось. Хотя был в моей жизни один неожиданный случай. В 1995 году я репетировал в балетном зале Большого в дуэте с Ниной Ананиашвили, прима-балериной! В том зале, где наверняка много раз репетировала Майя Плисецкая. Для новогодней программы на Российском канале мы готовили сцену встречи Золушки и Принца из балета Прокофьева. Конечно, с большой долей иронии, поскольку никаких балетных навыков у меня не было. Идея родилась после интервью Ананиашвили в моей авторской телепрограмме «Полнолуние». Следуя хореографии Ростислава Захарова, Принц восхищенно смотрит на Золушку и подхватывает ее на лету. Проходим сцену один раз, другой, и я чувствую, как мои руки слабеют. «Вдруг во время съемки я тебя уроню?» – с тревогой обращаюсь к Нине. – «Ты главное руки держи крепко, все остальное я сделаю сама». Так и случилось, а я невольно узнал один из секретов дуэтного танца.

В детстве нашей соседкой по даче в подмосковной Салтыковке была Ирина Щербина, концертмейстер Большого театра. Летом мы жили в одном деревянном домике: семья Щербиных на первом этаже, а наша – на втором. Ирина Сергеевна великолепно рисовала и дарила нам свои картины (какой потрясающий она сделала портрет нашей мамы с небесно-голубыми глазами), а еще обожала бегать по утрам – не важно где: на даче в Салтыковке или в Центральном парке в Нью-Йорке, на гастролях. Людмила Семеняка, в прошлом прима-балерина Большого, а ныне педагог-репетитор, говорила мне о том, как все солисты хотели работать с Ириной Щербиной: «Она редкий профессионал». Как-то с японских гастролей Ирина Сергеевна привезла журнал: на обложке Семеняка и Александр Богатырев. Они запечатлены в дуэте из «Спящей красавицы». Я тут же вырезал эту фотографию и наклеил в свой детский альбом, посвященный Большому театру, в раздел о Людмиле Семеняке. Недавно этот альбом с фотографиями, текстами и программками я показал самой Людмиле Ивановне, когда она пришла на съемки нашей программы «2 ВЕРНИК 2»…

В восьмом классе Ирина Щербина сделала нам с Игорем пропуск на оперу «Отелло» Верди. Пел весь цвет Большого: Отелло – Владимир Атлантов, Яго – Александр Ворошило, Дездемона – Тамара Милашкина.

«Умирающий лебедь».

1968 год. Фото Александра Макарова.

Милашкина была женой Атлантова, и, зная об этом, наблюдать сцену удушения Дездемоны было особенно интересно.

Я любил слушать рассказы Щербиной об артистах. Но больше всего хотел узнать любые подробности о Майе Плисецкой. Плисецкая действовала на меня магически: я застывал у экрана телевизора, как только она появлялась. «Умирающий лебедь», «Дон Кихот», «Лебединое озеро»… И, конечно, я мечтал увидеть ее в театре. Правда, в этом вопросе всемогущая, как мне казалось, соседка помочь не могла: «Кто угодно, только не Плисецкая, на ее выступления места в театре не дают».

«Лебединое озеро». Одиллия.

1969 год. Фото Александра Макарова.

И, о чудо! Однажды мама принесла нам с Игорем два билета на утренний спектакль «Лебединое озеро», и не важно, что это билеты на третий ярус. «Одетту-Одиллию танцует Плисецкая», – радостно сообщила мама. Я потом часто говорил маме: «Пока Плисецкая танцует, ты молодая»… Билеты я положил в комнате на самое видное место. Мне не терпелось поскорее приблизить этот день! Увы, накануне спектакля я заболел, температура тридцать девять, так что мечте не удалось сбыться.

Но все же я был вознагражден! Буквально через несколько месяцев в будний день звонит папа с работы: «Срочно собирайтесь, вечером мы идем в Большой театр на “Кармен-сюиту”». Такой щедрый подарок папе сделала критик Сония Давлекамова, которая работала с ним на радио. Места у нас были самые лучшие – в партере: три в десятом ряду и одно место – внимание! – в первом, в самой середине. В первом ряду, в совершенной эйфории, сидел я. Плисецкая танцевала «Кармен-сюиту» и балет Ролана Пети «Гибель розы». Ее партнером был еще один мой кумир Александр Годунов, загадочный и непостижимый премьер Большого театра. Уже когда мы снимали фильм, я спросил Плисецкую о Годунове. «Танцовщик Саша великолепный, и партнер тоже.

Детский альбом Вадима Верника о Большом театре.

Он всегда хотел уехать на Запад, это была его идея фикс»… В своем детском дневнике я записал: «На сцене Плисецкая и Годунов, и я счастлив. Плисецкая такая разная: звонкая, задиристая, свободолюбивая в „Кармен-сюите“ и нежная, трагичная в „Розе“. Очень хочу увидеть ее еще!».

И дата – 4 мая 1976 года. Не менее сильным впечатлением был дождь из красных гвоздик на сцене после «Кармен-сюиты». Цветы летели с верхних и нижних ярусов, из боковых лож. Уже потом я узнал, что такая цветочная феерия – ритуал на всех спектаклях Майи Михайловны Плисецкой в Большом театре, и я сам еще не раз наблюдал эту удивительную картину.

Детский альбом Вадима Верника о Большом театре.

В десятом классе я решил самостоятельно добыть билет в Большой. Естественно, «на Плисецкую».

На афише значилась «Анна Каренина». Я знал, что Плисецкая танцует Анну не одна, что у нее есть второй состав – Марина Кондратьева. Тоже хорошая балерина, тоже народная артистка СССР, но не Плисецкая.

Детский альбом Вадима Верника о Большом театре.

Я посмотрел состав исполнителей и выбрал нужную дату. Касса Большого театра. В очереди отстоял часа два. Но когда я подошел к окошку, кассирша с нескрываемым злорадством сказала, что билеты остались только на оперу. Посещение оперы в мои планы не входило. Впрочем, я был настойчив и решил поехать в Большой театр в надежде купить билет с рук перед началом спектакля. Почти целый час бегал между колонн Большого, спускался по ступенькам и поднимался вновь, все тщетно. Домой уехал в ужасном настроении. «Вот стану театроведом, – думал я, – и проблем с билетами не будет!»

Детский альбом Вадима Верника о Большом театре.

Ждать пришлось гораздо меньше. В ГИТИСе, на театроведческом факультете, у нас была учебная музейная практика. Две недели на втором курсе. Я выбрал Большой театр. В первый же день директор музея, чудесный человек Валерий Ильич Зарубин, мне сказал: «Что тебе здесь делать? Лучше ходи на репетиции и спектакли», – а я только этого и ждал. У меня сохранились два пропуска в Большой: трехмесячный, номер 195, и продленный еще на три месяца, номер 236. То есть в течение полугода я мог в любой момент открывать тяжелейшую старинную дверь на служебном входе, гордо показывать пропуск и проникать внутрь священных стен.

В действительности это другая партия Майи Плисецкой: номер «Умирающий лебедь».

Я увидел, как небожительница Галина Сергеевна Уланова репетировала с лучезарной Людмилой Семенякой (они готовили «Лебединое озеро» для выступления Семеняки в Стокгольме), как нежная, с бездонно-тревожными глазами Наталия Бессмертнова и романтичный Александр Богатырев репетировали «Ромео и Джульетту», а великая Марина Тимофеевна Семенова как-то сказала мне, уже примелькавшемуся в коридорах Большого: «Я начинаю готовить с Надеждой Павловой “Умирающего лебедя”, приходите, будет интересно». Приглашала сама Семенова, я и мечтать о таком не мог! Надежда Павлова – балерина-вундеркинд, феномен. Она стремительно ворвалась на сцену Большого, в 19 лет, и сразу все главные партии. И вот шанс увидеть ее в рабочем процессе, тем более в номере «Умирающий лебедь» Сен-Санса, непревзойденной исполнительницей которого считалась Майя Плисецкая. На репетиции Надежда Павлова не проронила ни одного слова, предельно сконцентрированная, абсолютно отрешенная. Следующий раз я увидел ее в Миккели, спустя почти 15 лет, когда приехал снимать фильм о Майе Плисецкой. Уже опытная балерина, Павлова танцевала «Спящую красавицу» с молодой труппой «Имперского русского балета»…

Пропуск в Большой театр во время учебы в ГИТИСе.

Мне повезло попасть на последнее выступление Мариса Лиепы.

Со зрителями он прощался в «Спартаке», в коронной партии Красса. Его выступление несколько раз откладывалось, хотя он был заявлен в афише, – включались самые разные механизмы внутритеатральных интриг. Наконец все состоялось. В память врезалось первое появление Красса-Лиепы на колеснице. Победоносный красавец, властный, ликующий… Позже я не раз видел в Большом этот балет, но подобной силы воздействия уже не испытывал.

Надежда Павлова и Майя Плисецкая.

1973 год. Фото Александра Макарова.

Однажды на лестнице я случайно столкнулся с Майей Плисецкой. Робко поздоровался, сказал, что студент и что мечтаю увидеть ее в балетном классе. «Пожалуйста. У меня через пять дней “Чайка”, посмотрите время репетиции на доске расписаний». И вот я в репетиционном зале. Концертмейстер аккуратно раскладывает ноты. Входит Майя Михайловна и начинает разминаться. Но… опаздывает партнер. Плисецкая продолжает делать упражнения, иногда растерянно повторяя, в общем-то в никуда, одну-единственную фразу: «Борис Алексеевич Тригорин, где же вы?..» Исполнитель партии Тригорина вбежал за пять минут до окончания отведенного времени. Что-то сказал в свое оправдание. Плисецкая выслушала, улыбнулась, и все. Все! Дальше такая картина: Майя Михайловна вместе с партнером и концертмейстером (а заодно и я с ними) скитались по театру, заглядывая во все репетиционные залы, но тщетно: балетные классы расписаны по минутам.

Вскоре я посмотрел «Чайку» с Плисецкой – Ниной Заречной, «Анну Каренину», а также «Дон Кихота» с завершающими карьеру Екатериной Максимовой и Владимиром Васильевым. Капельдинеры снисходительно позволяли мне смотреть спектакли из лож бельэтажа или первого яруса, – естественно, стоя. Однажды что-то пошло не так, на привычные места меня не пускали. Я добрался до самого верхнего яруса, и только здесь мне были рады. Но не был рад я, поскольку на такой высоте у меня закружилась голова, стоило мне только взглянуть вниз на сцену.

Конечно, я еще раз посмотрел «Кармен-сюиту» с Плисецкой. «Кармен» шла в паре с одноактной «Калиной красной». Хореограф Андрей Петров поставил балет по повести Василия Шукшина в плакатной эстетике соцреализма. Публику увлекал за собой шукшинский герой Егор Прокудин, вор с рыдающими глазами, сочинявший на зоне горькие письма девушке Любе, а после антракта его сменяли Кармен и Хозе. Более странного и нелепого сочетания двух постановок в один вечер трудно себе представить.

Прошли годы. Я работаю на телевидении, веду передачи про театр, кино, музыку. В 1996 году начинаю снимать крупный проект – цикл программ для канала «Россия» (тогда он назывался РТР) о знаменитых личностях в искусстве. Общее название цикла «Субботний вечер со звездой», но по сути каждый «Вечер» – это полуторачасовой документальный фильм. Эфир – один раз в месяц. Какие были герои и какие встречи! Олег Табаков, Людмила Касаткина, Александр Калягин, Юрий Башмет… И у каждого – свои пристрастия. Например, Андрей Вознесенский захотел, чтобы съемка проходила непременно в Сочи, а он должен был летать на дельтаплане. Так и снимали: Вознесенский, весь в белом, под облаками, а рядом – оператор, которому пришлось приложить немало усилий, чтобы сохранить баланс и не упасть вниз. С лицедеем Славой Полуниным мы поехали на Эдинбургский фестиваль. Как раз в тот год он показывал там премьеру «Снежного шоу». Интервью с клоуном-философом снимали на живописных развалинах старинного замка на окраине Эдинбурга.

«Спартак». Эгина. Красс – Марис Лиепа. 1971 год.

Фото Александра Макарова.

А Галина Вишневская и Мстислав Ростропович пригласили меня в свою парижскую квартиру, причем до этого ни одна съемочная группа из России к ним не приезжала! Легендарная чета жила в престижном районе, на авеню Жоржа Манделя. По соседству находился дом, в котором когда-то проживала Мария Каллас. Проходя мимо этого дома, я обратил внимание, что в бывшей квартире Каллас горит свет: кто там властвует сейчас?.. И вот мы у заветной калитки дома Вишневской – Ростроповича. Звоню в домофон. Дверь открывает хозяйка. В облегающей черной водолазке, черных брюках и… тапочках. В этих самых тапочках и была энергия тепла и уюта, к чему я так стремился на съемках цикла.

Галина Вишневская, Вадим Верник и Мстислав Ростропович в парижской квартире знаменитой четы. На съемках документального фильма о Вишневской и Ростроповиче (в цикле «Субботний вечер со звездой»). 1996 год.

Накануне мы вместе с Галиной Павловной приехали из Лиона: снимали в Лионской опере репетицию оперы «Галина» по автобиографической книге Вишневской. Сделать эту съемку – пожелание Ростроповича, даже требование, высказанное мне предварительно по телефону. Музыку написал француз Марсель Ландовски, друг Галины Павловны и Мстислава Леопольдовича. Вишневская даже говорила о планах постановки в Гранд-опера, но не случилось. А пока предстояла премьера в Лионской опере. Мне запомнилась тяжелая энергия в помещении театра: стены красного цвета и бесконечные черные металлические лестницы. Вишневская сидела в зрительном зале, стройная и невероятно элегантная, а на сцене американская певица необъятных размеров, с рукой в гипсе, изображала молодую Галину во время прослушивания в Большой театр. На заднике – гигантский портрет Сталина в окружении бесчисленных знамен, справа – пианистка бодро ударяет по клавишам рояля. Весь этот китч к реальной Вишневской никакого отношения не имел, хотя глаза Галины Павловны радостно сияли: «Я одновременно в зале и на сцене, – представляете мои ощущения?»…

В парижской квартире из дальней комнаты раздается властный голос Ростроповича. Всего пару часов назад он вернулся из очередной гастрольной поездки. Специально для съемки Галина Павловна позвала свою дочь Елену и внуков, они тоже жили в Париже. Я так и не понял, сколько комнат в этой квартире. Нам предложили расположиться в двух просторных гостиных. В одной – огромный массивный палехский стол, на его концах с разных сторон изображены скрипичный ключ и виолончель. А на стенах – картины, картины, картины… Коллекция русской классической живописи. Во второй комнате Вишневская с гордостью показала мне шторы из Зимнего дворца: «С этими шторами я чувствую себя царицей!». А в потаенной комнате, куда Ростропович никого не пускает, даже жену, но для нас сделал исключение, я увидел такую обстановку: несколько пустых футляров для виолончели, ноты разбросаны на полу, и здесь же незаметно прислоненный к стене рисунок, изображающий фигуру в виде виолончели: «Это меня нарисовал Сальвадор Дали», – на ходу заметил Мстислав Леопольдович… Инна Чурикова, тоже героиня «Субботних вечеров…», однажды сказала мне: «Какую увлекательную жизнь ты, Вадик, проживаешь: месяц в компании Вишневской и Ростроповича, месяц со мной». Так и было.

Мстислав Ростропович и Майя Плисецкая.

Уникальный дуэт. 1993 год. Фото Алексея Бражникова.

Весной 1992 года в Большом театре помпезно отмечалось возвращение в родные стены Галины Вишневской. Попасть на этот вечер было практически невозможно. И все же мне достала билет Нина Ананиашвили, с которой мы очень дружили. Вишневская расположилась в ложе справа от сцены, великая и недоступная. Народные и заслуженные артисты пели и танцевали в ее честь. Апофеозом вечера стал уникальный дуэт: Майя Плисецкая исполняла «Умирающего лебедя», а аккомпанировал ей на виолончели Мстислав Ростропович. Чета Вишневская – Ростропович очень любили и уважали Плисецкую. Они были родственными душами – по ощущению жизни, полнокровности бытия и космическому уровню таланта.

Иннокентий Смоктуновский.

Открытка.

Автограф Иннокентия

Смоктуновского Вадиму Вернику.

Конечно, моей мечтой был «Субботний вечер с Майей Плисецкой». Майя Михайловна и Родион Щедрин в то время жили в Мюнхене. В Россию прилетали не часто. Летом 1996-го узнаю, что Плисецкая несколько дней проведет в Москве и выступит в гала-концерте на Красной площади. Срочно ищу домашний телефон. В Большом театре мне отказали наотрез, пришлось искать обходные пути, отступать я не был готов. Итак, звоню. Слышу в трубке низкий грудной и такой узнаваемый голос Плисецкой. «Здравствуйте, это журналист Вадим Верник, я хочу снять о вас фильм». – «Сначала, молодой человек, мне надо понять, хочу ли этого я», – резонно и довольно строго отвечает Плисецкая. В растерянности я не знал, что говорить дальше. Впрочем, Майя Михайловна сама подсказала выход: «Через три дня я вернусь в Мюнхен. Запишите мой немецкий номер. Перезвоните». Я положил трубку и вспомнил, как категорично ответил мне однажды Иннокентий Михайлович Смоктуновский. Когда я только начинал в профессии, мне предложили в популярном тогда издании «Спутник кинозрителя» взять интервью у Смоктуновского. Идея, конечно, классная, но как это сделать? Попросил помочь папу. Смоктуновский участвовал во многих папиных постановках и очень его ценил, поэтому согласился. Когда он прочитал готовый текст, то сказал всего несколько слов: «Мне не понравилось, как вы изложили наш разговор, я здесь слишком доступный». А у меня перед глазами всплыл автограф, оставленный Смоктуновским мне, десятилетнему: «Дорогой Вадик, всего доброго тебе в твоем мечтании». Слова выдающегося артиста, теплые и душевные, согревали меня ровно до того момента, как он сухо и безучастно произнес: «Это очень плохо, Вадим».

Где эта грань в общении с великими? Как не потерять себя под прессом мощной личности? Если мне повезет и Плисецкая все-таки согласится, то как выстраивать разговор, найти верную интонацию?.. Тысяча вопросов – и ни одного ответа. Впрочем, в какой-то момент я понял, что суетиться раньше времени не надо и действовать лучше поэтапно.

Итак, жду назначенного дня, чтобы связаться с Плисецкой второй раз. С трепетом набираю номер и слышу в ответ: «Я согласна». А я автоматически взлетаю на седьмое или восьмое небо! Осталось выбрать место съемки. Майя Плисецкая продолжала танцевать, много гастролировала, хотя ей было уже за семьдесят. «Хотите, прилетайте в Токио, можно в Париж или Миккели». Слово «Миккели» я тогда услышал впервые. Плисецкая пояснила, что это небольшой финский город. Остановились на Миккели: я понимал, что для нашей съемочной группы это бюджетный вариант. Финские гастроли Плисецкой планировались вместе с труппой Гедиминаса Таранды «Имперский русский балет». Таранда сделал для нас визы и очень помог в организации поездки.

Интервью для фильма «Майя. Урок классического танца» согласились мне дать Родион Щедрин, Белла Ахмадулина, Борис Мессерер, кузен Плисецкой, ее партнеры Николай Фадеечев и Александр Богатырев. Я даже встретился с одноклассником Майи Михайловны по хореографическиму училищу Владимиром Левашевым.

Эфир фильма о Плисецкой в рамках цикла «Субботний вечер со звездой» состоялся на Российском канале в конце ноября 1996 года.

В моем архиве есть запись нашего фильма на vhs-кассете. А еще сохранились расшифровки интервью со всеми участниками фильма, – со всеми, кроме главной героини. И вот однажды звонит режиссер монтажа Дмитрий Воробьев, мы вместе делаем программу «2 ВЕРНИК 2» на «Культуре». «Вадик, я сегодня разбирал свои архивы и обнаружил несколько кассет betacam с исходниками твоей "Плисецкой", здесь интервью, другие записи. Может, тебе это нужно?». К созданию фильма о Плисецкой Дима не имел никакого отношения. Как кассеты попали к нему? Как хранились все эти годы? Какая-то мистика!

В общем, пазл сложился, и я смог документально восстановить практически полную картину под названием «Майя Плисецкая в моей жизни». Так возникла идея сделать книгу. Многое, о чем мы говорили с Плисецкой на съемках и что мне удалось увидеть в Миккели, не вошло в фильм, – хронометраж не позволял. За кадром осталось и большинство высказываний тех, у кого я брал интервью. Поэтому все кассетные исходники и расшифровки, сделанные еще на пишущей машинке, – для меня бесценный материал. В книге много прямой речи самой Майи Михайловны. На страницах она предстает такой, какой я ее увидел, без ретуши.

«Умирающий лебедь». 1966 год.

Фото Евгения Умнова.

Готовясь к съемкам, я внимательно прочитал автобиографическую книгу «Я, Майя Плисецкая…». И прежде всего обратил внимание на слова, ставшие лейтмотивом повествования: «Что вынесла я за прожитую жизнь? Какую философию?.. Люди делятся на плохих и хороших… Плохих во все века было больше, много больше». Эти слова даже вынесены на обложку. По иронии судьбы в труппу Большого театра Майя Михайловна была зачислена первого апреля (в 1943 году). Однажды она сказала: «Есть в этом что-то дьявольское – быть зачисленной в день, когда нельзя никому верить». В своей книге Плисецкая сводит счеты с неугодными ей людьми, а таких в ее жизни было предостаточно. И у меня возник отчетливый образ Плисецкой как символа противостояния, вечной борьбы. На этой напряженной ноте я и выстраивал концепцию будущего фильма. Но поразительное дело! Плисецкая, с которой довелось общаться мне лично, оказалась совсем непохожей на героиню ее собственной книги, и вся выстроенная мною концепция рушилась как карточный домик.