Текст книги "Майя Плисецкая. Пять дней с легендой. Документальная история"

«Дон Кихот». Китри. 1967 год. Фото Александра Макарова.

О замкнутости Плисецкой говорила мне и Ксения Рябинкина, в прошлом солистка балета Большого театра, потрясающая Царевна-лебедь в фильме Александра Птушко «Сказка о царе Салтане». Ее старшая сестра Елена Рябинкина была прима-балериной Большого, а для меня навсегда осталась суровой и неприступной «Снежной королевой» в одноименном спектакле на музыку композитора Раухвергера из моего раннего детства… Разговор с Ксенией Рябинкиной у нас случился недавно. Я был в гостях у ее сына, актера и режиссера Жени Стычкина, и рассказал, что делаю книгу о Плисецкой. «Я практически ничего о ней не знаю», – сказала Ксения. – «Как так?» – удивился я. – Вы же столько лет вместе участвовали в «Кармен-сюите», «Анне Карениной», вместе гастролировали». – «Майя Михайловна вела себя очень обособленно, очень, ни с кем не общалась. Нас объединяла только сцена. Естественно, никто из нас и не пытался нарушить ее личное пространство».

Майя Плисецкая и Александр Годунов в балете «Гибель розы».

1978 год. Фото Александра Макарова.

Борис Мессерер тоже отметил закрытость Плисецкой, когда речь зашла о ее семейной жизни:

– Они с Щедриным живут замкнуто и очень редко приглашают гостей.

– А у вас бывают какие-то семейные торжества?

– Нет-нет, этого не бывает. Майя не подвержена чувству семейной близости. Это редкие общения, и никогда никакой внешний ритуал такого общения не был характерен в нашей жизни, никогда. Порой подолгу мы не видимся, бывает, годами, хотя с детства я чувствую душевную близость с Майей.

Что касается наших разговоров с Плисецкой, я сразу определил для себя табу – это Юрий Григорович. Их конфликт многолетний, глубокий, непримиримый. Плисецкая поддержала приглашение молодого ленинградского хореографа, чтобы он поставил в Большом театре «Каменный цветок», а позже участвовала и в его балете «Легенда о любви». Партии властной Хозяйки Медной горы и трагической Мехмене Бану стали вехой в ее биографии.

Детский альбом Вадима Верника о Большом театре.

Но когда Григорович возглавил Большой театр, их отношения резко испортились. Фактически вся дальнейшая жизнь Плисецкой в Большом – это государство в государстве. Она творила обособленно от генеральной линии худрука балета. В интервью со мной Майя Михайловна не раз пыталась пройтись по Григоровичу.

Например, прозвучала такая тирада:

– Григорович взял власть, и никого постороннего в театр не пускал. Если бы вы знали, какая война была даже за маленькое «Болеро», поставленное для меня Бежаром! Настоящая кровавая война. Он ни в чем и ни в ком не заинтересован, кроме себя. Если Григорович пускал кого-то из хореографов, – значит, для него это было точно не опасно, но такое случалось крайне редко. «Главный балетмейстер» – это вообще чудовищная, преступная фраза. Нельзя быть главным балетмейстером и хотеть кого-то другого, особенно талантливого человека.

«Анна Каренина». В заглавной партии. Каренин – Николай Фадеечев.

1972 год. Фото Александра Макарова.

Ну и в том же духе. Я видел, как гнев вспыхивает и начинает душить Плисецкую, и она ничего не может с собой поделать. Досталось и супруге Григоровича – балерине Наталии Бессмертновой:

– Что была – что ее не было. Кто вспомнит о ней через десять лет?

«Анна Каренина». В заглавной партии. Вронский – Марис Лиепа.

1972 год. Фото Александра Макарова.

В этом я не могу согласиться с Майей Михайловной. Я видел Бессмертнову на сцене, – яркая балерина, со своей харизмой. Но отношение Плисецкой к Григоровичу рикошетом ударяло по его ближнему кругу. Эти и подобные высказывания я не включил в наш документальный фильм, и сделал это сознательно. Более того, я никак не реагировал на них во время съемки: как только Плисецкая начинала говорить о Григоровиче и в голосе появлялся металл, я внутренне отключался. Делал паузу и шел дальше. Ну не хотелось мне никакой ярости, агрессии! Это с лихвой можно испытать, читая автобиографическую книгу Плисецкой. Майя Михайловна чувствовала мой настрой, и, как ни странно, ничего не требовала. Мы продолжали идти в унисон.

«Дама с собачкой». Анна Сергеевна. Гуров – Борис Ефимов.

1986 год. Фото Александра Макарова.

Майя Плисецкая и Борис Ефимов на репетиции балета «Дама с собачкой».

1986 год. Фото Александра Макарова.

В моем детском альбоме о Большом театре есть любопытное свидетельство времени. Из журнала «Театральная афиша», март 1977 года, я вырезал программку балета «Лебединое озеро» в редакции Юрия Григоровича с двумя составами исполнителей, по датам: Одетта и Одиллия – народная артистка СССР М.М. Плисецкая (4), следующей строчкой – народная артистка СССР Н.И. Бессмертнова (7). Вот так – совсем рядом, а по сути – гигантская пропасть…

– Вы требовали в театре особого к себе отношения? Чтобы всегда ждала машина у служебного подъезда, например.

– А что значит требовать машину? Мне полагается машина на спектакль. Это все. А куда еще требовать? У нас как-то это не заведено.

– Почему все и всюду говорят о конфликтной натуре Плисецкой? Мол, она может позволить себе все что угодно, ни с кем не считается. Может, вы сами провоцируете эти слухи?

Плисецкая отвечает обезоруживающе просто:

– Характер плохой, поэтому конфликты. Вы знаете, никогда не хотелось утираться, от этого и характер портился. Действительно. Я всегда мешала. Всегда. В этом главная моя вина. А, кстати, мне не мешал никто и никогда.

– А чем вы мешали?

– Своим существованием. Я не должна была существовать. Вообще, меня надо было бы выдумать, если б меня не было.

– То есть вы персонаж.

– Выходит, что да. Я не хочу называть имен, но я вам могу просто назвать цифру. Минимум десять балерин были в Большом театре, у которых цель наступить Плисецкой на горло. Вот с этой целью приходили в Большой театр: сделать карьеру, наступив Плисецкой на горло.

– Неужели они не понимали, что Плисецкая непотопляемая?

– Нет, не понимали. Но пытались топить.

– Вы действительно непотопляемая?

– Я вам скажу, что ведь это никому не было известно, потопляемая или нет. Это только теперь известно, что никому не удалось потопить, но сделано было для этого все. И от этого, в общем, все конфликты. Я не хотела быть рабыней, не хотела подлизываться. И шла на конфликт.

– Страдала?

– Конечно, страдала.

– Но это невидимые миру слезы, внешне-то все выглядело иначе.

У вас самые главные государственные награды – Ленинская премия, звание Героя Социалистического Труда и народной артистки СССР.

– Мне дали народную артистку СССР за то, что я не убежала. После Америки. Заодно и Рае Стручковой. А заодно и басу Ване Петрову-Краузе.

– Вот так прозаично.

– Выходит, что да.

«Каменный цветок». Хозяйка Медной горы. 1959 год. Фото А. Воротынского.

«Каменный цветок». Хозяйка Медной горы. Северьян – Владимир Левашев.

1959 год. Фото А. Воротынского.

Борис Мессерер рассказал пронзительную историю:

«В 1956 году Большой театр впервые после отмены железного занавеса собирался на гастроли в Англию, и Майя должна была полететь в числе главных прима-балерин вместе с Галиной Улановой. На нее была дана реклама в Лондоне, все уже опубликовано. И все ждали ее приезда, как и вообще сенсационного первого появления Большого театра за границей во время хрущевской оттепели. Но произошло такое недоразумение.

В одной группе с Майей оказался ее брат Александр, тоже солист Большого театра. А в то время родственники не могли вместе поехать за границу. И в последний момент Александру отказали в поездке, без логичной мотивировки. И тогда Майя пришла на прием к директору Большого театра и сделала такой непростительный по тем временам поступок. Она написала заявление: если вам не подходит мой брат, то, может, вам не гожусь и я тоже. В общем, заступилась за Алика. Это был такой искренний человеческий поступок, который жестоко отозвался на ее карьере. Потому что этого письма было достаточно, чтобы ее не взяли в поездку.

Но вот я вспоминаю замечательные спектакли, которые она станцевала в этот период в Москве, когда основная часть труппы была в Лондоне. Публика, зная о ситуации с запретом, проявила свою солидарность аплодисментами. Когда Плисецкая выходила во втором акте «Лебединого озера», начиналась такая овация, что она заглушала музыку, а дирижер Юрий Федорович Файер вынужден был продолжать вести спектакль, хотя сплошные аплодисменты не прекращались весь второй акт. И со сцены Майя уходила под эту овацию. У людей текли слезы от восторга, который она производила своим танцем, в соединении с трагизмом ситуации»…

Детский альбом Вадима Верника о Большом театре.

Майя Плисецкая и Наталия Бессмертнова на гастролях Большого театра. 1969 год.

Делаем небольшую паузу. Оператор поправляет свет. В балетный зал заглядывает местный администратор, чтобы уточнить у Плисецкой рабочий вопрос. Она внимательно выслушивает, потом односложно отвечает. Администратор кивает и уходит. После чего Майя Михайловна признается:

– Я ведь не говорю ни на одном языке. По-английски – каля-маля, я не разговариваю, для этого надо заниматься. Ведь раньше было: «Угу, ты говоришь на иностранном языке? Зачем тебе?» Просто боялись говорить. Ну и всегда были переводчики. А сейчас учить уже поздно. Ко мне все пришло на 20–25 лет позже, чем надо было бы. И потом действительно многого боялись. Советской власти боялись, коммунистов боялись.

– Вы тоже?

– И я боялась, конечно.

«Лебединое озеро». Одиллия. 1964 год. Фото Мирослава Муразова.

Майя Плисецкая с поклонниками.

1991 год. Фото Мариуса Баранаускаса.

Продолжаем разговор на камеру.

– А какое время в Большом театре было для вас самым счастливым?

– Я была счастлива, когда станцевала первый раз Китри в «Дон Кихоте», когда танцевала «Лебединое озеро», вот эти премьерные моменты. Они были очень эффектные, запоминающиеся, приятные. С моими спектаклями было трудней. «Кармен» – это скандал, «Анну Каренину» тоже хотели запретить. Даже драматические актеры и актрисы встали на дыбы: нельзя делать балет по Толстому. Но ведь Анна Каренина, описанная Толстым, танцевала! Как она держала шею, руки, линию, – это все у него описано. Эти «анютины глазки» в гирлянде на голове, черное бархатное платье, – все это я сделала. Так что либретто, можно сказать, написал сам Толстой. Но после возник балет «Иван Грозный». Вот тут, конечно, полное несоответствие в умах. Потому что Анна Каренина – вымышленная дама, а не историческая личность. И кроме того, Толстой писал о том, что она танцевала на всех балах, и этого уже достаточно.

Майя Плисецкая и Ролан Пети на репетиции. 1973 год.

Фото Александра Макарова.

Майя Плисецкая и Руди Бриан в балете «Гибель розы».

1973 год. Фото Александра Макарова.

А ведь Иван Грозный пируэт-то не вертел, – это уж вряд ли.

– У вас такая насыщенная творческая жизнь, и при этом неудовлетворенность, почти тотальная. Это сквозит в каждом вашем слове.

– Знаете, Вадим, мне все кажется: мало я сделала. Скажу вам почему. Я ведь тридцать лет танцевала пусть тысячу раз гениальный балет «Лебединое озеро». Но невозможно одно и то же всю жизнь танцевать. Конечно, мы перекраивали, много разных версий я танцевала, у разных хореографов, в разных театрах, но все равно это «Лебединое озеро»! Никуда от него не уйдешь. Все равно это Лебедь, все равно это Одетта-Одиллия и хореография Мариуса Петипа. Мне всегда хотелось чего-то другого. Мне всегда было мало, мне нужны были новые роли и вот такие, как создавали на Западе, хотя мы еще почти ничего в то время не видели. Тот же Якобсон делал дивные вещи, которые ему не разрешали осуществить.

«Болеро». 1978 год. Фото Елены Фетисовой.

Майя Плисецкая и Морис Бежар на репетиции. 1978 год.

Фото Александра Макарова.

Он в общем, с горя умер…

– Но случились же у вас Ролан Пети и Морис Бежар, о чем другие балерины даже мечтать не могли.

– Когда я начала работать с настоящими хореографами и готовить настоящие современные балеты, уже много лет мне было. Я помню, когда я делала «Болеро» с Бежаром, у меня страшно болела спина, сказалась серьезная травма. Уже 50 лет мне было.

«Айседора».

Фото Владимира Пчёлкина из архива Екатерины Беловой.

Вспоминает Борис Мессерер:

«На своем юбилее, 35-летии творческой деятельности, Майя добилась разрешения станцевать в Большом театре "Болеро" Равеля. Казалось бы, никакой силой это невозможно было пробить. И только ее обращение в самые "верха", вплоть до генерального секретаря ЦК КПСС, – каким-то образом подстроили ей такую возможность, – возымело действие. И по счастливой случайности ей дали разрешение. Успех был сенсационный».

«Айседора». Фото Елены Фетисовой.

Белла Ахмадулина тоже свидетель этого триумфа:

«Я всегда обожала, и не стыжусь этого расхожего слова, "Болеро" Майи Плисецкой в постановке Бежара. Как помнят счастливцы, которые видели этот спектакль, одна, одна непреклонно и терзательно прельщающая, заманивающая в себя фигура, как бы фигура не только женщины, но силуэт обреченности человечества к любви, к страсти, безрассудству, к нерасчетливости. И почти не совершая никаких движений, она втягивает в себя не только тех, кто сопутствует ей в представлении, а всех прочих, всех нас, участников зачарованного действия, бесконечно влюбленных в Майю Плисецкую».

– После «Болеро» я еще делала с Бежаром и «Айседору», и «Леду», и в Мадриде с Хосе Гранеро «Марию Стюарт». В прошлом году с Бежаром мы выпустили новый балет «Курозука», который покажем и здесь, в Миккели. И уже совсем недавно, две недели, назад я впервые станцевала «Послеполуденный отдых фавна» в Токио. Все это да, это очень приятно. Все это изумительно, и все это победы, и очень интересные. Однако когда я была в полной силе, я этого ничего не делала. Вот от этого – неудовлетворенность, а можно ведь было сделать замечательные вещи.

«Айседора». 1985 год. Фото Александра Макарова.

На самом деле, «замечательные вещи» Плисецкая высекала из любого камня. А уж когда встречалась с большими хореографами!..

– Вы с балетмейстерами конфликтная?

– Нет, наоборот. Даже Морис Бежар сказал однажды, когда ставил для меня «Леду»: «Какая молодец, все повторяете, все делаете точно.

А мои артисты говорят: ой, я это не могу, ой, мне тут больно». Так что он похвалил. Потому что когда мне интересно, – а мне интересно было с ним работать, – я с удовольствием делала все, что он предлагал. Мне хотелось попробовать, как же это получится.

Из разговора с Борисом Мессерером:

«Она была блистательна в "Дон Кихоте" (ее знаменитые прыжки по диагонали на сцене!), и в "Лебедином озере", а это вообще вершина ее творчества. Считалось, что она не может танцевать такие балеты, как "Ромео и Джульетта". Тогда было очень архаичное балетное общество. Эталоном Джульетты была Галина Уланова, а Плисецкая по темпераменту совсем другая. Тогда считалось целой революцией выпустить ее в партии Джульетты. И вот балетмейстер Леонид Лавровский в конце концов решился на этот шаг. Это тоже была одна из сенсаций, победа ее характера. Майя всегда, даже в очень тяжелые годы, добивалась своего. 1949 год.

В загоне, совершенно под запретом хореограф-формалист, как тогда писали, Касьян Ярославович Голейзовский. А Майя устроила свой творческий вечер в Концертном зале Чайковского, и автором всех номеров был Голейзовский. Специально для этого вечера он поставил миниатюры на музыку Чайковского и Шопена, Листа и Рахманинова. Для многих тогда Плисецкая фактически открыла выдающегося хореографа Голейзовского… Мы вместе с ней делали в Испании "Марию Стюарт", и это модерн. Она всегда шла в авангарде, что поразительно при ее классической основе».

– Часто приходилось выступать, превозмогая боль?

– Да, конечно, всегда что-то болит. Почти всегда. Потому что травмы не проходят практически, где-то они дают себя знать. Мы танцуем не разогретые, и от этого в основном травмы. Даже не от балета, а от того, что недостаточно гретые. Я вот сейчас уже греюсь хорошо, и то не всегда. Но все-таки уже больше понимаю, как это важно.

– Ваши планы расписаны до какого срока?

– На год, наверное. Может быть, на один месяц больше. Совсем скоро предстоит очень необычная история в Вене. Меня пригласили поставить новогодний бал в Ховбурге, резиденции императорского двора.

– Здорово. Какая концепция?

– Сюжет по мотивам сказки «Золушка», музыка Иоганна Штрауса. Я уже придумала хореографию. Но пока это не состоялось, никаких подробностей. Хотя примет не боюсь, просто еще надо это сделать. Вот в январе, когда все случится, – пожалуйста. Даже, может, покажу вам видео.

В 14 часов Плисецкую ждали в студии звукозаписи. Студия находится здесь же, в концертном зале. Местная актриса должна записать на финском языке несколько фраз для балета «Айседора» – высказывания Айседоры Дункан. На гастролях за рубежом слова Дункан всегда переводят на язык страны, где проходит выступление. Плисецкая танцует «Айседору» завтра. Она захотела присутствовать на записи. Для нее важно проследить, чтобы голосовая интонация совпадала с ее личным ощущением. Узенькое пространство студии. Плисецкая садится на стул рядом со звукорежиссером, в двух шагах от нее актриса у микрофона (она даже сумку держит на плече, некуда ее положить, так здесь тесно) и молодой переводчик.

– Пускай прочитает первую фразу «Не я придумала свой танец», – обращается Майя Михайловна, после чего повторяет фразу еще раз и поясняет:

– Эти слова надо произнести как размышление.

Переводчик объясняет актрисе задачу.

– И дальше продолжение фразы: «Он спал до меня, а я его пробудила». Это мысли вслух.

Актриса читает по бумажке.

– Давайте чуть громче. Хотя, может, звукорежиссер это сделает.

– Один момент, – говорит тот, и надевает на Плисецкую наушники.

– Все хорошо. Ритм уловлен. Теперь: «Человеческое тело – самый высокий символ красоты».

– У нас такого текста нет. Есть «танец это жизнь», – говорит переводчик.

– Значит, пропустили.

– Я перевел так, как вы мне написали, – настаивает он.

– Ну пропустила. Что теперь? Ну отрубите мне голову. Зачем это обсуждать? Пропустили. Теперь давайте восстановим.

Плисецкая на взводе, бессмысленные пререкания ее раздражают. Правда, быстро остывает и очень сдержанно, не торопясь, повторяет: «Человеческое тело – самый высокий символ красоты». И вдогонку:

– Обсуждать то, что мы пропустили, не стоит.

Актриса зачитывает текст. Плисецкая поправляет:

– Пусть скажет еще раз и помедленнее.

Внимательно слушает.

– Теперь лучше. Третий текст: «Танец это жизнь. Мне не понятен мир, который не танцует». Есть это у вас? – Не дождавшись ответа, вновь произносит:

– «Танец это жизнь». Потом должна быть пауза.

Майя Михайловна пропускает через себя каждое слово. Мысли Айседоры Дункан это и ее вселенная. Просит включить видеозапись, чтобы проверить последовательность фраз. Актриса продолжает. И вновь замечания Плисецкой:

– Слишком быстро, давайте помедленнее. Но большой паузы не надо, только перевести дыхание… «Я говорила о своей школе». После этих слов надо остановиться. Потому что в это время я подхожу к ребенку. «Необходимо дать детям здоровье». Пауза. «Красоту». Пауза. «И свободу».

Плисецкая начинает дирижировать текстом:

– Только когда я подниму руку, она должна продолжить. И в конце пусть поставит жирную точку: «Но меня не понимали».

– Постараемся.

– Не надо стараться. Надо делать. Я просто дам знак. – Майя Михайловна мысленно проигрывает хореографию, чуть обозначая руками. Вот уж действительно, танец это жизнь!

Ровно в 16.00, как и планировалось, Плисецкая пошла разогреваться в балетный класс. А через час мы уже ждали ее на репетиции «Айседоры». Она появилась в знаменитой белой тунике, это ее сценический наряд. Балет Бежара Майя Михайловна исполняла много раз. Движения повторяет больше «про себя», но какие-то фрагменты проходит целиком, под аккомпанемент концертмейстера. Казалось бы, полная отрешенность, максимальное погружение. Внезапно обращается к оператору:

– Это самая плохая точка, отсюда снимать нельзя. Поменяйте ракурс.

«Айседора». 1978 год.

Фото Владимира Пчёлкина из архива Екатерины Беловой.

Плисецкая, я отметил, цепко владеет периферийным зрением, замечает любой штрих, нюанс. Оператор сменил ракурс. Диалог двух великих женщин продолжается.

После репетиции я поинтересовался, как возник образ Айседоры.

– Это все Щедрин. Когда Бежар спросил меня: «Какие темы и произведения вы бы хотели станцевать?», я ему назвала «Невский проспект» Гоголя, «Смерть Ивана Ильича» Толстого. А Родион мне вдруг говорит: «Знаешь, неплохо было бы тебе сыграть Айседору. У нее такая интересная и трагическая судьба». Я об этом сообщила Бежару. И Бежар остановился на Айседоре…

Мы прощаемся с Майей Михайловной до завтра. Впереди разговор о Кармен.