Текст книги "Таинственные исчезновения"

Старухи начали трясти и кусать решетку, цепляться клюшками за окно – но все оказалось бесполезно. Это была очень крепкая тюрьма.

И тут они снова услышали кроличье жужжание. На этот раз загремели ключами у их решетки. Внутрь вошел Пинки, держа в лапах поднос с едой – кочан капусты и огромная морковь. Хорошая закуска. Для кролика…

Бабки переглянулись и, не сговариваясь, начали небольшой сеанс одурачивания.

У Пинки были электронные мозги, и он сканировал происходящее:

«Вот Клара. Берет кочан, начинает им чеканить как футбольным мячом. Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз… Так, а где вторая?»

Кролик с жужжанием повернулся:

«Это Дора. В руках морковь. Размахивается…»

– Донц!

Дорин мастерский удар гигантской морковкой, сделавший бы честь любому бейсболисту, выключил кролика. Не помогла даже металлическая каска.

Зато она помогла бабкам! Клара нацепила за спину батарейки, а Дора на голову – каску, которая, оказывается, снималась с Пинки вместе с ушами!

Замаскировавшись таким образом и тщательно жужжа как кролики, старухи пошли по коридору навстречу свету в его конце. Выбраться из тюрьмы под видом двух Пинки теперь не составляло особого труда.

Вечерело. Старухи грустно сидели на тротуаре неподалеку от витрины с самокатом. Их и без того длинные носы от печали еще удлинились. А садившееся красное солнце отбрасывало от носов на асфальт просто фантастически длинные тени.

– Эх, Клара…

– Дора, Дора…

И кларики что-то не шли…

Вдруг обе бабки оживились. Из супермаркета, насвистывая, вышел мужчина в бейсболке, толкая перед собой полную продуктов металлическую тележку, с какими обычно ходят в магазинах самообслуживания.

Мужчина беспечно покидал покупки в багажник своего автомобиля, хлопнул дверцей и, оставив легкое облачко сизого дыма, укатил.

Но он оставил не только облачко.

Он оставил на тротуаре тележку.

Клара с Дорой возбужденно переглянулись и подошли поближе.

У тележки были отличные резиновые колеса.

У нее была ручка, с помощью которой можно было рулить.

В нее, наконец, можно было залезть.

Клара и залезла. А Дора встала ногой в красном ботинке-утюге на нижнюю перекладину, взялась за ручку и оттолкнулась от земли.

И тележка покатила по тротуару под горку. Улица была уже пустынной и ничто не мешало старухам мчаться по ней и улюлюкать во все горло – ни люди, ни машины, ни Зомби, ни Пинки, ни Доктор Net. И даже кот Рэмбо не перебежал им дорогу. Хорошо бы еще выяснить, что же все-таки стряслось с этой девушкой с Конкурса…

Но пока Клара и Дора стремительно неслись навстречу новым приключениям. У них был суперсамокат, отличное Дупло для ночлега и множество отличных идей.

Им вслед с грустью смотрел из витрины блестящий, кокетливо вывернувший маленькое колесико, самокат…

Глава пятая,

в которой рассказывается о том:

– почему уборщики не ловят рыбу;

– что нужно делать с несвежими газетами;

– как может испортиться настроение у забора;

– для чего издают журналы про кино;

– бывают ли стихи пахучими.

– Блям! Блям! Блям! Блям! Блям! Блям!

Это часы на Ратуше пробили шесть раз, потому что было ровно шесть часов утра.

А может, было шесть часов утра именно потому, что часы пробили шесть раз. Ведь если бы Ратуша стояла в Китае, где время всегда бежит впереди нашего, то часам пришлось бы бить десять раз, и тогда было бы десять часов утра. И значит, сколько раз бьют часы – столько и часов утра.

А если часы пробьют сто раз, сколько будет часов утра? Наверное, сто часов утра. Видимо, так. Но главные городские часы пробили всего шесть раз, а значит, именно в Городе было именно шесть часов утра. И это гораздо важнее, чем сто часов утра в Китае.

Однако, пока мы в своих рассуждениях бегали в Китай и обратно, в Городе наступило начало седьмого. Солнце окрасило зеркальные стекла домов оранжевым цветом. Первые машины зашуршали шинами по асфальту. Позвякивая бутылками, проехал грузовик с газировкой. Ярко-красный пожарный автомобиль бодро пронесся тушить не догоревший где-то пожар.

На тротуарах появились уборщики в одинаковых ярких комбинезонах. В руках они держали ведерки с мыльной водой и длинные раздвижные щетки для мойки витрин. Такими щетками, если разложить их во всю длину, можно легко удить рыбу, потому что они очень похожи на удочки. А можно ловить бабочек, потому что на сачки для ловли бабочек такие щетки тоже очень похожи.

Но уборщики в комбинезонах не ловили ни рыб, ни бабочек. Наверное, потому что рыба в Городе водилась только в рыбных магазинах, а бабочек здесь вообще не было, если, конечно, не считать ночных бабочек, тех, что кружатся ночью возле ярких неоновых реклам.

Уборщики макали свои щетки в мыльную воду и, не торопясь, размазывали пену по огромным стеклам витрин. Эта работа уборщикам очень нравилась, потому что от нее витрины делались с каждым днем все чище и чище.

– Пумс! – раздался глухой звук. Это раскрыл свой навес Продавец свежих газет и журналов. Навес был похож на большой зонтик и раскрывался автоматически после нажатия на специальную кнопочку. Такие навесы защищают свежие газеты и журналы в ненастье от дождя, а в солнечную погоду – от выгорания. Это совершенно необходимо, чтобы газеты и журналы оставались свежими.

А разве можно назвать газеты и журналы свежими, если они выгорели на солнце, да еще и промокли под дождем?

Конечно же нет!

Такие газеты и журналы можно назвать только несвежими.

А теперь подумайте – зачем Продавцу свежих газет и журналов несвежие газеты и журналы? Что можно делать с несвежей газетой или с несвежим журналом? Не знаю, может, что-то и можно делать, только никак не продавать.

Вот. Теперь всем стало понятно, зачем Продавец свежих газет и журналов каждое утро раскрывал свой автоматический зонтик: «Пумс!»

Затем Продавец установил раскладной столик и начал аккуратно расставлять на нем журналы. Красные – к красным, зеленые – к зеленым, а синие и желтые – к синим и желтым. Журналы лежали красиво и ровно, как разноцветная черепица на сказочном домике. Продавец улыбался, говорил прохожим – Хоу!, а большой зонтик над его головой защищал журналы от дождя и солнца. Жалко только, что в эту минуту не было ни дождя, ни палящего солнца, ни грома, ни молнии, ни землетрясения, ни цунами. Очень жалко. А то зонтик бы пришелся как нельзя кстати.

Но погода стояла спокойная. Редкие облака медленно-медленно проплывали по небу, отбрасывая на стоящие под ними дома едва заметную тень. Очень спокойная погода. Хотя…

Три сухих листика, одиноко лежавших на тротуаре, вдруг приподнялись в воздух и закружились как в хороводе. Хлопнула оконная рама. Затрепетал на ветру рекламный плакат. И неизвестно откуда взявшийся вихрь налетел на аккуратно разложенные свежие журналы Продавца свежих газет и журналов. Перелистал, перемешал, выхватил самый яркий и понес его вдоль по улице, оставляя позади удивленный крик Продавца. Вот ведь!

Дора шла вдоль ограды городского Парка и толкала перед собой тележку из супермаркета. В тележке сидела Клара. Своей тросточкой Клара цепляла прутья ограды, как будто струны огромной арфы. Иногда получалась мелодия.

«Дынц-дынц-дынц», – напевала Клара, и думала, как хорошо быть композитором. Даже проще, чем поэтом. Ведь всего только и надо – вытянуть клюшку и барабанить ею по ограде.

 
Клара-Дора-дынц-дынц-дынц,
Клара-Дора-дынц-дынц-дынц,
Клара-Дора-дынц-дынц-дынц,
Клара-Дора-дынц-дынц-блямс.
 

– Клара! Фальшивишь, – заметила Дора.

– Забор плохо настроен, – пожаловалась Клара.

– Забор хорошо настроен. Он вокруг Парка настроен.

– Дора! Я сказала «настроен», а не «построен».

– И я сказала «настроен», а не «построен», – не согласилась Дора.

– Когда я говорю, что забор плохо настроен – это значит… – начала объяснять Клара.

– Это значит, что у забора плохое настроение!

– Дора! Ты с ума сошла! Как у забора может быть плохое настроение?

– От твоей музыки, Клара, настроение может испортиться даже у забора.

Тут лицо Клары от возмущения сделалось ярко-оранжевым. Таким же ярко-оранжевым, как ее платье и торчащие в разные стороны косички. Клара очень обиделась.

– Дор-ра! По твоему я не умею сочинять музыку? – зарычала Клара и с угрозой схватилась за тросточку.

– Умеешь! Да только я не умею слушать то, что ты умеешь сочинять! Семь нот вашего успеха! Моцарт в юбочке!

– Что-о-о-о? – возмутилась Клара. – Я – Моцарт в юбочке?! А ты – Сальери-Мольери! Ноль без палочки! Орбит без сахара – вот ты кто!

Клара привстала в своей тележке и уже готова была вцепиться в косички Доры, чтобы оттаскать ее хорошенечко, но вдруг…

Откуда ни возьмись, прилетел журнал и с размаху плюхнулся на разгоряченный нос Клары. От неожиданности Клара замерла и некоторое время продолжала стоять в тележке с журналом на большом носу, словно кто-то вывесил журнал для просушки, как обычно вывешивают белье.

Конечно, мы знаем, откуда взялся в небе этот журнал, но Клара и Дора этого не знали и, казалось, должны были хоть немножечко испугаться. Ведь не каждый же день падают на носы журналы. Я бы даже сказал, что журналы на носы падают очень и очень редко. Почти никогда не падают.

Но Клара и Дора не испугались. Ничуточки. Скорее даже наоборот.

– Ох-хо-хо-ха-ха-хо-хо!.. – повалилась от хохота на землю Дора. – Ах-ха-ха-хо-хо-ха-ха, – задрыгала она в воздухе своими ботинками-утюгами.

– Ху-ху-ху-ху-ху!.. – затряслась от смеха Клара, и журнал на ее носу затрепетал в такт листами.

– Ох, не могу, – заливалась Дора, – стихийное бедствие! Журналопад! Картина Саврасова «Журналы прилетели»!

Клара встала в тележке на одну ногу, расставила руки, изобразив «ласточку», и закивала головой. Журнал на ее носу замахал страницами, как крыльями. Умора!

Вдоволь нахохотавшись, Клара и Дора уселись в своей тележке и принялись листать журнал, разглядывая его многочисленные картинки.

Надо сказать, что это был не просто журнал, потому что просто журналов вообще не бывает. Это был журнал про кино. А вот про кино журналы бывают. Такие журналы делаются из большого количества картинок из фильмов. Это очень удобно, потому что можно посмотреть в журнале картинки и в кино уже не ходить. Очень удобно.

На первой странице была самая большая картинка. На ней загорелая как шоколад Актриса в маечке из железной чешуи держала в руках новый никелированный меч. На поясе у нее висело четыре кинжала, тоже новых и блестящих, и еще какие-то специальные колючки и крючки, чтобы ими бросаться. Рядом с Актрисой стоял Злодей. В руках он держал меч с нехорошими шипами, на лице у него была черная полумаска, а за спиной черный плащ с блестками.

– Дон Пирамидон, – придумала Злодею прозвище Дора.

– Точно! А это Афина Паллада – батончик шоколада, – сразу же нашлась Клара.

– Точно-точно! – согласилась Дора. – Точно-точно!..

Они перевернули страницу. Здесь было еще несколько картинок битвы Дона Пирамидона с Афиной Палладой. Правда, все поединки происходили на разном фоне, потому что фильм был многосерийный. Одна картинка изображала бой на фоне грозовой тучи, из которой вылетали четыре молнии одновременно, другая картинка на фоне бушующего океана, третья – у скалистого утеса, десятая – в пещере с какими-то зелеными сосульками.

На других страницах оказалась та же Актриса, только уже в вечернем платье в окружении ста четырнадцати фотографов. Клара и Дора их внимательно пересчитали. Четыре картинки в четырех разных купальниках рядом с собственным плавательным бассейном, две картинки рядом с собственными автомобилями и две без автомобилей.

Еще в журнале было несколько фотографий Режиссера, как водится, бородатого и в бейсболке с длинным козырьком. Клара и Дора сразу догадались, что это был Режиссер, потому что на складном стульчике, на котором он сидел рядом с собственным бассейном, домом или автомобилем, всегда была надпись: «Режиссер».

Еще в журнале было несколько фотографий Дона Пирамидона, но он Кларе и Доре как-то сразу не понравился, и они его быстро перелистывали.

На последней страничке была реклама: улыбающаяся пара сидела в кинотеатре и зачерпывала из одного картонного ведерка полные горсти воздушной кукурузы. Под картинкой было крупно написано: «Поп-корн». Белые хлопья воздушной кукурузы были такими пышными и такими аппетитными, что казалось, от них исходил соблазнительный аромат.

– Поп-корн, – мечтательно произнесла Клара.

– Поп-корн, – повторила за ней Дора и почему-то вспомнила, что они с утра еще ничего не ели.

Солнце поднялось уже довольно высоко и его лучи пробивались сквозь плотный частокол зданий до самого тротуара. Дора заметила это и поставила перед собой свою клюшку. Клюшка отбросила короткую тень. (Хотя почему говорят «отбросила», ведь тень лежала тут же, неподалеку?) Дора посмотрела на направление тени, словно сверялась с компасом.

Клара сидела в тележке, свесив ноги в своих огромных ботинках, и листала журнал.

– Какая интересная журналка, – проговорила Клара себе под нос.

Дора слегка подтолкнула тележку вперед и со словами:

– Итак в путь, мой юный читатель, – покатила тележку вдоль тротуара.

Клара перестала разглядывать картинки в журнале. И вдруг громко запела только что придуманный ею стишок:

 
На горе растет осина,
Под горой кудрявый клен.
На горе стоит Афина,
Под горой Пирамидон.
 

Тележка с Кларой и Дорой проехала мимо витрины, где была аккуратно расставлена разная посуда из стекла и хрусталя. В центре витрины стоял огромный хрустальный графин. Клара бросила на него беглый взгляд и ни к селу ни к городу стала распевать такой кларик:

 
Ехал грека из Афин
Вез в графине парафин.
 

Доре этот кларик очень понравился, и они дуэтом спели его четыре раза.

– Клара! Давай придумывай дальше, – попросила Дора. Дело в том, что под бодрые кларики толкать тележку было гораздо веселее, а значит, и легче. Ведь старушки, даже когда они сидят в тележках из супермаркета, все-таки чего-то весят.

Клара не заставила долго ждать и с ходу придумала новый кларик:

 
Ехал грека и со скуки
Сунул грека руки в брюки,
Глянул грека, а в руке —
До, ре, ми, фа, соль в стручке.
До, ре, ми он тут же спел,
А фасоль на ужин съел.
 

– Клара! Чем-то очень вкусненьким запахло! – проговорила Дора.

– Фасолью, конечно, – сказала Клара.

– Может быть, фасолью, а может быть, и не фасолью. Что-то не разберу. Расскажи-ка свой стишок еще раз.

– Курс на юго-запах, – скомандовала Клара

Клара рассказала свой стишок опять. И опять запахло вкусненьким.

– А еще, – попросила Дора.

И Клара еще два раза рассказала стишок. И еще два раза запахло вкусненьким.

– Надо же, какие пахучие у тебя стихи, – удивилась Дора.

– Не пахучие, а ароматные, – поправила Клара и принялась было рассуждать о высокой поэзии.

– Послушай, Пушкин, работы Кипренского! – оборвала Дора рассуждения Клары. – Я знаю, что для сочинения стихов нужен вкус. Но при чем здесь запах?

В самом деле, ведь говорят же, что стихи написаны со вкусом, но чтобы стихи были с запахом, с ароматом или хотя бы с душком, я никогда не слышал. И при чем здесь запах.

– А запах здесь при том… – задумалась Клара, что бы такое ответить, – а при том, что…

– Клара! – крикнула вдруг Дора. – Замолчи! Твои вонючие стихи здесь вообще ни при чем! Принюхайся! Чувствуешь, как вкусно пахнет?!

Клара, как породистая собака-ищейка, задвигала носом вверх-вниз. Она даже не рассердилась, за то, что Дора назвала ее стихи вонючими. На самом деле она и раньше подозревала, что соблазнительный аромат исходил не совсем от стихов. Вернее, совсем не от стихов.

Клара быстро свернула журнал трубочкой, получилась отличная подзорная труба.

– Курс на юго-запах, – скомандовала Клара, – полный вперед!

Клара внимательно рассматривала все, что попадало в кружок ее подзорного журнала. Там были всевозможные витрины магазинов, улыбчивые прохожие, говорящие «Хоу!», портрет губернатора на рекламном щите, мусорный бак, кот Рэмбо, изучающий мусорный бак, фонарный столб, какая-то газета, еще фонарный столб, какая-то ерунда, вообще непонятно что и снова фонарный столб.

– Что-то я не вижу никакого запаха, – огорченно сказала Клара.

И это было неудивительно, ведь запах нельзя увидеть.

– Запах не видят, а слышат, – сказала Дора.

Клара приложила журнал к уху и прислушалась:

– Алло! Запах, вас плохо слышно!

Затем Клара приставила подзорный журнал к своему носу и поводила журналом из стороны в сторону. Вот теперь стало совершенно ясно, что таинственный вкусный запах шел из ближайшего переулка. Клара и Дора свернули в переулок, потом еще в один, потом выехали на большую улицу и вдруг словно остолбенели.

На стене одного довольно красивого здания они увидели гигантский, своей верхней частью уходящий куда-то в облака, просто немыслимых размеров плакат с Афиной Палладой и Доном Пирамидоном.

И похоже, запах шел именно от этого плаката.

Глава шестая,

в которой рассказывается о том:

– чем пахнут плакаты;

– что такое «фафа фефефая»;

– можно ли узнать замаскированных старушек;

– когда приходит пора капитального ремонта;

– как Клара и Дора решили, что они совсем умерли.

Вообще плакаты в большинстве своем не пахнут. Даже если очень и очень принюхаться. Даже если оторвать кусочек плаката и засунуть себе в нос, они все равно почти ничем не пахнут. Ну может, совсем немножко пахнут бумагой и совсем-совсем немножко – типографской краской.

Причем это правило касается и больших и даже самых больших плакатов. Разница заключается лишь в том, что маленький плакатик можно засунуть и в маленький нос, а вот для самого большого плаката может потребоваться и самый большой нос на свете.

У Клары и Доры были довольно большие носы. Может, и слишком большие. Но даже оба их носа, вместе взятые, наверное, не были самым большим носом на свете. А какой нос самый большой на земле? Я думаю, что Канин Нос. И уж Канин-то Нос точно на земле. Потому что Канин Нос – это мыс на полуострове Канин. А у Клары и Доры носы были конечно же большие, но уж все-таки не такие большие, как мыс или, там остров, или хотя бы полуостров. Поэтому давайте не будем засовывать плакат с Афиной Палладой и Доном Пирамидоном никому в нос, а сразу скажем, что этот плакат ничем не пах.

Да. Этот огромный-огромный плакат ничем, ну решительно ничем не пах.

Тогда почему подзорная труба Клары указывала в его направлении? Ведь тонкий нюх Клары и голодный желудок Доры не могли ошибиться. Ответ на этот вопрос Клара и Дора сказали хором:

– Поп-корн!

Это был запах поп-корна. И исходил этот запах, конечно, не от плаката. Не от витрин магазинов, мусорных баков и фонарных столбов. И уж конечно, не от кота Рэмбо. Он шел от… поп-корна.

Гигантский плакат с Афиной Палладой и Доном Пирамидоном стоял на крыше Кинотеатра. Это был самый большой Кинотеатр в Городе. Его зал мог вместить несколько тысяч человек одновременно. В кинотеатре работало двадцать восемь кассиров, столько же билетеров и столько же полотеров. Сорок автоматов игральных, сорок автоматов музыкальных, сорок автоматов с газировкой и по пять буфетов на каждом этаже.

Но самое главное при Кинотеатре была специальная поп-корновая фабрика. Ведь посудите сами, для того, чтобы тысяча зрителей посмотрела всего-навсего один фильм, необходимо, как минимум, тысяча ведерок с поп-корном. Поэтому ясно, что Кинотеатр никак не мог обойтись без собственной поп-корновой фабрики. Ну никак.

– Клара! Я знаю, откуда идет этот запах, – сказала Дора. – Видишь, куда идут все люди? Там идет кино!

– Дора! Запах идет, люди идут, кино идет, время идет! Только мы стоим! Полный вперед!

Тележка с Бабками врезалась в полноводный людской поток и, ловко лавируя, стала приближаться к Кинотеатру. Оказалось, что люди толпились перед кинотеатром не просто так. Ведь люди вообще ничего не делают просто так, а всегда со смыслом. Во всяком случае, в Городе все люди делали абсолютно все со смыслом. Вот и сейчас перед Кинотеатром люди толпились не просто так, а толпились со смыслом. Интересно, когда все люди толпятся (не важно со смыслом или без смысла), что делает каждый человек в отдельности? Неужели тоже «толпится»? Ведь если спросить каждого – что ты делаешь сейчас? – никто же не скажет: «Я толплюсь». Никто-никто. Выходит, можно «толпиться» и «не толпиться» одновременно! Вот и сейчас все люди перед Кинотеатром «толпились» и «не толпились» одновременно, но делали это не просто так, а со смыслом.

А смысл был вот в чем. Кинотеатр вместе со своей поп-корновой фабрикой проводил рекламную акцию. Это означало, что всем желающим давали по ведерку поп-корна совершенно бесплатно. То есть ну абсолютно бесплатно. Причем каждый даже мог съесть этот поп-корн и попросить добавки и ему бы дали добавки, и опять бесплатно. (Многие называют это халявой, но правильно следует говорить «рекламная акция».) И все это не потому, что поп-корн в Кинотеатре был какой-нибудь невкусный или там просроченный. Нет. Это был довольно вкусный и свежий поп-корн. И если вдруг кто-то любит поп-корн, то обязательно подтвердит мои слова. Очень хороший поп-корн. И Кинотеатр обычно очень даже любил продавать его за денежки. Но иногда (достаточно редко) поп-корн давали бесплатно. И тогда все люди (а многие приходили сюда специально с одной целью – покушать бесплатного поп-корна) говорили: «Какой хороший у нас Кинотеатр и какой у него хороший поп-корн».

И когда они приходили в другой раз, они говорили: «У такого хорошего Кинотеатра не жалко купить и десять ведер поп-корна». И брали себе десять ведер поп-корна и платили за них денежки. Но это было совсем не жалко, потому что это был очень хороший и добрый Кинотеатр, и для него было ничего не жалко.

Кларе и Доре еще не доводилось бывать на рекламной акции. И поэтому первое время они смотрели вокруг широко раскрыв глаз и рты. (Конечно, рты обычно раскрываются шире, чем глаза.)

И действительно было на что посмотреть. Перед самым Кинотеатром стоял внушительных размеров автомат. Он состоял в основном из стеклянного куба, в котором, весело потрескивая и подпрыгивая, жарились кукурузные зерна. По мере готовности поп-корн сам собой насыпался в большие картонные ведерки. И тогда у автомата выдвигались специальные хромированные рычаги, напоминающие механические руки. Эти рычаги брали ведерко с поп-корном и вручали каждому, кто стоял в очереди.

Клара и Дора быстренько откатили свою тележку в сторону. На всякий случай привязали ее шнурком от ботинка к водосточной трубе и стали пробиваться ближе к автомату с заветным поп-корном.

Толпа стояла очень плотно, так что Кларе и Доре пришлось пробираться ползком, протискиваясь между ногами и активно помогая себе клюшками. Наконец они вынырнули из толпы перед самым автоматом. Автомат внимательно посмотрел на Клару и Дору своим фотоэлементом и выдал поочередно два картонных ведерка, доверху наполненных ароматным поп-корном. Клара и Дора схватили свои ведерки и быстро побежали в сторону расправляться с белоснежно-золотистой рассыпчатой вкуснятиной.

Поп-корн был таким вкусным, как все самое вкусное на земле одновременно. И не только вкусный. Он был также невообразимо ароматный, рассыпчатый, воздушный, приятный на ощупь, даже красивый. Одним словом это был замечательный поп-корн.

– Так вот она какая, – еле выговорила набитым ртом Клара.

– Кто «какая»? – спросила Дора, отправляя себе в рот новую (уже десятую) горсть поп-корна.

– Фафа фефефая, – попыталась ответить Клара.

– Какая еще фафа? – не поняла Дора.

– Фефефая, – прочавкала Клара, она хотела сказать «манна небесная», но так и не смогла ничего выговорить.

Клара и Дора очень торопились. Во-первых, потому что поп-корн был невообразимо хорош, во-вторых, они очень проголодались, а в-третьих, они побаивались, что именно сейчас, в этот сладкий миг (хочу заметить, что этот миг был сладкий, а поп-корн – солоноватый), может появиться какой-нибудь строгий продавец или еще того хуже – розовый кролик с батарейками за спиной или вообще неизвестно кто. Кто-нибудь недобрый, кто может отнять у них поп-корн или потребовать денег, а потом все равно отнять поп-корн. Именно поэтому два картонных ведерка опустели почти мгновенно, хотя были довольно-таки большими.

– Фух! – облегченно выдохнула Клара. – Ничего себе поп-корник! – похвалила она.

– Замечательный попик-корник! – согласилась Дора.

– Попусик-корнусик, – сказала Клара.

– Популечка-корнулечка, – поддержала разговор Дора.

– Попчик-корнчик.

– Попочка-корночка.

– Популюлечка-корнулюлечка.

– Ну что, Кларулюлечка, хорошо бы еще по ведерку популюлечки, так сказать, корнулюлечки.

Кларулюлечка, конечно, согласилась, и они опять поползли среди ног к автомату с поп-корном. Правда, на этот раз ползти было заметно легче, потому что часть очереди уже вошла в Кинотеатр. Ведь скоро начинался новый сеанс. А может, немножко тяжелее, потому что уже изрядно набитые поп-корном животы упирались в землю.

Клара и Дора подошли к автомату с поп-корном. Для верности они скорчили невероятные гримасы. Гримаса Клары называлась «мартышка подавилась бананом», а гримаса Доры – «задумчивый кашалот». Это они замаскировались на тот случай, если автомат узнает их и не захочет давать по второму ведерку поп-корна.

Вообще гримасы строить было необязательно. Автомат не обладал такой уж сложной электронной начинкой (она была даже попроще мозгов Пинки). Его фотоэлемент не «видел» человеческих лиц. (А уж мартышек или там кашалотов и подавно.) Поэтому автомат сразу же выдал Кларе и Доре по ведерку поп-корна, а те сразу же побежали его поедать.

Поп-корн был невообразимо вкусным

Надо сказать, что поп-корн был действительно хорош, хотя…

– Дора! По-моему, он нас все-таки узнал, – вдруг сказала Клара.

– Кто узнал? – не поняла Дора.

– Да ящик с кукурузой. Он нас, по-моему, узнал.

– Не может быть! Почему ты так думаешь? – поинтересовалась Дора и перестала жевать.

– Потому, что он нам насыпал уже не такого вкусного поп-корна.

– Точно! – согласилась Дора. – Вот гад!

И действительно, Клара и Дора ели поп-корн уже не с таким удовольствием. И не так быстро. И даже оставили на дне ведерка несколько хлопьев. И даже не облизали стенки ведерка, как в первый раз.

– Клара, давай еще раз проверим автомат. Давай вообще не маскироваться.

– Ха! Да он тебе тогда такого навалит.

– А мы есть не станем!

– Точно! Пусть сам ест!

И они еще раз пробрались к автомату с попкорном. И тот, не слова не говоря (это был неразговорчивый автомат), сунул им прямо в руки по ведру поп-корна.

По виду это был такой же поп-корн.

– По виду такой же, – сказал Клара, внимательно осмотрев ведерко.

– Снимем пробу? – спросила Дора.

Клара взяла двумя пальцами одно зернышко поп-корна, положила в рот и стала медленно жевать. Дора сделала то же самое. Так они клали себе в рот по одному зернышку, жевали и молча смотрели друг на друга.

– Так и есть, – вдруг сердито сказала Дора и метко выплюнула в урну недожеванные зерна попкорна.

– Узнал хитрый пылесос! – согласилась Клара.

– Комбайн кухонный! – обругала автомат с поп-корном Дора. – Какую-то дрянь подсунул. Есть противно.

– Это, наверное, вообще не поп-корн. Это какой-то жареный пенопласт, – сказала Клара и попыталась подняться со ступенек. Дора последовала за подругой, но это ей удалось не сразу.

Подниматься на ноги пришлось, опираясь на клюшки. Ноги Клары и Доры едва удерживали их животики, теперь уже до отказа набитые попкорном. У Бабок даже появилась тяжелая одышка. С большим трудом переставляя ноги и клюшки, они двинулись к автомату с поп-корном.

– Дора! Мои ноги не слушаются! Я, наверное, умираю! Проклятый отравитель! – Клара вцепилась рукой в плечо Доры и многозначительно прошептала: – Дорочка, я завещаю тебе свою новую клюшку.

– Погоди, подружка! У нас есть еще должок на этом свете. И клюшка тебе сейчас очень пригодится.

С этими словами Дора взмахнула своей клюшкой как шпагой и, едва переставляя ватные ноги, приблизилась к автомату с поп-корном.

– Эй, ты! Трансформер недоделанный! Держись за свои болты и гайки. Пришла пора капитального ремонта.

Клара тоже обнажила свою клюшку и решительно двинулась на автомат с поп-корном:

– Сейчас, железяка, мы тебя капитально отремонтируем!

Клара и Дора придвинулись вплотную к автомату с поп-корном, взмахнули клюшками и …

Хрясь!

Это сработал фотоэлемент, и автомат нахлобучил ведро с поп-корном прямо на разгорячившуюся Клару.

Клара пробила картонное донышко и оказалась целиком за стенками ведра. Она вдруг стала очень похожа на победительницу конкурса на лучший карнавальный костюм.

– Так нечестно! Так нечестно! – закричала Клара из ведерка.

Дора отважно бросилась ей на помощь, но …

Хрясь!

И в конкурсе карнавальных костюмов появилась еще одна претендентка – Дора.

Толпившиеся вокруг Кинотеатра люди захлопали в ладоши.

Они давно не видели такого смешного рекламного шоу. Два ведерка, доверху наполненные воздушной кукурузой, бегали на маленьких ножках. Поминутно сталкивались друг с другом, кричали и ойкали.

Возможно.

Очень и очень возможно.

Очень возможно, что снаружи это и выглядело смешно. Возможно, если б Клара и Дора были снаружи, они тоже от души повеселились бы.

Но они не были снаружи. Они были внутри. Толчки и тычки от ударов со стенами, столбами, прохожими и друг с другом кидали из стороны в сторону, несли в неизвестном направлении. Восторженные крики, доходившие до их забитых противным поп-корном ушей, делали ситуацию еще печальней. Кларе и Доре было совсем не до смеха.

– Эй! Ничего смешного! – кричала Дора. – Нас засыпало, вызывайте экскаватор.

– Мы не виноваты! Автомат первый начал, – выкрикивала из своего ведерка Клара.

Вдруг толчки и тычки почему-то прекратились. Умолк и смех снаружи.

– Эй! Там кто-нибудь есть? Или всех засыпало?

Из недр картонного ведерка можно было действительно подумать, что всех заживо погребла какая-то очередная поп-корновая лавина – так вдруг стало тихо.

Клара и Дора активно заработали локтями и клюшками. Через какое-то время им удалось-таки освободиться от своих смирительных ведерок.

Но…

То, что они увидели вокруг, потрясло их больше, чем поп-корновый плен. По правде сказать, слово «увидели» здесь даже и не совсем подходит. Потому что Клара и Дора не «увидели», а «не увидели».

Освободившись от картонных ведерок, Клара и Дора не увидели ровным счетом ничего.

Вокруг была полная темнота.

И все!

«Ну вот мы и совсем умерли из-за этого попкорна», – подумала Клара.

«Точно!» – подумала Дора.