Текст книги "Таинственные исчезновения"

Глава девятая,

в которой рассказывается о том:

– почему у Фаренгейта градусов больше, чем у его коллеги Цельсия;

– где и как любят раскаляться коты и кошки;

– какая правда скрывается под странным названием «морская болезнь»;

– сколько горячих старух заменяют одну холодную индейку для пикника.

«…и в течение дня температура воздуха приблизится к отметке 97 градусов по Фаренгейту, вследствие чего степень загрязненность воздуха в черте Города поднимется до максимальной отметки. Всего доброго. Хоу!»

Это было радио. Точнее, некий мужчина, который доложил по радио прогноз погоды. Радиоприемник висел над головой Доры на гвоздике, который был вбит в стенку скромного старушечьего прибежища. Напротив Доры сидела Клара и тоже слушала радио.

– Главный вопрос, который мучает меня все эти годы, – что же такое «градусы по Фаренгейту»? – сказала Дора.

«Температура воздуха приблизится к отметке 97 градусов», – сказало радио

Клара как раз пребывала в том настроении, когда в ее голове вместо обычных мыслей шустро всплывали, словно пузырьки в стакане с газировкой, маленькие кларики. Поэтому нет ничего удивительного в том, что ответила она следующим образом:

 
Фаренгейт ложится спать, сделал свет потише,
Градусы по Фаренгейту ходят словно мыши.
Фаренгейт засобирался за город на дачу,
Градусы по Фаренгейту радостные скачут.
 

– Талантливо – как всегда, впрочем. Может, ты еще знаешь, чем этот дачник лучше Цельсия, если у Фаренгейта градусов всегда больше? – поинтересовалась Дора.

Клара немедленно ответила:

 
Цельсий как-то простудился прямо в день рождения.
Фаренгейт ему в подарок градусник принес.
Только вот какое дело – Фаренгейт был жадноват,
Так что градусник для друга оказался маловат…
 

Между тем, солнце вкатывалось на небо все выше и выше. И уже в девять утра в Городе раскалилось все – асфальт, бетон, стекла, машины и даже кот Рэмбо.

Вообще-то, коты (и кошки) очень любят раскаляться. Вы, наверное, и сами замечали, как ваша (или не ваша) кошка выбирает местечко потеплее, укладывается там и медленно раскаляется.

В городе кошка может лечь на невероятно горячую батарею.

В деревне – на печку.

И конечно, и в городе и в деревне она любит, зажмурившись, раскаляться на самом солнцепеке. Вот только раскаленные крыши кошка не любит – потому что горячее кровельное железо жутко жжет лапы.

Я же знавал одного кота, который просто обожал раскаляться прямо на письменном столе под мощной электрической лампочкой, которая не только ярко светила, но и неплохо грела. Если кто проводил в это время рукой по его шерсти, сразу же громко удивлялся:

– Ничего себе нагрелся!

И этот кто-то отдергивал руку, и эта рука уже не поднималась согнать рыжего (а кот-то был рыжий) из-под настольной лампы, под которой вообще-то надлежит работать человеку. А не раскаляться коту.

И еще жил когда-то на свете один известный Писатель, который души не чаял в своем коте. И этот кот тоже любил полеживать на рабочем столе. Причем прямо на листах бумаги, где собирался изложить свои умные мысли его хозяин. Кот, видимо, считал, что здесь, под лампой, надлежит излагать только его. Так что Писатель излагал свои мысли вокруг лежащего на будущей рукописи раскаленного кота. И строчки получались не прямые, как полагается, а волнообразные – потому что повторяли котовый силуэт.

Вот такой.

Потом рукописи Писателя издали, то есть превратили в книжки. Только вот строчки там уже были прямые, как во всех остальных книжках, даже в написанных теми писателями, которые не позволяют ни одному коту в мире мешать им излагать свои важные писательские мысли. А жаль, что строчки в книжках Писателя не были кривыми – так бы все люди узнали, что он очень любил своего кота. Но узнали немногие. Вот почему так важно читать предисловия и послесловия – там-то и рассказываются про все, что не имеет никакого отношения к книжкам писателей.

У кота Рэмбо, как вы знаете, не было хозяина-писателя. У него не было хозяина вообще. Это был самый настоящий кот, который гуляет сам по себе, да к тому же супергерой. Но, даже будучи супергероем, раскаляться он любил не меньше обыкновенных, не героических котов.

Рэмбо лежал на крышке мусорного бака (бак был темно-зеленый, так что окрашенный в хаки кот практически слился с ним по цвету и был абсолютно незаметен, то есть замаскирован, как и надлежит настоящему супергерою, пока не настала пора действовать), и казалось, что от солнечного перегрева Рэмбо уже источает дым.

Впрочем, казалось, что и от самого мусорного бака тоже валят клубы дыма.

И от плавящейся под солнцем дороги.

И от машин, которые по ней ехали или почти уже плыли (дорога ведь плавилась).

Именно дым валил от автомобилей. А точнее, из их выхлопных труб. И еще из всех пяти труб Пятитрубного Завода. И поскольку стояла страшная жара, он не поднимался вверх (как ему положено), а висел почти у самой земли и, смешиваясь с пылью из-под колес и ног, назывался теперь «смог».

Смог был похож на грязно-серую тучу, которая пролетала мимо по своим тучным делам, но почему-то не выдержала дороги и рухнула на Город. Она закутала в свои лохмотья людей, ловила в черные карманы машины. Дома захлебнулись в ней, а узкие высоченные небоскребы проткнули тучу, и торчали теперь словно утесы из темного моря.

Это и была та самая поднявшаяся до максимальной отметки «загрязненность воздуха в черте Города», о которой говорило мужским голосом радио.

Те, кто раньше только чихал от пыли, теперь еще и кашляли. Те, кто кашлял, кашляли в два раза чаще и громче. Даже сам Доктор Net выпил с утра на всякий случай какую-то таблеточку и курил на балконе свою утреннюю сигару прямо в противогазе. Он очень боялся задохнуться в смоге.

Но самое ужасное произошло, когда начала чихать Дора. Ее чих и так имел порой катастрофические последствия, сравнимые разве что с извержением небольшого вулкана. Но теперь…

Помните радиоприемник, который говорил про Фаренгейта?

Так вот его больше нет.

Дора вычихнула приемник из Дупла на улицу, и он летел до самой земли, все еще обещая поставить в эфир какую-то популярную песенку.

И вообще, Дупло наших старух довольно сильно пострадало. Силы справляться со стихией оставались только у Клары. Сначала она пыталась продекламировать свежий лечебный кларик о загрязненности воздуха в Городе, но Дора одним чихом стерла стихотворение из Клариной памяти. Можно было бы сказать, что о кларике остались одни воспоминания. Но даже воспоминаний в голове Клары не осталось. Ни одного.

А тем временем жители Города удирали от смога. Делали они это как всегда весело и дисциплинированно – вереница разноцветных автомобилей растянулась на шоссе, ведущем за город. На крыше каждой машины была привязана большая прямоугольная корзина с широкими ремнями и металлическими пряжками. Это были корзины для пикников. В них горожане сложили столовые принадлежности и еду, которую так приятно было бы пожевать на какой-нибудь полянке, где нет смога, а наоборот, чирикают птички, журчит ручеек и порхают бабочки. За рулем каждой машины сидел улыбающийся мужчина, а на соседнем с ним сиденье – красивая женщина со светлыми волосами, собранными в хвост.

И таких машин, корзин, мужчин и женщин было на автотрассе невероятное количество. А в это время в городском смоге пропадали две старухи. У которых из средств передвижения была только тележка из супермаркета, прикидывающаяся сломанным двуместным самокатом.

Из дупла Клара видела и смог, и шоссе, и удаляющиеся машины. Сзади чихала Дора. Мимо со свистом пролетел будильник и исчез в смоге. Нужно было что-то решать.

Вдруг снизу послышался настойчивый автомобильный гудок. И еще раз. В Городе, конечно, часто сигналили машины. Но они делали это либо недовольно – когда застревали в пробке, либо восторженно – когда приветствовали Доктора Net. А тут гудок явно настаивал – выгляньте, обратите внимание.

Клара таращилась вниз, но разглядеть ничего не могла – смог, знаете ли. А Некто Там Внизу нажал на клаксон снова. И тут легкое дуновение случайного ветерка развеяло на мгновение пыль, и Клара к своему удивлению обнаружила, что снизу ей машет стройный мужчина, стоящий рядом с великолепной красной машиной, на крышу которой была водружена корзина для пикников. А кому он еще мог махать, как не выглядывавшей из Дупла Кларе, скажите на милость? Здесь было только Дерево, где жили Бабки. Ну, еще один огромный дом рядом. И все.

Клара в отличие от Доры никогда не была замужем. Но мечта встретить прекрасного принца не оставляла ее. Частенько за утренним кофе с сырниками она говорила сама себе:

 
В том, что ждет меня любовь, —
нет повода для смеха,
Потому что Кларе возраст не помеха.
 

В сладкий кофе падала соленая слеза, маленькая ложечка размешивала ее в чашечке, а сырник на вилке возился в сметане…

И тут такое сокровище – с машиной и корзиной для пикника, в которой наверняка найдется бутылочка вина для романтичного ужина. К тому же сзади чихает жаждущая спасения компаньонка. Времени на размышления не было. Клара подхватила Дору и ринулась к выходу. Снова раздался сигнал автомобиля.

Вместе с очередным чихом Доры Бабки оказались на улице. Прямо перед ними стояли ярко-красное авто и Мужчина. Он задрал вверх голову и просунул руку в открытое окно машины, чтобы бибикать, не переставая высматривать кого-то вверху.

Странно, но на Клару он не обратил никакого внимания.

«Не видит!» – подумала Клара и, продолжая тащить Дору, у которой нос от непрестанного чиханья стал похож на гигантский баклажан, встала прямо перед собиравшимся на пикник водителем, кокетливо отведя в сторону ножку и упершись носком синего ботинка-утюга в асфальт. Мужчина лишь мельком глянул на двух суетящихся у его ног странных разноцветных старушенций, дежурно улыбнулся и снова нажал на клаксон.

«Хм-м… Может, Дориндас его смущает?» – Клара иногда называла так Дору. Причем именно так – с ударением на втором слоге.

Приткнув вконец ослабшую подругу к автомобилю, Клара снова заняла выжидательную позицию, быстро оправив платьице и распушив косички.

Тут Мужчина неожиданно оживился. Он заулыбался еще шире и ринулся мимо Клары к подъезду того огромного дома, который стоял рядом с Бабкиным Деревом.

– Хоу! – красиво и звучно, будто актер, поприветствовал он кого-то.

– Хо-оу! – протяжно и влажно ответил кто-то.

Это была девица с копной светлых волос, спускавшаяся по ступенькам к дожидавшемуся ее кавалеру-автомобилисту.

– Тьфу! – в сердцах сплюнула Клара.

– Бац! – свалилась за ее спиной сползшая по машине Дора. – Апчхи… – грустно добавила она, уже лежа на асфальте.

«Все равно надо спасаться» – сказала себе Клара, и, пока ее несостоявшийся принц ворковал со своей длинноногой принцессой, старуха решила оставить парочку без завтрака на природе. Не из Клариной ревности, а по необходимости крупная холодная индейка полетела из корзины для пикника в кусты. На место индейки в корзину Клара затолкала Дору и втиснулась сама.

Ухажер, оторвавшись от своей девушки, еще раз проверил, хорошо ли затянуты ремни на корзине («Да все нормально» – прошептала в темноте Клара), хлопнули дверцы машины, заурчал мотор, и путешествие Клары и Доры на самый странный пикник в их жизни началось.

Кот Рэмбо следовал вдоль тротуара, по ту сторону декоративного кустарника, в направлении от мусорного ящика, где некоторое время маскировался, к черному ходу супермаркета – менял дислокацию и заодно проводил разведку (не найдется ли где чего подкрепиться перед каким-нибудь ответственным сражением). Иногда (при резком звуке или едва заметном шорохе) он припадал на все четыре лапы и скрывался в коротко подстриженной траве. Не от страха, как можно было бы подумать, а из чувства долга – Рэмбо обязан был оставаться незамеченным.

Вдруг прямо перед его носом в траву шмякнулось нечто увесистое. Рэмбо мгновенно исчез в траве, остановил дыхание и прикрыл лапами крепко зажмуренные глаза и опустившиеся уши – к таким методам конспирации он прибегал, только когда убегал либо в других экстраординарных случаях вроде нынешнего.

Спустя несколько минут, Рэмбо позволил себе дышать, и его ноздрей достиг какой-то знакомый аромат. «Ловушка», – решил профессионал и выждал еще немного. После чего, убрав одну лапу и медленно приоткрыв глаз, он обнаружил прямо перед своим носом огромную холодную индейку.

В точности такую, каких обычно возят на пикники в больших корзинах на крышах автомобилей.

Рэмбо огляделся по сторонам, осторожно взял зубами округлую тушку и поволок ее в сторону.

День явно начинался недурно…

…Чего нельзя было сказать о Кларе и Доре. Для них день, едва начавшись, закончился темнотой корзины для пикников. Машину мотало из стороны в сторону, она тормозила и газовала в пробках и на светофорах – Бабки же испытывали перегрузки, сравнимые с ощущениями космонавтов при старте корабля.

К тому же им приходилось периодически вступать в бой со столовыми приборами, которые ехали вместе с ними в корзине. (Можно спорить, нужны ли были в корзине для пикников Клара с Дорой, но столовая утварь была уже явно ни к чему – праздничное блюдо добивал где-то в городских кустах вечно невидимый четвероногий герой цвета хаки). Едва Доре удавалось отразить нападение полудюжины сговорившихся между собой ножей и примкнувших к ним вилок, прикрывшись металлической крышкой от блюда для дичи (ох уж эта дичь!), как слышался глухой вскрик Клары – она увлеклась фехтованием с шампурами и прозевала коварно подкравшийся к ней сзади штопор.

Минут через сорок пять можно было констатировать победу Бешеных Бабок. При внушительном количестве мелких ранений они успели полностью разгромить чайный сервиз из пятнадцати предметов на шесть персон, убить одиннадцать и смертельно ранить еще одну салфетку и прикончить бутылку красного сухого вина. Ножи с вилками, шампуры и штопор остались непобежденными, и с ними было заключено перемирие.

Следует также заметить, что Клару и Дору настигла вдобавок жесточайшая морская болезнь. Вообще, когда говорят про морскую болезнь, на самом деле имеют в виду, что человека чудовищно укачало на каком-либо виде транспорта, его тошнит и попросту выворачивает наизнанку. Это совсем не смешно и ничуть не стыдно. Но сказать об этом напрямую люди стеснялись и решили придумать специальное название своему недугу. Морской эту болезнь называют потому, что еще не было ни автомобилей, ни самолетов, а на кораблях пассажиров уже вовсю укачивало. И морской болезнью они страдали, перегнувшись через борт.

Клара с Дорой с удовольствием перегнулись бы через борт корзины для пикников, но хозяин корзины затянул ремни на славу – вырваться на свободу было невозможно. Можно было только гадать, что предпримет мужчина, когда с гордостью распахнет крышку корзины перед своей спутницей и увидит… Но об этом даже не хотелось думать. Пока Дора и Клара томились в темноте, иногда страдальчески переговариваясь:

– О-ох, Клара-Клара…

– Да-а уж, Дор-р-ра…

Вдруг автомобиль резко затормозил, Бабки влетели в противоположный угол корзины, чуть было не возобновив конфликт со своими колюще-режущими соседями.

Хлопнули дверцы машины.

– Хоу! – сказал где-то снаружи мужской голос.

– Вау, супер! – томно ответил ему женский, и корзину задвигали, а потом понесли. Бабки внутри напряглись.

Залязгали пряжки, заскрипели ремни, и корзину открыли.

Бабки были пьяны от поездки и ошарашены ярким светом. Люди же, поднявшие крышку, были, конечно, в глубине души готовы к тому, что индейка могла испортиться в дороге. Но чтобы так сильно…

На несколько мгновений с обеих сторон воцарилось гнетущее молчание, которое вдруг прервала Клара:

 
Зовут нас Бешеные Бабки —
Попробуй бешеные лапки.
Есть с птицефабрики награда:
Мы с Дорой – курочки, что надо.
 

А Дора в заключение чихнула.

После чего старухи в изнеможении рухнули в траву и увидели перед глазами танцующие созвездия.

Глава десятая,

в которой рассказывается о том:

– что заурядные отдыхающие нередко оказываются людоедами;

– как попасть на концерт без билета;

– почему лучше продавать майки, чем жареные сосиски;

– насколько важно хорошо раскрутиться за кулисами шоу-бизнеса;

– каким образом заставить плясать суперзвезд под свою дудку.

Пока Клара с кляпом во рту стояла привязанная к дереву, дико вращая выпученными глазами и пытаясь высвободиться, Дору уже положили на огромную решетку для барбекю и сейчас посыпали душистыми травами. Они были хорошие кулинары – этот Мужчина и его спутница. И как это Бабки раньше не заметили, что одеты они ни в какие не платья и брюки, а в юбки из пальмовых листьев. И что волосы у женщины совсем не прямые и светлые, а кудрявые и черные. Да и сама она, как и ее приятель, вроде бы не совсем белые… Точнее, совсем не белые! Они настоящие африканские туземцы. Африканцы из племени каннибалов! А каннибалы – это людоеды. Значит, индейка была всего лишь для отвода глаз! Эти двое с самого начала собирались слопать Бешеных Бабок.

Какой кошмар!

– Супер-супер! – приговаривала людоедка, посыпая распятую на решетке Дору какой-то ароматной дрянью.

– Хоу-Хоу-Хоу! – напевал, приплясывая и потрясая сделанным из Дориной клюшки коротким копьем, людоед.

Закончив сдабривать Дору специями, африканка ткнула пальцем в сторону Клары, и африканец, расставив руки и белозубо улыбаясь, направился к связанной жертве.

– Р-р-р-р! – игриво зарычал он.

– Ма-а-ма-а-а!! – завопила Клара, которой вдруг удалось выплюнуть кляп. – Сжира-а-ю – у-ут!!!

– Р-р-р-р-р!!! – еще громче зарычал людоед, то есть не людоед, а яр-р-рко-кр-р-расный бульдозер-р, изо всех сил разгр-р-ребавший гор-ру песка, которую вывалил огромный самосвал с оранжевым кузовом.

– …у-у-т!!! – продолжала орать Клара, пока ее, пытаясь разбудить, трясла Дора.

Каннибалы оказались всего лишь дурацким сновидением Клары, валявшейся без сознания после ужасной поездки под видом половины индейки в корзине для пикника. Роль второй половины играла ее подруга Дора. И она тоже пролежала полдня без сознания. Но что ей в этот момент снилось, никто не знает, потому что Дора сделала вид, будто ничего особенного не произошло и это только слабачкам вроде Клары снятся всякие кошмары, от которых просыпаешься с воплем «Мама!», хотя сама уже давным-давно Бабка. К тому же Бешеная.

Разумеется, парочка, обнаружившая в корзине вместо вкусного завтрака двух совершенно несъедобных старух с гарниром из перебитой посуды и продуктов накинувшейся на Клару с Дорой морской болезни, делать барбекю из столь сомнительной добычи не стала. Несостоявшиеся туристы просто оставили Бабок отдыхать на поляне, прикрыв залитой красным вином скатертью с дырами от ножей и вилок, и поехали в драйв-ин (это такие кинотеатры под открытым небом, где смотрят фильмы на гигантском экране, прямо не вылезая из машин. Странное, надо сказать, зрелище – будто разноцветные жуки сползлись ночью к телевизору).

Но вот пока Клара с Дорой дрыхли себе на свежем воздухе, на их поляне начало происходить невероятное.

Вдруг приехали самосвалы, фургоны, бульдозер, небольшой подъемный кран, много-много людей в автобусах, и вокруг закипела работа.

Самосвалы возили и сваливали на поляну песок. Бульдозер его разравнивал. Рабочие накрывали песок досками и возводили на них какие-то металлические конструкции. Вокруг бабок начали подниматься высокие трибуны с яркими желтыми сиденьями. И в результате Дора с Кларой оказались в центре огромной концертной площадки.

И тут через проходы, охранявшиеся электрическими кроликами, начала заходить радостная публика с билетами. Клара же с Дорой и так оказались на самых лучших местах. Они сидели в траве напротив высокой, только что построенной сцены, по краям которой поднимались целые башни из колонок, чтобы всем было слышно, и были подвешены два огромных экрана, чтобы всем было видно. Ловко получается, когда вот так дремлешь где-нибудь, смотришь триллеры про каннибалов, а вокруг тебя строят музей или кинотеатр – за билет платить не надо.

Все приходившие тут же покупали у продавцов с маленькими тележками жареные сосиски, мороженое и газировку. А на столике у специального микроавтобуса зрителям продавали какие-то майки, бейсболки, значки, ручки, календари, кружки, блокноты и компакт-диски. На всех этих чрезвычайно полезных вещах были изображены две девушки. Обычные девушки, каких много жило в Городе. Только макияж у них был поярче, ресницы подлиннее и одежда супермодная. «Чем-то они смахивают на Королеву Красоты и на Кинозвезду», – подумали Клара с Дорой и переглянулись. Девушки, изображенные на значках и майках, были одеты в короткие юбочки, блестящие курточки и в высокие сапожки. И еще на них висели настоящие гитары. Девчонки стояли, прислонившись плечами друг к дружке и выставив вперед – одна правую, а другая левую – руки с оттопыренными вверх большими пальцами. К тому же они приоткрывали рты, что-то восклицая (наверное – «вау!», а может, «хоу!»). А под их изображением было крупно написано: «№1!»

В общем, красота.

Надо сказать, что публика покупала все эти кружки и бейсболки «№1!» даже быстрее, чем жареные сосиски. Продавец Сосисок, который их и готовил, уже сам весь прокоптился в дыму, будто длинная сосиска, и ему казалось, что так замечательно, как он, никто здесь работать не может. Но тут он увидел как мелькают руки его коллеги, быстро берущего деньги у горожан и выдающего вместо них майку, или значок, или кружку, или свернутый в трубочку плакатик «№1!». Периодически товар у этого парня заканчивался, но ему тут же подавали новую коробку из стоявшего рядышком автобуса – он был весь украшен плакатами «№1!», а из громкоговорителей на его крыше доносилась какая-то веселая музыка.

Глядя на все это, Продавец Сосисок, конечно, несколько расстраивался, но продолжал улыбаться и выкрикивать свое бодрое «хоу!», зазывая покупателей – в Городе было не принято показывать, что ты чувствуешь на самом деле.

Клара и Дора абсолютно ничего не понимали. Что могло послужить причиной столь грандиозного скопления жителей Города за городом? Почему эти люди раньше мороженого покупают чьи-то портретики (а некоторые еще и радостно целуют их!)? И отчего то же мороженое здесь – в форме маленьких гитар и называется «№1!»?

Уже стало смеркаться, и зрители, наевшись мороженого с сосисками, расселись по своим местам, когда на сцене в луче прожектора появился Господин с микрофоном. Господин был что надо – под стать всеобщей праздничности. Он, конечно, походил на всех прочих мужчин Города, но гордо носил при этом довольно большое брюхо, гладко зачесанные назад волосы, крупный перстень на руке, в которой держал микрофон, блестящий малиновый костюм, черный галстук с вышитыми серебряными скрипичными ключами и темные очки.

Публика, увидев этого Господина взорвалась аплодисментами.

– О’кей, о’кей, о’кей! – немного устало, но явно удовлетворенно низким бархатистым голосом замурлыкал в микрофон Носитель Большого Перстня.

Монолог его периодически прерывался свистом микрофона (так бывает, если слишком близко поднести его к губам), да Бабки и не всегда понимали, о чем идет речь. Поэтому воспринимать им удавалось лишь часть произнесенного.

– Мы очень рады, что вы в этот вечер… И конечно, мы понимаем, что вы в этот вечер… Буквально по дороге из одной страны в другую со специальным живым выступлением… Гастроли, видите ли, обложки, так сказать, неоновые огни… Усталость, но желание доставить радость жителям родного Города… Итак, встречайте! Ваши любимицы!! Непревзойденные суперзвезды!!! Сладкие девчонки из дуэта – «Number One»!!!

«Number One» – по-русски звучит как «Намба Уан» (а пишется – «№1!»). То есть Господин Малиновый Костюм крикнул так:

– Дуэт – «Намба Уа-а-а-а-ан»!!!!!

И несколько тысяч зрителей, сидевших на трибунах, возопили вместе с ним в один голос:

– …а-а-а-а-а-ан!!!!!

Хозяин Скрипичных Ключей звучно прикрепил микрофон к стойке (всего микрофонных подставок было на сцене две) и, помахав зрителям обеими руками, широкими шагами ушел за кулисы.

А дальше было то, чего ни зрители, ни Бабки не могли видеть.

За кулисами Мистер Большое Брюхо рыкнул в сторону:

– Пошли! Пошли!!

Сам же юркнул в маленькую комнатку, охраняемую электрокроликом, и спешно нажал какую-то большую кнопку. Тут же где-то снаружи заиграла радостная музыка, и Продюсер (а это был прежде всего именно Продюсер поп-дуэта «№1!», а уж потом Носитель Перстня и так далее) облегченно опустился во вращающееся кресло, отирая лоб носовым платком.

А музыка заиграла на сцене, куда под звуки вступления прямо в разноцветные пятна прожекторов резво выскочили две тоненькие девушки с гитарами – именно их портреты и были на кружках, майках и прочей полезной дребедени, продававшейся перед концертом. Они-то и были тем самым суперпопулярным дуэтом «№1!» (недаром же выступали под таким чемпионским названием), и это им за кулисами Продюсер скомандовал «Пошли!».

Надо ли говорить, что раз зрители целовали их портреты и с радостью отбивали ладони, когда на сцену вышел всего лишь Продюсер дуэта, то при появлении самих девушек они просто пришли в счастливое исступление.

А девчонки извивались перед микрофонами, ударяли при случае по струнам, подмигивали друг другу и посылали воздушные поцелуи в зал. В общем, вели себя как самые настоящие поп-звезды.

И еще они, разумеется, пели. Песня была простая и понятная. С модным в этом сезоне танцевальным ритмом, запоминающейся мелодией и словами про любовь:

 
Мальчик, мой серьезный мальчик,
Ты как компьютер – все считаешь, вычисляешь.
Мальчик, мой любимый мальчик,
Я – не компьютер. Чего я жду, прекрасно
знаешь…
 

Ну и так далее.

В припевах девушки делали так:

– У-у, у-у, у-у, у-уа-у!

И это приводило публику в наибольший восторг.

Клара и Дора стали фанатками дуэта «№1!» в одно мгновение. Они во все глотки подпевали девчонкам их «у-у» в припевах и танцевали в паре друг с другом.

В порыве радости Дора вскочила на сцену и стала сверху делать знаки Кларе, что собирается прыгнуть ласточкой в толпу, как это делают фанаты на рок-концертах. Клара была совершенно не против, но вот зрители, которые обычно и ловят такого смельчака-воздухоплавателя, почему-то проигнорировали Дорин порыв и, когда та, счастливо вылупя глаза, уже взмыла в воздух, просто расступились. Наверное, они не привыкли к таким развлечениям. Дора же всей своей тяжестью с визгом спикировала на несчастную подругу и прибила ту к земле.

Но Клара ничуть не расстроилась, и уже через минуту обе старухи, помогая друг другу клюшками, взобрались на сцену и начали весело отплясывать рядом с совершенно опешившим дуэтом. Жаль, продолжалось это недолго. Железные лапы одного из охранявших концерт Пинки подняли престарелых подруг за косички и понесли за сцену. А «№1!» продолжили свое выступление уже без бешеного балета.

Кролик, мерно жужжа, подвигался за кулисы. Бабки в его лапах дергались как кролики в руках фокусника, достающего их из цилиндра. Кролик неспешно и туповато сканировал в окружающее пространство: «Гримерка артисток; рядом курят две гримерши; поклонницы дуэта с цветами; пожарные; фоторепортеры; журналисты; телевизионщики; туалет мужской; женский…»

Куда же их запихнуть?

Нужно срочно возвращаться на пост, а этих нарушительниц необходимо куда-то пристроить на время, пока не кончится концерт, чтобы потом доставить в тюрьму. Так куда же их запихнуть?

Конечно, в электронных мозгах Пинки, собранных на простейших микросхемах, мысли выражались куда проще, примерно так: 0-1-1-0-0-0-1-0-1-1-1 и тому подобным образом. Но смысл задачи, стоявший перед этим существом, был примерно такой, как я описал.

И тут кролик увидел металлическую дверь, охраняемую его собратом («Спокойно! Это кролик», – подсказал ему сканер). Кролик поджужжал поближе и приветственно нагнул одно свое розовое ухо. Часовой тоже кивнул ему ухом (его сканер тоже сказал «Спокойно – Кролик») и освободил проход. Бабки влетели внутрь, и за ними лязгнула дверь.

Конечно же это была та самая комната, в которой в начале выступления поп-дуэта сидел его Продюсер. Теперь он отправился проверить, все ли идет по плану, а в это время его кабинет превращали в каталажку. Неслыханная дерзость, объясняемая лишь кое-чьей электрифицированной тупостью. Узнай об этом Продюсер – мигом отправил бы таких лопоухих охранников на металлолом.

А Клара и Дора тем временем с интересом разглядывали свою «темницу». В крутящемся кресле они почти и не вертелись – всего по четыре раза каждая. И еще Дора один раз, потому что у нее после падения на Клару болела нога.

А потом они увидели нечто.

На огромном столе в окружении мигающих всеми цветами лампочек вращались две большие плоские катушки с магнитофонной пленкой. Не вскочить на них было просто невозможно.

И Клара с Дорой начали кататься. Однако катушки крутились и так не слишком быстро, а когда на них еще и взгромоздились две старухи (на что конструкторы магнитофона никак не рассчитывали), стали отчаянно притормаживать.

Бабки уже было разочаровались в такой похоронной карусели, но, к счастью, обнаружили переключатель скоростей. Сначала его случайно задела своей клюшкой Дора – катушки закрутились быстрее, – а потом каждая из бабок, проезжая в очередной раз мимо переключателя, считала своим долгом щелкнуть им, все прибавляя и прибавляя скорость.

– Эй там, в кочегарке!

– Да, капитан!

– А ну, подкиньте-ка угольку, а то почти стоим на месте – над нами уже рыбы хохочут.

– Есть, капитан!

И Клара подвигала клюшкой переключатель еще на одно деление.

А потом только и слышалось: «поддай газку»; «подкрути фитилек»; «прибавить оборотов». Пока ни одного деления на шкале не осталось, а катушки уже не крутились так, что старухам приходилось держаться за них, чтобы не сорваться.

И в этот момент дверь распахнулась…

А распахнулась дверь неспроста. Довольный Продюсер, покинув свой командный пункт и закурив сигару, вальяжно прохаживался за кулисами, слушая, как пели его «птички» (иногда он так называл своих подопечных), а публика бесновалась от радости – то подпевая, то рыдая, то визжа от восторга.

На сцене с гитарой наперевес стояла одна из старух

И тут вдруг музыка стала играть медленнее, а девушки запели басом. Продюсер подпрыгнул от неожиданности и прильнул глазом к щелочке, сквозь которую можно было видеть сцену. Артистки у микрофонов немного растерялись, конечно, однако продолжали выступление (Продюсер сам учил их не паниковать при неожиданных ситуациях на концертах, а работать, как будто ничего произошло). И правильно – вскоре музыка снова заиграла с нормальной скоростью, а к девушкам вернулись их обычные сладенькие голоса.

– Так-так… – Продюсер удовлетворенно отвернулся от щелки и, затянувшись сигарой, набрал полный рот дыма.