Текст книги "Зигзаг неудачи"

2

Мы так и не успели искупаться. Около трех часов у ворот дома остановилось такси и из него выгрузились трое взрослых и один ребенок лет шести. Он вылетел из машины первым и, ловко увернувшись от Яшиных объятий, повис на створке ворот. Статная дородная женщина в легком черном брючном костюме, которой встречающий Яша суетливо помог выбраться из машины, ухитрялась одновременно следить за выгрузкой вещей, делать замечания мальчику и разговаривать с водителем и Яшей. Маэстро имел вид ну о-очень провинившегося щенка.

– Бабобаб, блин! – коротко охарактеризовала женщину Наташка.

– Баобаб, – машинально поправила я. И сразу решила, что не буду сравнивать ее с Серафимой, чтобы не оскорблять память покойной.

– Я слежу за своей речью. Сказала Бабобаб, значит, Бабобаб! Ну если уж так настаиваешь, пусть будет Бабобаба.

Длинная худая жердь в мужском обличье пересчитывала выгружаемые водителем такси сумки и чемоданы. Третья, пожалуй, самая взрослая, пассажирка лет под восемьдесят, которую тоже выгрузил таксист, так и осталась стоять на месте парковки, что-то бормоча себе под нос. Опираясь на клюку, она задумчиво изучала из-под руки окрестности. Удачно вылетевшая из ворот Гала подхватила несколько сумок и, также удачно влетев назад, поволокла поклажу домой.

Не успели вновь прибывшие стащить ребенка с ворот и дойти до гостеприимно распахнутой входной двери дома, как на дороге притормозили еще две машины. Из одной вышел седоволосый мужчина вместе с молодой девушкой и одной-единственной небольшой спортивной сумкой, а из другой – стройная женщина неопределенного возраста, но с высокой степенью самооценки – несмотря на жару, в черном глухом платье с длинными рукавами и черной широкополой шляпе. Не обращая внимания на выгружаемый водителем чемодан, она приложила пальцы к виску, болезненно поморщилась и направились к дому. Пожилой мужчина замешкался, пожал плечами и, передав сумку своей молодой спутнице, укоризненно покачавшей головой, подхватил чемодан и поволок его следом. Навстречу спешила запыхавшаяся Гала, но, как оказалось, зря. Мужчина от ее услуг категорически отказался.

В доме поднялась невообразимая суета, от которой сразу захотелось спрятаться. Прибывшие на траурную церемонию родственники будто и не замечали нас, делили жилплощадь. Каждый непременно желал иметь отдельную комнату.

– Что-то я не пойму, где урна с прахом? – намеренно громко спросила Наташка.

Суета стихла. И в этой тишине раздался раздраженный голос статной дамы, оказавшейся мамой Маэстро. Во всяком случае, он так ее называл.

– Саша! Боже мой, Саша! До брось ты усаживать свою мать! Она прекрасно держится за костыль! Мы забыли в аэропорту Серафиму!!!

Дама, схватившись рукой за сердце, выказывала желание немедленно грохнуться в обморок. Окружающие насторожились.

– Ну что ты, Липочка, Леонид захотел в последний раз побыть с Симочкой наедине. Извини, я не мог отказать. Симочка у него в сумке.

– Саша! Ты!.. Ты!..

Саша робко улыбнулся, выставив на обозрение два клыка, одетых в некачественную металлокерамику. Улыбка скромного вампира. Липочка круто изменила намерение. Вместо того чтобы потерять сознание, обрела его в угрожающе большем количестве и, сузив глаза, негодующе фыркнула:

– Где этот убийца моей сестры?! Не сомневаюсь, что он уже успел развеять прах Симочки по ветру!

Леонид безмолвно отделился от кресла в глубине холла, где вместе с молодой, очень похожей на него девицей – наверняка дочерью – равнодушно пережидал суматоху. Ласково отказавшись от ее помощи, он с трудом достал из своей сумки керамическую урну – левая рука у него была тоньше правой и плохо ей помогала. Молча выставил урну с прахом на стол. Затем также молча вернулся на место.

– Больше за этот стол не садимся, – шепнула мне Наташка. – Не находишь, что он похож на постамент? К могильному памятнику.

Ответить я не успела. Бабобаба Липочка закатила округлившиеся глаза, что должно было означать крайнюю степень ее удивления. Оказалось, что это не предел. Я и подумать не могла, каков истинный размер этих довольно небольших в спокойном состоянии глаз. На ум сразу пришла собака Баскервилей. Карие очи Липочки буквально вылезли из орбит.

– Что это?! – взвизгнула она, и все как по команде уставились на лестничную площадку второго этажа, где, опираясь на поручни, с сигаретой в руках стояла Яночка. В легком ярко-желтом топике и коротких шортиках ядовито-зеленого цвета.

– Я спрашиваю – что это?!

Ярости в голосе Липочки прибавилось.

– Прекрати орать в моем доме, истеричка! – вполне довольная своим самообладанием, ответила Яночка и демонстративно стряхнула пепел вниз. – Гала, унеси их шмотки в торцевую комнату на первом этаже. Обойдутся двухспальной кроватью и диванчиком. Ванька будет спать с ними. Бабку разместишь рядом с Яшкой. Милейшую тетушку Аниту Ильиничну… (судя по тону, если и тетушку, то далеко не милейшую) Яночка ткнула сигаретой в женщину, нервно опирающуюся на перила лестницы, в следующую комнату.

– Но она без мебели… – растерянно возразила Гала.

– Значит, найди где-нибудь раскладушку.

Яна собралась было уйти, но задержалась:

– Да, господа, хочу предупредить – чтобы завтра же ваших ног не было в этом доме! А Леонида Сергеевича с дочерью, Гала, можешь поселить наверху. Я заняла комнату Серафимы, следующие две напротив кабинета пустые.

– Саша! Яша! Вы что, позволите этой дряни командовать здесь?! Немедленно вышвырните ее отсюда! – Последнюю фразу Липочка буквально прорычала.

– Сидеть! – гаркнула Наташка.

Я с этой командой отстала буквально на секунду. Получилось нестройно, но внушительно. Настолько, что Саша невольно полез за документами, в то время, как его жена машинально оперлась на Сашину маму, вписав несчастную старушку в стену вместе с клюкой. Та со страху и не думала сопротивляться, чувствуя себя за Бабобабой более надежно. Яша послушно кивнул головой, прошел ко второму креслу и, вежливо поклонившись Леониду Сергеевичу, сел. Янкина тетушка собралась сползти на пол.

– Такие команды только ваша боксериха может спокойно выдержать, – сквозь зубы процедил Славка Лешику. – А наша мамочка-то как насобачилась!

– Всем на пол! – раздался из глубины коридора решительный детский вопль. Ванечка размахивал над головой настоящей саблей. Причем держал ее двумя руками. Для одной сабля была тяжеловата.

Это было весьма впечатляюще. Я даже отметила вслух, что похороны явно удались. Успокаивало только то, что между нами и Ванечкой было еще пять человек. И им первым надлежало отражать атаку мальчика. Впрочем, две дамы молниеносно улеглись. Бабобаба вместе с голосом потеряла способность к сопротивлению. Сашина мать что-то утробно пискнула и окончательно скрылась из виду на полу, за массивной фигурой невестки. Яша, чувствуя себя в полной безопасности в кресле за роялем, ласково убеждал Ванечку сдать холодное оружие дедушке. Вот только доводы, на мой взгляд, были не совсем правильными. Почему-то Маэстро ссылался на то, что Ванечка играет с огнем, а спички детям – не игрушка.

Первым пришел в себя Саша. Уяснив, что проверка документов ему померещилась, торопливо положил их в бумажник, а бумажник – мимо кармана. Но нагибаться за ним не стал. Каким-то чудом выхватил клюку из слабых рук старушки и пошел в атаку на внучка. К тому моменту Ванечка изрядно устал размахивать саблей над головой. На очередном витке она просто-напросто воткнулась в паркетный пол, и он тщетно пытался вытащить застрявшее лезвие. А тут и дедушка подоспел…

– Ты зачем украл саблю Казимира, урод? – проорала сверху Яше Яночка, угрожающе перевесившись через перила. – Гала! Немедленно проверь все его вещи в комнате!

Свара возобновилась с новой силой. Не сговариваясь, мы рванули к выходу.

3

Какое-то время мы молча мерили шагами садовый участок. Когда надоело, решили прогуляться вниз – к морю (не важно, что без купальников). Но тут из дома вышел Леонид Сергеевич с дочерью. Он нес урну, бережно прижимая ее к груди левой рукой. Через пару минут открылись ворота гаража, появилась Гала и махнула нам рукой. Но тут же оказалось, что этот жест адресован не нам: от калитки к дому спешил плотный мужчина с заметным животиком, на бегу без конца повторяя: «От же ж беда какая, от же ж несчастье…» Ненадолго задержавшись около Леонида Сергеевича, он поздоровался со всеми, погладил урну и горестно покачал головой. Мы приблизились.

Леонида Сергеевича била крупная дрожь.

– Вот, хочу унести Симушку из дома. Она, бедная, сама об этом просит. Измучилась, не может больше выносить этот бедлам. Пусть спит спокойно…

– Папа, пожалуйста, возьми себя в руки.

В отличие от отца дочь вела себя достаточно спокойно. Мне даже показалось, что его поведение ее раздражает.

– Я не могу больше давать тебе успокоительное. Если так будет продолжаться, просто развернусь и уеду. Ты же обещал!

– Да, да… Я в норме. Дарина, ты не подержишь урну, пока я сяду в машину?

Девица скептически поджала губы, но возразить не решилась.

– Давайте я подержу, – предложил Вячеслав, решительно шагнув к мужчине.

Из ворот гаража медленно выехала машина.

– Ох, как-то нехорошо, – укоризненно качала головой спешившая следом за ней Гала. – Надо ж хотя бы переодеться у черное, соседей позвать. Разве ж так хоронят?

Машина остановилась рядом с нами.

– Мы ее уже похоронили, – твердо сказал Леонид Сергеевич. – Вот в этом сосуде. Сейчас он просто займет свое место там, где ему и положено быть. Два раза не хоронят. Не нужно ее мучить. Не позволю. Хоть этим на толику свою вину перед ней заглажу. И нам с Дариной еще возвращаться в аэропорт. Возможно, удастся достать билеты на обратный рейс. Если сейчас Симушку не определим на место, нет гарантии, что урну с ее прахом не выкинут на помойку.

– Ой, шо ж вы такое говорите! – перекрестилась Гала.

– Правду, – коротко ответил Леонид Сергеевич. – Женщины, вы с нами?

– Мы все не уместимся, – торопливо сказала Наташка.

– Дак вы ж садитесь, – с готовностью предложила Гала. – Леонид Сергеич впереди, а вы с Дариночкой сзади. Молодежь я сама доведу. Туточки недалече. Напрямки быстро дойдем. То ж только на машине крутиться надо.

– Что, прямо так, в халате, и ехать? – сопротивлялась Наташка. – Родственники более к случаю одеты.

Она оглянулась на дом в надежде, что нам найдется достойная замена. Следом и я невольно взглянула на окна. И была поражена: старательно маскируясь за оконной занавеской, из холла выглядывала Анита Ильинична. Непонятно, что преобладало в выражении ее лица – испуг или злоба. И то и другое било через край.

– Я похожа на воскресшую покойную? – удивленно шепнула Наташка, делая вид, что поправляет мне волосы. – Чего это она так уставилась? А-а-а! Наверное, ты на нее похожа… Смотри-ка, слиняла! Наверное, под окном валяется. Эмоции…

– Родственники! Да они уже и забыли, зачем приехали! Души чернее одежды! – раздраженно заявила Дарина и первая полезла в машину.

Прикинув, что наш отказ от поездки на кладбище будет выглядеть совсем некрасиво, мы переглянулись и двинулись следом.

Ехали молча. Наташка вжалась в угол и трагическим выражением лица больше всех походила на близкую родственницу покойной. Дорога узким серпантином поднималась вверх. Машина свернула на грунтовую дорогу с кое-где проглядывающими темно-серыми проплешинами, остатками асфальта.

Кладбище было ухоженным.

– А з-з-здесь н-ничего, у-уютненько, – пробормотала подруга, окончательно сменив здоровый розовый румянец на цвет бледной поганки и не решаясь ступить за ворота.

Дарина с полученными от Галы документами отправилась в маленькое административное здание улаживать формальности.

Леонид Сергеевич, почувствовав в Наталье искреннего сопереживателя, не отрывая урну от груди, тихо поинтересовался, как ее зовут.

– Николая Натальевна, – с готовностью выговорила она, ни разу не запнувшись, и клацнула зубами.

Ничего удивительного. Наташка есть Наташка. Даже перемена места жительства и погодных условий не оказали благотворного влияния на ее жуткий страх перед покойниками и всем, что связано с траурным ритуалом. Леонид Сергеевич болезненно скривился и сказал:

– Мы незнакомы. Вероятно, вы из числа последних друзей Симушки? Она пригласила вас отдохнуть в ее доме?

Наталья задумалась.

– Да-а-а… Пригласила… Только лично я ее первый раз вижу… И мне ее невыносимо жаль.

Как нельзя вовремя разговор прервался. Во-первых, из домика администрации с лопатой и киркой вышли два человека в тренировочных штанах доперестроечного пошива и одинаковых выгоревших полотняных кепках. Следом шла Дарина. А по узкой тропинке, скрывающейся в кустах горного склона, поднималась Гала вместе с другими участниками марш-броска. Я насчитала их гораздо больше положенного количества. Оказалось, что к ним присоединились соседи Серафимы Игнатьевны со свежесрезанными розами и понурый Яша. Остальные родственники остались продолжать дебаты на тему, кто из них больше любил покойную.

– Лучше проливные дожди, чем такие разборки. Знала бы, осталась дома, – заявила догнавшая нас и слегка запыхавшаяся Алена. Она успела переодеться в джинсы и темно-синюю кофточку, от жары на носу выступили бисеринки пота.

– Знаете, я, кажется, ногу натерла, – пробормотала Наташка. – Зачем осложнять собственными страданиями общую обстановку? Я, пожалуй, посижу в машине.

Не спрашивая ничьего согласия, она тут же нырнула в салон и принялась активно обмахиваться потрепанным журналом. А мы вместе с остальными поплелись за рабочими.

К моему изумлению, на черном гранитном памятнике, стоящем на могиле Казимира Ильича, значилась и Лопухова Серафима Игнатьевна. Вместе с датой рождения. Не было только фотографии и даты смерти. Мне доводилось видеть подобное на кладбище в Веймаре, но я никак не ожидала встретиться с подобной предусмотрительностью здесь. Представляю, что было бы с Наташкой, будь она рядом со мной в тот момент: будущая покойница-немка старательно ухаживала за цветочками на своей будущей могилке. Я тогда и сама с трудом удержалась на ногах, увидев приветливо улыбающуюся покойницу в двух ипостасях сразу – и с фотографии на памятнике и, так сказать, живьем… Очевидно, Серафима Игнатьевна боялась быть похороненной безымянно, поэтому заранее оплатила ритуальные услуги и лично для себя.

Простившись с Серафимой Игнатьевной еще раз, я отошла в сторонку – к ребятам. Кощунственно разыгрывать глубокое страдание, когда его нет. Следом за мной отошла Дарина. На могиле плакал и без конца просил у покойной прощения Леонид Сергеевич, а вот на лице его дочери читалось плохо скрываемое чувство удовлетворения. Губы слегка дрожали, пытаясь справиться с торжествующей улыбкой.

– Она и вам испортила жизнь… – неожиданно для себя брякнула я и спохватилась. Не время и не место для подобных замечаний.

– Да. Не мне одной, – ничуть не смутилась Дарина. – Из-за нее наша с мамой жизнь была кошмаром. Жаль, что мама не дожила… Если бы не отец, меня бы тут не было. Надеюсь, что и он отмучился. Не хотите вернуться пешком? – предложила она и, не дожидаясь ответа, добавила: – Я только предупрежу Галу и попрошу ее проследить за отцом.

У могилы еще раздавались нестройные всхлипывания. Теперь уже больше всех старалась и просила прощения у хозяйки Гала. Рабочие, завершив свою миссию, равнодушно прошли мимо нас, обсуждая вполне житейские вопросы: на сколько килограмм потянет к осени хряк какого-то Чипка. Дождавшись возвращения Дарины, мы направились к выходу.

У машины, чуть не повиснув на двери, парилась Наташка. Похоже, кратковременная передышка от езды по горной дороге, во время которой она натерла мозоль, значительно улучшила состояние ноги. Чудесное исцеление было мгновенным. Подруга с ходу выразила желание отправиться вниз пешком, рассудив, что ныне покойные нарушители скоростного движения на дорогах не решатся угнать «десятку». На том свете не погоняешь.

– Не верится, что этот кошмар кончился, – делилась с нами довольная Дарина. – И отец освободился… Вам, наверное, наговорили о нем бог знает что. А вы не верьте. Он Серафиму не убивал. Это она по каплям вытягивала из него жизнь.

– А почему вы считаете, что ее убили? – спросила Наташка, невольно оглядываясь назад. Там никого не было – я тут же проверила. Ребята, опередив нас на значительное расстояние, торопились к морю.

– Так возбуждено же уголовное дело! – удивилась Дарина нашей неосведомленности. – Впрочем, вы здесь и не могли этого знать. Накануне выписки Серафиме в бутылку с настоем шиповника подсыпали изрядную дозу лекарства, угнетающего сердечную деятельность. Из числа гликозидов. Только медперсонал здесь ни при чем. Кто-то из родственников постарался. Вроде бы она собиралась изменить завещание, но точно не знаю. Лично моему отцу еще при жизни Серафима Игнатьевна завещала лишь старое кресло своего покойного мужа. Он и папа – друзья детства. Не знаю, успела ли она это сделать официально, но Олимпиада Игнатьевна сегодня об этом заявила. Мол, не хочет идти против воли покойной, пусть он забирает это кресло как можно скорее. Оно не вписывается в интерьер задуманной ею перепланировки кабинета. Отец и слушать не захотел. Кстати, он всегда считал, что Серафима его переживет. Если откинуть все лишние рассуждения, спрашивается, какой смысл ему было убивать человека, от которого ему ничего не нужно. Кроме собственных писем.

– Никакого! – решительно сказала Наташка и опять оглянулась. Очень далеко, позади нас, тянулось несколько человек.

«А если не откидывать лишние рассуждения?» – мысленно не согласилась я с заключением подруги, а вслух спросила:

– Они любили друг друга?

– Скорее мучили… Это очень давняя история. Классический треугольник – два молодых парня и красивая девчонка, которой нравятся оба. Так получилось, что после окончания Политехнического института отца распределили в захолустье, а друг Казимир, благодаря влиянию своего папы и образованию, полученному в Институте международных отношений, остался сначала в Москве, а затем был направлен за границу. Серафима, заканчивавшая консерваторию, в тот же год выскочила замуж за Казимира. И, только выскочив, поняла, что любит Ленечку. Но разводиться или тайком изменять мужу она не могла. Ленечка тоже не мог предать друга. Казимир вскоре все равно стал мучиться подозрениями по поводу чистоты отношений между женой и другом. И тогда Ленечка женился. Серафима плакала, закатывала истерики и просила его подождать, но Ленечка проявил твердость. Мне было года три, когда встречи отца с Серафимой возобновились. И чем старше я становилась, тем больше мучилась. Серафима обещала бросить мужа только после того, как отец разведется с мамой и я подрасту. В четырнадцать лет я была готова убить ее своими руками. Отец действительно стал свободен, а Серафима – нет. Слишком хорошо ей жилось при упакованном муже. Вот только Бог ее наказал – детей не было. Отец очень любил меня. Но Серафиму любил больше. Наверное, так же, как моя мама – его. А потом эта авария на дороге, в которой погиб Казимир. Родственники обвинили в ней отца, заехавшего к Лопуховым на своей машине из пансионата, где мы всей семьей отдыхали. Якобы Казимир попросил его одолжить машину для поездки в Туапсе. Его собственная некстати сломалась. А отец, перед тем как Казимиру уехать, регулировал тормоза. Серафима сама слышала, что отец не хотел давать Казимиру машину, успокоился только тогда, когда рядом с ним села Янка, обещавшая не давать гнать машину на большой скорости. Только Яна почти тут же вернулась – они с Казимиром Ильичем крупно поссорились…

Дарина неторопливо вела свой рассказ, а я думала, насколько сложна и запутана порой жизнь каждого из нас. Смерть Казимира породила у Леонида новые надежды. А Серафима категорично заявила, что не может изменить светлой памяти мужа. Но стоило Леониду отдалиться, как она тут же призывала его «к ноге». Как собака на сене. Интересно, что мучило ее до такой степени, что она, в свою очередь, мучила Леонида Сергеевича?

– Через три года после смерти мужа Серафимы умерла мама. – Дарина сделала небольшую паузу. – Мне пришлось дать ей слово, что никогда не брошу отца. Смотрите, какой красивый куст! Почти дерево, – Дарина показала рукой в сторону раскидистого кизила.

Тропинка довольно круто спускалась вниз. Кроны деревьев смыкались над головой. Было прохладно. От земли тянуло влажностью. Зазевавшись на куст кизила, краснеющий ягодами, я оступилась и, чтобы не съехать вниз, схватилась за какую-то ветку, оказавшуюся на редкость колючей. От неожиданности ойкнула, перепугав Наташку. Та уехала одной ногой вниз, изобразив полушпагат и невольно уцепившись за меня. А я так и держалась за шипованную ветку.

– Кажется, мы свернули не туда, куда надо… – растерянно проронила Дарина, пытаясь вернуть Наташкину ногу в исходное положение.

Я продолжала тихонько скулить.

– Здесь темно и сыро, как в могиле, – терзала душу Дарина.

Услышав такую оценку окружающей обстановки, Наташка вспомнила маму и, рванувшись, решительно покатилась вниз. Естественно, прихватив и меня. А я прихватила колючую ветку. Впереди нас, коротко айкая, катилась Дарина.

Вывалились мы на хорошо утоптанную дорогу прямо под ноги собственным детям.

– Надо же! – считая оторванные пуговицы, глухо сказала Наташка. – Это на сколько же мы сократили дорогу! Полкилометра с горы намотали, блин. Не меньше… Слава, оторви мамочку от куста. Вцепилась – не отодрать.

Пока меня убеждали разжать руку и отпустить колючее зеленое растение, я таращилась на расцарапанную ногу Дарины и откровенно удивлялась, почему больно не ее ноге, а моей руке. Полет наяву не прошел даром. Что-то в моей голове стронулось с места. Я вдруг подумала, что Димка перехитрил самого себя – сам того не ведая, отправил нас в западню.

Ладонь саднила даже после того, как из нее вытащили колючки. Дарина прихрамывала. Легко отделавшаяся при скоростном спуске с горы Наташка, запахнув легкий халатик без пуговиц и придерживая его руками, увлекательно рассказывала о сказочной красоте местной флоры, ссылаясь на одни и те же примеры – кизил в ягодах и неопознанный колючий кустарник.

– Ничего, все уже позади, вернемся и залечим раны, – попробовала я утешить Дарину, имея в виду полученные телесные повреждения.

– Да. Надо как-то успокоиться. Но, знаешь, я ее до сих пор ненавижу. Мне даже жаль, что она умерла. Тогда бы я могла ее придушить, – простонала Дарина. – Как думаешь, может, она меня сейчас слышит? Вот, наверное, издевается!

– Не болтай ерунды, – осекла я ее, невольно подумав, что не иначе как душа Серафимы завлекла нас на тропу невезения. За крамольный рассказ и внимательное его прослушивание. – Тебе надо наведаться к психологу, иначе свихнешься. Ненавидеть больнее, чем прощать. Ты, кстати, замужем?

– «Кстати» – нет. Хватило примера мамы.

– Правильно, – услышав мой вопрос и ответ Дарины, заявила подскочившая к нам Наташка. – Все мужики – козлы. Истинно говорю. С некоторыми исключениями. У меня есть одно такое знакомое исключение. Даринка, я тебя с ним познакомлю! Ну что ты сквасилась? А! Это, вероятно, от ноги… Поверь мне, я мужиков насквозь вижу. О! Мы, оказывается, пришли! Надо же! И никаких жертв семейных разборок на газоне не валяется. Может, они все дома штабелями лежат? Или, на наше счастье, осипли? Так, девочки, мальчики, все по комнатам и собираемся на море. Провиант возьмем сухим пайком. Боюсь, здесь кусок в горло не полезет. Дарина, пристраивайся в мою комнату. Куда вам с отцом торопиться? Ему тоже надо в себя прийти. С завещанным креслом разобраться. Будет тебе в Москве на нервы действовать своей тоской. Пусть здесь поживет пару дней. Рядом с бывшим кумиром. Глядишь, родственнички этого кумира и развенчают. Опять же вам обоим легче будет. Куда с такой ободранной ногой в столицу? Да с полуживым от горя отцом на шее. Мы его здесь отдельно от грызунов-родственничков покойницы пристроим.

Дом встретил благостной тишиной. Не слушая возражений Дарины, Наталья сама поволокла ее вещи к себе в комнату. На третьей ступеньке лестницы вспомнила про сына и обрадовалась:

– Лешик, сумку – в нашу комнату, а сам оттуда – навылет. Вам со Славиком вдвоем не будет страшно.

Не согласиться с Натальей трудно. Если не сказать – невозможно. Пока подселенка устраивалась на новом месте, в комнате ребят собрался небольшой совет. Я потребовала держать в тайне содержание завещания, сославшись на приказ Дмитрия Николаевича. Пусть родственнички грызутся между собой без нашего участия.

– Но я слышала, как Бабобаба говорила мужу о необходимости поездки к нотариусу, чтобы заявить права на наследство. Это когда бегала переодеваться, – пролепетала Алена.

– А он? – с тревогой поинтересовалась Наташка.

– Он сказал, что сегодня уже поздно, а в субботу и воскресенье нотариальная контора наверняка не работает. И не стоит опережать события.

– Что он имел в виду под событиями? – не успокаивалась Наташка.

– Вот иди и сама у него спроси, – посоветовал Лешик.

– Боюсь, Саша не выдержит общения с порядочной женщиной. Рядом с ним две таких… Ир, а ведь ты о чем-то умалчиваешь, – неожиданно заявила подруга.

– Ну… Думаю, что наш Дмитрий Николаевич был прекрасно осведомлен о возбуждении уголовного дела по факту насильственной смерти Серафимы Игнатьевны и решил нас уберечь.

– И забросил спасаться далеко-далеко, прямиком в тыл врага, – с интонацией доброго сказочника продолжил сын.

– Ладно, вы тут поразвлекайтесь, а я пойду выдвину Маэстро ультиматум: либо он молчит о том, кто мы, либо я продам его остальным, – сказала я.

– Интересно почем? – поинтересовался Лешик.

– Да уж не за тридцать сребренников, – огрызнулась я. – Ставка – выше, чем жизнь.

Яшу удалось перехватить почти у входа в дом. Сделав намеренно неловкий шаг в сторону, но совсем ненамеренно я полетела вниз со ступенек крыльца. Перестаралась. Сбивая Маэстро с ног, успела извиниться, хотела даже подложить ему под голову полотенце, приготовленное для пляжа. Но Яша крутанулся на корточках вокруг перил крыльца и притормозил у рабатки с цветами, предоставив мне право бездумно лететь, куда получится. Получилось на газон. Я обняла длинный светильник на ножке и на пару секунд застыла, удивляясь тому, как долго саднит протараненная кустом ладонь. И тут же забыла про боль, вспомнив цель своего вылета.

А цель уже сама спешила мне на помощь:

– Ирина, ну как же ты так неосторожно?

– Я осторожно, Яша. Просто засмотрелась на тебя и запнулась.

– М-да? Что же во мне, Ирочка, позволь спросить, такого интересного?

– Пыталась определить, каким образом ты с концерта в Киев-граде приехал сюда на московском поезде? Зачем ты врал Янке и родной маме?

– Тихо… – сквозь зубы процедил Яша. – Я все объясню, только, пожалуйста, давай отойдем. Мать в окно смотрит. Ты можешь сделать вид, что нуждаешься в помощи?

– Материальной или душевной? Не знаю… Но вообще нуждаюсь.

– Ира, я настоятельно прошу, давай отойдем. Хотя бы за угол. На нас уже все таращатся из окон. Возьми свое полотенце и постарайся прихрамывать.

Я постаралась. Не знаю, насколько убедительно. Все время путалась, с какой ноги начала хромать. До угла мы дошли довольно медленно. Затем прошмыгнули в беседку, где Яша торопливо начал свои разъяснения:

– Понимаешь, я вернулся в Москву за неделю до смерти тетки. Дома считали, что я все еще в Киеве. Мать дозвонилась мне на мобильник только в день кремации. Виноват. Отключал телефон. Честно говоря, мне совершенно не хотелось принимать участие в этом мероприятии, самому говорить и слышать, как в адрес тетки талдычат разные фальшивые слова. Словом, я сказал, что в среду у нас последний концерт и я не могу приехать. Мать настаивала, говорила о планируемой поездке сюда. Пришлось сказать, что встретимся в Виноградном.

– А где же ты…

– В Москве я жил у своей хорошей знакомой. В последние годы мы плохо ладим с матерью. Если она узнает…

– Хорошо. Я ни слова не пророню о том, с какими сложностями ты сюда добирался. Но только в том случае, если и ты будешь молчать о содержании нового завещания. – Подумала и добавила: – Этого требуют интересы следствия.

Яшина борода распушилась веером, сама по себе удивилась услышанному.

– Ты хочешь сказать…

– Я все сказала.

– Да-да, конечно. Я все понял…

Когда на горизонте показалась Бабобаба, я уже огибала угол дома со стороны кухни. Гала хлопотала с поздним обедом. Увидев меня, она слегка всплакнула, вспомнив, что завтра бедняжке будет девять дней.

– Утречком у церковь сбегаю, свечечку за упокой поставлю. – Она шмыгнула носом и перекрестилась.

Я предупредила, что обедать не будем – погуляем по берегу. Гала отнеслась к этому с пониманием:

– Гадюшник! – многозначительно кивнула она головой в сторону коридора. – Не хочется денежное место терять, поди разберись теперь, к кому мы с мужем отошли по наследству, всем угождать приходится. А то б сразу ключи сдала. Серафима Игнатьевна, когда звонила, предупредила, чтобы дом не оставляла.

– А не боишься, что новый собственник урежет зарплату до минимума?

– Не-е-е… Покойница давно распорядилась, деньги с ее счета ко мне на сберкнижку каждый месяц идут. С учетом этой проклятой инфляции. Пока, значит, работаем туточки.

– Гала, а что именно она сказала в отношении приезда Дмитрия Николаевича?

Гала оторвалась от процесса нарезания зеленого лука и, размахивая ножом, пояснила:

– Дак так и сказала. Мол, сделай запас продуктов. Прилечу у пятницу. А если не прилечу, приедет Дмитрий Николаевич, очень хороший человек с семьей. Может, и пораньше меня. Ключи у него будут. Больше никого в дом не пускай. Вроде как в ее отсутствие он будет хозяином. А потом сказала: «Прощай, Гала». Я ж у голову не взяла, что она совсем прощается…

Гала опять шмыгнула носом, шваркнула нож на разделочную доску, проявив намерение зареветь в голос. Пришлось приложить палец к губам, призывая к спокойствию.

– А Серафима Игнатьевна ничего не говорила… ну, о нехороших предчувствиях? Может быть, жаловалась на здоровье?

– Дак здорова была, як лошадь, прости ж ты меня, Боженька. Сама с себя смеялася, мол, своей смертью не умру. Сестра Казимира, Анита, тут с ней два месяца жила, поддакивала. Не иначе как сглазила. Ох, и хитрая бабенка! Перед Игнатьевной так и стелилась, так и плакалась, деньги и побрякушки матери выпрашивала, несмотря на то что Серафима Игнатьевна ругала ее почем зря. А без нее Анита все желала ей окочуриться у канаве. Как будто Игнатьевна бездомная какая…

– Из-за чего Серафима Игнатьевна ругалась на Аниту?

– Дак я ж не слушала. Что-то там про ее четвертого мужа. Афериста, кажется. Вроде долгов наделал, а Аниту кредиторы трясли, як ту грушу. Она сюда к нам и прикатила. Потом Серафима все стала за желудок хвататься. Все болезни ж от нервов. В Москву-то она вместе с Анитой покатила. Не хотела оставлять ее здесь одну. Да тут еще неприятные известия… Плакала Серафима Игнатьевна. Ой как плакала!