Текст книги "Зигзаг неудачи"

– А от кого известие, Гала?

– Дак кто ж их, вражин, знает? Письма у почтовом ящике лежали. Почту она сама всегда брала. Сказала мне только с досадой, что кругом и перед всеми во всем виновата. Над последним-то письмом Серафима Игнатьевна вперед посмеялась, потом призадумалась. Тайком куда-то съездила. Наверное, к гадалке, чи астрологу. А может, к врачам – здоровье проверить. Только знаю, что недовольная вернулась. Потом с Анитой помирилась и сразу решила квартиру в Москве продавать. Так усем и объявила.

– Кому, «всем»?

– А усем, кто у нее тогда в гостях был. И этим, – Гала опять кивнула головой в сторону коридора. – Олимпиада очень ругалась, а Серафима Игнатьевна ей правильно сказала, мол, как воронье, смерти ее ждут. Грозилась завещание переписать, вроде все одному верному ей человеку оставить, который ее любит.

– Янке?

– Не-е-е… Янку она вообще из дома выгнала, – неохотно сказала Гала. – Да только не за что. Ну набалованная, конечно, девчонка, но ведь добрая и заботливая. Просто у нее друзья такие подобрались, непутевые. Она на деньги не жадная, вот и липли к ней всякие… За границу собиралась податься. Как же, медом там намазано! Дак кушать вы сейчас не придете?

– Нет, спасибо. А хорошо, что Серафима Игнатьевна предупредила тебя о нашем появлении заранее. Честно говоря, мы удивились, обнаружив полный холодильник свежих продуктов, – перевела я разговор на последнюю интересующую меня тему.

– А как же ж. Заранее, за две недели предупредила, – обрадовалась Гала, предчувствуя конец расспросам.

Все бы ничего, только эта кажущаяся простодушной женщина откровенно мне врала. Две недели назад мы и в мыслях не держали поездку к морю. Более того, чуть позже вместе с мужем активно сопротивлялись приглашению Серафимы Игнатьевны.

Из коридора послышались звуки ленивой перепалки. Бабобаба очередной раз пыталась установить в доме самодержавие. Судя по тихому голосу Аниты, та и не думала особо сопротивляться. Дверь в кухню резко распахнулась, на пороге возникла самодержица, демонстрируя золотоносные руки. Ювелирным украшениям явно не хватало десяти пальцев.

– Гала! Почему стол еще не накрыт?

Я удостоилась ее надменного взгляда, и пока Гала оправдывалась, бочком двинулась к выходу. Бабобаба и не думала уступать мне дорогу, решив, что моя особа не стоит ее внимания, следовательно, моего присутствия можно и не замечать. Вроде как меня и нет.

– Разрешите, я выйду? – вежливо попросилась я в коридор.

– Салат заправишь оливковым маслом. Ты отварила рыбу Александру Иосифовичу?

Весомый толчок в спину заставил Бабобабу сдать пост стройной Янке.

– Гала, мне накрой на кухне. С этими уродами обедать не буду, еще отравят.

– Дрянь! Да кому ты нужна? Думаешь, тебе дом достался? Сестра успела переписать завещание! Квартиры и денег за нее тебе уже не видать!

Не дожидаясь конца новой свары, я протиснулась в дверь и с облегчением вышла на свободу.

Никого из нашей компании уже не было. Все отправились на море. Несмотря на начало восьмого, не задумываясь, я полетела к таким родным и милым людям, решив даже не подниматься за купальником. Посижу на берегу, полюбуюсь на детей и Наташку. Отдохну душой с помощью ее школы злословия.

Вернулись мы поздно и искренне порадовались большому жизненному пространству в доме. В какой-то степени оно позволяло не особо мозолить глаза себе и родственникам покойной. Галы уже не было – уехала домой.

Дарина оказалась очень коммуникабельной и легко вписалась в компанию молодежи. Зато выглянувший из комнаты Леонид Сергеевич был мрачен и отрешен. На ужин выпил только чашку чая и ушел к себе в комнату. Чуть позднее к нему заглянула Анита Ильинична и они, как сказала Дарина, полностью погрузились в воспоминания детства и юности.

4

Шел третий час ночи, а сна – ни в одном глазу. Я с тоской подумала о вчерашнем вечернем чае. Прямо с ног свалил. Нет бы хватануть чашечку сегодня перед тем, как лечь спать. Из спальни Серафимы Игнатьевны, занимаемой Янкой, через балконную дверь пробивался свет. Наверное, девице тоже не спалось. Но не успела я об этом подумать, как ночник выключили. В темноте совсем похужело. Осторожно, чтобы не разбудить Аленку, я потянулась к кнопке ночника, надеясь заснуть за чтением какого-то фантастического романа, случайно забытого у нас Лешиком. Как бы не так! Ночник был неисправен. Вставать очень не хотелось, но пришлось: на маленьком столике имелась настольная лампа, следовало ее задействовать. Главное, не споткнуться на обратном пути.

Где-то – мне показалось с левой стороны коридора – что-то глухо грохнуло. Не так чтобы очень громко. Наверное, нервные родственнички все еще делят наследство. Когда мы разбредались по комнатам, у них в столовой и на кухне шла оживленная перекличка – обменивались очередными оскорблениями. Дарина зашла к отцу с намерением пожелать спокойной ночи, но он досадливо отмахнулся. Надо отдать ей должное, она не обиделась, решив, что он слишком увлекся беседой с сестрой бывшего друга. А вот Анита успела пошутить – хорошо сидеть в гостях, когда комнаты рядом, никуда ехать не надо. Янка, милая девочка, все-таки разрешила занять маленькую комнатку наверху. Подумать только! Ведь когда-то весь этот дом принадлежал родителям Аниты и Казимира. Правда, брат испортил его своими переделками, ну да ей, Аните, в конце концов в нем не жить. Вернули бы только старые семейные фотографии, больше ей ничего не надо.

– Мамуль, ты не спишь?

От голоса дочери я невольно вздрогнула.

– А мне с вечера так хорошо удалось заснуть, но приснилось, что надо идти в школу, а главное – на носу выпускные экзамены. С ужасом понимаю, что не помню ни одной тригонометрической функции и судорожно придумываю повод прогулять хотя бы экзамен по математике. Между делом соображаю, что закончила четвертый курс медицинского университета, вроде бы аттестат зрелости мне уже и ни к чему. Представляешь, какое облегчение? С радости и проснулась. А ты чего сидишь, ножки свесив?

– В турпоход намылилась. К столу за лампой. Ночник не работает.

– Так я свой включу. Тоже не работает… Сиди и не двигайся. Сметешь со своего пути все, что под ноги попадется – родственнички заявятся. Выселять за нарушение правил проживания. Сейчас верхний свет включу.

– Ты там, на стенке, не заблудилась? – через минуту спросила я.

– Почти… Вот он, выключатель… Что есть, что нет… Наверное, свет отключили… Мамуль, у нас фонарик есть?

– Нет! – чуть резче, чем следовало, шепнула я. Ну не нравилось мне это отсутствие электрификации. – Фонарик у Славы. Алена, не вздумай без меня выходить к коридор.

– А зачем?

– Наших навестить.

– Не думаю, что встретят бурными аплодисментами. Лучше позвонить по мобильнику. Обругать обругают, зато не достанут – руки коротки. Мам, ты сидишь?

– Сижу, сижу…

– Не вздумай встать, я трогаюсь в обратный путь. Мне тут на ноги какая-то тряпка намоталась.

– Подожди! – всполошилась я. – Проверь, закрыта ли у нас дверь!

– Ты же ее сама закрывала.

Что-то звякнуло об пол.

– Ну вот, – растерянно прошептала дочь, – дверь закрыта, а ключ я уронила на пол.

– Он сам виноват. Не ползай по полу в темноте. Утром поднимем.

Это было опрометчивое решение. С рассветом мы, наконец, заснули и не слышали, как кто-то ночью открывал нашу дверь. Запасным ключом, естественно. Будь наш ключ на месте, этого бы не произошло.

В половине восьмого проснулся Ванечка. И чего ребенку спокойно не спалось до обеда? Вместе с ним проснулись все, поскольку спать под истошные бравые вопли веселого ребенка, совмещенные с непонятным шлепанием, невозможно. Причину Ванечкиного восторга я спросонья не поняла. Тем более что не могла воочию оценить ее грандиозность. Вскочив с кровати, заметалась в поисках халата, усилием воли сдерживая желание выскочить за дверь в короткой маечке. И почему решила, что ребенка надо спасать? В мой халат был запеленут Аленкин тапок. Дочь мучительно морщилась и жалобно просила разрешения, непонятно у кого, поспать еще хоть пять минуточек. Я не возражала. А Ванечке, судя по всему, и вообще по фигу были чужие желания.

– Сейчас Наталья Николаевна встанет и успокоит ребенка, – пообещала я, торопливо натягивая халат и окончательно просыпаясь. Рванувшись в дверь, сообразила, что она закрыта, а ключ валяется на полу. Прямо у самой двери. Чуть дальше валялись мои голубые шорты. А на них – маленький туристский топорик. Я протянула руку, чтобы его убрать, тупо соображая, что топорик не наш, а шорты обезображены темными пятнами непонятного происхождения. Процесс медленно нарастающего в моей душе возмущения споткнулся о молниеносную догадку, и я резко отдернула руку.

– Алена… – пробормотала я и сама себя не услышала. – Аленка!

– Как же мне хорошо спалось под дождем в Москве. С утра до вечера и еще ночь напролет, – зевнула дочь.

– Ты точно помнишь, что наша дверь была ночью закрыта?

– А что, ее украли?

– Нам топор подложили…

– Зачем? Отбиваться от комаров?

– Ты его ни в коем случае не трогай. Он на моих шортах лежит.

– Да пусть лежит. Он мне не мешает. Может, ты сбагришь милого ребенка в сад? Или напомнишь о нем бабушке с дедушкой? На худой конец, дяде Якову.

– Я постараюсь…

Ключ плохо слушался и никак не желал попадать в замочную скважину. Слыша мою возню, дочь посоветовала взять топор и прорубить себе персональный выход. Все равно за Ванечкиными воплями стука топора никто не услышит. Дверь я все-таки ухитрилась открыть цивилизованным путем. Уже на выходе меня поймал тревожный вопрос Алены, откуда в нашей комнате топор. Обернувшись, я увидела, что она внимательно его рассматривает.

– Ма-ам! Он к кому-то капитально прилагался! На шортах кровь! Ты куда?

– Пойду поищу это самое прилагательное. Может, кто-то неудачно пошутил?

– Имея в кармане запасной ключ от нашей комнаты? Я иду с тобой. Сейчас, я быстро.

– Хорошо, одевайся, я снаружи подожду. Не могу смотреть на свои шорты. Честное слово, из этой поездки вернусь нищенкой.

По другую сторону двери моим глазам открылось захватывающее зрелище: весьма довольный Ванечка лихо скатывался по ступенькам лестницы на мягком месте, непроизвольно подскакивая, как на лошади. Сверху за этими скачками с интересом наблюдали Наташка и Дарина. Подруга оглянулась на меня:

– Ир, представляешь, что творит?! Прямо так и тянет попробовать. До этого момента считала, что с лестницы можно только по перилам скатываться.

– Угу, – мрачно промычала я и, не задерживаясь, прошла в комнату к ребятам.

Она была открыта и пуста.

– Все на пляже, – пояснила Дарина. – Надо бы тоже искупаться, но пора отчаливать. В первый раз не горю желанием уезжать. Трудно поверить, что в Москве дожди.

– А ты здесь уже была? – ничуть не сомневаясь в положительном ответе, спросила я.

– В прошлом году. С отцом. Только он эти три дня провел здесь, а я остановилась в Туапсе. В гостинице.

Неслышно подошла Аленка, пожелала всем доброго утра и вопросительно уставилась на меня. Я ободряюще улыбнулась. За спиной резко хлопнула дверь спальни Серафимы Игнатьевны и раздался возмущенный голос Яночки:

– Ванька! Жокей недоделаный! Ты долго будешь меня доставать? Я тебе не бабка, живо вниз по ступенькам лбом съедешь!

Ванечка, в очередной раз достигший подножия лестницы, для начала показал Янке язык. Почему-то синий. Та, недолго думая, высунула в ответ свой. Нормального розового цвета. И тут ребенка понесло… В рекордно-короткий срок он скроил около сотни ни разу не повторяющихся рож, одновременно кривляясь всем телом. Они менялись со скоростью не меньшей, чем скорость слаломиста, лидирующего в соревнованиях по скоростному спуску с горы. Мне даже удалось отвлечься от своих несчастных шорт. Янка ему явно проигрывала. Оба были крайне довольны.

В дом влетела Гала:

– Доброе утречко! Я прямо из церкви. Сейчас будем завтракать. Спускайтеся у столовую. Ванечка, будешь рисовую кашку? – тараторила она, торопливо следуя по коридору.

– Я хочу чипсы! – отвлекшись от основного занятия, заявил Ванечка тоном, не допускающим возражения. Бесшумно появившийся рядом с внуком дорогой дедушка этого не понял и попытался убедить внука, что чипсы – вещь вредная. Особенно на завтрак. За что и поплатился. Мастерским ударом ноги в дедову лодыжку Ванечка на пару дней лишил Александра Иосифовича возможности нормально передвигаться. Покалеченный тоненько взвыл и, подхватив в руки согнутую в колене раненую конечность, попытался прыгать на одной ноге. Это удавалось плохо. Раненая нога все время пыталась вырваться и прийти на помощь здоровой в целях равновесия. Милый ребенок за этим действом с интересом наблюдал. Недолго. Посчитав эксперимент незавершенным, он двинул дедушке по второй ноге. Тот сменил тональность и, заорав благим матом, тут же уселся на пол, качаясь от боли и пытаясь легким поглаживанием смягчить ее. Заспанная Анита Ильинична выглянула было из своей комнаты, но моментально втянула голову обратно. Красноречиво щелкнул замок, стало ясно – дама предпочтет скорее умереть голодной смертью, чем спуститься к завтраку.

– Саша!

В голосе подоспевшей к мужу Бабобабы удивительным образом сочетались деланный испуг, фальшивая забота и подлинное раздражение.

– Что сидишь… качаясь?

– Как юла после завода, да, ба? – радостно завопил внук. И подозрительно уставился на толстые лодыжки бабушки, облаченной в бриджи.

Обутые в массивные сандалеты ноги ребенка нетерпеливо зашаркали по паркету, имитируя движение собаки, с силой отбрасывающей задними лапами землю. Янка довольно хихикнула, предвкушая захватывающее продолжение спектакля.

– Ванька, воздух! – неожиданно гаркнула Наташка.

Потерявший бдительность ребенок задрал физиономию вверх, и в ту же секунду на его голову было мастерски нахлобучено широкое банное полотенце. Он хаотично замахал руками, пытаясь от него отделаться.

– Что ты себе позволяешь?! – побагровев, завопила Бабобаба на Наташку.

– Вот идиотка! – от души веселясь, выдавила из себя Яночка. – Жаль, что тебе повезло… Сидели бы сейчас со своим Сашей на пару, как два китайских болвана! О! Третий, подкованный чуть ранее, неплохо смотрелся бы в середине.

Из своей комнаты, опираясь на палку, величественно шествовала Вероника Георгиевна. Умный Яша, вероятно, не намеревался вылезать, упорно делая вид, что не проснулся.

– Гала!.. Га-а-ала! – проорала вниз Яночка. И, услышав отзыв: «Я туточки!», приказала: – Корми всю эту свору. Им пора собирать манатки. Тетушке я лично помогу спуститься вниз. Завтракать приду позднее.

И, не слушая гневной отповеди Бабобабы, зевнула, смачно потянулась и скрылась в комнате.

Мы тоже отсрочили время завтрака – до возвращения с моря. И не из-за Ванечки. Ребенок был поглощен новым занятием: пытался докинуть до второго этажа Наташкино полотенце. Увы, нашим планам не дано было осуществиться. Открылась входная дверь, и друг за другом вошли Яша с полотенцем через плечо, Лешик с ластами и Славка в маске с воинственно торчащей вбок трубкой для воздуха. За ним дверь и закрылась.

– А где отец? Ребята, где Леонид Сергеевич? – растерянно спросила Дарина.

– Как где? Здесь, наверное, – недоуменно ответил Лешик. – Он вроде рано утром собирался на море пойти. Когда мы встали, комната была открыта, но его в ней уже не было.

– Да он, скорее всего, уже вернулся и спит! – глухо пояснил сын через маску.

– Вызывайте милицию, – устало заявила я, нисколько не сомневаясь, что ее присутствие необходимо. И зажала уши ладонями, опасаясь диких криков. Хотя они, мои уши, можно было уже назвать тренированными.

Криков не последовало. Я видела, как Наташка беззвучно открывает и закрывает рот, Дарина во все глаза смотрит на меня и в волнении теребит ворот своего халатика. Снизу донесся гул голосов. Я тут же дала волю ушам. Бабобаба интересовалась у Славки, давно ли меня выпустили из сумасшедшего дома. До меня, наконец, дошло, что Наташка открывает и закрывает рот не просто так, а со смыслом. Смысл был в вопросе, который она пыталась выдохнуть – где?

– В комнате ужасов – в кабинете, – ответила я, всей душой надеясь, что ошибаюсь. Все, кто туда заглядывает, бывают наказаны. Все, кроме одного…

5

Леонид Сергеевич скорее всего не видел, кто его ударил. Два удара тупым твердым предметом по голове, один из которых оказался смертельным, были нанесены сзади. Потерпевшего увезли в городской морг. В кабинете осталось только очерченное мелом положение его бренного тела. Нас с Аленой прокатили в отделение, где дотошный и нудный следователь долго интересовался у каждой из нас попеременно, почему мы стерли с окровавленного топорика отпечатки своих пальцев и почему сразу же не сообщили в милицию, обнаружив в своей комнате якобы увиденное в первый раз возможное орудие убийства.

Отпустили нас часа через полтора. Весьма неожиданно. Следователь только-только начал сам себе отвечать на новый по содержанию вопрос, почему мы не успели спрятать улику в надежное место. Кажется, он хотел мотивировать это нашей усталостью после убийства Леонида Сергеевича. Но его срочно куда-то вызвали по телефону. Вернулся он совершенно обновленный. Приветливо спросил, не кажется ли нам море холодным, а погода слишком жаркой. И удобно ли мне босиком? При обыске в суматохе я потеряла всю свою обувь, искать ее не было времени – следственная бригада торопилась.

Честно говоря, я не знала, что отвечать, усматривая определенную провокацию в вопросах. Поэтому и молчала, со страхом думая, как ответит дочь. Вдруг ответы будут разные.

Алену ввели в кабинет, не выпроваживая из него меня. «Очная ставка, – мелькнуло у меня. – И без понятых. Ни за что не признаюсь, что она моя дочь. Скажу, что вообще вижу ее впервые». Но Алене задали интересный вопрос: бывал ли у мамы ранее паралич речи на нервной почве? Дочь отрицательно покачала головой и сказала «да». Следователь горько пожаловался на дикую загруженность, пожелал нам полноценно отдохнуть и предусмотрительно встал, дожидаясь, когда два человека – один в милицейской форме, второй в гражданском – выпроводят нас на полноценный отдых. Мы сразу взялись за руки, дав понять, что предпочли бы отдыхать в одной камере. Если это, конечно, возможно.

На улице нас поджидали Наталья с ребятами. И мы не сразу поняли, что слова провожатых «до свидания» означают не смену караула, а нашу полную свободу. И то, что Славка обнимает плачущую сестру и ласково гладит ее по волосам, расценили, как любезно предоставленную возможность проститься с близкими людьми. Словом, меня с трудом стаскивали с крыльца серьезного административного здания. Я упорно мешала работающим в нем сотрудникам ходить, а некоторым – и бегать, по их нелегким делам. А также упорно отказывалась садиться в «десятку» Серафимы Игнатьевны, за рулем которой был муж Галы Степан. Уверяла всех, что это мое действие расценят как попытку побега из-под следствия.

– Их там били! По голове! – посетовала Наташка, отчаявшись отыскать следы побоев на других частях тела.

– Да-а-а, – подтвердила дочь, потихоньку успокаиваясь. – Этим проклятым топориком! Прямо задолбали! Всего два вопроса и все про это орудие убийства.

– Ленусик, все позади, деточка. Садитесь спокойно в машину, и поедем обедать.

– Так мы свободны?

На меня посмотрели с жалостью.

– Как же это нас так просто отпустили? – промямлила я и быстро юркнула в машину.

С достоинством усаживаясь следом, Наташка выразительно хмыкнула.

– На ваше счастье, Димка звонил, – сообщила она. – Не скажу, что очень обрадовался, услышав мой голос по твоему мобильнику. Да я еще сдуру представилась: «Исполняющая обязанности госпожи Ефимовой у аппарата!» Сама понимаешь, никого обманывать не хотелось, а из-за всех этих несчастий соображение еще не включилось. Запамятовала, что нарисовавшийся на дисплее телефончика Димочка – твой муж.

– А он?

– Он меня совсем не вежливо бортанул и потребовал тебя. А где ж я ему тебя могла взять? Я и послала его… к вам с Аленой. На нары… Странный какой-то. Где не надо – проявил вежливость: только, говорит, после тебя. Меня то есть. Потом отключился и на Ленуськин мобильник звякнул. Ты правильно догадываешься, только перестань корчить рожи. Ванька по сравнению с тобой – дилетант. Ничего нового по телефону Ленусика я ему не сообщила. Все то же самое. Чистую правду. Реабилитировал меня твой сын. Он как раз успел собраться с мыслями. Когда Дмитрий Николаевич ему позвонил, тот коротко пояснил: повязали, мол, обеих. Дело шьют. За убийство на бытовой почве. Туристским топориком. Что там Димка ему наговорил, я не знаю. Славка только «агакал». Но после разговора велел нам немедленно искать машину и ехать за вами. Я еще удивилась, каким образом мы вас у следственной бригады отбивать будем.

– Приехали, блин, на море. Даже позагорать толком не пришлось, – ворчала Наташка. – Об отдыхе вообще молчу. За что, спрашивается, Леонида убили? Может быть, за его долю наследства? Лично я на месте Серафимы… Нет, ее место мне категорически не подходит. Я имею в виду, что будь на то моя воля, все имущество покойной завещала бы ему. Скорее всего, убийца опасался, что она успела изменить завещание в его пользу.

– Но ведь у него осталась дочь, его прямая наследница, – возразила Аленка. – Это что же получается – следующая на очереди – она?!

– Гос-споди! – суеверно перекрестилась Наташка. – Убийца устраняет конкурентов. Вот придурок! Рубит сук, на котором сидит. Устранит всех лишних и его сразу можно сажать… Степан, нельзя ли как-нибудь побыстрее? Впрочем, не надо. Голова от ваших дорог кружится. Ир, ты что молчишь? Есть хоть какие-нибудь соображения?

– Да. Головокружение у тебя скорее всего от успехов в деле нашего вызволения. Или от голода.

Мне совершенно не хотелось говорить о своих непроверенных выводах.

– Вот она, благодарность за спасение! Кстати, Степан! А почему вы не поехали в Москву за Серафимой к моменту ее предполагаемой выписки? Это я к слову о спасении… Может быть, и ее убийство удалось бы предотвратить.

– Я всю неделю с радикулитом лежал, скрутило так, что и на улицу не выйти. Да потом такой команды от хозяйки не было.