Текст книги "Зигзаг неудачи"

– Сейчас… – пробормотал Славка и пошарил по стене рукой, произведя довольно неприятный шуршащий звук.

Вспыхнувший свет явил нашему взору пустую комнату, освещенную единственной лампочкой, свешивающейся с потолка. Очевидно, у бывшей хозяйки руки не дошли до отделки этого помещения. Темное арочное пространство отмечало вход в башню.

– Нам туда… – неуверенно сказала я сыну.

Он молча шагнул вперед. Моя попытка опередить его успеха не имела. К счастью. Мне бы и в голову не пришло поискать очередной выключатель. Просто свалилась бы вниз. Самозванцем-негритенком. Сверх списка и добровольно. Иными словами – по дурости. Испугаться я не успела. Славка зажег свет. Башня осветилась парой довольно тусклых настенных светильников, и я увидела обыкновенную строительную лестницу, которая уходила вниз прямо от небольшой площадки за аркой. Нетрудно было понять, что вела она в гараж. Снизу послышался какой-то скрежет, и мы невольно отпрянули назад, с запозданием сообразив, что через гаражные ворота улепетывал убийца. Догонять его не было смысла. Наверняка его пятки уже сверкали далеко за пределами участка. Поэтапно выключив свет, мы вернулись на первый этаж.

– Понятно, куда делась Янка, – сквозь зубы процедил Славка. – Мы контролировали лестницу, а она слиняла через эту башню. Кстати, в нашей башне хода вниз нет. Только вверх.

Резкий звонок, раздавшийся от входной двери, прозвучал довольно зловеще. Я как раз мысленно проигрывала ситуацию своего непременного падения вниз, к ногам убийцы, если бы… Если бы не сын, по педантичности и осмотрительности точная копия своего отца.

Славка отправился открывать ворота, а я – в столовую, сообщать радостное известие о прибытии врача. Хотелось думать, что «скорая» приехала раньше следственной бригады.

Открывшаяся моим глазам картина поразила: вокруг Маэстро, прямо на полу, сидели Бабобаба, Наталья, Лешик и Алена. В середине, окровавленным лицом к двери, лежал раненый. Его голова покоилась на коленях Натальи. При моем появлении кончик разбитого при падении Яшиного носа нервно вздрогнул и прозвучал слабый голос:

– Зря я хлебнул коньяку, Ира. Так в голову шибануло, в себя не приду…

От этого признания я похолодела.

– Бредит! – уверенно заявила Наташка, прикрывая рот Маэстро салфеткой.

Оперативно-следственная бригада прибыла вместе с невыспавшимся врачом. Знакомый следователь еле сдерживался, чтобы не наговорить нам лишнего. Я решила, что не стоит желать ему доброго вечера или доброй ночи. Заметив брезгливый взгляд одного из оперативников, брошенный на живописно раскиданные на столе и по полу остатки трапезы, торопливо пояснила, что собирались помянуть усопшую хозяйку дома. Кажется, я это зря сказала, новостью от этого известия не пахло.

Разбирались недолго – Маэстро был слишком жив, чтобы походить на труп, и слишком пьян, чтобы походить на нормального живого человека. Голосом оракула он вещал о вредном воздействии спиртных напитков на организм и тут же предлагал всем выпить за его здоровье. Добиться от него вразумительного ответа на умные вопросы следователя было невозможно. Тем более что Яша опять довольно быстро впал в беспамятство и захрапел. Больше всех этому радовался врач, получивший возможность спокойно промыть и обработать рану на его голове. Яша потерял большую часть своей роскошной шевелюры и стал похож на значительно потрепанный ветром одуванчик, до этого момента находившийся в наивысшей степени пушистости. Оставшиеся в живых волосы Яши скромным венчиком обрамляли могучую лысину.

– Удар был нанесен сзади, – комментировал врач по ходу дела, вытаскивая мелкие осколки стекла пинцетом. – Удивляюсь живучести потерпевшего. Чуть выше лобной части имеется солидная гематома еще от одного удара, полученного, судя по всему, несколько дней назад. Надо же… Я сразу не понял, думал большая потеря крови. И запах странный… Ухитрился же так нажраться! Хотя, может, именно это его и спасло.

Яшу на носилках бережно перенесли в машину «скорой помощи». Его голова напоминала голову мумии (вид сзади) и одну сплошную бороду с глазами (вид спереди). Необходимые формальности были уже почти завершены, когда под окном вновь раздались стенания:

– Олимпия-а-а-а, иди же ко мне, Олимпия-а-а-а…

Следователь оторвался от протокола и спросил у ошарашенных оперативников в чем дело. Один из них быстро нагнулся в окно с фонариком и в ту же секунду отпрянул:

– Фу ты, ч-черт! Антон Семенович, там, кажется, вампир… Аккурат посередине розового куста в цветах сидит. Голову задрал и скалится на свету.

– Задержать!!! – вскочил с места следователь, и оба оперативника мигом сиганули с подоконника вниз. Отчаянный вопль несчастного Сахновского-старшего перекрыл мощный голос Бабобабы:

– Саша! Что ты там до сих пор торчишь? Надо иметь совесть! Яшеньку уже увезли.

И она зарыдала.

– Антон Семенович, – раздался снизу голос одного из оперативников, – здесь, похоже, врач нужен. Кажется, у мужика перелом…

– Что же он сразу-то не сказал? – удивилась Наташка. – Нет бы заорать по-человечески! Стеснялся, наверное.

– Каким образом это могло произойти? – насторожился следователь. – Где он был до момента получения травмы?

– Спал! – одновременно заявили Бабобаба с Наташкой. Первая мгновенно удостоила Наталью убийственным взглядом и уточнила:

– Рядом со мной. И сюда мы прибежали вместе. А на что вы, собственно говоря, намекаете?! Саша – родной отец Яши! Он просто переволновался и…

– Выпорхнул в окно. От отчаяния, – добавила Наталья. – Жаль, что не вместе с женой.

– Почему жаль? – не отставал следователь.

– А вам бы не хотелось, чтобы в трудную минуту рядом с вами был родной человек? – огрызнулась Наташка. – Может быть, Олимпиада Игнатьевна первой бы приземлилась, – мельком окинув статную фигуру Бабобабы, заявила подруга. – Тогда и без переломов бы обошлось. А то одна здесь в рукопашную лезет душить еле живого сына в материнских объятиях, второй под окном валяется и долго еле слышно пищит старую песню о главном. Не знаешь, как и кого спасать, блин.

– По-моему, среди вас не хватает двух человек, – заметил следователь, погрузившийся в пучину раздумий. – Вероники Георгиевны Сахновской и Яны Казимировны Лопуховой.

– Может, не стоит тревожить сейчас пожилую женщину? – неуверенно спросила я, вспомнив про одеяло на полу. – Мне не ее, мне вас жалко. Она глухая и хромая.

– Не на язык же, – слабо возразил уставший следователь. – Вы хоть бы проверили, жива ли она.

– Утром проверим, – отмахнулась Бабобаба. – Все равно к ней не достучаться. Спит она без слухового аппарата. Кто-нибудь сходит за Яной?

– Нам она ни за какие деньги не откроет, – уверенно заявил Вячеслав.

Следователь кивнул головой и тяжело поднялся со стула.

– Сейчас ее объявят в розыск, она станет главной подозреваемой, – тихо шепнула дочь. – Интересно, будут ли ломать дверь в комнату?

– Ни в коем случае! – громко возмутилась Бабобаба. И как только услышала! – Дверь из натурального бука!

Я поплелась было за следователем наверх, но Наташка резко дернула меня за рукав, вынудив развернуться на сто восемьдесят градусов:

– Ты что, блин, совсем очумела? Вдруг эта девка начнет отстреливаться? Завтра наши приедут, пусть достают билеты обратно. На этот же день. Лично я уже ощущаю себя вполне отдохнувшей от московского дождя. Здесь слишком жарко. Как в аду.

Стук в дверь Янкиной комнаты показался громом небесным. Задрав головы, мы ждали дальнейшего развития событий.

– Ну кто там еще? Всю ночь спать не дают! То орут, то в дверь колотят!

На пороге возникла Янка в коротенькой прозрачной ночной сорочке. Следователь смутился, Янка – нет. Похоже, он забыл, зачем пришел. Начал беспомощно экать:

– Э-э-э… Э-э-э…

– А если поподробнее? – вытаращилась на него Янка.

Подробности от нас ускользнули. Следователь попросил разрешения войти, а мы остались торчать внизу, не зная, чего ждать дальше. Олимпиада Игнатьевна, обозвав Янку проституткой, демонстративно покинула нашу компанию. Зато вскоре к нам присоединились два оперативника, усадившие бедного Сашу в милицейский микроавтобус под патронажем дежурного медика.

Часть четвертая
Подозреваются все!

1

Спать мы улеглись в третьем часу ночи. Я – все с теми же неясными догадками по поводу конкретной личности судьи и убийцы в одном теле. Судя по всему, без души и сердца. Эти догадки значительно хромали из-за отсутствия главной опоры – доказательств, поэтому возражать Наталье и деткам не хотелось. Была охота лишний раз выглядеть дурой! Вначале сошлись на том, что убийца – Янка, Яша, Степан, Гала, Дарина, Вероника Георгиевна, Бабобаба и Ванечка. Почему в этот список не включили вампира Сашу? Вот потому и не включили. Ну зачем вампиру применять гликозиды? Достаточно показать среди ночи свою незабываемую улыбку.

Наталья громче всех отстаивала Янкину кандидатуру на порочное звание убийцы. Ведь не зря же Маэстро и его дородная мама считали, что именно приемная дочь отправила на тот свет Серафиму. Кроме того, Маэстро приводил разумные доводы вины девицы в смерти Аниты Ильиничны. Отсутствие Янки на положенном месте в момент получения Яшей непередаваемых ощущений от удара бутылкой по головушке также являлось косвенным доказательством ее причастности и к этому мероприятию. Девица, хорошо знакомая с домом, вполне могла разжиться запасными ключами, незаметно проникнуть в правостороннюю торцевую комнату, спуститься в гараж, затем вернуться в дом через кладовую и одним ударом отлучить Яшу от пьянки. Правда, Алена высказала предположение, что братик, предлагая Янке проверить, не ее ли сто долларов валяются около двери, сделал это предложение шепотом. Даже будучи уверенным в их отсутствии, не выдержал и пожмотничал. Но сын возмущенно заявил, что он пока в своем уме: имей он сто долларов в наличии, не стал бы ими рисковать. Придумал бы что-нибудь поумнее.

Конечно, нельзя было не учесть странного поведения пожилой Вероники Георгиевны. Спрашивается, зачем человеку, носящемуся по коридору на приличной скорости, клюка? Но не могла же она в воспитательных целях попытаться угробить собственного внука! Как тогда проверить на деле результат воспитательной деятельности? Нет, конечно, пить Яша в дальнейшем точно бы не стал. Но ведь и жить – тоже. По этой же причине и с учетом кровного родства исключили из числа подозреваемых Бабобабу. А следом, заодно, и Ванечку. Хотя… ребенок достаточно резвый, в случае с дядей Яшей вполне мог и «пошутить». Наталья задумалась и недоверчиво покачала головой. Лешик прямо предложил оставить ребенка в покое: страшно становится при одной только мысли, что рядом живет маленький монстр с гипертрофированным чувством юмора.

Из перечисленных Яшей «негритят», исключая остальных – живых и мертвых, – на подозрении оставались только Янка, Дарина и Гала.

Дарина с ее сформировавшимся негативным отношением ко всему и всем, связанным с покойной Серафимой, вряд ли решилась бы лишить жизни далеко не святое семейство. Можно, конечно, предположить, что девушка мстит за свое не очень счастливое детство и насильственную смерть отца. Но при чем тут несчастная Анита? И как Дарина вообще могла проникнуть в запертый дом?

Теперь – Гала. Бедная женщина, сломленная событиями последних двух дней, после неудавшихся поминок по бывшей хозяйке бросила дом на произвол судьбы и, не убрав со стола, в весьма болезненном состоянии, держась рукой за больную голову, тихо побрела в свое село. С намерением отлежаться. А возможно и дождаться, пока все «негритята» не перемрут. Неестественным образом. Легче оплакать всех сразу, чем по одиночке. И ей, на первый взгляд… На второй и третий – тоже: ни к чему рубить сук, на котором сидит. Устрани она всех наследников, все равно наследства не видать. Более того: не будет хозяина или хозяйки дворца, автоматически теряются место работы и зарплата. Степан, уяснив, что до понедельника машина никому не потребуется, закрыл гараж изнутри и покинул дом вместе с женой. Кроме того, он не включен Яшей в число «негритят». Впрочем, как знать…

Заснуть никак не удавалось. Я таращилась в книгу, не видя написанного, но добросовестно переворачивая страницы, и мучилась из-за своей непредусмотрительности. Ну что мешало расспросить покойных и еле живых «негритят» о доле причитающегося им наследства? Пока не поздно, надо еще раз переговорить с Дариной. Если успею. Ей надо улетать в Москву со скорбным грузом «двести». И еще – Янка! Девица практически не показывается нашему высшему (по уровню этажности) обществу. Впрочем, мы постоянно заняты. До обитателей уровня первого этажа Янка снисходит. Там все-таки кухня… Но похоже, и им свое общество не навязывает – жалеет свою нервную систему. Странная какая-то. Запросто веселится в собственной компании. Помнится, Маэстро обзывал ее наркоманкой. Не в этом ли причина ее странности? Если это звание навешено Яковом Александровичем справедливо, можно допустить, что Янка пошла на преступление в состоянии наркотического опьянения. На всякий случай следует проверить, хорошо ли закрыта дверь.

С этой мыслью я осторожно встала, но тут же замерла, услышав, как во сне на своем матрасе у окна заворочалась и что-то забормотала Наташка. Переждав минутку, выключила ночник. Комната погрузилась в печальный серый рассвет и стала особенно чужой.

Дверь была закрыта. Не знаю, что меня дернуло ее открыть. Отчетливо помню, как еще раз с завистью отметила, что и замок открывается бесшумно, и петли смазаны. Не то что у нас на даче. Гости с непривычки по ночам пугаются зловещего скрипа и стона дверей, после чего поход по нужде становится вроде как уже и не нужным. Осторожно выглянув в коридор, я остолбенела. По лестнице медленно спускалась покойная Серафима в белой хламиде. «Судья!» – молнией пронеслась догадка. Наверное, какой-то звук сквозь плотно сжатые губы я все же издала. А может, это волосы на моей голове с легким треньканьем поднялись дыбом.

Серафима остановилась и медленно стала поворачиваться ко мне. Правила приличия требовали поздороваться – давно не виделись. Но укушенный язык не поворачивался сказать покойнице: «Здравствуйте!». Слава богу, что его вообще не парализовало.

Не долго думая, кое-как промычала:

– Ц-царствие в-вам н-небесное!

Рассчитывала, что эта подсказка поможет Серафиме вспомнить, где ее душе положено сейчас находиться.

И услышала в ответ очень неприветливое:

– Дура! Нахалка!

– Хорошо, хоть шепотом…

Родные сестры должны походить друг на друга. Я как-то не учла этого обстоятельства, вплоть до того момента, пока не узрела анфас возмущенную физиономию Бабобабы. И несказанно ей обрадовалась:

– Какое счастье, что это вы!

– Идиотка! – уже более приветливо отозвалась Бабобаба. – Напугала до полусмерти.

– Вы меня тоже. Гуляете?

– Проверяла, все ли комнаты закрыты.

– Я тоже хотела проверить.

– Наверху все закрыты. А Янку на швабру заперла. Не могу заснуть, все время шаги по коридору мерещатся… За Ванечку боюсь.

– Вы сказали «наверху». А внизу?

– А что внизу? Столовая и кухня не закрываются, Яшина комната и комната матери закрыты, кладовая… Гос-споди! Кладовая! Ванечка!

Со скоростью, удивительной для ее комплекции, Бабобаба слетела по ступенькам в освещенный холл, я из чувства долга понеслась следом. Она бежала прямиком в свою комнату. Мне пришлось задержаться у дверей Яшиной комнаты и комнаты Вероники Георгиевны, чтобы убедиться в том, что они действительно закрыты. И пока я добросовестно толкалась в запертые двери, вернулась расслабленная Бабобаба.

– Спит… Если не торопишься, пойдем проверим кладовую? Вдвоем надежнее.

– Да вроде не тороплюсь. Отпуск еще только начался.

Медленным прогулочным шагом мы миновали холл. Кладовая была закрыта, в двери торчал ключ.

– Будем проверять выход в гараж? – поинтересовалась Бабобаба. Наверное, надеялась, что скажу: «нет». Я действительно сказала – «нет» и, повернув ключ, толкнула дверь… Она не открывалась. Кто-то подпер ее изнутри и тоненько завывал. Олимпиада Игнатьевна плавно осела на пол, не забыв пожаловаться на онемевшие ноги. Я же, от страха окончательно перестав соображать, продолжала ломиться в кладовую.

Кто хочет, пусть и не очень осознанно, тот добьется. Дверь наполовину открылась, показав при ярком свете два стеллажа, заставленные банками. Я мгновенно опомнилась и шагнула назад – ломиться в открытую дверь не имело смысла.

– Что там? – еле слышно спросила Олимпиада. И этот вопрос попал по назначению.

Из-за приоткрытой двери сначала показалась хорошо знакомая клюка, а следом – часть лица с испуганным, беспрерывно моргающим глазом Вероники Георгиевны.

– М-мать ваша… – слегка заикаясь, представила я старушку, сразу не сообразив, что Бабобаба узнает свекровь и без моей помощи.

– Липочка!

Всхлипнув, Вероника Георгиевна явила себя полностью. В халате и со слуховым аппаратом.

– Что ты тут делаешь?

Олимпиада даже не предприняла попытки встать. Я это одобрила. А вдруг ответ на этот вопрос заставит женщину снова брякнуться на пол?

– Пришла за баночкой абрикосового варенья. А кто-то меня запер…

– Тебе нельзя сладкое. У тебя диабет, – автоматически проронила Бабобаба и тут же встрепенулась: – Так это ты шлялась по коридору? Пугаешь тут по ночам! Правильно тебя молодежь закрыла. Знала бы, не открывала!

Вероника Георгиевна, припадая на одну ногу, шмыгнула мимо невестки и быстро похромала к себе. Решив, что старушка пережила сильный стресс, я кинулась за ней, дабы предложить свою помощь, но не догнала.

Олимпиада Игнатьевна с кряхтеньем поднялась с пола и удовлетворенно сказала:

– Ну теперь можно и спать ложиться.

– Да, – с готовностью согласилась я. – Вот только одно непонятно – если вы считаете, что слышали только шаги свекрови, почему, собственно, и решили обойти дом, то кто ее запер? Наши ребята на такое не способны.

Бабобаба внимательно посмотрела на то место на полу, с которого только что встала, и призадумалась:

– Я сразу прошла наверх. Неужели… Неужели кто-то прячется в столовой или на кухне? – неуверенно произнесла она, снова переходя на шепот. – Это пришли убить меня. Я знаю…

Закрыв глаза, она бессильно прислонилась к стене.

– Ну что вы!

Мне хотелось, чтобы мои слова прозвучали бодро, а получилось так, что нам обоим сразу захотелось унести ноги подальше от этого опасного места. Мало того, мне впервые удалось не окаменеть от страха. Мы рванули наперегонки до холла, где наши пути разошлись. Чувствуя себя наверху, да еще с предусмотрительно приоткрытой в комнату дверью, в большей безопасности, я остановилась, решив немного понаблюдать за холлом. Ожидания увенчались успехом – у подножия лестницы опять появилась бесстрашная Бабобаба и очень обрадовалась, увидев меня на посту:

– Ира! Тебя, кажется, так зовут?

Женщина была сама любезность.

– Все в порядке! Это наверняка Ванька бабку закрыл. Пока я наверху ползала. Он говорит, она из кладовой банки с вареньем ворует и к себе в чемодан прячет. Чайку попить не хочешь?

Воспоминания о печальных последствиях чаепития Аниты Ильиничны заставляли отказаться от предложения, но не могла же я бросить напарницу по ночному дозору на произвол судьбы. Негритенок из нее так себе, но «судья» – тем более. Да и нельзя отказываться от возможности кое-что разузнать.

– С удовольствием, – ответила я, сдерживая тяжелый вздох.

В то время как мои ноги упорно норовили свернуть в свою комнату, руки упорно цеплялись за перила лестницы, намекая на необходимость спуститься. Ноги я обманула легко – направилась к себе, убедилась в том, что дочь и Наталья дрыхнут за себя и за меня, схватила попавшуюся под руку Наташкину ветровку и плотно прикрыла за собой дверь. Закрыть обеих на ключ снаружи не рискнула. Было уже достаточно светло. Убийца, если он и шлялся по дому, наверняка ушел спать. Он или она – без разницы. От дел, пусть даже и мокрых, принято отдыхать. Уже внизу обнаружила, что вместо ветровки прихватила спортивные штаны подруги, но не возвращаться же!

Бабобаба вовсю хозяйничала на кухне. Успела я вовремя. Во всяком случае, под моим стремительным натиском женщина от чая отказалась. Было только начало шестого, но я непостижимым образом сумела ее убедить в том, что все нормальные люди давно встали, поэтому у нас будет не ночное чаепитие, а утренний кофе. И сама в это поверила.

– Яша любил, когда утром я приносила ему кофе в постель, – вздохнула Бабобаба и милостиво добавила: – Можешь называть меня Олимпией.

Я поблагодарила и посочувствовала:

– Да-а-а… Теперь ему, в лучшем случае, утром в постель только утку подадут…

И для приличия помолчала, пережидая, пока Олимпия раздумает плакать. Но ее глаза все больше и больше наливались слезами.

Желая отвлечь ее, я посочувствовала:

– Вы себя не жалеете! Всем кофе в постель…

– Еще не хватало!

Слезы мгновенно высохли.

– Александр сам по утрам готовит завтрак. В том числе и кофе. Для Яши тоже. Знаешь, он у него всегда получается особенным. У тебя не такой, – принюхавшись, заметила она.

– Какой есть, такой и выпьем. Не тащить же из больницы вашего Сашу с загипсованной ногой.

– Ну и ничего страшного. Можно подумать, он первый ноги ломает.

– Олимпия! Похоже, вы не очень жалеете мужа.

– Я жалею себя. Не вовремя он подвернулся на моем пути и уговорил выйти за него замуж. Дело прошлое, вы не поверите, какая я в молодости была красавица! Куда интереснее Серафимы. Впрочем, и она ничего. Мы обе в мать. Отец, потомственный казак, из-за нее на саблях дрался. А как женился – стал ее поколачивать. На всякий случай, чтобы по сторонам не глядела. Мать терпела, терпела, а потом нас забрала да в Москву сбежала. В прислугах работала, а мы у бабушкиной сестры жили. Ее муж в Моссовете работал. Какого-то начальника возил. Две большие комнаты у них было в трехкомнатной квартире на улице Горького. Непутевому сыну достались. Впоследствии Николай Семенович через своего шефа помог и маме комнату получить. В полуподвальном помещении на Делегатской улице. Солнца из окна не видели, только чужие ноги. Правда, там мы недолго прожили – дом пошел на снос, и нам дали другую комнату. В коммуналке на Цветном бульваре. Хоромы! Целых пятнадцать квадратных метров. Было куда пианино поставить – мы с Серафимой еще и в музыкальной школе учились. Только она потом закончила консерваторию, а я так и осталась учительницей музыки…

Олимпиада Игнатьевна задумчиво помешивала ложечкой кофе. Лоб ее сосредоточенно хмурился.

– А ведь это Симка у меня Казимира увела!

Она подняла глаза, и мне показалось, что я снова вижу так напугавший меня в первую встречу взгляд Серафимы Игнатьевны.

– Да-да, – неправильно истолковав мою реакцию (рука дрогнула, кофе выплеснулся на стол), заявила она. – Их двое было – ребят. С Леонидом встречалась она, с Казимиром – я. Но Симка всегда материалисткой была. И лучше меня соображала. Любила Леньку, а замуж выскочила за Казика. Папа у него как раз стал кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС. Шикарная квартира, домработница, персональная машина, дача… Мне и до этого мама Казимира намекала, что мы с ним не пара, а тут даже к телефону перестала его подзывать. Симка узнала – разозлилась. Решила ее проучить. Потом смеялась, что со злости не заметила, как на себе Казимира женила. В общем жизнь ни у кого из нас троих толком не сложилась. Я с отчаяния тут же выскочила замуж – за Сашу. У него с родителями была отдельная двухкомнатная квартира. Не поверишь, я так устала жить с больной матерью. Симка, конечно, много денег на поддержание ее здоровья вбухала. Да только это, как говорится, были «деньги на ветер». Мать сама мучилась и нас мучила. Ну и что ей дали несколько дополнительных лет жизни после операции? Сидела пенечком то дома, то на даче и непонятно чему радовалась. Симка сиделку наняла, но ведь и мне приходилось к ней мотаться. Мать все-таки. А как хотелось пожить по-человечески! Только начала… Отец у Саши директором гастронома работал, так его вскоре посадили. Серафима деньгами помогала, это так унизительно – жить на подачки… Но на гроши, что я получала в престижной музыкальной школе, куда меня отец Казимира пристроил, толком и не приоденешься. Знаешь, иногда мечтала, чтобы Казимир понял, кого потерял. Сколько раз представляла себе, как он у меня в ногах валяется, прощение вымаливает. Не дождалась. Он был вполне доволен своей жизнью с Серафимой. Почти до самой смерти. Гулял, конечно, на стороне. Я Симке не раз на это глаза открывала, но она делала вид, что не верит. А так – крепко его в руках держала…

После их свадьбы мы долгое время с ней нормально не разговаривали. Лет пять, наверное… Да и потом сестринские отношения не восстановились. Я не могла ей простить предательства, она мне – свою вину за это. Общались, конечно… Формально. Но я всегда помнила, что она сломала мою жизнь. И Леонид все помнил. Казалось бы, это обстоятельство должно нас с ним объединять, но нет… Он всегда и во всем ее оправдывал. А тут вообще заявил, что я сама уступила Симке Казимира. Только я думаю – в первую очередь спрос с него. Так и таскался за ней всю жизнь, даже когда своей семьей обзавелся. Пентюх! Стихи ей писал… Не пойму, чем она его так взяла? Ведь у них ничего общего!

Олимпиада очередной раз ожесточенно помешала ложечкой кофе и раздраженно бросила ее на стол. Ложка жалобно звякнула, и женщина виновато прижала ее рукой.

– Впрочем, не зря говорят, что в тихом омуте черти водятся…

Она заговорщически нагнулась ко мне.

– Однажды я увидела его в таком состоянии! Это было в очередную годовщину смерти Казимира. Серафима опять отказалась выйти за Леонида замуж. А зачем он ей был нужен, неудачник со своими стихами и коммуналкой? Любовь прошла. Небось сто раз перекрестилась, что за него не выскочила. Непонятно, зачем вообще столько лет держала его при своей персоне. И потом, это же смешно – в таком возрасте жениться. Здесь я с ней абсолютно согласна… Так вот, я его впервые увидела в дикой ярости. Пронесся мимо в плаще, шляпе и домашних тапочках, потом вернулся, больно схватил меня за руку – я как раз к себе возвращалась. Глаза бешеные!

– Покоя ей хочется! Представляешь? Будет ей… вечный покой!..

Как накаркал! С тех пор они не встречались. Серафима пыталась через меня узнать, как ему живется, но я категорически отказалась с ним общаться. Спрашивается, с какой стати мне заботится об их чувствах и отношениях? Мои-то Симка не пожалела. Ох, она и разозлилась! Больше ни к кому с этой просьбой обратиться не могла – никого постороннего в свою личную жизнь не пускала. А на ее звонки Ленька не отвечал. И Даринка бросала трубку. Не знаю, приезжал ли он к ней перед ее смертью в больницу… Скорее всего – нет. Но тоже, артист! Испугался ответственности за свои угрозы – я о них следователю прямо сказала. Сердечный приступ разыграл – якобы от известия о смерти Серафимы. Теперь уже Бог ему судья.

– А не мог он ее…

– Милочка! Да он был ее верным псом! Я скорее поверю, что он приложил руку к гибели Казимира. Это, кстати, уберегло Симу от развода и нищенства. Она подробностей не раскрывала, но размолвка у нее с Казимиром была основательная. Я, как ни старалась, так и не узнала причину… Мне кажется, Гала что-то знала. Ее Серафима тогда наняла домработницей. Но разве ж она скажет?

– Олимпия, а почему вы назвали Янку убийцей?

– Да потому что этой самозванке в первую очередь была выгодна смерть Серафимы. Она не была дочерью Казимира – он не мог иметь детей. Это же явное издевательство – называть его папочкой. Сестре до дрожи в коленках хотелось иметь собственного ребенка, она по-человечески привязалась к девице. И осознать правду не хотела. Казимир, конечно, мог послушаться моего совета, проявить принципиальность, но слишком беспокоился о душевном покое жены: надо же ей было хоть кого-то любить. А Янку она безумно любила. Пока не поняла, что девка выросла махровой вруньей, эгоисткой и приспособленкой. Насколько мне известно, Янка стащила у нее крупную сумму денег – на наркотики. Серафима загнала ее в клинику на лечение, предупредив, что та больше не получит ни копейки в руки. В том числе и после ее смерти. И знаете, что ей ответила Янка? – Олимпиада сделала страшные глаза. – Я, мол, все силы приложу, чтобы ее ускорить! Мне Анита по секрету рассказала. Симка ей плакалась.

– А что Янка должна была получить?

– Да почти все! Деньги со счетов Казимира, этот дом, например. Естественно, с обстановкой.

– А что же тогда причиталось вам?

– Ни-че-го! Представляешь?! Кроме ее трехкомнатной квартиры в Москве, которую она так подло тайком продала перед смертью. И где деньги? Знала ведь, как мы нуждаемся в жилье! Яше нужно место для занятий музыкой, а в нашей трехкомнатной квартире прописаны свекровь, дочь с мужем и Ванечкой, Яша и мы с Сашей. Дочь вынуждена ютиться с семьей у свекрови! Разве это справедливо? Нет! Справедливо то, что я теперь нахожусь в качестве хозяйки в этом доме. Потому что он изначально должен был быть моим. Если бы не Серафима… Честное слово, не испытываю никаких угрызений совести. Ее и Казимира за меня жизнь наказала. С удовольствием хожу по этому дому, сознавая, что он теперь мой.

– А если Серафима не успела изменить завещание?

– Думаю, успела. Меня, во всяком случае, пообещала оставить без квартиры и оставила. Это за то, что правду ей высказала и с Леонидом связаться не помогла. Кстати, дом она со злости вполне могла подарить не Янке, а Леониду – в возмещение морального вреда за его загубленную молодость. А то смехом пообещала ему, что он обязательно будет на месте Казимира. Она якобы завещает великомученику кресло из кабинета покойного. Этим его доля наследства и ограничилась. Причем взяла с него слово, что он ни в коем случае от этого кресла не откажется. Ну тогда нам казалось, что она всех переживет. Просто, как всегда, издевается…

– А на что могла претендовать Анита?

– Еще смешнее! На старые альбомы с фотографиями их семьи. Только и ценности, что есть снимки вместе с бывшими первыми лицами государства. Она в свое время от родителей в десять раз больше получила, чем Казимир, все прахом пошло. Сколько потом ей Симка ни помогала – без толку.

– Но ваша сестра вполне могла изменить завещание в пользу Аниты…

– Да никогда! Серафима всегда говорила, что у той от природы руки дырявые. Через них деньги, как вода, утекают. Да и не нужны они ей – окончательно сопьется. Женский алкоголизм почти не излечим. В последнее время она здесь, у Серафимы, жила. Скорее всего, от очередного гражданского мужа пряталась. По сути, ей пора в монастырь – слишком много нагрешила. И ведь что интересно: столько грязных слухов о Симке распускала! Симка-то у нее и на стороне гуляла, и не раз беременела неизвестно от кого. Брата и себя выгораживала с их знаменитыми хождениями налево. Только он-то Серафиму лучше знал. Ну и дал сестричке как следует по рукам. У него долгосрочная командировка была в Алжир. Симка не выдержала жары – без конца в обмороки от нее падала, ну и по настоянию врачей вернулась домой. Анитка по зловредности сделала в письме Казимиру намек, что ему следует хорошо подумать о том, кому достанется все им заработанное. Как бы, мол, чужого ребенка не пришлось содержать. Вот и получила свое. Казимир ее вплоть до смерти на сухом пайке держал. А Симка ей все простила. Даже свой нервный срыв, из-за которого почти месяц в клинике провалялась. Впрочем, с тех пор уже много лет прошло.