Текст книги "Сто фильтров и ведро"

9

Сложность такой задачи представляете?

Я – представлял. Потому что постановка компании «под ключ» была одной из позиций деятельности Агентства, которым я руководил. Когда-то. Не слишком давно.

Покажите мне стенки и назовите цифру – и, если цифра будет правильной, – ступайте домой. Другое дело, что такая работа стоит тысяч сто пятьдесят – триста, а если фирма агентского типа, если мультипроектная – можно больше не работать, по крайней мере, человеку с моими запросами.

Здесь нужно было сделать и переделать все – от учредительных документов, положений, инструкций, контрактов – до внешнеторговых договоров и ассортимента.

И обеспечить эффективное управление.

И времени на раскачку было ноль.

Вот почему был проклят и низвергнут товарищ Гончаренко В.В. и на горизонте били молнии, а из пропасти воняло серой и опаленными крыльями.

Совет: пусть вы золотошвей – а профессионал никогда не выдаст документ, если тот не украсит любую выставку – терроризируйте акционеров или заказчиков почем зря, внушая значимость вашей работы. Которую они иначе не оценят, не поймут. Это высокое искусство, скажу я вам – подать или продать себя. В Штатах с ним рождаются, и оно никогда не давалось мне вполне, возможно, потому, что я вырос в краю, где ничтожества лопались от самоуважения и не любил лезть в президиумы и командовать парадами. Меня тошнило от парадов и президиумов. А зря. Хайрулла Абдулл-Хафизовна была в этом смысле женщина правильная, с должным зарядом фанаберии, и Вольдемар – которого я с удовольствием придушил бы, – был ей под стать. Мне явно вредят повышенное чувство долга и отсутствие тщеславия!

Я вижу, как теряю на этом деньги, но по большому счету, дело не в деньгах.

Я бы назвал это оптимизмом. Работайте, говорю я, работайте самозабвенно, не бойтесь создавать, не бойтесь исправлять, и вы не останетесь внакладе. Жизнь умна, чтобы обучить вас лепить, она вначале заставит месить чью-то глину. В конечном счете, вы или становитесь мастером или продаете труд; из романа с организацией вы можете выйти с практическим опытом, закаленным как клинок, пусть цена этому – разбитое сердце. Путь к совершенству в самоотречении. Господь наградил меня немногими талантами, упорством и работоспособностью в их числе. Дисциплина – это стиль. Величие в преодолении. Для начала надо, чтобы жизнь шибанула вас, столкнула в сточную канаву. Не сломав руку, не стать Джеймсом Брэддоком. Сколько раз я опоминался, когда мимо моего окна проплывали созвездия, забыв про планы на вечер!

Кстати. Я позабыл упомянуть, что Вольдемар присутствовал в компании тем незабвенным вечером, когда Саша приводил нашу боевую молодежь к общему знаменателю. Все как-то позабыли про Вольдемара – зачем его пригласили, где он есть, и его не было видно и слышно (спорю, он решил, что Иришка заодно разберется с ним за его консультации и апломб). Оказавшись дома, он тут же позвонил Машец в Канаду. Могу только вообразить, что он наплел про то, как вразумляли товарища Гончаренко В.В. Мне он позвонил из банка на следующий день. И сдавленным от ненависти голосом осведомился, для чего его приглашали вчера и что это была за бандитская сходка?

Я спокойно отвечал, что Вася потерял берега, и что никто не имел ввиду устраивать показательное представление. Просто Вася утомил. И в свою очередь спросил, не выжил ли он из ума, подписывая разные дурацкие бумаги – где это он взял, к примеру, совет директоров, кто в него входит, кто его возглавляет? Он, было, понес Иришку – та, дескать, не утвердила положение, которое он разработал, на что я отвечал, что положение видел – как это он в регулирующем документе проставил секретарю оклад в пятьсот долларов США, и куда к черту оно годится, это положение? Он что-то забормотал, но я сказал, чтобы он перестал морочить мне голову – я ему не Иришка, и что на перебранки у меня времени нет, а вот когда я закончу оформлять юридическую историю, чтобы явился подписать протоколы.

На этом не кончилось. Когда стемнело – я уже работал, как взнузданный, понимая, что имею десять дней, если мальчики побегут в прокуратуру – мне позвонила «Машец» и металлическим голосом потребовала отчет о том, что творится на фирме, и с каких пор там избивают людей.

Я попытался объяснить суть дела – но куда там! Иришка, по ее словам, промотала ее деньги, и ее не Президентом надо назначать, а немедленно отстранить (тут я, наконец, понял позицию Вольдемара). Я понял еще кое-что. С Ка шиной в компании «Машец» с Вольдемаром перевешивали Иришку по голосам, а это уже не годилось – нам теперь, во что бы то ни стало, нужны были десять процентов Васи, записанные на жену, иначе могли быть неприятности.

Поэтому я сказал «Машцу», чтоб экономила деньги, я пошлю ей письмо по internet, что и сделал. И, конечно же, не дал повернуть дело таким образом, чтоб Ирку обвинили во всех смертных грехах. Я написал, не стесняясь в выражениях, что они стоят друг друга, что входя в проект, они должны были не проявлять «энтузиазм», а заказать расчеты – желательно, не Вольдемару. И что если она будет впредь так вести дела, кончит, моя лестницы в Канаде. И, если она так умна, пусть приезжает и руководит на месте. Не надо советов издалека.

Устав получился замечательный. Я делал его как себе, но с юридической историей намучился. Проклятые протоколы наблюдательного органа, каковым является совет директоров, в соответствии с законом должны быть действительно «историей» в логическом и в хронологическом смысле. Все решения должны быть последовательны, аргументированы, обоснованы, процедуры соблюдены. Я спал по четыре часа. Мне приходилось то и дело мотаться в компанию, в которой все слонялись в ожидании то ли расстрела, то ли манны небесной. По ходу дела уволили секретаря Олю, тетку-повара – и освободили еще один рабочий стол. Мне Иришка вознамерилась выделить и оборудовать большой кабинет – после искрометного скандала, у нее в машине, по Вольдемаровой милости, о котором мне еще предстоит рассказать. Кроме того, она подкинула мне работы. Точно истории с документами и продажами с нее было мало, они с Чернавцева решили открыть представительство в городе Ярославле. Чтобы покончить с вопросом о кабинете, я сказал, что мне он ни к чему до тех пор, пока не будет нанят персонал, с которым могу работать.

Пусть она выбросит все это из головы.

Вася слинял. Он не стал дожидаться конца инвентаризации и заполнять передаточную ведомость. Просто засел у себя дома. И перестал не отвечать на звонки. Признаться, меня это не огорчило.

Главное, он не побежал ни в прокуратуру, ни в налоговую.

Что инвентаризацию не произведут, мне тоже было ясно, как день Божий. Потому что комиссией руководила Хафизова. Которой – как выяснилось – нужен был квалифицированный Генеральный директор, с которым она сможет работать. Принимать дела у Васи было некому по той же причине: ввиду отсутствия нового Генерального директора. Иришке я предложил, что буду временно исполнять обязанности Генерального директора, пока не подыщет толкового, на замену товарищу Гончаренко В.В. – и, представьте, получил отказ.

У нее на сей счет были другие мысли. Были некие люди, которые бывшие уже при деле, либо имевшие собственные дела – люди, к которым она могла или хотела обратиться, люди состоявшиеся и успешные. Или она считала, что я разобрался с Васей, дабы освободить место себе?

Я сказал: исполняй обязанности директора сама, чего проще?

Быть может, так она и хотела.

Но авторитета не хватало ей по-прежнему.

Абдулл-Хафизовна, например, при каждом удобном случае давала ей понять, кто она есть. Иришка же не очень любила, когда ей напоминали каждые четверть часа, что нее нет мозгов.

Как выяснилось, в голове у нее – в органе рудиментарном – вызревал некий замысел, чтобы не сказать – план. Вынашивать план она была не в состоянии, но вот идеи ее посещали постоянно. А когда Иришку посещает идея – спасайся, кто может, я – первый. По некоторым признакам – по ее постоянному нытью про деньги, про то, как она вынуждена торговать собой, имея в виду интеллигентного Бориса Львовича (я же чувствовал себя сутенером, выгонявшим ее на панель) – я бы, пожалуй, мог предсказать, что она думает, или думает, что думает.

Но мне было не до нее.

Я работал по двадцать часов в сутки. Без суббот и выходных. Без светских и церковных праздников. Кроме того, у меня, что ни день, сотрудники молодой и перспективной компании «УЛЬТРА Плюс» пили свою кружку крови Те же Чернавцева и ее шамкающий Юра.

Поскольку сеть МЛМ в Москве была мертва – и не подлежала реанимации – нужно было «открывать города», то есть, продвигаться в регионы.

Существовало предание, что Чернавцева пользуется огромным авторитетом в сети МЛМ, что у нее вместо сердца – мотор, что она мобилизует массы как Троцкий и не знает ни усталости, ни жалости, как революционный трибунал. Я относился к этому поверью с известным скепсисом, поскольку у меня на глазах по фирме каждый день шастала скрытая алкоголичка, не способная связать двух слов и написать открытку родственникам.

В дружественной компании «Zepter» ее, как и многих, доконали отчеты.

В «УЛЬТРА Плюс» она решила устроить своим представителям вольницу – ни отчетов, ни индивидуальных планов. Фирма платит им бешенные комиссионные, платит за них налоги, предоставляет ассортимент, она же представляет у нас сеть МЛМ как профсоюзный лидер. Ее сеть! Меня интересовало одно: кто человек, отвечающий за сеть и ее работу. Это – она? Как выяснилось, нет.

Собачилась она со мной изо дня в день.

Она хотела ставку – в полторы тысячи долларов США плюс комиссионные за все города, которые «откроет». Кроме того, она хотела, чтобы снизили цены, но комиссионные не трогали.

Она хотела приобрести, не потеряв.

Она хотела стабильные поставки – при незаключенных договорах ее представителями и менеджерами. Она хотела затоварить фирму. Она была против рекламы – против категорически.

Еще она была против договоров с дисциплиной платежей по накопительной системе. Она была против реорганизационных мер. Она была Иришкиной подругой, и названивала ей каждый день. Она хотела поиметь Иришку по полной программе. О том, чтоб создать с Чернавцевой какую-либо распределительную систему, пусть ту же сеть МЛМ, нечего было помышлять Ей нужно было все поставить в зависимость от себя. Все возглавлять, не отвечая ни за что. Как водится.

О ставке для нее не могло быть и речи.

Как-то раз я ей сказал: слушайте, пока деньги не заработаны, они не получены, из чьих денег вам платить? Я думал – она замолчит. Какое там!

Вместо этого она привела на фирму типа, напоминавшего платяной шкаф с антресолями. С маленькой, стриженной бобриком, головой, и вспыльчивого, как порох. Я решил, что он – штангист, он оказался акробатом, причем, нижним. И это была проблема.

Как делать деньги с демобилизованным военным, который был сержантом в армии и постаментом в спорте?

10

Фамилия типа была Борис, с ударением на «о».

Он тоже был обижен чем-то или кем-то. И вспыхивал по любому поводу. Он надувался и краснел – и всякий раз я готовился треснуть его стулом потяжелее, потому как другим способом его было явно не унять.

Как вы понимаете, он был тоже из «Zepter».

«Умный учится в Гарварде, дурак – на собственном опыте», – гласит народная мудрость перестроечных времен. Перефразируя французский устойчивый фразеологизм, Иришка «ничему не научилась и ничего не забыла». Собственный опыт не учил ее ничему.

Повторялась та же схема: Борис пообещал Чернавцевой бешенные продажи в Ярославле – где, оказывается, у людей были деньги – Чернавцева пообещала их Иришке, та повелась – и все они были из «Zepter».

«Сделай ему все, что он попросит» – ныла она, стоя у меня над душой.

Маленький менеджер резонно отвечал, что если сделать Борису, все, что он попросит – можно забеременеть. Пусть делает все, что он попросит, сама.

Безумная вылетела из комнаты как управляемый снаряд. Но не унялась.

Я заметил за ней ту же подробность, что замечал за нашим дурачьем повсеместно: они слушают всех подряд – кроме специалистов. Если бы я мог ответить, почему, то разгадал бы причину нашей вековой отсталости! «Зачем ты меня наняла?» – как-то спросил я ее. С тем же успехом я мог обратиться к оконному шпингалету у нее за спиной. Так или иначе, я предложил мастеру Борису открыть коммерческое представительство, от чего мастер Борис тут же отказался, побагровев от ярости. Он хотел территориальное представительство – то есть структурное подразделение фирмы, в котором он, его секретарь и тренинг-менеджер были бы нашими служащими на окладе. Я предложил ему купить у нас франшизу, когда мы зарегистрируем торговый знак. (Поскольку из беседы с «Машец» в коридоре, выяснилось, что она подала заявку, которую канадское ведомство будет рассматривать год, я, дабы нас не обвинили в «фальшивой услуге», поручил провести ускоренную регистрацию Хоменко, и дело, вместе с поиском, заняло месяц.) У Бориса кровь прилила к голове, он сделался бордовым от негодования, а я взял за спинку стул, прежде, чем начать объяснять ему, что такое роялти. Чернавцева, кляча водовозная, ходила кругами мимо нас и заламывала руки.

Наконец, меня вызвали в коридор. Там за меня снова взялась Иришка. Она уже успела купить Борису факс.

«Ты ничему не учишься, Ира», – сказал я, теряя терпение. – «Если этот боров – твой служащий, он отвечает за любые убытки в размере двух минимальных окладов, разве что офис не спалит или не убьет кого-нибудь. Ты бы почитала законы страны, в которой живешь» – но что законы полоумной?

Хотите анекдот? Когда через два дня я сделал общее Положение о филиалах, отделениях и представительствах, а также Положение о территориальном представительстве в г. Ярославле, и приехал на фирму, там стоял такой крик, что слышно было с улицы.

Иришка скандалила с Борисом.

Шифоньер требовал, чтобы ему пообещали снять офис к концу месяца, который «будет для его представителей и менеджеров, что дом родной». Конечно. Еще бы. Дайте мне кабинет, и я переверну мир. Сколько раз я это слышал?

Иришка артачилась и бушевала – у нее не было денег, но если бы были, она б включила заднюю, поверьте мне. Перед Борисом она робела.

Я вывел Бориса из боя, посадил в соседней комнате – Иришку в зале, кажется, отливали водой – ткнул пальцем в Положение, открыл ЕК, юридический справочник, еще несколько книг и пояснил, что никакое обособленное территориально подразделение не может быть убыточным. Следовательно, оплачено ничего не будет до тех пор, пока мы не спустим план, исходя из общего показателя рентабельности, и если ему не нравится – пусть катятся к черту.

Это он, кажется, понял. Мне показалось, что понял.

Он спросил, когда будет план.

И я ответил: – «Через пятнадцать дней». Неисповедимы пути Господи.

Знай я, чем это кончится, у меня бы руки отсохли – а ведь я действительно знал все.

11

Я называю Иришку сумасшедшей.

Понимаю, что для человека, работающего у сумасшедшей, тоже есть определенное название.

Если б не обстоятельства, я, безусловно, покинул бы «УЛЬТРА Плюс».

Суть в том, Иришкино безумие – повальное. Я бы даже сказал: поголовное!

В последние годы частные и государственные издательства выпустили тысячи книг, о которых в мое время только мечтать было можно, но никто – или почти никто в стране – ничему учиться не желал. И не желает. Мы живем в стране, где все все понимают и так.

По стране катится волна разорений. Люди думают только о своем кармане и сегодняшнем дне, и пускаются во все тяжкие, скрывают налоги – даже социализм не породил теневую экономику такого размаха! Все же мне в голову не придет дирижировать хором, снимать фильм или открыть сезонную торговлю женским бельем, потому, что ничего не смыслю женском белье, и этого достаточно. Я не стыжусь признать, что существуют поприща – и даже сферы деятельности – где я бесплоден и бездарен, как библейская смоковница.

Хороший руководитель стремится окружить себя специалистами. Мне, в бытность Генеральным директором, доводилось платить специалистам больше, чем себе – и много больше. Хороший руководитель никогда не стоит над душой, и возникает в двух случаях – когда случается нечто, требующее вмешательства, или когда его зовут. Хороший руководитель руководит, когда он нужен. Настоящий руководитель в состоянии не то, что проконтролировать – заменить любого сотрудника, или подразделение, если на то пошло, поэтому его не взять за горло. Ему не поставишь условия. И не сумеешь им помыкать.

Я рассуждаю о Хорошем Руководителе, как Конфуций – о Благородном Муже.

Вот до чего человека практического может довести долгое общение с Ириной Михайловной Ереминой и другими жителями Земли.

Безумие Иришки – весьма узнаваемое для человека, выросшего на Украине. Первая ее реакция на что бы то ни было – неприятие в агрессивной форме. «А, ни хрена из этого не выйдет!» или что-то в этом роде. Не выйдет ни хрена. Поскольку она не допускает мысль, что у кого-то может выйти что-то, что не вышло бы у нее самой, у нее же самой выйти не может ничего – по определению. Как это напоминает мне украинское «Не треба!». Принадлежи наш мир Иришкам, мы до сих жили бы в пещерах, а железный век был бы делом далекого будущего. Психология называет собственную неспособность, продуцируемую на других отрицательным отождествлением. Любой менеджер знает, что это такое, поскольку знает в общих чертах психологию и теорию игр. Что ничего не дает менеджеру, если он наемный работник в таком зверинце. И конечно ей неизвестно, что никто не может обмануть другого по-настоящему, если другой не желает быть обманутым. Ее хитрости и ухищрения шиты белыми нитками, она понятна, как букварь, хотя считает себя загадкой. Теоремой Ферма. Она искренне уверена, что может околпачить и нахлобучить всех и каждого. Хотя пока что все идет наоборот.

Она не в состоянии предвидеть результаты своих поступков. Мыслительный процесс у нее спорадический, напоминающий заскоки или приступы. Она феноменально бестактна – верный признак душевной глухоты, бездарности. Ей невдомек, что важно не то, что она говорит, а то, как она будет понята. Подозреваю, что мы для нее – умозрительные величины, которыми она манипулирует в сознании, и не попытается понять, что мы такое на самом деле. Для нее мы голограммы. Механизмы, снующие туда-сюда. Модели во Дворце пионеров. Она ни черта не смыслит в людях, поскольку не интересуется ими, но пытается ими манипулировать, и результат каждой ее глупости для нее – настоящее откровение.

Она верит авторитетам. Мужчин она не любит и не скрывает этого. Но полагает, что мужчины должны дарить ее любовью и деньгами – а за что?

При всем том, она старается быть порядочным человеком и хорошим другом – точней, подругой. Ее без конца обманывают и используют, все, кому не лень. Что по большому счету говорит в ее пользу. Ибо это говорит о ее простодушии. Часто граничащем с недоразвитостью – но все же.

И у нее нет мужества, мужества женщины. Вообще нет.

Самое ужасное то, что любые отношения она немедленно переводит в личные. Отсюда – скандалы, интриги, сплетни, все то, чего я не выношу.

Как подавляющее большинство работодателей – эпохи становления капитализма в России, – она ставит перед вами центральную проблему: вы должны выбрать, заниматься ли вам ею – или ее бизнесом. Этого она требует властно. На свой дурацкий манер. Вот вопрос, который вам всегда задают в нашей деревне. Ответ известен. При молоке всегда будет доярка и никогда – агроном.

Все это плохо для бизнеса. Очень плохо, а ведь она – не худшая из людей, с которыми мне доводилось работать. Я знаю: с ней не заработать по-настоящему. И, даже если б это было возможно, оно того не стоит. Затраты не сопоставимы с результатами. Из вышеизложенного надо исходить. Быть против – все равно, что жить на Аляске и быть против снега. Такова жизнь в России. Иришка – ходячий стресс для окружающих. Мне она прямо противопоказана, в чем я убеждаюсь день за днем.

Кому понравится сутками работать на дуру?

И не знать, что она выкинет через десять минут?

Тем не менее, есть в ней что-то, из-за чего я вожусь с ней – и не я один.

Что же?

Точно в срок я заканчиваю все учредительные документы, основные инструкции – правила внутреннего распорядка, инструкцию по делопроизводству, положение о заключении контрактов, положение о конфиденциальной информации, о филиалах и отделениях, Совете директоров и Правлении, регламент Общего собрания, – словом, основной внутрифирменный инструментарий плюс семнадцать протоколов и приказы – всю юридическую историю.

Теперь надо подписать протоколы – о создании Совета директоров в первую очередь, о назначении Иришки Президентом, и прочее, – поскольку я преследую две цели: раз – сделать ее Президентом, два – разграничить полномочия Президента, Генерального директора и Генерального менеджера применительно к специфике фирмы.

В чем специфика фирмы, и почему я вынужден уделять ей столько внимания?

Рыночная ниша, избранная «УЛЬТРА Плюс», фантастически перспективна. Со времен мелиорации, гербицидов и пестицидов, Чернобыля и Семипалатинска, экологических и техногенных катастроф у людей укоренилось стойкое убеждение, что их изводят, как насекомых. И не без оснований. Платная медицина, возрастной ценз при приеме на работу, крах системы здравоохранения и жалкие попытки создать социальную систему страхования западного образца вынуждают людей просто быть здоровыми и заботиться о здоровье постоянно. Полагаться только на себя. Мы больше не страна героев. Мы страна пациентов. Трехгрошового самолечения. Думай о себе, если ты решил выжить на руинах СССР.

Идет «вьетнамизация», термин подарен миру Умберто Эко.

Человек и его жилище должны быть обособлены, самодостаточны, укреплены. Периметры начнут охраняться. Прожектора будут обшаривать небо, когда мы спустимся в бункеры. Вакцину не примчат из Лос-Анжелеса. Помощь не придет. Мы будем слушать ветер в эфире. Нам предстоит жить без энергосистем. Без центрального отопления. Без того и другого. Нам предстоит привыкнуть к ядерной зиме. К космическому излучению. К кислотным дождям. К смене климата. К смене полюсов и концу света. К жизни без жизни.

Фирма с продуманной миссией и стратегией может получить потрясающие возможности в России, если даст человеку системы экологической защиты. В первую очередь, воду для питья.

А пока мое дело – создать коллегиальный орган, способный работать с окружением фирмы. Использовать возможности. Я должен разграничить полномочия Генерального директора и Генерального менеджера (генерала-директора и главного конструктора). Это – творческая задача. Я отношусь к ней именно так. Самоотверженно. Дать классный Устав, все равно, все равно что Конституцию – стране. С которой можно жить, глядя в будущее.

Нравится это не всем, понятно не многим, никому не нужно, кроме меня.

Первое по порядку унижение: Иришка хватает Устав и несет его Вольдемару, чтобы тот внес свои замечания и исправления. А ведь я несколько раз объяснял ей, что всегда консультирую Вольдемара, и никогда – наоборот. Тот, разумеется, просит предоставить ему все разработанные мной документы, делать такие он не в состоянии, но цену им знает крепко. У него в банке полно клиентов – фирм, которые бы заплатили за такие. Незадолго перед этим он делает мне предложение: войти в состав консалтинговой фирмы с какими-то стряпчими, у которых лицензия на юридическую деятельность – чтобы всем вместе паразитировать на мне. Я вежливо отказываю. Говорю, что не готов к такой масштабной работе.

Иришке я прямо объясняю, что для того, чтоб торговать моими документами их надо у меня купить. «Машец» в Канаде удивлена – почему, собственно, Боря не позволяет Вольдемару продавать его документы? На что Боря с римской прямотой отвечает: пусть «Машец» не суется в чужие дела. Грубый Боря.

Что юридическая история готова, Вольдемару известно. Кроме того, она готова вовремя: Иришка будет Президентом, увольнение Гончаренко законно, словом – все в шоколаде, и дня три он названивает мне, поливая Иришку, но сказать мне в лоб, что они с «Машец» спелись и решили прокатить ее, не отваживается; я вынуждаю его к этому. Я прямо спрашиваю: есть ли Президент на замену? И получаю ответ, до некоторой степени определенный: «Надо подумать, поискать».

Поискать – где, в ближайшем газоне?

Он прав, по сути: из Иришки Президент, как из меня – Джон Гальяно, но если они так решили – должны говорить с Ереминой глаза в глаза. Я – менеджер, приглашен Ереминой не затем, чтобы интриговать и менять солдат на фельдмаршалов.

Крыть ее сколько угодно я могу. Но сдавать или подставлять – не ко мне.

Глупый Боря.

«Машец» – не человек открытого боя. Верная Вартанян быстренько подписывает протоколы у мамаши Катиной. Собственно, игра сыграна. Так понимаю я, но – так не считает Вольдемар. Можно придраться к протоколам – да мало ли, что можно! Кажется, в пятницу – сутки у меня сместились, биологические часы сбились, я не сплю ночами, я на взводе днем, курю и пью кофе литрами (за что меня бы расчленил мой покладистый профессор Бурд) – Вольдемар звонит мне, и назначает время для встречи и переговоров с каким-то господином Субботиным – в конце дня, когда он сам освободится в банке. Он, заодно, посмотрит протоколы.

Я говорю: ладно.

В конце дня я взведен, как курок.

Господин Субботин или собственник страховой компании или совладелец таковой – во всяком случае, под ним армия страховых агентов (это он объясняет мне, знающему, что страховой бизнес не то умер, не то не родится). И, конечно, у него схвачена вся Украина. Я думал, она схвачена у меня. Неважно. Факт тот, что господин Субботин готов дать себе труда подумать о наших фильтрах, запродавать их приложениями к полисам. В виде технической страховки, так сказать. Жертвам абортов и Чернобыльской АЭС. Недотепам промышленного Востока. Лесным братьям в Прикарпатье. Они у него тоже схвачены.

Вольдемар тут же приказывает: выдать господину Субботину документы по фильтрам и цены по Ярославлю для Москвы, поскольку господин Субботин «возьмет» Москву.

Дело не в том, что ярославские цены на сто долларов ниже московских.

Я извиняюсь перед господином Субботиным и поясняю, что не готов превысить данные мне полномочия. Не уполномочен раздавать слонов и провинции. Не готов выдавать документы без распоряжения Президента. Я свяжусь с ним в течение часа, и он получит сообщение по факсу или e-mail. На что Вольдемар заявляет: Президента в компании нет. «Прекрасно», – говорю я, – «кто ты, чтоб отдавать распоряжения?». Он – член Совета директоров. «Да, братец». – говорю я, – «Но Совета директоров тоже нет. Как нет и Президента. Ты – акционер, жди дивиденды. Тебя позовут». По крайней мере, он в праве прочитать протоколы? Разумеется. Пожалуйста.

Я откланиваюсь господину Субботину, надеваю дубленку в зале и выхожу в коридор.

Там топчется Вольдемар, злой и окончательно сбитый с толку.

Что все это значит – я что, не буду сидеть с ним? Нет.

Свои протоколы я знаю наизусть, рабочий день у меня кончился.

Я стучу по стеклу часов.

«Что ты стоишь, как засватанный?» – говорю я ему. – «Я не твой служащий, не ты меня нанял».

И я ушел.

Субботин, как условились, все получил через сорок минут – и тут же пропал с горизонта. И, разумеется, было это только началом.

Как я и предвидел, Вольдемар не подписал основных протоколов, написав на полях некоторые замечания – одни по незнанию законов, другие – по злобе.

И заявил, что подписывать не будет: ему запретила наша Маша.

Это возня начала меня доставать.

Кто скажет мне, что с таким остервенением начали делить эти люди? Документы были первым шагом, продажи еще не начались.

Я послал Маше massage, в котором перечислил, что сделал я и чего не сделал Вольдемар. Не даст ли она мне пакет в десять процентов на тех же условиях? Разгорался скандал – или, точнее, первый из скандалов – который, как я знал, я выдерживаю: за мной были сделанная работа, опыт, знания, за ними – желания и пожелания. Тривиальная ситуация, если не брать в расчет Иришку. Мне она не доверяла – особенно, после того, как я имел неосторожность сказать ей, что записал на диктофон наши беседы с Вольдемаром. Я знал, зачем записывал их – не для себя, для нее, чтобы уразумела, наконец, сколько желающих – и каких желающих! – отправить ее следом за Васей. За товарищем Гончаренко В.В. На слово она б мне не поверила. И не захотела прослушать записи, когда ей предложил.

Ей не хотелось расставаться с иллюзиями.

Вот тогда-то у нас произошла первая ссора, и я вышел из ее машины – на городской простор. С Вольдемаром она перезванивалась. Она перезванивалась с «Машец», скандаля из-за меня, и «заступаясь за меня», как она говорила – перед кем? Что она сделает дальше, я мог только догадываться – но догадался быстро. В телефонном разговоре, между делом, Иришка пробросила мне, что денег у нее больше нет. Честно говоря, я не всполошился. Если вы договорились с человеком, то, как минимум, обязаны объясниться – или выполнить договоренности. Или найти компромисс. Или нажить беду.

Конечно, Иришка пришла в ярость из-за Вольдемара. Грозилась, что Санек разберется с ним, хотя все происходило наоборот: стоило ей позвонить ему в банк, тот посылал ее прямым текстом. Простить ей не мог, что она – Президент. И что с ним не посчитался чертов Боря.

Был ноябрьский слякотный вечер, когда она подвозила меня домой – вела машину она классно – и, ни с того, ни с сего ляпнула «Знаешь, что сказал Вольдемар? Он сказал: «Бумажки мы все писать умеем. Поглядим, как он может продавать.» – «Что ж он не написал тебе бумажки?» – «Да нет, – сказала она, – я не о том, Боря. Ты молодец, сделал огромную работу, с этим никто не спорит. Но ведь она сделана, так? Я ведь тебе за нее заплатила – и теперь это собственность компании?» – «Совершенно верно, – сказал я. – Дальше». – «Я не могу больше платить тебе такие деньги. Давай договоримся реально: восемьсот – девятьсот долларов я платить смогу, чтобы ты не умер с голоду (это я-то)». Она хочет посмотреть, как я «реально умею продавать (это она-то)». «Ну, что скажешь?» – «Подумаю», – сказал я, – Но, если скажу «да», у меня будет одно условие.» – «Условие?» – спросила она. – «Именно. Вольдемар не получит ни цента из денег от продаж, организованных мной. И мне плевать, как ты это сделаешь. И подыщи себе директора – ты-то теперь Президент».

И я потрепал ее по щеке.

Бумажки – надо же.

Испанская поговорка гласит: вытащи женщину из воды, и она закричит, что ты сам в нее свалился.

Я знал, что время все расставит на свои места. И что теперь не уйду ни при каких обстоятельствах. И доведу все до конца, чего бы мне это не стоило. И что мы все получим то, зачем пришли. Вместе и порознь. Каждый свое.