Текст книги "Игра небожителей"

Во время полета она продемонстрировала умение говорить ни о чем. Наша беседа… попробуй я ее передать, и это будет набор тоскливых банальностей. Она же умела преподносить их так, что за всю поездку я не захотел ни разу сменить тему.

Когда мы прибыли, к нам подлетели механические слуги.

– Боб, – она указала на смешного похожего на осьминога на столике с ногами робота, покажет тебе комнату. – За время поездки мы перешли на «ты». – А потом… Ты еще не обедал?

– Так только, пил чай, – ответил я.

– Надеюсь, не сильно перебил аппетит?

– Разве что совсем чуть-чуть.

– Вот и отлично. Боб тебя позовет.

Моя комната была небольшой, но вполне милой. Гардероб, стол, чудесная кровать, ванная, туалет, несколько кресел, балкон… С балкона открывался великолепный вид на практически дикие луга с цветущими полевыми цветами. Их запах был не резким и весьма приятным.

Вещи прибыли несколько раньше нас, и слуги уже все распаковали и расставили по местам. Осмотревшись, я на всякий случай переоделся к обеду, затем устроился в кресле и продолжил читать книгу Ольшанского.

Минут через 30 в комнату вошел Боб, смешно семеня на своих четырех ножках.

– Вас ждут к обеду, – сообщил он. – Я провожу.

– Хорошо, Боб, идем, – ответил я, еле сдерживая смех. Несмотря на то, что он был машиной, смеяться ему в лицо я не хотел.

Обедали мы в столовой. При свечах.

Вероника тоже переоделась. Теперь на ней было в меру короткое платье и сандалии без каблуков.

– Садись, – пригласила она меня к столу.

Когда мы сели, роботы начали подавать еду. Не без злорадства я отметил, что мой повар готовит лучше, правда здешняя еда была тоже на высоте. За обедом мы вновь заговорили ни о чем. При этом я думал, когда она перейдет к главной теме нашего разговора, что не укрылось от Вероники.

– Ты какой-то напряженный. Устал? – спросила она.

– Да нет, жду, когда ты начнешь расспрашивать меня о покушении и прочих приключениях, готовлю мысленно речь.

– Думаю, тебя настолько уже достали разговоры об этом, что заставлять тебя еще раз что-либо рассказывать было бы не очень здорово.

– Тут ты права.

– К тому же все, что мне нужно, я смогу узнать через моих ищеек. Но раз уж ты завел эту тему… скажи, каково это, влезть в чужую шкуру ради отдыха в роскоши и купании в деньгах, а на деле пережить такое?

– Это и дезориентирует, и одновременно притягивает. Как пропасть, когда стоишь близко к краю. Меня всегда тянет отойти и одновременно прыгнуть. Чувствую же я себя ежом, которым играют в крокет.

– Интересное сравнение.

– Это из «Алисы в стране чудес». Как раз перечитал перед нашей встречей.

– Ты читаешь классику?

– Мне достался дом с библиотекой. С настоящей библиотекой с настоящими книгами. С таким наследством грех не читать.

– Вижу, ты не унываешь.

– А чего унывать? Если меня убьют, глупо тратить оставшееся время на уныние. А если выживу – тем более.

– Хороший ответ.

– Стараюсь на пределе возможностей.

Она улыбнулась.

Обед тем временем подошел к концу, и Вероника предложила:

– Пойдем, может, пройдемся?

– С удовольствием, – ответил я.

– Тогда пошли, – она встала из-за стола.

По сравнению с моим домом и домами моих соседей ее жилище выглядело более чем скромно. Двухэтажное кирпичное строение. Парковочная площадка машин на пять. Вокруг дома небольшой газон. А дальше дикий луг с полевыми цветами. Мне не то, чтобы это не понравилось, просто было непривычно.

– Предпочитаю природу, как она есть. Ухоженные сады напоминают мне жертв Прокруста, – сказала Вероника, угадав мои мысли. – Надеюсь, тебя это не смущает?

– Абсолютно.

– Вот и хорошо.

И вновь мы с удовольствием разговаривали ни о чем, неторопливо идя, куда глядели глаза. Когда мы вышли на поросшую похожей на зеленый ковер травкой, цветущей душистыми маленькими желтыми цветами, поляну, Вероника сказала:

– Прекрасное место для отдыха. Ты не находишь?

– Более чем, – ответил я. Мы уселись прямо на траву. Благо, для этого было достаточно тепло и сухо.

– Как ты смотришь на хорошее вино? – спросила Вероника.

– После него мне будет лень идти.

– Ну это не проблема.

– Тогда замечательно.

– Тогда будем пить вино, – сказала Вероника и легла на спину. Я остался сидеть и откровенно ей любоваться.

Буквально через минуту прилетел похожий на столик с ручками робот официант со скатертью, бокалами, бутылкой вина и тарелкой с неизвестными мне фруктами. Он наполнил наши бокалы, и мы сделали по глотку.

– Как тебе? – спросила Вероника.

– Такое вино хорошо закусывать поцелуями, – ответил я.

– Ну так чего ты ждешь?

После этих слов я ничего больше не ждал. Я поцеловал ее сначала в губы, затем в глаза, щеки, еще раз в губы, в шею… Затем я перецеловал все открытые участки ее тела, включая красивые пальчики на ногах. Когда я попытался ее раздеть, она меня остановила.

– Пожалуйста, не здесь… Давай продолжим дома.

– Как скажешь, – согласился я. – Только давай не будем надолго откладывать.

– Давай не будем, – ответила она, целуя мое лицо.

К нам подлетела небольшая машинка с открытым верхом, и мы продолжили целоваться в ней. И уже дома, в спальне Вероники мы перешли к основному блюду. Мы занимались любовью страстно и одновременно естественно и свободно. А после того, как нас накрыло, мы не помчались смывать следы друг друга в душ, а, крепко обнимаясь, провалились в посткоитальный сон.

Разбудил меня звуковой сигнал электронной почты. Я терпеть не могу звуковые сигналы оповещения, и стараюсь выключать их оптом и сразу. Наверно, он включился по умолчанию во время установок последних программ, – решил я и тут же вырубил все звуковые оповещения, и только потом открыл почтовый ящик. Пришел ответ от Ольшанского:

«Здравствуйте. Готов принять вас в любое удобное для вас время. Мой адрес…».

Коротко и ясно.

Вероники рядом не было. Она стояла на балконе, и ее силуэт хорошо был виден на фоне необычайно яркого звездного неба. Я встал с кровати и тоже вышел на балкон. Она стояла там босиком и в тонком халатике, сквозь который просвечивалось ее аппетитное тело.

Я подошел сзади и обнял ее.

– Ты не поверишь, но больше всего я люблю это место из-за ночного неба. Такие звезды, как здесь, не увидишь нигде. Это настоящее чудо, – чуть слышно произнесла она.

Она ничуть не преувеличивала. Здешние звезды были огромными, переливающимися разными цветами и обладающими притягательной силой.

Несколько минут мы стояли молча. Она любовалась небом, а я тем, что обнимаю ее, дышу запахом ее волос, смотрю на звезды…

– Удивительней всего здесь ты, – прошептал я.

– Ты безбожно мне льстишь, – ответила она, провернувшись ко мне.

В ответ я нежно поцеловал ее в губы.

А потом я подумал, что совсем еще недавно мне приходилось из кожи лезть вон, чтобы закадрить более или менее симпатичную бабенку, причем так было всегда. Сейчас же целых три женщины, об обладании которыми я не мог даже мечтать, сами затащили меня к себе в постель. Причем не ради денег, не ради моего положения в обществе, которое для той же Вероники было, собственно, никаким. Так что же, черт возьми, изменилось с тех пор, как я стал Бишопом? А если посмотреть правде в глаза, то никаким не Бишопом, а актеришкой, нанятым играть развлекающегося Бишопа.

– О чем ты думаешь? – спросила Вероника.

Не знаю почему, но я не стал лукавить, а выложив ей все. Почти все. На двух других женщинах я не стал заострять внимание.

– В глазах людей ты то, что излучаешь в мир. В этом мы ничуть не отличаемся от цветов. Кое-что в тебе изменилось. Теперь ты Виктор Бишоп. Хоть и нанятый, но глава сильнейшей империи. И ты чувствуешь за собой ее силу и власть. Более того, ты готов рисковать жизнью ради сохранения этого положения вещей. А раз так, то и в окружающий мир ты излучаешь уверенность и силу. Женщины это чувствуют. Раньше ты ощущал себя непонятно кем, а кому нужен непонятно кто?

– Ты говоришь такие вещи, что мне впору садиться у твоих ног и внимать словам мудрости.

– У моих ног было достаточно мужчин, но не потому, что они видели во мне мудреца.

– Похоже, ты жила в окружении умственно слепых.

– Ах ты льстивый негодник! – она потрепала меня по голове. – Пойдем в постель, а то я начала замерзать.

Проснулся я в замечательном расположении духа. Хотелось, петь, плясать, творить глупости. А еще мне хотелось окончательно и бесповоротно влюбиться в Веронику, чего делать было нельзя ни при каких обстоятельствах, так как прекрасным принцем я был только до полуночи, после чего мне предстояло вновь стать жабой или крысой. А что может быть печальней участи влюбленной в прекрасную королеву жабы? Правда, этого потом могло и не наступить. Так мысль о возможной скорой смерти послужила мне утешением.

– Ты прямо сияешь, – заметила Вероника.

– Это потому, что утро застало меня в объятиях не усмирителя, а прекрасней из женщин. Что может быть лучше!

– Надеюсь, ты не скучаешь по усмирителю?

– Ничуть. Он совершенно не сексуален. Так что в этом вы – полные противоположности.

– Ты как, проголодался? Потому что я хочу есть.

– Я тоже.

– Тогда сначала завтрак, а потом все остальное.

Завтрак нам принесли в спальню, и мы сели за стол как были, голыми. Мы если, смеялись, целовались…

Когда завтрак подошел к концу, я сказал, что мне пора уезжать.

– Не думала, что ты так рано захочешь сбежать, – ответила она.

– Мне назначена очень важная встреча, которую я не могу пропустить. И если бы не она, я с удовольствием бы остался.

– Точно?

– Точно. Так хорошо, как здесь с тобой мне не было никогда.

– Тогда, если захочешь, заскакивай после встречи.

– Как только освобожусь, сразу же паду к твоим ногам.

– Ладно, считай, что место у моих ног за тобой забронировано.

– А если к нему прилагается и комната, то я оставлю багаж у тебя, если ты конечно не возражаешь. Только не думай, что это попытка к тебе переехать, – поспешил добавить я.

6

– Мы подлетаем, – сообщила стюардесса, впорхнув в каюту. – В пункте прибытия около нуля по Цельсию. Ветер 25 метров в секунду. Идет дождь со снегом. Космопорта, как такового нет. Только роботизированный взлетно-посадочный терминал. Юпитер 23 (так называется эта дыра) – закрытая планета, и сюда пускают только по приглашению. У вас оно есть. Терминал дал добро на посадку. Для перемещения по Юпитеру 23 на малые и средние расстояния предусмотрены автоматические такси. Я уже вызвала машину.

– Спасибо, – ответил я. – Надеюсь не околеть здесь от холода.

– Если у вас нет теплой одежды, я порекомендовала бы вам надеть скафандр.

Конечно, у меня не было теплой одежды! Несмотря на кучу чемоданов со всяким модным барахлом, которые целая свита роботов таскала за мной по всему Миру, теплых вещей у меня не было. Зачем они мне, если зимними видами отдыха и спорта я не увлекаюсь, а в местах с теплым климатом шубы и шапки не нужны. С Юпитером 23 я опростоволосился потому, что, как я узнал из сети, сейчас здесь было лето, а в моей голове лето с дождем и снегом при сбивающем с ног ветре не ассоциировалось.

Интересно, что заставило Ольшанского выбрать столь суровый уголок вселенной для жизни?

Взлетно-посадочный терминал при ближайшем рассмотрении оказался площадкой под открытым небом без какого-либо намека на здание вокзала. Только несколько ангаров вдалеке для техники. К счастью, такая его конструкция не предусматривала таможенный или иной контроль. Поэтому, едва мы приземлились, к яхте подрулило такси. Несмотря на то, что от трапа до машины было не более метра, я, выйдя из яхты, успел мысленно поблагодарить стюардессу, представив себе удовольствие, которое бы мне принесла стихия, покинь я корабль в легкой куртке и туфлях.

Когда я сел в машину, она, не запрашивая адрес, взмыла вверх. Летели мы достаточно низко, и я мог насладиться местной унылой заснеженностью, из которой то тут, то там высовывались низкорослые растения. Похоже, Ольшанский не единственный житель этих мест, – подумал я.

К его дому я прибыл минут через двадцать после начала полета. Напомнил мне этот дом нечто среднее между башней танка и шляпкой гриба. Был он округлым, приземистым, словно вдавленным в землю. Совершенно неуютный на вид дом.

Подлетев к парковочной площадке, такси снизилось на высоту около 10 сантиметров над поверхностью, но садиться не стало. Когда открылась дверь, я понял, почему машина предпочла парить над землей, заставляя меня вопреки всем правилам спрыгивать на ходу. Дело в том, что Ольшанский не увлекался наведением порядка во дворе, и его посадочная площадка была завалена снегом. Спрыгнув с машины, я утонул по колено.

Вот здесь бы мои туфли и накрылись, если б не стюардесса. Надо будет ее как-нибудь наградить, – подумал я.

Несмотря на то, что ему наверняка уже сообщили о моем прибытии и, скорее всего, затребовали подтверждение моего приглашения, прежде чем дать разрешение на посадку, каких-либо признаков гостеприимства Ольшанский не пытался подать. Мне пришлось сначала, утопая в снегу, пробираться к дому, а потом не меньше минуты тарабанить руками в дверь, так как ни домофона, ни элементарного звонка на двери не было. Наконец, дверь открылась, и я увидел перед собой худощавого, среднего роста мужчину лет 60. Несмотря на русскую фамилию, внешность у него была откровенно азиатской. А, судя по его виду, ему было плевать на то, как он выглядит. Его волосы беспорядочно торчали в разные стороны так, словно с рождения они не видели расчески. Скорее всего, он и не расчесывался, а когда сильно зарастал, обстригал себя наголо машинкой. На бритье он тоже не зацикливался. Свидетельством этого была примерно недельная щетина на лице. Одет он был в теплый полинялый халат на затрапезную майку, протертые на коленках до дыр спортивные штаны, теплые носки и комнатные тапочки.

Открыв дверь, он вопросительно уставился на меня.

– Герберт Федорович Ольшанский? – спросил я, включив громкую связь.

– Если я, то да: если вы, то вряд ли, – ответил он. И только по лукавому блеску в глазах я понял, что он так шутит.

– Я Глеб Воленский. Это я написал вам дурацкое письмо, на которое вы ответили, что готовы меня принять.

– Похоже, у вас действительно важное дело, раз не побоялись сюда прилететь.

– Серьезней некуда.

– Ладно, входите, – сказал он и посторонился.

Войдя, я сбил с ботинок снег и, предвкушая гармонирующий с внешним видом Ольшанского бомжатский аромат, снял шлем скафандра. Вот только ничем таким от него не несло, а в доме приятно пахло выпечкой.

– А вы смышленый парень! – заметил он, имея в виду мой скафандр. – Я уже думал, что вы тут закоченеете, хотел предложить вам глинтвейна для согрева, а вы вот так подошли к этому вопросу. Похвально, молодой человек, похвально.

– Ну, если вы захотите меня чем-нибудь угостить, я не откажусь, – ответил на это я.

– Тогда давайте выпьем чаю. У меня свежие булочки. Только что испек.

– С удовольствием.

– Тогда проходите сюда.

Сказав это, он проводил меня на довольно-таки тесную кухню, которая сияла чистотой.

– Угощайтесь, – сказал он, наливая чай и ставя тарелку с булочками на средину стола.

Поблагодарив его, я взял булочку и откусил кусок. Она оказалась вполне съедобной. Чай был тоже ничего. Ольшанский взял булочку, откусил кусок и принялся жевать, вопросительно глядя на меня.

– Ну и забрались же вы, – сказал я, чтобы как-то начать разговор. – Неужели вам здесь нравится?

– Не то, чтобы нравится, но это место прекрасно подходит для моей житейской философии, – ответил он.

– И какова ваша житейская философия?

– Подобно древним грекам я больше всего на свете ценю досуг. А досуг – это время. Здесь же у меня его никто не пытается отнять ради какой-нибудь ерунды. Что до погоды, то из дома я выхожу только по желанию. А для того, чтобы взбодриться и подстегнуть к работе мозг, мне достаточно выйти и немного пройтись. Так что для меня Юпитер 23 – настоящий райский уголок.

– А как же радость общения? Ведь те же древние греки наравне с досугом ценили и дружбу, и когда Диоген выдал свою коронную фразу Александру, тот обвинил его в том, что он отказался от дружбы.

– Дружба, мой друг, должна взаимообогощать материально, интеллектуально или эмоционально. В противном случае это уже не дружба, а грабеж с отъемом времени, паразитирование или вампиризм. Опять же, когда ты полностью погружен в свои мысли, ты теряешь всякую привлекательность в глазах ближних. В лучшем случае они забивают на твое существование, в худшем – пытаются вернуть заблудшую овцу обратно в отару убивателей времени. Я не хочу убивать ни одного имеющегося у меня мгновения. Поэтому я забрался подальше от всех желающих пригласить меня на вечеринку или припереться в гости соседей и прочих посягателей на мое время.

– В таком случае я еще более признателен за то, что вы согласились меня принять.

– Я вас принял потому, что меня об этом попросили те, кому я не могу отказать. Так что вы здесь только поэтому.

– Вот как. Интересно, кто же замолвил за меня слово?

– Давайте, может, перейдем к делу? – оборвал он светскую часть разговора, а заодно и щелкнул по носу мое любопытство.

– Мне кажется, у вас слишком много умолчаний, – сказал он, когда я подробно все ему рассказал.

– Что вы имеете в виду? – не понял я.

– В вашем рассказе много таких вещей, о которых вы не говорите, но подразумеваете их, как нечто само собой разумеющееся. Такие кажущиеся само собой разумеющимися вещи я называю умолчаниями. И самое первое ваше умолчание – это предположение о том, что вас пытаются убить.

– А разве нет? – удивился я.

– Я лично не обнаружил ни одной угрожающей вашей жизни ситуации. Так сначала вас подставили в гостинице. Затем похитили и допросили. Убивать вас при этом никто не пытался.

– Но не выдумал же я? – растерянно произнес я.

– Вам сказал об этом голос в вашей голове. Но на каких основаниях вам ему верить?

– Хотите сказать, что мне ничего не угрожает, и я могу спокойно жить дальше?

– Я этого не говорил. Я лишь хочу, чтобы вы не спешили ставить точку там, где просится многоточие или вопросительный знак.

– Подождите, но если они не пытаются меня убить, что тогда они делают?

– Оказывают на вас воздействие.

– Какое?

– К этому вопросу мы вернемся позднее. Сейчас я хочу обратить ваше внимание на второе умолчание: А именно, почему вы решили, что на вас воздействуют именно как на Бишопа?

– А на кого еще? До этого я без всяких приключений прожил сорок лет. Но стоило мне стать Бишопом, как на меня обрушился весь этот дурдом.

– Тогда почему вы не сделали самый очевидный шаг: не смылись куда-нибудь вроде этого милого уголка природы, чтобы тихо и спокойно переждать, пока все не успокоится. Понятно, что на той планете, где все началось, вам ничего не оставалось, как делать то, что говорят, но позже вы вполне могли бы и сбежать. И не просто сбежать, а попросить убежище.

– Не знаю, такой вариант развития событий мне не пришел в голову. К тому же роскошь и приключения…

– Вот именно: роскошь и приключения. Вы клюнули на наживку, и теперь хотите добиться такого положения, чтобы играть на равных с теми, кто втянул вас в эту игру в качестве послушной пешки.

– А разве это возможно?

– Здесь все зависит от того, кто стоит за голосом у вас в голове. Ведь именно от положения и амбиций вовлекшего вас в игру человека зависит ваш стартовый уровень в троянской войне.

– А причем здесь троянская война?

– Троянская война – это ярчайший пример многоуровневости подобных игр. В ней, если помните, участвовали боги, цари, герои простые смертные… И на каждом уровне это была своя, отличная от других уровней война. Для богов это была игра с возможностью слегка друг другу насолить. Для царей – дележ сферы влияния. Герои жаждали ратных подвигов. Обычные солдаты хотели выжить и разбогатеть. А жители Трои просто выжить. То есть у каждого участника войны была своя, персональная война в зависимости от его задачи и положения.

Так и здесь. Перестав быть людьми, основатели, а вместе с ними и некоторые составляющие внутренних кругов мегаличности почувствовали себя небожителями. А что делают небожители?

– Правят миром.

– Миром правят цари или те, кого небожители помазывают на царство. Сами они играют миром, как люди попроще играют в компьютерные игры. И если тебя втянул в игру кто-то из небожителей, вполне вероятно, что на тебя воздействуют в качестве творчества или игры.

– Игры? – разозлился я. – Погибают люди. Хотя им-то какое до нас дело?

– Вы для них – персонажи. Как герои книг или кино. Только их возможности таковы, что они могут творить куски жизни не на экране или бумаге, а непосредственно в реальности, как таковой.

– Но разве это должно сходить им с рук?

– Нет, но они безлики в своей многоликости. И если вдруг когда-нибудь дело дойдет до суда, найдется специально нанятый бедолага, который в силу тех или иных причин согласится понести наказание за страдающего больным воображением мерзавца. Гиперличность безлика в своей многоликости, и на каждый конкретный случай у нее есть свои способы защиты.

– Так что, выходит, что в этом случае я ничего не могу? Я бессилен?

– Вы можете либо сыграть красиво свою роль, либо испортить удовольствие от игры вашему кукловоду. Но для того, чтобы принимать какие-либо решения, вам нужно сначала удостовериться, что вас используют именно в такой игре. Потому что существует множество вариантов, включая тот, который вы отбросили по непонятным мне причинам.

– Да ну, не думаю, что кто-то действительно решил, что я – Бишоп-основатель.

– Почему вы так думаете?

– Ну сами посудите. Наверняка те, кому может быть выгодна смерть основателя, знают, как он выглядит, и все такое. А если нет, они наверняка могли бы проверить мое прошлое, прежде чем предпринимать какие-то шаги.

– Проверка – это тоже шаг. И тот, кто все это затеял, вполне мог рассчитывать именно на такой шаг, что вполне могло его противников заставить действовать наобум. Ведь как бы там ни было, ваше появление в системе Бишоп каким-то образом изменило расстановку сил, и эти изменения стали причиной тех самых событий.

Вариантов может быть множество, включая и такой, какой ни мне, ни вам не сможет прийти в голову. А раз так, то ваша задача не из тех, которую можно решить, сидя вот так за столом с чашкой чая и булочкой. Здесь надо идти по следу с самого начала и до конца, если он, конечно, не затеряется. Но пока вы в игре, след никуда не денется, а если денется, то вскоре появится другой, так как игра будет требовать взаимодействий с вами других игроков или оказания на вас воздействия.

– То есть мне нужно начать сначала, а именно с вербовки меня на эту должность, а потом идти туда, куда приведет нелегкая?

– Да, и это самый очевидный порядок действий кроме разве что попытки затаиться. Удивительно, как он не пришел в вашу голову.

– Наверно, мне хотелось подольше покайфовать в роли беззаботного богача.

– А это не лишено смысла. Ведь что вас ждет в конце игры?

– Думаете, меня убьют?

– Нет, но окончание игры в любом случае будет означать ваш из нее выход. Вы перестанете быть Бишопом, и станете самим собой. А раз так, то мой вам совет: старайтесь двигаться как можно медленней к финишу, чтобы снять как можно больше сливок с вашего положения в игре. При этом вам нельзя впадать в другую крайность, а именно останавливать игру, так как в этом случае вы перестанете быть интересны вашим кукловодам, и вас из игры выведут. Короче говоря, вас в любом случае оттрахают, а если так, то лучшее, что вы можете сделать – это получить максимум удовольствия от процесса.

– Вы правы. Какая мне разница, кто кого победит. Кто они мне? Друзья? Родные? Пусть грызутся, как хотят. Я буду выживать, наслаждаться жизнью и зарабатывать себе этим на дальнейшую жизнь. Спасибо большое. Вы мне очень помогли.

На этом наш разговор был окончен. В порыве благодарности я намекнул Ольшанскому, что могу спонсировать выход его следующей книги, но он, улыбнувшись, отказался.

– Я уже получил награду за наш разговор. Но за предложение спасибо, – ответил он.

Вернувшись на яхту, я пригласил стюардессу.

– Знаете что, Клариса, – сказал я, когда она впорхнула в каюту, – вы мне сегодня спасли жизнь, посоветовав надеть скафандр.

– Рада, что была вам полезна, – ответила она.

– Вы были не просто полезны, а чертовски полезны. Поэтому я прошу вас в знак благодарности принять от меня небольшой подарок или премиальные.

– Благодарю вас, но право, не стоит.

– Стоит, и это не обсуждается. Короче говоря, я прошу вас купить себе что-нибудь от моего имени. Что-нибудь этакое, запоминающееся, чего вы, возможно, давно уже хотите, но не можете себе позволить. И, пожалуйста, не оскорбляйте меня излишней скромностью.

– Большое спасибо, – сказала она и вышла.

Оставшись один, я плюхнулся на кровать. Моя душа пела.

Сам того не зная, Ольшанский разрешил давно уже тяготившее меня противоречие, в существовании которого я не хотел себе признаваться. Дело в том, что, не будучи совсем кретином, я прекрасно понимал, что для расследования мне нужно брать за жабры того парня, что нанял меня на эту работу, и вышибать из него дух, пока он не назовет следующее имя. И так до самого конца или до предела моих возможностей. А раз так, то мне надо брать руки в брюки и мчаться на Землю в мой постылый Воронеж. Этих действий от меня требовала логика расследования. Душа же моя хотела еды, шмоток, роскоши, а еще она хотела Веронику, а до Вероники просто баб, хорошеньких ухоженных баб. И это душевное сидение на разъезжающихся в противоположные стороны двух стульях меня утомляло. Изменив постановку задачи с попытки добиться успеха и чего-то кому-то доказать, на получение максимальных дивидендов от моего положения в виде удовольствий и хорошей зарплаты, я поставил все на свои места.

В результате, прежде чем задать команде курс, я позвонил Веронике.

– Привет, – сказал я. – Как дела?

– А у тебя?

– Свободен и лечу к тебе, если ты не против.

– Ты знаешь, где меня найти.

– Я тебя обожаю.

– Надеюсь, ты убедишь меня в этом при встрече.

– Сделаю для этого все возможное и невозможное.

Получив добро, я приказал команде мчаться к ней на всех парусах.