Текст книги "По следам Штирлица и Мюллера"

Глава 22
«Красная тройка»

Что ж, РСХА было страшным учреждением. Но даже здесь люди встречались совершенно разные. Мы это уже видели на примерах Лемана, или оберштурмфюрера СС Хайнемана, помогшего сотрудникам советского посольства. Были обычные служаки, считавшие, что они выполняют свой долг, обеспечивают безопасность родной страны, а при этом и себе приличную пенсию на старость. Были фанатики, оболваненные нацистской пропагандой. Были карьеристы, проходимцы, любители поживиться. Первый начальник гестапо Рудольф Дильс погорел на непорядках и злоупотреблениях в своем ведомстве, но злодеяний за ним не нашли. После войны его не включили в число нацистских преступников, и он работал в министерстве внутренних дел Нижней Саксонии.

Были и деятели с четко выраженными патологическими наклонностями, как Гейдрих. Причем он старался развивать такие же червоточинки и в других, угадывал их – и угадывал совершенно верно. Например, отправил экономиста и правоведа Отто Олендорфа в Россию «постажироваться» во главе айнзатцгруппы, и тот показал себя заправским палачом, уничтожил за год 90 тыс. человек. Да и скромные кабинетные барышни, включенные Гейдрихом в карательные подразделения, быстро осваивались с массовыми расстрелами, превращаясь в матерых эсэсовских «сук».

Шеллерберг в мемуарах в очень мягких тонах изобразил Гиммлера и самого себя – культурные, обходительные, миролюбивые. Описал, как еще летом 1942 г. летал в ставку рейхсфюрера в Житомире и вырыбатывал с ним проекты сепаратного мира: с тем чтобы оставить Германии Австрию и Судеты, а остальное возвратить. Хотя это явная ложь. Когда гитлеровские армии вышли к Кавказу и Волге, кому могли прийти в голову столь скромные запросы? И кто из немецких политиков и генералов, даже «оппозиционных», согласился бы с ними? Это же была вершина побед, пик успехов! Германия господствовала почти над всей Европой, с какой стати отдавать ее приобретения?

Гиммлер и впрямь старался выглядеть культурным, но разве не он ставил задачи на «сокращение» десятков миллионов славян, «окончательное решение» евреев? И если он, в отличие от Гейдриха, тщательно прятал болезненные комплексы, то они все равно прорывались наружу. Например, 31 мая в Минске он пожелал увидеть показательный расстрел заложников. Наблюдал, как перед взводом эсэсовцев выстроили сотню обнаженных людей. Но когда они кричали, бились в агонии, а две окровавленные девушки продолжали стоять, рейхсфюреру стало плохо. Он, по показаниям Бах-Зелевского, сомлел «как заурядный интеллигент». А после этого озаботился, что подобные экзекуции могут плохо повлиять на психику солдат, на их половые функции.

По его распоряжениям начались опыты с «газенвагеном» – «душегубкой», а для массового уничтожения определялись особые лагеря смерти с газовыми камерами. Такой способ он тоже проверял самолично, посетил концлагерь Собибор, и специально для него в газовой камере умертвили 300 девушек. Рейхсфюрер смотрел за их гибелью через глазок и в обморок не падал, остался доволен. Рейхсфюрер всегда интересовался и медицинскими экспериментами над заключенными, и в этой области тоже вносил предложения с плохо скрытой сексуальной подоплекой. Внешнюю культуру это как будто не нарушало, и как раз поэтому ему оказывался близок Шелленберг.

Он умел преподносить себя именно таким: интеллектуальным, воспитанным, тонким. Подчеркнуто отделял себя от карательных служб, не проявлял «арийского» высокомерия к побежденным. В Париже, например, он прекрасными манерами обворожил известную модельершу Шанель, она сочла бригаденфюрера другом (а он использовал то, что слышал от нее). Точно так же он обзавелся «друзьями» в Испании, Бельгии, Дании, Швеции, Швейцарии – обходительный и милый человек. Хотя именно Шелленберг заключил соглашение с военными о снабжении айнзатцгрупп транспортом и патронами для расстрелов. А до весны 1941 г. служил не во внешней разведке, а в гестапо.

В мемуарах он и эту деятельность постарался описать романтично, в чисто детективных сюжетах. Рассказал, к примеру, как мастерски раскрутил дело польского шпиона Сосновского, который влюбил в себя двух девушек, работавших в военных учреждениях «фройляйн Н.» и «фройляйн Б.». Сожительствовал с обеими и получал от них ценные сведения. Шелленберг представляет это расследование в качестве некоего интеллектуального поединка. Но умалчивает одну деталь. Чтобы сломить и расколоть Сосновского, обеих девиц обезглавили у него на глазах. Впрочем, и в качестве руководителя внешней разведки он о многом умолчал. Допустим, как 22 июня 1941 г. его сотрудники схватили советских журналистов и работников торгпредства, не имевших дипломатического иммунитета. Пытались завербовать их и так измордовали, что для последующего размена на немецких представителей в Москве некоторых пришлось везти на носилках.

На фоне подобных начальников даже Мюллер выглядел далеко не самой страшной фигурой. Под благообразными масками он не прятался. Но и чудовищных планов не строил. Если приказывали выполнять грязную работу – выполнял. Так, после смерти Гейдриха и при вечной занятости Гиммлера ему было дано право подписывать приказы о «перемещениях» в концлагеря. Сам он этих акций не инициировал, но приезжал порученец Эйхмана с соответствующей бумагой – Мюллер внимательно читал, нет ли формальных ошибок, и ставил подпись. По таким ордерам было вывезено в Освенцим и другие места уничтожения 45 тыс. евреев из Голландии, 3 тыс. из Берлина, 30 тыс. из Белостока, 10 тыс. из лагеря Терезиенштадт. Или приходило распоряжение Гиммлера – по заявке начальника хозяйственной части Поля в концлагеря требуется рабочая сила. Мюллер вызывал подчиненного, чтобы подготовил приказ: в такой-то срок переместить в лагеря 35 тыс. заключенных из французских тюрем. Что будет дальше с этими заключенными, его не касалось и не интересовало.

Но садистских наклонностей за Мюллером не наблюдалось. Сам он в концлагеря не ездил никогда. При казнях не присутствовал и не стремился. Не бывал он и на «усиленных допросах» в собственном учреждении. Оставляя это «специалистам»-костоломам. Как пишет историк гестапо Жак Деларю, это был «грубый администратор, какие встречаются почти повсюду. Функционер до мозга костей, он жил и работал ради бумаг, статистик, докладных. Он чувствовал себя хорошо, лишь занимаясь записками, повестками дня и инструкциями. Главной заботой Мюллера было “продвижение”. Его мало заботило то обстоятельство, что закулисная сторона его жизни состояла из гнусных доносов, анонимных писем, пыток и тайных казней. Все эти ужасы доходили до него лишь в типично бюрократическом виде, то есть как сухие доклады и записки».

Служебная деятельность в РСХА густо переплеталась и с интригами. В нацистском руководстве они шли постоянно. А на судьбе Лемана наверняка сказалось еще и то обстоятельство, что Гиммлер в этот момент попал под удар. Над ним и без того сгущались тучи. В школе СД в Бергенбруке содержался под охраной глава румынской фашистской организации «Железная гвардия» Хория Сима. В 1940 г. он поднял мятеж против главы правительства, маршала Антонеску. Тот и другой надеялись, что немцы поддержат его. Но Антонеску подсуетился слетать в Германию, подписал кабальный договор о поставках нефти и продовольствия, и Гитлер принял его сторону.

Мятеж подавили, Симу арестовали. Популярного Симу Антонеску казнить не рискнул, держать в тюрьме боялся и придумал выход – в знак «дружбы» выдал его немцам. Фюрер был тронут таким доверием и поклялся, что Сима будет под строгим надзором и не доставит ни малейших хлопот сопернику. Но осенью 1942 г. он вдруг сбежал. Мюллер организовал поиски, однако Гиммлеру о случившемся не доложил. Вроде бы из-за того, что надеялся быстро поймать Симу.

Зато через десять дней после побега о нем откуда-то узнал Риббентроп, враждовавший с Гиммлером. Узнал он даже о том, что Сима находится в Италии. Первым донес Гитлеру и постарался преподнести это в очень невыгодном свете для рейхсфюрера СС – будто Гиммлер и Шелленберг тайно замышляют в Румынии свою политическую игру, и вождь «железногвардейцев» с итальянской территории будет готовить переворот. Шутить такими вещами было не время. Под Сталинградом как раз в ноябре-декабре погибали две румынские армии, потеряли 160 тыс. человек, власти Румынии совсем пали духом. Но Гиммлер, вызванный к Гитлеру, разводил руками, что ничего не знает о происшествии. Фюрер не поверил. Пришел в бешенство, грозил выжечь каленым железом «эту черную чуму» – указывая на форму СС. Шелленберг через четыре дня нашел беглеца, но Гиммлер очутился в опале. А Мюллер отделался написанием объяснительной записки. Что с него возьмешь, тупое «баварское рыло»!

Но вот тупым начальник гестапо никогда не был. Это был умный, хитрый и расчетливый профессионал, умело скрывающий свои качества под простоватой маской. Если вспомнить обиды и оскорбления в его адрес со стороны рейхсфюрера, то очень вероятно, что отсутствие доклада Гиммлеру и странная информированность Риббентропа были совсем не случайными. «Долг платежом красен».

А на выручку рейхсфюреру вскоре неожиданно пришел покровитель Мюллера Борман – который раньше тоже враждовал с Гиммлером. Через ведомство СС проходили огромные средства, но рейхсфюрер был крайне щепетилен и честен в денежных вопросах (в отличие от многих своих подчиненных). Хотя ему приходилось содержать две семьи и возникли затруднения, не хватало денег для постройки второго дома. Борман, узнав об этом, предложил пособие в 80 тыс. марок из партийной кассы. Гиммлер не знал, как его благодарить, лед отчуждения и недоверия между ними сломался. А Борман показывал: если с ним дружить, он готов помочь и с другими проблемами.

Он замолвил словечко перед Гитлером, тот смягчился к рехсфюреру. Хотя у Бормана были свои соображения. Он полагал, что Гиммлер набрал слишком большую власть, надо убавить ее. Фюреру он подсказал: неразбериха после побега Симы объясняется тем, что Гиммлер очень перегружен. Надо найти ему заместителя, который будет руководить РСХА вместо Гейдриха. При участии Бормана на эту должность был определен обергруппенфюрер Эрнст Кальтенбруннер. С одной стороны, вроде бы из того же ведомства – он возглавлял австрийскую полицию и СС. С другой – «земляк» Гитлера.

Его назначение стало совершенно неожиданным для верхушки спецслужб. Это была фигура совершенно одиозная. Современники красочно описали его портрет: «При росте в 1 метр 90 сантиметров у него были широкие плечи и мощные руки со сравнительно тонкими кистями, способными, однако, раздавить камень. Массивный корпус его венчался крупной головой с твердым, тяжелым лицом, словно вытесанным из плохо отесанного обрубка дерева. Высокий и плоский лоб отнюдь не свидетельствовал о выдающемся интеллекте… широкий, словно вырезанный одним ударом рот с тонкими губами и огромный, квадратный, массивный, грубо вытесанный подбородок еще более подчеркивали тяжелый и угрюмый характер этого человека».

Да, Кальтенбруннер был таким. Угрюмым, высокомерным и далеко не умным. И вот он-то, казалось, вобрал в себя все возможные пороки. Откровенный садизм сочетался в нем с патологической трусостью. Посещая концлагеря, заказывал зрелища казней мужчин и женщин разными способами, а при этом боялся идти к зубному врачу. Не пошел даже после того, как ему приказал Гитлер, заметив дурной запах изо рта. К тому же Кальтенбруггер был горьким пьяницей, накачивался прямо за рабочим столом. Но Борману не было дела до его человеческих и профессиональных качеств. Он наметил такого человека, который выполнял бы его пожелания и был противовесом Гиммлеру.

Но и рейхсфюрер СС, узнав, кого ставят ему заместителем, успокоился. Кальтенбруннер, в отличие от Гейдриха, никак не мог стать его конкурентом. Да и Мюллера новый начальник устраивал. Он ничего не понимал в вопросах контрразведки и вообще мало вмешивался в дела. Позволял начальнику гестапо распоряжаться по своему усмотрению. Мало того, у них нашлись точки соприкосновения. Кальтенбруннер презирал интеллектуалов, возненавидел «чистюлю» Шелленберга. Мюллер был ему ближе. Умел и подыграть, и выпить с ним. Хотя, в отличие от начальника, коньяк с шампанским не мешал и головы не терял.

Между тем ожесточенная борьба разведок и контрразведок продолжалась. Шелленберг в своих воспоминаниях горделиво описывал, как внешней СД удалось завербовать «двух офицеров в штабе маршала Рокоссовского». Что ж, эта история известна. «Офицеры в штабе Рокоссовского» на самом деле были агентами НКГБ, водившими немцев за нос. Вместе с агентом «Гейне», который в рамках операции «Монастырь» передавал дезинформацию абверу от «маршала Шапошникова», с другими советскими разведчиками они немало помогли победе под Сталинградом. Гитлер и его военачальники поверили, что основной удар Красная армия нанесет в другом месте. Все свои резервы они перебросили не на юг, а под Ржев и Вязьму.

А советская разведка активно действовала в европейских странах. Многие косвенные данные свидетельствуют – о провалах сети Треппера в Москве знали. Осенью 1942 г. во Франции была создана новая группа «Мориса», и с Треппером ее уже не связывали, она должна была работать самостоятельно. А в Швейцарии для Рашель Дубендорфер «Сиси», получившей раньше шифр от «Кента», был послан приказ сменить шифр. Правда, тут вышла накладка. Видимо, советское руководство недооценило возможности германских служб перехвата. Указания о новом шифре, книга «Буря над домом», издательство Эберс, 471-я страница, передавались прежним шифром, и их прочитали. Контрразведчик абвера Флике писал: «Радиограмма представляла собой сенсацию: впервые узнали название книги-ключа, которая давала возможность читать все радиограммы, зашифрованные с помощью этой книги».

Швейцария в это время стала клубком политических и разведывательных хитросплетений. Здесь уже давно обосновался мощный центр британских спецслужб. В ноябре 1942 г., совершив головокружительный вояж по оккупированным территориям (больше из жажды острых ощущений, чем по необходимости) сюда прибыл американский резидент Аллен Даллес, будущий шеф ЦРУ. А когда под Сталинградом обозначилась катастрофа, сразу ожила германская оппозиция и тоже потянулась в Швейцарию. Здесь появились представители Канариса, недовольных Гитлером генералов и дипломатов.

И вот сейчас, после Сталинграда, поисками сепаратного мира озаботился Шелленберг. Он приехал в Швейцарию, встречался с англичанами. По некоторым данным, Черчилль тайно разрешил своим эмиссарам начать неофициальные переговоры с ним. Но пока это была персональная инициатива Шелленберга. Гиммлер после полученной встряски очень боялся новых осложнений. Когда начальник внешней разведки СД сообщил ему о состоявшихся контактах, рейхсфюрер СС испугался и отказался дать свое добро.

А сам Шелленберг изрядно напортил собственным хвастовством. Перед англичанами он изображал, будто действует от лица Гиммлера, представлял себя чрезвычайно могущественной фигурой в Третьем рейхе и в качестве доказательства пообещал добиться отставки министра иностранных дел Риббентропа. Он и в самом деле организовал такую интригу. Обработал заместителя Риббентропа Лютера, помог ему собрать компромат на своего шефа. Лютер разослал его в копиях по разным правительственным учреждениям. Но Гиммлер еще не забыл нагоняев фюрера, осторожничал и не стал ввязываться в придворную борьбу. Расследование поручили Мюллеру, а он обернул дело против самого Лютера. Арестовал его вместе с ближайшими сотрудниками, обвинив в неподчинении начальству, осуждении внешней политики Германии, и Лютер загремел в концлагерь. А репутация Шелленберга перед западными партнерами была подорвана. Они засомневались в «оппозиционности» Гиммлера. Стали подозревать, что переговоры – всего лишь провокация, чтобы испортить их отношения с СССР.

В Швейцарию сместился в это время и эпицентр работы советской разведки на Западе. Организации Шульце-Бойзена и Треппера были разгромлены, но «Красная тройка» Радо действовала, и она получила новые источники ценнейшей информации. Ранее уже упоминалось, что сотрудник швейцарских спецслужб Рудольф Ресслер передавал сведения, поступавшие к нему из Германии, англичанам и американцам. Ресслера стало возмущать, что западные державы почти не используют добытые им данные. В августе 1942 г. он через Христиана Шнайдера («Тейлор») связался с Рашель Дубендорфер («Сиси»), дал некоторые материалы «на пробу». В Центре их проверили, оценили очень высоко. С декабря Ресслер стал вплотную работать на русских. Поставил условие – никто не должен пытаться узнать его настоящее имя. Подтвердил и условие, которое ставил швейцарцам: своих агентов в Германии он раскрывать не будет.

Центр согласился. Возможно, убедила «нестандартность» условий. Германские спецслужбы, конечно же, постарались бы придумать своим агентам достоверные имена и легенды. В конце концов, даже в случае «игры» Москва ничего не теряла, она уже вела с противником несколько радиоигр. Поэтому имя Ресслера русские узнали много позже, после его ареста – в советской разведке он значился как «Люци» (по созвучию с Люцерной, где он жил). А его источники информации до сих пор известны лишь под псевдонимами «Вертер», «Ольга», «Тедди», «Фердинанд», «Штефан», «Анна» и др. Сведения они поставляли действительно сверхсекретные и необычайно быстро (видимо, используя структуры германской военной связи и радиослужбу швейцарской контрразведки).

Американский писатель Льюис Килзер даже пытался отождествить таинственного «Вертера» с Борманом (силясь доказать версию, что он был русским шпионом). Но это, разумеется, чепуха, рассчитанная на недалекого американского обывателя и претендующая сугубо на «желтую» сенсацию. Ни одного факта в отношении Бормана Килзер привести не сумел, а партийную канцелярию НСДАП явно перепутал с руководством ОКВ. «Вертер» давал информацию не политического, а только военного характера – подробные планы операций, сведения об их разработке, передислокации частей и соединений, данные разведки о Красной рмии. По заключению всех экспертов, это был высоко квалифицированный военный генштабист.

Да и вообще псевдонимы были условными. Осталось неизвестным даже то, скрывались ли за ними отдельные лица или группы людей. Те же самые информаторы снабжали Ресслера сведениями и раньше – для швейцарцев и англичан. А получили псевдонимы, когда он стал сотрудничать с Радо. Шеф «Красной тройки» ставил на переданных материах пометки «из ОКВ», «из ВВС», «из МИД», и как раз по этим пометкам были установлены псевдонимы. Из ОКВ – «Вертер» (по созвучию с вермахтом), из штаба Люфтваффе – «Тедди», из управления связи – «Ольга», из швейцарского генштаба – «Анна».

Глава 23
«Приглашение к танцу»

В начале 1943 г. управление РСХА достигло максимального размаха своих служб. В прежнем комплексе на Принц-Альбрехтштрассе они давно уже не вмещались. Различные учреждения Главного управления имперской безопасности расползлись по всему Берлину, занимали 38 зданий. Гиммлеру пришла в голову идея, что сотрудники не должны терять «чувство локтя», и рейхсфюрер ввел новую традицию. Руководители разных подразделений должны были собираться на совместные обеды в здании на Курфюрстенштрассе, 116 – там находилось ведомство Эйхмана.

Конечно, новшество оказалось глупым и обременительным. Тем более что Гиммлер требовал соблюдать правила этикета, приезжать на обеды не в сапогах, а только в штиблетах, белых рубашках. Приходилось ломать график рабочего дня, переодеваться. А за нарушения следовали выговоры и внушения – обычно нагорало Мюллеру и таким же, как он, выходцам из черни. Зато в отсутствие Гиммлера на обедах председательствовал Кальтенбруннер. Тут-то уж шеф гестапо отыгрывался: они вдвоем начинали изводить разными придирками Шелленберга и других «интеллигентов».

Но в это же время Шелленберг начал замечать в поведении Мюллера некоторые странности. Впервые это случилось на международном совещании полицейских атташе. На банкете оба они изрядно выпили и уединились, чтобы еще добавить коньячку. В раннем варианте рукописи Шелленберга (английское издание) и позднем (германское издание) текст диалога сильно отличается. Отсюда видно, что шеф разведки СД, восстанавливая его в памяти, добавлял собственной фантазии. Наверняка учитывал и политическую конъюнктуру, ведь мемуары он писал в годы холодной войны. Но все-таки приведу этот отрывок (по английскому изданию).

В разговоре вспомнили агентов из группы Шульце-Бойзена, казненных незадолго до этого, обсуждали, как они стойко держались на допросах. Мюллера вдруг прорвало: «Они погибли, веря в возможность такого решения (т. е. коммунистического будущего). В учении национал-социализма слишком много компромиссов, и оно не в состоянии возбудить такую веру. Идеи же духовного коммунизма в состоянии это сделать. Коммунизму присуще твердо установленное отношение к жизни, которое отсутствует у большинства наших западных интеллигентов, исключая, возможно, некоторых эсэсовцев…

Если нам суждено проиграть эту войну, то причиной проигрыша будет не недостаточный военный потенциал, причиной будет духовная неспособность наших руководителей. У нас нет настоящих руководителей. Правда, у нас есть наш руководитель – фюрер, но на нем все замыкается. Возьмем толпу, находящуюся в его непосредственном подчинении. Кого вы там найдете? Они день и ночь проводят в непрерывных ссорах: одни стремятся заручиться расположением фюрера, другие закрепить за собой власть. Несомненно, что фюрер давно уже это видит, но, руководствуясь совершенно непонятными для меня соображениями, по-видимому, предпочитает именно такой порядок вещей, чтобы властвовать. Вот в чем его главный недостаток…

Как бы я ни хотел думать иначе, но я все более склоняюсь к выводу, что Сталин умеет делать эти вещи лучше. Подумайте только, что пришлось пережить его системе в течение последних двух лет, а каким авторитетом он пользуется в глазах народа! Сталин представляется мне сейчас в совершенно ином свете. Он стоит невообразимо выше всех лидеров западных держав, и если бы мне позволено было высказаться по этому вопросу, мы заключили бы с ним соглашение в кратчайший срок. Это был бы удар для зараженного проклятым лицемерием Запада, от которого он никогда не смог бы оправиться.

Видите ли, говоря с русскими, всегда ясно, как обстоят дела: или они вам снимут голову, или начнут вас обнимать. А эта западная свалка мусора все толкует о Боге и других возвышенных материях, но может заморить голодом целый народ, если придет к выводу, что это соответствует ее интересам… Гиммлер проявляет твердость духа лишь в тех случаях, когда чувствует поддержку фюрера… Борман знает, чего хочет, но он слишком мелкая личность и не может думать как государственный деятель. Гиммлеру будет трудно забраться наверх».

Как пишет Шелленберг: «Услышав, что Мюллер высказывает подобные взгляды, я был изумлен… Я нервничал, пытаясь понять, что нужно Мюллеру? Хочет ли он поймать меня в ловушку? Выпивая одну рюмку коньяка за другой, он отпускал такие выражения в адрес гнилого Запада и наших руководителей – Геринга, Геббельса, Риббентропа и Лея, – что те, наверное, чувствовали себя в тот момент весьма дурно. Мюллер был живой картотекой, ему было известно все, самые интимные эпизоды жизни каждого из них, и поэтому он сообщил мне ряд забавных деталей. Но все омрачало не покидавшее меня чувство беспокойства. Чего добивался этот человек, которого переполняли горечь и обида, так внезапно начавший раскрывать передо мной свою душу? Раньше никто подобных вещей от Мюллера не слышал. Для того чтобы направить беседу по иному пути, я беспечным и шутливым тоном заявил:

– Превосходно, господин Мюллер. Давайте сразу начнем говорить: “Хайль Сталин”, и наш маленький папа Мюллер станет главой НКВД.

Он посмотрел на меня, и в глазах его таилась зловещая усмешка:

– Это было бы превосходно, – ответил он презрительным тоном, и его баварский акцент проявился сильнее. – Тогда бы вам и вашим твердолобым друзьям буржуа пришлось бы качаться на виселице». В позднем варианте рукописи своих мемуаров Шелленберг значительно смягчил тона. В частности, последний ответ Мюллера вместо виселиц звучит: «Вас-то уж по носу видать, что вы заражены Западом».

Кстати, сам по себе этот разговор ничего не доказывает, и Мюллер, высказываясь столь откровенно, на самом-то деле ничем не рисковал. По своему положению он обладал уникальной для Третьего рейха возможностью – говорить что угодно. В любом случае мог объяснить, что он всего лишь провоцировал собеседника. Но похоже, что подобные мысли и оценки копились у него давно, и выплеснулось наболевшее – в этих словах или в каких-то иных, подредактированных потом Шелленбергом.

В работе начальника гестапо такие настроения вроде бы не проявлялись. Свои обязанности он исполнял по-прежнему, а особое внимание уделял радиоигре в рамках операции «Медведь». Другие спецслужбы, участвовавшие в совместной разработке, он принялся уже откровенно оттеснять, прибирая операцию исключительно под себя. Назначение Кальтенбруннера очень способствовало этому, сам он в такие вопросы не лез, зато Мюллер через него проводил нужные решения.

Под предлогом крайней секретности радиослужбу абвера практически отстранили от дела. Вместо армейских радистов в гестапо специально создали зондеркоманду «Функшпиль», ее подчинили руководству команды «Роте капелле». Теперь сотрудников абвера знакомили с материалами сугубо в той части, которая касалась непосредственно их. Доходило до обид. Капитан Пипе, первым запелегновавший советскую рацию, жаловался начальству, что его больше не допускают к расследованию.

Но от операции стали отжимать и парижское гестапо во главе с Бемельбургом, хотя именно оно выследило и выловило большую часть агентов Треппера. Сотрудники зондеркоманды «Роте капелле» деликатно подсказали арестованным, что в присутствии Бемельбурга не надо разглашать какие-либо сведения. А когда из Берлина прибыла группа следователей, чтобы допросить соратников Треппера об их связях с группой Радо в Швейцарии, заместитель начальника «Роте капелле» Берг пояснил узникам – этим следователям выкладывать информацию вообще не обязательно, поскольку они из службы Шелленберга.

Впрочем, в операции «Медведь» секретность была доведена вообще до абсолюта. Арестованных разведчиков не регистрировали в тюрьмах. Надзиратели и тюремное начальство не имели права общаться с ними и даже видеть их лица. Их приводили в камеры и уводили, надев на головы специальные мешки. Ну а как же иначе – малейшая утечка могла сорвать «функшпиль». Но для перевербованных радистов и руководителей создавали льготные условия. Их размещали в удобных охраняемых особняках, обеспечивали хорошее питание, демонстрировали гуманное и уважительное отношение. А подъезжали тонко.

После ареста Треппера начальник зондеркоманды Гиринг заявил ему, что в Германии есть влиятельные лица, желающие заключить с СССР сепаратный мир. Поэтому радиоигра вовсе не будет направлена во вред России, а станет инструментом для наведения контактов и установления доверия между сторонами. Сперва будет передаваться информация, только правдивая, а когда Центр поверит в искренность и дружелюбие людей, ведущих игру, последуют более серьезные предложения. Впрочем, пояснил и другое – в случае отказа сотрудничать последует не только смерть Треппера, но и сообщение в Москву о его предательстве. А это скажется на семье, оставшейся в СССР. В результате «Большой шеф» согласился.

Из 8 передатчиков, входивших в его организацию, было «повернуто» 6. Шелленберг в своих мемуарах преувеличил в 10 раз, называя цифру 60. Разумеется, это просто неправдоподобно. Доживая свой век в Италии, он любил приврать. Надеялся заработать на книге, а заодно припугнуть западные спецслужбы масштабами советской угрозы. Вдруг вспомнят, востребуют специалиста.

Однако в деятельности гестапо в это время начались загадки – и ничуть не менее странные, чем те, которые преподнес советский Центр, не воспринимая сигналов о провале. Дело в том, что радиоигра и все меры чрезвычайной секретности, окутавшие ее, почти сразу же… потеряли смысл. В январе 1943 г. один из перевербованных радистов, Йозеф Венцель, был привезен для очередного сеанса связи на конспиративную квартиру. Его сопровождали два гестаповца. Когда они вошли в прихожую, Венцель заметил, что ключ остался в замке с наружной стороны. Воспользовавшись секундной оплошностью врагов, снимавших пальто, он выскочил на лестницу и запер дверь. А пока ее выбивали изнутри, был таков.

Правда, на самом-то деле у Венцеля связи с Центром не было. Он просто спрятался у знакомых и скрывался до ухода немцев. Но ведь гестапо не могло этого знать! Участник операции бежал! Он должен был предупредить Москву о реальном положении дел. По всем канонам, радиоигру следовало прекратить. Тем не менее зондеркоманда продолжила ее, будто ничего не случилось. Поступить таким образом она могла только с разрешения Мюллера.

Но и Треппер был обеспокоен, что советское начальство почему-то не реагирует на донесения об арестах разведчиков, на его собственный сигнал, поданный в эфир, – он работает под контролем. Он придумал собственный ход, передать сообщение на волю. Убедил гестаповцев, что для поддержания доверия Центра ему нужно периодически бывать в городе и появляться на «контрольных явках». Неизвестно, поверили ему или нет, но согласились. Под предлогом такой «контрольной явки» Треппер дважды посетил лавку Жюльетты Мусье, связанной с французской компартией. Сумел незаметно сунуть ей клочок бумаги, исписанный мелким почерком, где докладывал – вся его организация находится в руках врага (при этом и самой Жюльетте посоветовал скрыться).

Погибла не только его организация. Гестапо продолжало одерживать успехи. Во Франции удалось захватить группу «Мориса». А в Германии советская разведка попыталась воссоздать новую сеть, там оставался еще целый ряд «законсервированных» агентов, с которыми не было связи. Но продолжалась радиоигра через перевербованного Барта – и кроме Лемана, с его помощью удалось обнаружить и взять еще семь человек. В феврале 1943 г. в окрестностях Фрайбурга были выброшены на парашютах разведчики Генрих Кенен («Франц») и Эльза Ноффке («Инге»). «Франц» должен был поехать на север Германии, на явку к Кларе Шаббель. Однако Клара Шаббель уже была арестована. Прибывший к ней «Франц» попался – и быстро был перевербован.

А «Инге» получила явки во Фрайбурге к Генриху и Элен Мюллер и в Мюнхене к Агнессе Циммерман («Микки»). Но она при прыжке потеряла чемодан с рацией. Супругов Мюллер и «Микки» она нашла. У них имелись контакты с «Красной тройкой» Радо, и «Инге» через Швейцарию доложила о случившемся в Москву. Центр отправил приказ «Францу» доставить ей запасную рацию. Он уже работал под контролем, и взяли всех. Эльзу Нофке, Мюллеров, Агнессу Циммерман. От имени Мюллеров гестапо послало в Швейцарию вызов их родственнице Анне – дескать, Элен тяжело больна. Заманило в Германию и арестовало. А Анна была связной в организации Радо. Эти успехи наглядно показали Кальтенбруннеру и Гиммлеру пользу радиоигр, упрочили позиции Мюллера.