Текст книги "По следам Штирлица и Мюллера"

Глава 8
Игрища внешней политики

После прихода нацистов к власти советско-германская дружба нарушилась не сразу. Правда, 2 марта 1933 г. Гитлер в своей речи заявил: «Я ставлю себе срок в 6–8 лет, чтобы совершенно уничтожить марксизм. Тогда армия будет способна вести активную внешнюю политику, и цель экспансии немецкого народа будет достигнута вооруженной рукой. Этой целью будет, вероятно, Восток». Но уже вскоре он смягчил тон, в интервью газете «Ангриф» выразил убеждение, что «ничто не нарушит дружественных отношений, существующих между обеими странами, если только СССР не будет навязывать коммунистических идей германским гражданам или вести коммунистическую пропаганду в Германии».

Москва тоже сделала вежливый реверанс в передовице «Известий»: «Советское правительство, оказавшись в состоянии поддерживать в мире и гармонии торговые отношения с фашистской Италией, будет придерживаться такой же политики и в своих отношениях с фашистской Германией». 10 мая 1933 г. по приглашению начальника генштаба Тухачевского в СССР прибыла военно-техническая делегация во главе с начальником вооружений Рейхсвера фон Боккельбергом. Ее провезли по стране, показали некоторые заводы и полигоны. На приеме у германского посла нарком обороны Ворошилов говорил о стремлении поддерживать связи между «дружественными армиями».

Военный атташе в Берлине Левичев в докладе Ворошилову от 12 мая 1933 г. сообщал: «Немцы самым последовательным образом стремятся показать всему свету, что никаких серьезных изменений в советско-германских отношениях не произошло… Со стороны рейхсверовцев встречаю самый теплый прием. Не знаю, что они думают, но говорят только о дружбе, о геополитических и исторических основах этой дружбы, а в последнее время уже говорят о том, что, мол, и социально-политические устремления обоих государств все больше будут родниться: «Вы идете к социализму через марксизм и интернационализм, мы тоже идем к социализму, но через национализм».

Среди руководителей НСДАП, как и среди генералитета, существовало сильное просоветское крыло. Целый ряд гауляйтеров считали союз между двумя странами наилучшим решением, которое позволило бы Германии возродить свою мощь и избежать опасности со стороны Запада. А уж объединение сил против Польши считалось само собой разумеющимся. Гауляйтер Данцига Раушнинг установил прекрасные отношения с советским полпредом Калиной, напрямую обращаясь к нему за помощью, когда поляки пытались ущемить немецкие интересы в данном регионе. Гауляйтер Восточной Пруссии Эрих Кох (будущий палач Украины) шел еще дальше – он разработал грандиозный план создания «транснационального трудового государства» путем полного объединения Германии и СССР. Карты такой союзной державы с расчетами всех выгод и проектами внутреннего устройства демонстрировались в его кабинете, представлялись высшему руководству рейха. Его план находил очень много сторонников – уж больно все казалось логичным и выигрышным.

В июне 1933 г. германский генштаб провел военно-штабную игру. По ее исходным данным предполагалось, что между Берлином и Москвой заключен тайный союз. СССР начинает войну против Польши. Франция, не знающая о существовании союза, вмешивается на стороне поляков. Но в этот момент Германия занимает позицию вооруженного нейтралитета и неожиданно для Запада объявляет всеобщую мобилизацию (заодно перечеркивая тем самым Версальский договор). В результате Франция и ее союзница Чехословакия оказываются в замешательстве, не могут оказать Польше реальную помощь, и она подвергается быстрому разгрому со стороны Красной Армии.

А 8 июля на приеме в советском полпредстве военный министр генерал фон Бломберг говорил: «Несмотря на все события последних месяцев, Рейхсвер по-прежнему, так же, как и германское правительство, стоит за политическое и военное сотрудничество с СССР». Причем текст его речи был согласован с Гитлером…

Но к осени идиллия стала нарушаться. Дело в том, что для Гитлера в данный момент союз с Россией был абсолютно противопоказан! Он стал бы, мягко говоря, неравноправным. Как видно из приведенного выше сценария военно-штабной игры, Германия в 1933 г. могла в нем играть лишь вспомогательную роль. С соответствующим распределением плодов побед. Возникала опасность, что Москва подомнет под себя «младшего союзника». Фюрер говорил приближенным: «Я, очевидно, не стану уклоняться от союза с Россией. Этот союз – главный козырь, который я приберегу до конца игры. Возможно, это будет самая решающая игра в моей жизни. Но нельзя начинать ее преждевременно, и ни в коем случае нельзя позволять всяким писакам болтать на эту тему. Однако если я достигну своих целей на Западе – я круто изменю свой курс и нападу на Россию. Никто не сможет удержать меня от этого. Что за святая простота – полагать, что мы будем двигаться все прямо и прямо, никуда не сворачивая!»

Но для начала, чтобы Германия усилилась, было необходимо попустительство Запада, которое позволило бы избавиться от ограничений в военной области. Требовалось не союзничать, а, напротив, демонстративно поссориться с Москвой! Чтобы бывшие победители Германии уверились – она нацеливается против России. Именно такие шаги стали предприниматься. В Англию поехали делегации во главе с Герингом, Розенбергом, Гугенбергом. Начали переговоры, что в СССР – голод, нарастает недовольство Сталиным. Возможно восстание, распад страны, и надо заранее договориться о взаимодействии. 4 июля 1933 г. советская военная разведка доложила Ворошилову, что в Британии Розенберг ведет секретные переговоры. «Особый проект предусматривает раздел русского рынка. По мнению германских кругов, следует ожидать скорого изменения политического положения в России, и соответственно этому желательно заблаговременно разделить эту громадную область сбыта».

Конечно, это было доложено Сталину. Резко изменился и тон немецкой пропаганды, посыпались враждебные выпады. Что ж, Сталин ответил адекватно. Как уже отмечалось, он и сам опасался, что соседи могут воспользоваться катастрофическим положением в СССР. Поэтому Польше и Румынии было предложено заключить пакты о ненападении. Варшава и Бухарест согласились с радостью. Альянс Москвы и Берлина они считали нешуточной угрозой, теперь же в него вбивался клин. Наркому иностранных дел Литвинову, стороннику «западнической» ориентации, Сталин дал «зеленый свет», началось сближение с Францией.

Военное сотрудничество с немцами было резко свернуто. Очередные приглашения советских военных в Германию были отклонены. А относительно набора немецких офицеров в советские училища и академии был дан ответ об «отсутствии возможности». ЦК приняло постановление «О прекращении деятельности всех предприятий, организованных Рейхсвером в СССР», в результате чего были ликвидированы все три совместных учебно-испытательных центра: «Томка», «Кама» и «Липецк». В сентябре в Советский Союз пожаловала уже не немецкая, а французская военная делегация. Ее тоже возили по оборонным заводам, на банкетах поднимали тосты о дружбе и сотрудничестве.

Для маневров Гитлера это оказалось на руку. Нацистская пресса принялась вопить о «предательстве» русских, сближающихся с заклятыми противниками немцев, поляками и французами. А дальнейшему ухудшению отношений с СССР способствовал Лейпцигский процесс против «поджигателей рейхстага», проходивший с сентября по декабрь. Обвинялись даже не немецкие коммунисты, а представители Коминтерна, камень открыто бросался в московский огород. Из-за слишком грубых подтасовок процесс окончился позорным провалом. Но… был ли он неудачей фюрера? Вот уж нет. Наоборот, принес сплошную выгоду! Ведь явно искусственный характер обвинений, то и дело вскрывающаяся ложь, были в глазах западных политиков лучшим доказательством непримиримого отношения нацистов к коммунизму. Ни перед чем не останавливаются, только бы русским насолить!

Правительства ведущих держав Евопы клюнули. Начались уступки немцам. В октябре, в период процесса, Германия вышла из Лиги Наций – на это посмотрели сквозь пальцы. В конце 1933 г. было образовано министерство авиации – пока еще вроде бы гражданской, но уже можно было развернуть разработки для воссоздания военно-воздушных сил. Но и на это Запад предпочел не реагировать. В начале 1934 г. Гитлер стал наводить мосты с Польшей, встретился с Пилсудским и подписал с ним пакт о ненападении. Англичане и французы отнеслись к этому очень благосклонно. А уж Польша сочла, что выиграла больше всех – обрела двух «союзников», могла выбирать между ними и использовать одного против другого…

Хотя Гитлер вел собственную игру. Уже много позже, 22 августа 1939 г., на совещании с военачальниками в Оберзальцберге он признавался: «С осени 1933 года… я решил идти вместе со Сталиным…» Разрыв «дружбы» с Советским Союзом был преднамеренным. А после подписания пакта с Пилсудским приближенные поинтересовались у фюрера, собирается ли он теперь объединиться с поляками и напасть на СССР? Гитлер ответил: «Советская Россия – это очень трудно. Вряд ли я смогу с нее начать… Все договоры с Польшей имеют лишь временную ценность. Я вовсе не собираюсь добиваться взаимопонимания с поляками… В любой момент я могу найти общий язык с Советской Россией. Я могу разделить Польшу в любое удобное для меня время и любым способом…»

Глава 9
«Ночь длинных ножей»

Численность ордена СС достигла в 1933 г. 52 тыс. Гиммлер гордился своим детищем. Видел в нем некий внутренний круг «посвященных» в партии. Мало того, зародыш для будущей, обновленной германской нации. Банк элитного арийского генофонда! Для приема в СС создал специальные комиссии. Кандидат должен был представить данные о своих предках начиная с XVIII века. А если член СС вступал в брак, он должен был предъявить аналогичные документы о расовой чистоте невесты. Но теперь Гиммлер значительную часть времени проводил в Мюнхене, а Гитлер был в Берлине. Рейхсфюрер СС сам был мастером интриг и отлично понимал, как важно напоминать о себе фюреру, не отрываться от его окружения. Он придумал выход. Лично отобрал 102 эсэсовца – рослых, внушительных, красивых – и сформировал роту «Ляйбштандарте» для охраны фюрера и его резиденции. Это было первое подразделение СС, получившее официальное право носить оружие.

Гиммлер оценил и ту власть, которую дает полицейское поприще. Но в этой сфере сперва царил полный разброд. Сам он руководил полицией только в Баварии. В Пруссии – Геринг. А в остальных землях оставались свои начальники. В полиции Саксонии даже показывали неприязнь к нацистам, приказы из Берлина не выполняли. Впрочем, и в Берлине было неладно. После разгрома коммунистов полицейские дела для Геринга отошли на второй план. Он стал важным вельможей, ездил за рубеж, сам принимал делегации, стал министром авиации. В полиции распоряжался Дильс, а у него было много врагов – штурмовики помнили его работу против нацистов. Собрали сведения о злоупотреблениях гестапо, их было множество, и раздули скандал.

Герингу пришлось уволить Дильса, и председатель фракции НСДАП в ландтаге Пруссии Кубе подсунул вместо него некоего Хинклера. Но он оказался запойным алкоголиком, за месяц развалил работу, и Геринг вернул Дильса на прежнюю должность, а при этом издал указ, выводящий гестапо из подчинения министерства внутренних дел, отныне оно подчинялось только министру-президенту Пруссии, то бишь лично Герингу.

Гиммлер в это время взялся собирать под себя полицию разных земель. Его люди подкатывались к местным властям и разъясняли, что им выгоднее передать свои правоохранительные органы под власть рейхсфюрера СС. Подобная агитация имела успех. Хотя бы из-за того, что конкурентами Гиммлера выступали представители буйных СА. Эсэсовцы выглядели куда более благопристойными, организованными. Гиммлер при этом заручился и поддержкой Гитлера, обратившись к нему с просьбой отдать «продажную старорежимную полицию» под контроль «лучших сыновей народа» – СС, поскольку было бы «справедливо, своевременно и необходимо бороться с врагом общими для всего рейха методами». Шаг за шагом он становился шефом полиции Гамбурга, Мекленбурга, Любека, Тюрингии, Гессена, Бадена, Вюртемберга, Анхальта, Бремена, Ольденбурга. Наконец, под его руку перешла и полиция Саксонии, дольше всех сопротивлявшаяся нацистам, ее состав перетряхнули полностью.

Поле деятельности Гиммлера расширялось, а в Баварии распоряжался Гейдрих. Мюллер стал его помоником, правой рукой. Гейдрих оценил не только его профессиональные качества, но и другое – Мюллер целиком зависел от него. Местные нацисты и штурмовики с превеликой радостью уничтожили бы его, и только защита шефа делала его неуязвимым. Такой не предаст, не будет подсиживать. Доверию способствовали и некоторые слабости начальника СД. Он любил иногда закрутить по злачным местам, а Мюллер знал мюнхенские притоны как никто другой. Начальник стал брать его с собой. Начинали с выпивки в каком-нибудь фешенебельном заведении, а заканчивали в потаенных притонах, где готовы были исполнить самые распущенные фантазии клиентов.

Гейдрих во время таких загулов головы не терял, уже на следующий день бывал вполне работоспособен. Оценил, что Мюллер тоже умеет пить, умеет держать язык за зубами. Служба у него пошла гораздо лучше, чем при старом начальстве. Всего через несколько месяцев он получил очередное повышение, должность криминаль-инспектора.

А между тем ситуация в Германии оставалась очень напряженной. Коммунистов вроде бы разогнали, но роль «революционной партии» перехватило… левое крыло самих нацистов. Рвалось «углублять революцию». Президент Верхней Силезии Брюкнер обрушивался на капиталистов вполне по-ленински, утверждая, что сама жизнь их «есть непрерывная провокация». Один из лидеров нацистской Рабочей федерации Келер проповедовал: «Капитализм присвоил себе исключительное право давать трудящимся работу на условиях, которые сам же и устанавливает. Такое преобладание аморально, его нужно сломать». Председатель нацистской фракции ландтага Пруссии Кубе требовал эскпроприировать землю у помещиков и отдать крестьянам. А особенно буйно была настроена армия СА – она насчитывала 4,5 млн! Заявления Гитлера, что «революция окончена», штурмовики не приняли. Мало того, подобное заявление их возмутило.

Их предводителя Рема политические программы мало интересовали. Но он считал, что его обошли при дележке руководящих постов и рвался к власти. А новая революционная волна как раз и возносила его наверх. Рем выдвинул лозунг: «Не снимайте поясов!» Нацистская «старая гвардия» возмущалась: «Разве о такой революции мы мечтали?» Как свидетельствует Раушнинг, «ни один партийный лидер не встречал у революционно настроенных штурмовиков такого пренебрежения, как Адольф Гитлер». О нем выражались: «от мертвого Гитлера больше пользы, чем от живого». Кричали: «Долой паяца!» А уж в кругу своих единомышленников Рем вообще не считал нужным сдерживаться и поносил фюрера последними словами: «Адольф – подлец, он нас всех предал. Он общается теперь только с реакционерами и выбрал себе в наперсники этих генералов из Восточной Пруссии».

Опорой Гитлера оставалась только часть партийной верхушки и СС. Угождать радикальным соратникам фюрер не хотел, да и не мог. Если бы он даже попытался это сделать, то «углубление революции» выдвинуло бы новых вождей, отбросив его самого. Основная масса населения пребывала в растерянности. Показать реальные блага своего курса, выйти из кризиса, поднять промышленность фюрер был еще не в состоянии, для этого требовалось время.

Даже об элементарном порядке на улицах говорить не приходилось – штурмовики хулиганили и вытворяли что хотели. Надежной поддержки в армии тоже не было. Военные требовали возрождения полноценных вооруженных сил, введения всеобщей воинской повинности. Но против нее взбунтовались бы те же штурмовики – «революционной армией» они считали самих себя. А банкиры и промышленники разочаровывались в нацистах. Вместо стабильности они получили не пойми что.

Удерживаться у власти Гитлеру удавалось лишь лавированием между всеми этими силами. С Ремом он пытался договориться, в декабре 1933 г. назначил его министром без портфеля. Но тот даже счел себя оскорбленным – такое же назначение получил Гесс. А Рем считал, что его заслуги неизмеримо выше. Он претендовал на посты военного министра и главнокомандующего, для этого следовало распустить Рейхсвер и заменить массовой «народной армией» из СА. Получить вместо армии вооруженную толпу фюрера совсем не прельщало.

Однако и для Рема компромисс стал уже проблематичен. Если бы он пошел на соглашение с Гитлером, штурмовики могли найти другого вожака. Рем предпочел и дальше заигрывать с ними.

Но против него фюреру стали помогать и Геринг, и Гиммлер. В «диких» тюрьмах и концлагерях СА (их было более сорока) творились безобразия – пытки, избиения, убийства. Правда, то же самое происходило в гестапо и лагерях СС. Но они устраняли врагов более скрытно, прятали «концы в воду». А теперь вдруг оба встали на защиту «законности». В прессе и в судах началась кампания скандалов о бесчинствах штурмовиков. Часть лагерей СА Геринг закрыл. А Гиммлер добился, чтобы управление и охрана оставшихся лагерей целиком были переданы в ведение СС. Для этого формировались части «Тотенкопф» – «Мертвая голова». Ну а вопрос с «законностью» тут же утрясли. Был издан декрет, согласно которому «превентивное» заключение в концлагерях, без суда, стало вполне законным.

Добились и того, что 30 января 1934 г. полицейская служба была выведена из-под юрисдикции отдельных германских земель, поставлена под юрисдикцию рейха. Но у нее еще оставалось два «хозяина». У Геринга теперь было множество других дел, но и полицию выпускать из рук ему не хотелось. Гиммлер попытался осуществить хитрый маневр. Назначил своим представителем в Пруссии группенфюрера Курта Далюге – он считался вторым лицом в СС, тоже пользовался персональным покровительством Гитлера. Предполагалось, что прусская полиция будет подчиняться ему, а он по линии СС – Гиммлеру.

Но Геринг переманил Далюге, сделал генералом полиции, и тот отвернулся от рейхсфюрера СС. Хотя в делах своего ведомства абсолютно не разбирался, там все пошло кувырком. Гиммлер снова закидывал удочки фюреру, что надо централизовать полицию под его властью. Однако Гитлер не хотел обижать Геринга. Неожиданно «помог» Далюге. Загорелся урвать под себя общее руководство полицией и в Пруссии, и во всем рейхе, взял себе в союзники министра внутренних дел Фрика. Но тут уж против него ополчились и Гиммлер, и Геринг, совместными усилиями выгнали нового конкурента.

После этого удалось найти приемлемое решение. Фюрер отдал прусскую полицию Гиммлеру – но с подчинением его Герингу. Дильса убрали, перевели в Кельн, и 20 апреля 1934 г. он сдал свои дела рейхсфюреру СС. Отныне он встал во главе всей германской полиции, а руководство гестапо возложил на Гейдриха. Подчиненные им в Берлине достались разношерстные. Тут были и «люди Дильса», и «люди Далюге», при политических и расовых чистках новых сотрудников набирали из «вспомогательных сил полиции» – из СА. Рабочий костяк Гейдрих предпочел взять уже знакомый, испытанный, из Мюнхена.

В числе таких помощников выбрал Мюллера. Не просто выбрал. В тот же самый день, когда Гиммлер возглавил столичную полицию, Мюллеру присвоили звание штурмфюрера (лейтенанта) СС и зачислили в главное управление СД. Хотя он даже не был членом партии! Но его выделили из берлинских гестаповцев, обозначили его особый статус при Гейдрихе и Гиммлере. Впрочем, это имело и чисто практическую сторону. Ведь формально высшим шефом гестапо оставался Геринг. Но Гиммлер в дополнение к посту начальника полиции остался рейхсфюрером СС, а Гейдрих – начальником СД. А эти структуры Герингу не подчинялись.

Гестапо располагалось по адресу Принц-Альбрехтштрассе, дом 8. Но Гиммлер при реорганизации прихватил и несколько соседних зданий – музей фольклора и профессиональную промышленную школу. Из них сложился изолированный мрачный комплекс зданий берлинского гестапо. А Мюллеру в этом заведении поручили отдел, занимавшийся борьбой с коммунистами, марксистами, профсоюзами. Но в СД Гейдрих определил его на другое направление – назначил в секцию II 1 Н, отвечавшую за «внутренний» контроль над НСДАП и СА. Для этого он годился как никто лучше – поскольку заведомо не был связан ни с кем из партийных деятелей.

Еще одним сотрудником, на которого Гейдрих обратил внимание, стал Артур Небе. Это был очень талантливый и квалифицированный криминалист, автор книги о полицейской технике, которая высоко ценилась среди специалистов. В свое время он создал великолепную лабораторию экспертизы и при Веймарской республике стал начальником криминальной полиции Берлина. Он, в отличие от Мюллера, рано присоединился к нацистам, тайно вступил в их партию и после их победы был заместителем у Дильса. Гейдрих его тоже обласкал, предоставил ему возможность собрать старых экспертов и специалистов, которых «вычистили» из полиции.

Но из Мюнхена уехали – а как раз там Рем устроил свою главную базу. После перевода Гиммлера и Гейдриха он и в руководство баварской полиции протолкнул своего человека, активиста СА Шнайдхубера. Рем вообще обнаглел, вел себя вызывающе, демонстративно окружал себя смазливыми юношами. Да и высказывания позволял себе одно резче другого. Но ведь в СД контроль над штурмовиками осуществлял теперь Мюллер. А у него в Баварии было «все схвачено»! Каждый шаг Рема, каждое его слово немедленно становились известны Гейдриху. Тем более что штурмовики особо и не скрытничали. 18 апреля Рем заявил иностранным журналистам: «Революция, которую мы совершили, не является только национальной – это революция национал-социалистская. И мы настаиваем даже на особом подчеркивании второго слова – социалистская». Ему вторил первый помощник Хайнес: «Мы взяли на себя долг революционеров. Мы стоим в начале пути. И отдыхать мы будем тогда, когда германская революция будет завершена».

Но манифестации штурмовиков, пьяные дебоши, экстремистские лозунги допекли уже всех. Унять их требовали и армия, и деловые круги, и политики. Такое положение затрудняло и контакты с западными державами – можно ли всерьез иметь дело со страной, пребывающей на грани революционного взрыва? Чтобы подтолкнуть фюрера к решительным действиям, Геринг собирал материалы на Рема через институт телефонного подслушивания (при передаче прусской полиции этот институт он оставил в собственном ведении), Гиммлер – через гестапо и СД. Факты умело компоновались – изображалось, будто уже готовится переворот.

Рем тоже смекнул, что на него собираются тучи. Он сделал миролюбивый жест – 19 июня опубликовал в «Фелькишер беобахтер», что с 1 июля весь состав СА отправляется на месяц в отпуск. Без права носить в это время форму. А чтобы отметить отпуск, он пригласил все руководство СА на банкет в баварском курортном городке Бад-Висзее. Но было уже поздно. Гитлер в это время отправился в Вестфалию, в Бад-Годесберг, и 29 июня в отеле «Дрезден» произошло совещание с участием Геринга, Геббельса, Гиммлера, Дильса, Лютце и еще нескольких чинов партии и СС.

Были предъявлены сведения, что под предлогом банкета Рем как раз и начнет путч. В общем, Гитлера убедили. Точнее, доказательства были довольно хлипкими, но он сам позволил убедить себя: необходимо крайнее решение.

Фюрер с Геббельсом вылетели в Баварию, Геринг и Гиммлер отправились руководить операцией в Берлине. Она была хорошо подготовлена. Гестапо и СД заранее подготовили списки для арестов и расправ. Причем один список составлялся Герингом, к нему добавился список Гиммлера, а Гейдрих приложил еще и третий, свой.

Силы СС в это время насчитывали 200 тысяч человек. Всего ничего по сравнению с 4,5 млн штурмовиков. Но СС были хорошо организованы, дисциплинированы и обучены. А Рейхсвер, хотя и предпочел остаться в стороне от кровавой акции, был на всякий случай приведен в боевую готовность и снабдил СС оружием. Рано утром 30 июня, арестовав руководителей СА в Мюнхене, Гитлер в сопровождении колонны машин с эсэсовцами, агентами гестапо и военными, нагрянул в Бад-Висзее. В отеле «Гензльбауэр» Рема и его окружение захватили «тепленькими». Не думая ни о каком путче, они отсыпались после попойки и гомосексуальных удовольствий. Хайнеса и нескольких накрашенных «адъютантов», вытащенных нагишом из постелей, Гитлер брезгливо приказал расстрелять тут же. Остальных отвезли в Мюнхен, в тюрьме рассортировали, и верхушку во главе с Ремом тоже перебили.

В Берлине расправы приняли куда более широкий размах. В течение двух дней шли аресты по спискам, задержанных свозили в тюрьму гестапо в Колумбиа-хауз и в казарму «Ляйбштандарте». Заседал «военный трибунал», мгновенно выносивший приговоры, и на учебном полигоне СС в Лихтерфельде обреченных ставили под дула эсэсовцев. Некоторых никуда не везли, пристреливали сразу, на дому. Всего было перебито более тысячи человек. Многие из них не имели отношения к СА и Рему, однако нацистская верхушка «попутно» избавлялась от других неугодных лиц. В их числе были убиты Грегор Штрассер, бывший канцлер Шлейхер, генерал Бредов, бывший глава баварского правительства фон Кар, префект полиции Магдебурга Шрагмюллер, министр связи Клаузенер и др.

Но и «революционное» буйство штурмовиков было усмирено. Начальником штаба СА Гитлер назначил Виктора Лютце, численность штурмовиков сократили до 1,5 млн – за ними оставили задачи помощи полиции и военного обучения. Приказ фюрера, изданный по данному поводу, бичевал «тех революционеров, отношения которых с государством были поставлены с ног на голову… которые потеряли всякое представление об общественном порядке и, посвятив себя революции, захотели, чтобы она длилась вечно». А дряхлому президенту Гинденбургу, безвылазно сидевшему в своем поместье Нойдек, его окружение внушило, что все было оправдано, – он послал Гитлеру телеграмму с выражением «признательности и искренней благодарности».

Но к концу июля Гинденбургу стало совсем плохо. Шли споры, кого он назначит своим преемником. Все знали, что старый фельдмаршал в душе оставался монархистом. Шептались, что он может в завещании высказаться за реставрацию монархии. Называли имена принцев Августа Вильгельма Прусского, Оскара Прусского, толковали, что старый маршал может хотя бы в завещании высказаться за реставрацию монархии. Но непредсказуемые варианты нацисты исключили. Поместье в Нойдеке взяли под охрану СС. 1 августа, даже не дожидаясь кончины Гинденбурга, Гитлер издал закон о совмещении функций рейхсканцлера и президента – его подписал и военный министр Бломберг, войдя в соглашение с нацистами. А 2 августа Гинденбург преставился, и была организована присяга Рейхсвера по новой форме – персональная: «Я клянусь перед Богом безоговорочно подчиняться Адольфу Гитлеру, фюреру Рейха и германского народа, верховному главнокомандующему…»

12 августа было оглашено завещание Гинденбурга – в литературе иногда утверждается, что подложное, но оно вполне могло быть и подлинным: к концу жизни 87-летний военачальник впал в совершенный маразм и мог подписать все, что ему подсунут. Разумеется, в завещании все надежды на возрождение страны связывались с Гитлером. Но фюрер не хотел выглядеть узурпатором и 19 августа провел плебисцит, одобряет ли народ его новые полномочия. 38,4 млн голосов было подано «за», 4,3 млн «против» при 872 тыс. недействительных бюллетеней. Так что поддержку он получил и впрямь близкую ко всенародной.