Текст книги "Синее на золотом"

Глава 3

Человек, которого так ждали Арман и Оливье, приехал в тот же вечер, и по манере держаться Амелия безошибочно угадала в нем высокопоставленного прелата. Он долго беседовал о чем-то с обитателями замка и уехал на следующее утро. Вскоре после отъезда гостя Арман и Оливье тоже стали собираться в дорогу.

– Если вас будут расспрашивать, – сказал на прощание Оливье маркизу, – то я приезжал к своей невесте. Больше вы ничего не знаете, а в замке не видели никого из посторонних.

Днем Арман и Оливье покинули замок и отбыли в западном направлении, а Амелия позаимствовала в библиотеке маркиза роман и устроилась полулежа на софе. Но она не переворачивала страницы, и Ева, вернувшись через полчаса, увидела, что книга по-прежнему раскрыта на первой главе.

– Я видела, как они уехали, – нарушила молчание Ева.

– И что? – рассеянно спросила Амелия.

Служанка вздохнула.

– Вы только и делаете, что мучаете себя, сударыня. Зачем?

– Я делаю лишь то, что должна делать, – возразила молодая женщина. – Может быть, это ничего не изменит – не знаю. Но если бы я не приехала сюда, мне было бы в тысячу раз хуже.

В комнате повисло тягостное молчание.

– Как вам показался ваш жених? – наконец спросила Ева.

Амелия неопределенно повела плечом. Человек как человек. Хорошая фигура, широкие плечи, красивые белокурые волосы золотистого оттенка, но нос птичий, подбородок маленький, черты лица не слишком выразительные. И серые глаза посажены чуть ближе, чем следует. Ничего не поделаешь, вырождаются дворяне. Вот его друг куда виднее: черноволосый, голубоглазый, с ломаными бровями. Тетушка Клементина рассказывала, что бабушка Армана была испанкой. При старом режиме этот юноша разбил не одно сердце и, казалось, был способен только на то, чтобы волочиться за девушками, но вот пришла революция, и оказалось, что изнеженный ловелас на самом деле хладнокровен, отчаянно храбр и способен на самые решительные поступки. Амелии было известно, что он замышлял освободить короля по дороге на место казни, но правительство, предвидя такую возможность, удвоило охрану, и попытка сорвалась. Несчастный король, и несчастные его жена и дети, которым, быть может, придется страдать еще больше, чем ему. Она вспомнила слова поэта, которого встретила на верденском мосту: «Сударыня, ныне мы присутствуем при грандиозном действе, которое ставит сама история», – и поморщилась. Она не любила грандиозные действа, ей по душе была спокойная, размеренная жизнь. Да и в театре она предпочитала комедии, а не драмы.

– Вы разрешите мне говорить откровенно, сударыня? – спросила Ева с необычной для нее робостью.

Амелия спокойно взглянула на нее.

– Мы же давно условились, Ева, что ты можешь говорить мне все, что считаешь нужным. К чему эти церемонии?

Ева подалась вперед.

– Сударыня, – горячим шепотом выпалила она, – мне все это не нравится. И то, что творится в этой стране, и то, что вы здесь, и этот замок, и эти люди. Ведь видно же, что они что-то затевают. И не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что они хотят вернуть короля. И если уж я, простая служанка, вижу это, то и… ну, те, кого называют синими… республиканцы, которым только без короля и хорошо, они ведь тоже догадаются. И тогда… – Она запнулась. – Я за себя не боюсь, сударыня. Мне за вас страшно, что, если с вами что-то случится?

Но Амелия покачала головой.

– Ничего не случится, – сказала она. – И никто ни о чем не узнает. – Она посмотрела на лежащую перед ней книгу и захлопнула ее. – Роман какой-то скучный… Знаешь что, принеси-ка мне лучше ноты.

Пока Ева искала ноты, в одной из комнат замка человек заканчивал писать письмо.

«В революционный комитет города Амьена.

10 апреля I года единой и неделимой Французской республики.

Спешу уведомить вас, что в замок хорошо вам известного Александра де Доль на один день приезжали его родственники, господин виконт…»

Тут неизвестный спохватился, зачеркнул два последних слова и поставил вместо них предписанное республикой «гражданин», после чего вновь принялся скрипеть пером. Писал он медленно, потому что изменил почерк: в случае, если письмо попадет не в те руки, ничто не могло указать на его отправителя.

«…гражданин Оливье де Вильморен и гражданин Арман де Бельфор. Они прибыли из Парижа и привезли новость об измене генерала Дюмурье. Гражданин Оливье приехал в замок не совсем по своей воле, потому что здесь его ждет невеста, к которой он не слишком расположен. Это и есть та особа, о которой вы меня спрашивали, гражданка Амелия фон Хагенау. Касательно же того, не может ли она быть шпионкой роялистов, я должен ответить вам отрицательно. Все время, которое она находится в замке, я не упускал ее из виду. Она еще не вполне оправилась после болезни и целыми днями только и делает, что читает книги, гуляет в саду, говорит о цветах с господином маркизом…»

До него донесся мягкий фортепианный аккорд. Человек поднял голову, прислушиваясь к нежной мелодии, и на лице его возникло мечтательное выражение. Он вздохнул и приписал:

«…и играет на рояле. Полагаю, вышеозначенная особа никак не может являться шпионкой. Ее бумаги в полном порядке, ее рассказы полностью соответствуют тому, что мне известно о невесте господина…»

«А, черт!» – выругался про себя человек, зачеркивая опять не к месту вылезшего «господина».

«…гражданина Оливье. Несомненно, она является той, за кого себя выдает, что и доказывает отсутствие интереса с ее стороны к тому, что происходит во Франции.

Если мне удастся выяснить что-то новое о ней или об обитателях замка, я обязательно вам сообщу.

Сознательный гражданин».

А этажом выше Амелия, не подозревая о том, какая опасность нависла над ней из-за бдительности некоторых сознательных граждан, принялась наигрывать меланхолический ноктюрн.

Прошло несколько дней, и каждый день приносил новые слухи и новых гостей. В замке побывал разносчик товаров. У него была военная выправка, и сразу становилось ясно, что разносить он может разве что шпаги и пистолеты. Впрочем, доставил он на самом деле письмо для передачи «господину де Бельфору». Стоило ему уехать, как явилась какая-то дама под густой вуалью. Она долго говорила с хозяином замка о недавних волнениях в Амьене и выясняла, сможет ли маркиз воспользоваться этим недовольством и поднять округу. Но маркиз тактично ответил, что момент упущен, и дама уехала, весьма разочарованная. Из Парижа доходили странные новости: депутат Марат, ярый якобинец, арестован и предан революционному трибуналу.

– Ах, как было бы хорошо, если бы синие перегрызли друг другу глотки и король вернулся! – ликовала Анриетта. – Неужели это уже начинается?

Однако, к ее величайшему сожалению, Марата оправдали – эту весть привез вернувшийся Арман де Бельфор. Он прочитал письмо, которое ему отдал маркиз, и сжег послание, причем позаботился растереть даже оставшийся от него пепел.

– А где господин виконт? – спросил маркиз.

– Поехал к графу Ларошжаклену.

– Что вы предполагаете предпринять?

Арман ответил не сразу.

– Плохо то, что среди наших нет единства. Вы же видели эту даму, которая интригует от имени графа Артуа. Граф Прованский[12]12
  Граф Прованский (будущий Людовик XVIII), граф Артуа (будущий Карл X) – братья казненного короля Людовика XVI, лидеры эмиграции.


[Закрыть] тоже не всегда… – Он поморщился. – Наш король находится в заточении вместе со своей матерью. Так быть не должно! Их надо спасти, пока не случилось непоправимое.

– Вы настоящий рыцарь без страха и упрека, – заметил маркиз.

– Нет, – отрезал Арман. – Но я ненавижу, когда мучают женщин и детей.

– Значит, вы вернетесь в Париж?

Арман хмуро взглянул на него.

– Возможно, что все решится вовсе не в Париже, – ответил он. – Синие никак не могут справиться с тем, что творится в Вандее, и это вселяет в нас надежду. Кроме того, я виделся с одним человеком, который приехал из Англии. Похоже, что англичане решили всерьез приняться за дело, потому что они собирают армию, чтобы воевать на континенте. – Он слегка замялся. – А невеста Оливье еще здесь? Признаться, я ее не видел.

На самом деле он не слышал ее пения, когда подъезжал к замку, и отчего-то это вселило в него беспокойство.

– Да, она здесь, – ответил маркиз.

Когда Арман вошел в гостиную, Амелия и Тереза сидели на диване по бокам от Анриетты и о чем-то шушукались. Тетушка Клементина смотрела на них из угла с умилением.

– Но голова кружится ужасно, – донеслись до Армана слова Анриетты.

– Ну, это лучше, чем тошнота каждый день, – легкомысленно заметила Тереза.

– Головокружение – это хорошо, – с видом знатока объявила тетушка Клементина. – Тошнота – это к девочке, головокружение – к мальчику. А Себастьен так хочет сына!

– Все эти приметы – глупости, – возразила Амелия. – Я знаю, у моей матери кружилась голова, когда она меня ждала.

Она подняла голову, поймала взгляд Армана – и покраснела.

– Ну, вас трудно спутать с мальчиком! – сказал он, подходя к дамам, но сразу понял, что шутка вышла неудачной: не говоря ни слова, Амелия встала и вышла за дверь.

– Арман! – укоризненно сказала тетушка Клементина. Но тут же обо всем забыла, стоило ему улыбнуться. Она обожала Армана – этот отчаянный повеса напоминал ей кавалеров времен молодости, а то, что он постоянно рисковал своей жизнью, только прибавляло ему привлекательности. Она ограничилась тем, что потрепала его по щеке, когда он подошел, чтобы поцеловать ей руку.

– Я привез вам письмо, – шепнул Арман Терезе, когда Анриетта отошла.

Она взяла конверт, узнала почерк Оливье и просияла.

– Не обращайте на нее внимания, – сказала Тереза, указывая глазами на дверь, в которую вышла Амелия. – Она просто неотесанная немецкая глупышка.

Арман был несогласен, но, зная женщин, предпочел свое мнение оставить при себе. Его мучило, что он обидел Амелию – или, во всяком случае, сказал что-то, что она сочла обидным; и он отправился искать ее, чтобы просить прощения.

Он нашел ее в гостиной, где находился стол с шахматами и на стене висел женский портрет.

– Если я чем-то задел вас, сударыня, – неловко начал Арман, – я искренне молю вас о прощении.

Он натолкнулся на ее безразличный взгляд, как на стену, и остановился.

– Наверное, я должна поблагодарить вас за прекрасные письма, – сказала Амелия.

– Я не писал вам писем, сударыня, – поспешно проговорил он.

– Я видела у маркиза письма от виконта и от вас. Те, которые получала я, написаны вашим почерком. – Она распрямилась и посмотрела Арману прямо в глаза. – Наверное, с моей стороны было опрометчиво приезжать сюда без предупреждения. Передайте вашему другу Оливье, что я не считаю ни себя, ни его связанными каким-либо словом или обязательствами.

Арман хотел протестовать, лгать, уверять ее, что она не права, что она все не так поняла, что Оливье ее любит и жизнь отдаст за нее. Этого требовало его воспитание, которое предписывало защищать женщину от всего, что могло ее задеть, в том числе и от нелицеприятной правды; этого требовал его опыт общения с прекрасным полом, этого требовала его преданность другу. Он начал говорить – но Амелия просто не пожелала слушать. Она смерила его взглядом, полным королевского презрения, и ушла.

Он почувствовал, что растерялся. Это случалось не часто, и совсем редко – когда он имел дело с женщинами. В конце концов, все складывалось хорошо – она больше не считала себя связанной с Оливье, она была свободна, и он мог открыто за ней приударить, потому что она ему нравилась. Но он сейчас же понял, что теперь ее ничто не удерживало в замке, что она могла вернуться в свою страну, и в этом случае он уже ее не увидит. Встревожившись, он поднялся к маркизу.

– Кажется, я совершил ошибку, – проговорил он и вслед за этим пересказал хозяину замка разговор, который только что был у него с Амелией.

Выслушав его, маркиз вздохнул.

– Не мне ее судить, если она захочет покинуть замок, – сказал он. – И, разумеется, я не собираюсь ее удерживать.

Сердясь на себя за то, что этот недалекий садовник (как его именовал про себя Арман) заранее угадал его намерение, молодой человек все же поставил маркизу на вид, что на дорогах неспокойно, что если Амелия отвергает всякие обязательства, Оливье может с ней не согласиться, что воля родителей – такая вещь, с которой надо считаться, и вообще… Он наговорил бы невесть сколько глупостей, но тут прибежал встревоженный Лоран и сказал, что только что в замке появился раненый, и этот раненый – виконт де Вильморен.

Все заметались. Маркиз послал за доктором – единственным, которому можно было доверять. Терезе сделалось дурно, и Клементина стала приводить ее в чувство. Анриетта с Розой стали готовить корпию для перевязки. Амелия вызвалась им помогать, но с непривычки это плохо у нее получалось, и Тереза, придя в себя, вызвалась ее заменить. Доктор явился только через несколько часов, когда раненый потерял много крови. Впрочем, по словам эскулапа, который наконец вытащил пулю, самое страшное раненому не грозило.

– Организм молодой, крепкий… Ваш родственник поправится, господин маркиз.

– Где тебя подстрелили? – с тревогой спросил Арман у Оливье. – Как это случилось?

Оливье ответил, что он вез важные бумаги от Ларошжаклена и угодил в засаду. По счастью, ему удалось скрыться, но он уже терял сознание, подъезжая к замку. Теперь бумаги надо передать одному человеку в Амьене, а тот уже переправит их дальше по назначению.

– У меня такое чувство, – добавил Оливье мрачно, – что синие знали, в кого стрелять. Они точно ждали меня.

– Насчет писем не беспокойся, – сказал Арман. – Я сам их передам, ты только скажи кому.

– В Амьене… – начал Оливье, но оказалось, что их приключения на сегодня вовсе не кончились. В спальню ворвалась Анриетта с известием, что в замок пришли люди с бумагой, дающей им право на обыск.

– Лоран пытается их задержать… – Оливье попробовал приподняться, но со стоном упал на подушки. – Боже мой, они арестуют вас! – Она заломила руки.

– Что происходит? – спросила Амелия, заглядывая в комнату.

А тем временем революционные граждане с трехцветными кокардами ухитрились-таки оттереть Лорана от двери и принялись методично осматривать помещения. Один из граждан, судя по всему, страдающий рассеянностью, сунул при обыске в карман позолоченную солонку, приняв ее за золотую. Другой, очевидно, тоже из рассеянности, утащил полдюжины серебряных ложек.

Маркиз вышел незваным гостям навстречу, насильственно улыбаясь. На его сюртуке торчала трехцветная республиканская кокарда, надетая в самое последнее мгновение. За маркизом тенью следовала его жена с искаженным от страха лицом.

– Гражданин Буше! Какая честь! – с наигранным восхищением воскликнул маркиз при виде здоровяка, который возглавлял процессию. – А почему вы здесь? Что-нибудь случилось?

Гражданин Буше вручил ему бумажку, подписанную гражданином Равенелем, уполномоченным Конвента, который имел власть казнить, миловать, сажать в тюрьму, творить обыски и всячески притеснять граждан для блага единой и неделимой республики. Бумажка эта покамест предписывала обшарить замок гражданина Александра де Доль, бывшего маркиза, сверху донизу и, буде в замке обнаружится кто-либо со следами недавнего ранения, без промедления хватать всех, кто в оном замке находится.

Гражданин бывший маркиз при виде бумаги улыбнулся еще шире, словно ждал ее всю жизнь, и объявил, что это наверняка недоразумение, но для блага республики, единой и неделимой, он готов и не на такое. Один из гостей заглянул в комнату, где на столе лежало настоящее изумрудное ожерелье, и сделал к нему движение, но нарвался на тетушку Клементину, которая подняла крик, и предпочел ретироваться от греха подальше. Маркиз, Тереза, Лоран, Роза, Себастьен – все стояли и, не отрываясь, следили за действиями своих врагов. Обитатели замка не осмеливались обменяться словом, но у всех в головах засела одна и та же мысль: успел ли Оливье скрыться, помог ли ему Арман? Тереза испуганно вцепилась в локоть мужа – революционные граждане были уже у дверей той самой спальни, куда перенесли раненого. Роза стиснула руки так, что ногти впились в ладони. Себастьен стоял ни жив ни мертв.

– Так, а здесь что? – подозрительно спросил гражданин Буше, учуявший общую нервозность, и рывком распахнул дверь.

Затем он выпучил глаза и открыл рот.

В спальне у большого зеркала, расположенного напротив входа, стояла молодая темноволосая гражданка. На гражданке был корсет, панталоны, чулки и шелковые туфельки, а также изумрудные сережки. Больше ничего.

Возле гражданки стояла особа, как две капли воды похожая на жену Буше, – страхолюдная, угрюмая, с бородавкой на носу – и помогала ей примерять платье. В глубине комнаты, у кровати, заваленной платьями, веерами, платками и какими-то тряпками, находилась круглолицая молодая женщина, судя по всему, беременная.

– Я же говорю, валансьенские кружева, – объявила гражданка в корсете, разглядывая подол.

– Да, они лучше всего, – согласилась круглолицая.

Затем гражданка заметила Буше и повернулась в его сторону. Из ее глаз вылетели две изумрудные молнии, которые пригвоздили его к месту. И хотя гражданин Буше был вовсе не робким человеком, он все же малость струхнул.

– Что вы здесь делаете? – возмутилась круглолицая.

Страхолюдная, которая держала в руках платье, повернулась, и тут Буше с тоской убедился, что она и впрямь похожа на его жену. Особенно роднило их выражение лица, на котором была написана феерическая злоба.

– Это неслыханно! – кричала Анриетта. – Боже мой, честная женщина не может даже платье примерить, чтобы ее не побеспокоили! Что вам надо? – напустилась она на Буше. – Что вы ищете?

Арман де Бельфор, который с обнаженной шпагой притаился за ширмой, скрытой зеркалом, едва не рассмеялся и поспешно зажал себе рот свободной рукой, слыша, как гражданин Буше бормочет извинения. Он не хотел никого оскорблять! У него приказ! Он обыскивает замок, ему сказали, что тут может находиться раненый!

– Да, тут будет раненый, – заявила Ева, – если вы немедленно не уберетесь отсюда!

Она махнула на незваного гостя платьем. Красный как рак, гражданин Буше затворил дверь и шагнул в следующую комнату. Но в ней не было никого, кроме старой кошки, которая лежала на кресле и дремала.

Через полчаса, порывшись для проформы в конюшнях и погребах, граждане укатили в экипаже, который доставил их сюда. Как только экипаж скрылся из глаз, Лоран, словно забыв про мучившую его подагру, рысцой взлетел вверх по лестнице.

– Ушли, сударыня, – доложил он Анриетте, вытирая со лба пот.

Амелия (которая уже успела одеться) обменялась взглядом с Евой, и они стали стаскивать платья с кровати, на которой лежал Оливье. Когда граждане с бумагой вошли в замок и Амелия поняла, что скрыться раненому некуда, она предложила закрыть кровать платьями, чтобы было похоже на дамскую спальню, и принести из ее комнаты зеркало, а чтобы отбить у гостей желание входить, сняла верхнюю одежду.

– Вы даже не представляете, что вы для нас сделали! – с чувством проговорила Анриетта, сжимая ей руки.

– Боже, боже, и как же вы не испугались! – твердила Тереза, которая совершенно потеряла голову. – Какая вы храбрая!

Арман вылез из-за ширмы, и вид у него был немного сконфуженный – по правде говоря, сквозь щель между створками он заметил, как выглядит Амелия в корсете, и теперь она нравилась ему еще больше, а ее присутствие духа делало из нее и вовсе героиню. Явившаяся тетушка Клементина потребовала объяснений, как им удалось отделаться от республиканцев. Получив их, она ушла, но вскоре вернулась, неся с собой изумрудное ожерелье.

– Вот, – сказала она, протягивая его Амелии. – У вас доброе сердце, дитя мое. Да благословит вас бог! Это украшение мне когда-то подарил… а впрочем, неважно. – Она засмеялась странным, почти молодым смехом и махнула рукой. – Ничего у меня не осталось, только одно оно, но я уже старуха, к чему оно мне? Носите его, прошу вас! Эти камни очень подходят к вашим глазам.

Амелия смутилась и стала отнекиваться, Арман и Анриетта хором стали ее уговаривать, к ним присоединись хозяин замка и Себастьен. Наконец молодая женщина сдалась. Тереза смотрела на нее, кусая губы. Теперь, когда первый порыв благодарности прошел, она досадовала, что не догадалась сама сделать то, что предложила ее соперница, и особенно – что Оливье оказался обязан своим спасением не ей, а этой неприятной особе. Едва маркиза услышала, что кто-то должен вместо него доставить письма Ларошжаклена, она заявила, что Арману ехать в Амьен небезопасно, и вызвалась отвезти их сама.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, дорогая, – сказал ее муж после паузы. – Это может быть очень опасно.

– Ах, – воскликнула Тереза, – я буду счастлива сделать хоть что-то! Это самое малое, чем я могу вам помочь.

– По правде говоря, сударыня, – начал Арман, – ваш муж прав. Это и в самом деле очень опасно.

– Никто меня не заподозрит, – отмахнулась Тереза. – В конце концов, я женщина, и мой муж – уважаемый в округе человек. Меня не осмелятся тронуть.

Арман хотел возразить, что для республиканцев не существует такого понятия, как уважение, но тут вмешался Себастьен.

– Полагаю, госпожа маркиза права, – сказал он. – А мы с Арманом завтра перевезем раненого в безопасное место. Если Оливье останется здесь, не исключено, что синие вновь заявятся с обыском, и на этот раз всякое может случиться.

Поразмыслив, Арман согласился с Себастьеном, тем более что Оливье тоже одобрил их план. Раненый отдал письма Терезе и объяснил ей, кому она должна их передать. Однако Арман весь день не находил себе места. Он внезапно осознал, что ему совсем не хочется уезжать из замка. Он искал повода поговорить с Амелией, но она, очевидно, чувствуя неловкость из-за того, в каком виде ей пришлось показаться на глаза Буше, избегала шевалье. Он надеялся, что хотя бы после ужина сумеет застать ее одну, но не тут-то было – она села с маркизом играть в шахматы, а рядом пристроилась ее служанка. Когда часы пробили девять, Амелия попрощалась со всеми и ушла к себе в сопровождении Евы.

Поздно вечером гражданин Буше вернулся домой после непростого дня. Однако едва он вместе с женой и полудюжиной детей сел ужинать, как вошла служанка и объявила, что внизу в карете его ждет гражданин Сибулетт.

– Кто это? – неприязненно спросила хозяйка. – Чего ему надо, он что, в дом войти не может?

Ей не понравилось, что ее муж сразу же как-то странно засуетился, сорвал с шеи салфетку и чуть ли не бегом кинулся к выходу. Половицы стонали на разные голоса под его торопливыми шагами.

Он слетел по ступенькам и, завидев у тротуара карету, сел в нее. В карете было темно, и он видел только, как блестят глаза сидящего внутри человека.

– Ну? – холодно спросил тот, кто, очевидно, был гражданином Сибулеттом.

– В замке никого не было, – пролепетал Буше.

– Врешь!

– Ей-бо… клянусь республикой, гражданин! – заторопился Буше. – Я все осмотрел!

– Рассказывай, – продолжал его собеседник. – Это наверняка был Оливье де Вильморен, его ранили, он не мог далеко уйти! Ему некуда было деться, кроме как в замок своих родных! Ты его проморгал!

Буше стал клясться, что он не мог никого проморгать. Разве он не понимает, что именно поставлено на карту? Он старался изо всех сил!

– Кого ты видел в замке? – наконец спросил Сибулетт. – Кто именно там был?

Буше перечислил, напряженно морща лоб. Лоран, слуга… Сюзанна, глухая стряпуха, которая у них теперь и вместо прачки… Кучер Реми, его брат Венсан, который волком на них смотрел, когда они рылись в конюшне… Гражданин Александр, его жена Тереза, гражданин Себастьен де ла Трав, племянница хозяина, гражданка Анриетта… и эта, как ее… хорошенькая… перед зеркалом стояла…

– Перед каким еще зеркалом? – мрачно спросил Сибулетт.

Буше замялся, но все же рассказал, в каком виде он застукал немецкую графиню. Сибулетт задумался.

– А на кровати лежала куча тряпок, – сказал он внезапно. – Так?

Буше выпучил глаза.

– Вроде так… но…

У него на языке вертелся вопрос: «Откуда вы знаете?», но так как Буше успел немного изучить своего собеседника, то понял, что тот никогда ему не скажет.

– Эти шлюхи тебя провели, – безжалостно промолвил Сибулетт. – Он был там.

– Где? – изумился Буше.

Сибулетт поглядел на его лицо, подумал, что объяснять что-то такому дураку – только зря тратить время, и не ответил.

– Если вы мне разрешите… – начал Буше. Он понял, что проштрафился, и весь кипел жаждой деятельности. – Я могу обыскать там все заново! Возьму вдвое больше людей… От меня еще никто не уходил!

Сибулетт задумался.

– Нет, – внезапно проговорил он. – Пока не стоит. Пусть они думают, что им ничто не угрожает… Можешь идти. И держи язык за зубами, понял? Никому ни слова!

Буше заверил его, что он никогда, ни за что, даже если его будут резать на части, даже если…

– Свободен, – буркнул человек и махнул рукой, словно отпуская надоедливого слугу. И Буше, не чуя под собой ног и кланяясь карете, боком, боком вполз обратно в дом, как рак – в свою норку.

Оставшись один, человек некоторое время размышлял. Наконец он вытащил из кармана какую-то бумагу и придвинулся поближе к окну, чтобы внимательнее рассмотреть ее.

Это было письмо, написанное на довольно скверной бумаге неуверенной рукой и, судя по всему, не шибко грамотным человеком. Оно гласило:

«В риволюцыоный камитет.

Являясь риволюционером по духу и убиждениям, должен довезти до вашего сведения. Замок гражданина маркиза де Доль (бывшего), это гнездо роялистов. Они зло умышляют против свабоды. Я не много знаю, но я знаю. Кое-что. Завтра утром гражданка Тереза де Доль (это маркиза бывшая) поедет в Амьен. При ней будут письма от роялиста Ларошжаклена. Письма важные, если верно то-что я слыхал. Она должна их каму то доставить, а каму не знаю. Прашу принять меры. Если роялисты восторжествуют, это будет плохо. С ривалюцыоным приветом

Друг свабоды».

Прочитав письмо два раза, человек усмехнулся каким-то своим затаенным мыслям и спрятал его обратно в карман.

– Трогай, – велел он кучеру, и карета под мерный стук подков покатила по спящему городу.