Текст книги "Рассказ одного покойника. Консенсус. Свинья во фраке (сборник)"

Я думаю, – разумеется, как и вы тоже, – эти слухи насчет пришествия нежданного гостя, Смерти т. е., в виде всеобщего апокалипсиса сильно преувеличены: уж мы приложим усердие растащить ее добро так, что ей еще две тысячи лет не управиться в своих хлопотах. Пророки, видимо, не учли русскую самоотверженность в деле противостояния проискам (или – поискам, как вы считаете правильно будет?) жадной Смерти. И делиться ее добром мы со Смертью не станем. Наши умные депутаты вряд ли вынесут на рассмотрение проект закона о приобщении Смерти к справедливому делу всенародной приватизации, – они скорее рассмотрят закон валютной амнистии расхитителям ее собственности, – ваучера она у нас шиш получит. Хотя, впрочем, пусть себе получает, у нас в стартовых условиях все равны, и ждет на него дивидендов еще две тысячи лет.

Вы, конечно, думаете, что я пошутил на счет разворованного имущества Смерти. Ну, думайте, как хотите, а только по моей философии все в точности так и выходит, – Гоголь чертову свитку сердцем увидел, а я умом хочу вам ее доказать, – взгляните, еще раз, подумав, на схему, если не верите, откуда вам добро привалило. Так что, господа, всегда помните, в чей карман вы залезли, такой судья вас быстро приговорит к высшей мере, так сказать, без вашего закона и следствия, она вас упечет на вечное заключение в места не столь отдаленные на особый режим, где запрещены передачи и не бывает свиданий.

А торжество вселенской справедливости было так близко. Ведь нам же, народу т. е., сама коммунистическая партия власть отдала, можно сказать, в руки вложила. Где это видано, чтобы кто-то или что-то добровольно власть отдавали? Ведь китайский вариант в России вперед Китая напрашивался: под руководством коммунистической партии осуществить в стране радикальные экономические реформы и остаться у власти. Видимо, не обошлось здесь без промысла божьего. Ведь не зря же тот, кто это затеял, Богом помечен. Ведь что это было такое – Съезд народных депутатов? Ни что иное как народ впервые в истории человечества реальную власть в стране получил. Пусть он был изначально под руководством партии, но это бы долго не длилось, все равно бы народный Съезд взял свою силу. Он не позволил бы либеральным нуворишам развалить СССР и наполнил бы реальным содержанием все его три буквы С. Мы видели, как в буйстве страстей «сумасшедшего дома» Съезда народных депутатов и Верховного Совета рождались идеи здравого смысла, руководствуясь которыми в соответствии со своим конституционным статусом, новые правители не зашли бы так далеко в безумной подражательности «цивилизованным» формам реформирования самобытной страны, куда завел их теоретический Разум. Теории должны исходить из жизни, а не жизнь идти по теориям.

Пусть мы, народ, дети Материи, как издревле у философов повелось, я уже говорил об этом, а интеллигенция, инженеры, служащие, правящая верхушка, директора, ученые, предприниматели и прочие достойные личности в отсутствии родовой аристократии – элита Разума. Вот где мог состояться впервые за всю историю человечества синтез интересов Разума и Материи, зародыш новой экономической формации, новых трудовых отношений между людьми, где Материя, т. е. народ, не была бы лишена собственности, сделанной из нее же самой руками народа, во имя чего Россия и понесла огромные жертвы. Воля к власти Материи с Разумом, может быть, сменилась бы их взаимным пониманием, уважением друг к другу, если не сказать любовью. А это уже не просто новая формация, это уже онтология, это уже метафизика, это преображение мира в его основе, это уже путь к бессмертию человечества, всего человечества, а не текущего по земле поколения.

Вот к какой великой цели шла Россия сквозь революцию Материи и тоталитарное правление Смерти! Как бы раскрыл себя творческий потенциал народа, если бы он работал на себя, на коллектив своего «народного предприятия», а не на хозяина, который в Лондоне живет, покупает яхты, вывозит из России капитал и ни бельмеса не смыслит в производстве, с которого он стрижет себе прибыли. Может быть, даже настоящее трудовое соревнование могло возродиться, когда люди заинтересованы в результатах своего труда и своего товарища. И национальное достояние могло стать поистине национальным, а не рекламным роликом, упорно нам внушающим, что и мы, народ, якобы причастны к достоянию нефтяных и газовых корпораций. И акции – всякие хитрые бумаги, которые позволяют, не работая, получать проценты, были бы не нужны, а платили бы больше тому, кто лучше и больше работает, и не мертвый бы капитал мертвецов направлял экономику, а живой труд народа в согласии личного интереса с интересами Родины. А уж если предприниматель сам свое производство создал, так пусть бы он на рыночных весах свою выгоду взвесил: установить работникам заработную плату, чтобы они не о работе, а о зарплате думали, или сделать их соучредителями, собственниками своего предприятия, чтобы они зарплату зарабатывали, а не думали о ней. Но только гармонию частного с общим, к которой подошла Россия вплотную, либералы разнесли на куски в вакханалии примитивного реформирования самобытной страны, подменив ее идеологией пошло-эгоистического индивидуализма, такого же безличного, как человек толпы.

Помирить Материю с Разумом, Волю к власти сменить на Волю к справедливости, вражду и ненависть – на дружбу и любовь, – единственный был путь, которым шла Россия, мог вывести все человечество из предстоящего тупика либерального капитализма. Съезд народных депутатов и Верховный Совет могли выработать новые жизненно устойчивые формы общественного обустройства многонациональной огромной страны. Вовлечение все более широких слоев населения в управление государством – именно Советы могли стать таким массовым общественно политическим институтом, школой истинной демократии. Но наш народ боится власти, как Сатаны, и готов отдать ее любому черту, который заявит на нее претензию. Для сохранения внутренней свободы народ отказался от внешней власти. Мы, обладая таким несметным сокровищем, как папуасы продали страну за «стекляшки» и «бусы» западных ценностей. Вместо того, чтобы признать в Советах свое зеркальное отражение и начать духовно-культурное восхождение, мы уподобились крыловской обезьяне, разбив это зеркало, и погрузились опять в иллюзию ожидания «героя-спасителя». А уж эти «герои» не замедлят явиться, рафинированная безликость, сдобренная фальшью любви к свободе и демократии, под предводительством авторитарного самодура. Мы не успели взять власть в свои руки, как тут же, можно сказать, добровольно, отдали ее либеральным демагогам, прикрывшим свои гнусные цели фиговым листочком западных ценностей, который очень быстро отпал, обнажив тот орган мысли, которым они изнасиловали всю страну.

Дьявол на наших глазах вывернулся наизнанку, спрятал свой демонический лик и пошел гулять по всей стране мелким бесом в вакханалии нечестивого либерализма.

 
Наизнанку вывернут «сатанинский плащ»,
С пьедестала низвергнут кровавый палач,
Но отдали реформы под мутным замесом
В расход Россию мелким бесам.
 

То, что Дьявол меняет свой сатанинский кровавый лик на воровато-пошлый облик мелкого беса, вовсе не говорит о его слабости и измельчании. Это прежде всего говорит об измельчании человека и, значит, напротив, о все возрастающей силе его влияния на измельчавшее человечество.

«Вперед» устремились нравственные мародеры поживиться на развалинах коммунистической идеологии. Ударились трижды бывшие партработники и комсомольские лидеры о новую идеологию либерально-рыночных отношений и обернулись они «цивилизованными» предпринимателями, бизнесменами, банкирами и реформаторами и повели за собой народ в новое «светлое будущее» – удлинили цепь и отодвинули миску. И воскурили они фимиам тем ими прежде гонимым правозащитникам, что обличали их в прежнем обличии, посадили свадебными генералами за богатым столом на бракосочетании с новой идеологией. И стал народ жить, будто в сказке – чем дальше, тем страшнее, и вновь чудовище-гидра ВСЕ ТАК ЖИВУТ поднимает свои стереотипные головы, и снова люди перекрашивают маски и перелицовывают лица под общественную физиономию.

 
Взяв у страны свое, положенное,
Явило новое время лицо ухоженное.
На нем о вечном думы не лежит печать,
Что проку о высоком ему в лицо кричать.
 

Смертью Смерть распознав, народ России выработал великую идею бессмертия всего человечества, его общую единую цель, пройдя через Смерть, родил ее через жертвенность, муки и кровь, положил на алтарь той идеи миллионы загубленных жизней. И тот же самый народ отдал идею на растерзание лощенным либерал-демократам, которые разорвали ее на куски, смешали с грязью ее кровь. В либеральном болоте водятся черти. Либералы люто ненавидели тот мир, где дети мечтали стать космонавтами, и устроили свой мир на земле, где дети мечтают стать бизнесменами, олигархами и ворами в законе. Господа либералы, вы творите зло на земле от имени Добра, Свободы, Разума и Демократии, имен, исполненных высшего смысла и не подлежащих сомнению. Но ведь и большевики были убеждены в том, что эти великие абстракции стоят на их стороне. Хотела ты, Россия, ухватить жар-птицу народного счастья, вселенской космической справедливости, но пронеслась эта птица мимо тебя, лишь своим огнем лицо твое опалила.

 
От истины темной опять отвернулись,
С замыслом божьим, слепцы, разминулись.
От добра отделить вновь пытаетесь зло,
Но даже святым не всегда в том везло.
 

Не для того Россия вынесла ад на своих плечах, чтобы к пройденному капитализму назад вернуться, отступая таким диким способом в царское прошлое, как Наполеон, по старой разграбленной «смоленской дороге», теряя былое величие. Перед жаждой богатства и власти «элитной» черни даже божий промысел устоять не смог.

 
Коли есть в человеке хватка бульдожья,
То во всем ему и помощь божья,
Коли может человек под себя что есть грести,
Значит, может человек за собой народ вести.
 

Народ так и остался наемником, отстраненным от собственности на средства производства и недра земли. «Недропользователи» стали хозяевами «национального достояния». Теперь судьба человечества представляется мне решенной, но не в пользу человечества, потому, как и Россия встала на тот же гибельный путь, по которому идет все человечества в никуда, т. е. к смерти. Исторической летописи не переписать, река времени вспять не течет, что в Лету упало, то и пропало.

 
Отреклись от тайны своего существа,
Предали глубины собственной сути.
Вместо новой страны Рождества
Утонули в речах либеральной мути.
 

Найти в себе мужество заглянуть в глубины омута социально-исторических процессов, а не скользить по нему легкой рябью своих мыслей, не задевая и не взмучивая его глубины. В глубинах бессознательного открывается мистическое мироощущение. Но не надо быть прорицателем, чтобы гибель человечества увидеть умом, а не мистикой. Ведь не зря же великие умы придумали диалектику, можно сказать, умом ее из природы и общества вынули. Зачем противоположности отрицают друг друга? Затем, чтобы потом войти в синтез и породить нечто новое, чего нет ни в одной из них. Человечеству кажется, что оно идет прямой дорогой вперед, а оно, словно краб, пятится боком. Разум победил Материю. Мир, изначально созданный на двух основах, живет и думает в плоскости одной из них. Только синтез двух основ может дать объемный, стереоскопический, мир. Но Материя побеждена, Разум стал полновластным хозяином мира. Куда может зайти мир, который пятится боком? Только свалиться на бок.

Китайский особенный путь развития? Я и отсюда легко предвижу, что экономика и отношения собственности Китая ничем не будут в принципе отличны от США и остальных стран капиталистической экономики. Может быть, из моих слов вам стало понятно, что китайский путь нам изначально был Богом заказан, в том смысле, что запрещен. Китай пошел тем же самым тупиковым путем либерального капитализма, каким идет все человечество, по крайней мере, пойдет и тот, кто еще упирается. В Китае также народ будет отстранен от собственности, тот же самый наемный труд вступит в свои права, проявятся те же самые мультимиллиардеры. Это не синтез Материи с Разумом, это то же самое однобокое развитие общества. Всякое одностороннее развитие имеет предел и кончается кризисом, когда вскрываются все нарывы и язвы больного общества. Ваш прогресс сквозит не ощущением праздника общего труда над постройкой нового дома, а ощущением спешки могильщиков в ожидании скорого прихода покойника. Все одностороннее, плоское рано или поздно кончится смертью, к смерти несет прогресс человечество. Я, кажется, уже говорил об этом, но что с того толку, предрекать гибель процветающим странам. Лбом упираясь в тупик, как и прежде, люди возносят молитвы надежде. Если всякая частная жизнь кончается смертью, то, может быть, все человечество ждет еще более страшное, чем смерть индивида, в соответствии с его масштабами? Мир Разум зашорил, как старую лошадь. Куда Разум ведет человечество? Не знают ни Разум, ни человечество. Но опять, и опять, когда очередная цивилизация упрется в край своего развития, остановится, казалось бы, неудержимый стремительный бег, встрепенется, воспрянет душа человечества, узрев ту пропасть, куда ее тянет прогресс, и вновь, и вновь из глубины веков, из тьмы мироздания КТО-ТО скажет подземным голосом: «поднимите мне веки». И узрит человечество, что не в оазис цивилизации лежит ее путь, а по бесконечной пустыне зыбучих песков без смысла и цели до полного духовного истощения. Найдет ли оно дорогу назад к подземному источнику жизни живой или уже не сможет свернуть с заданного КЕМ-ТО «прямого» пути?

Так я лежу в гробу в белых тапочках, в которых вы меня видите (про тапочки, конечно, для красного словца сказано, белых тапочек у меня и при жизни не было) и лезут опять грешные мысли от Бога и Смерти пьяную голову, что дескать, жизнь дана не Богом и не Дьяволом, а рождается от взаимной вражды и привязанности Разума и Материи. Смерть живет в жизни как ее ветхое основание. Ветхие силы Смерти – старость, болезни, немощность, но нет в мире силы сильнее этой силы. Смерть – контргруз от легкомыслия жизни, все явилось из ничего и уходит туда же: жизнь вышла из смерти, богатство из нищеты, счастье из несчастья, радость из горя, они жаждут встречи и бегут друг от друга, рождая то, что проходит во времени и уносится к звездам, где все, что было и не было, не будет и будет, где прошлые мечты и надежды спят безмятежно в колыбелях вечности, как младенцы у матери на руках, где нет ни богатства, ни бедности, ни умных, ни дураков и где все имеет свою настоящую цену. Откровение Смерти ставит человека перед самим собой, перед собственной сутью. Перед Смертью человек думает о том, кто он и зачем жил, – может быть, с большим опозданием, – а не о том, как и зачем живет общество. Перед ним предстают своя жизнь и судьба, свои мысли и чувства о прожитом, а не история человечества, а у меня даже в смерти глобальные проблемы из головы не выходят. Жизнь не Богом дана и не Дьяволом и не Материей с Разумом, ее истоки лежат дальше Смерти и бытия, жизнь прошла в этот мир через Смерть из глубин Единосущего. Время состоит из мгновений, у мгновения нет измерения, мгновение – точка. Сумма нулей равна нулю. Значит, времени нет, и движения быть не должно. Но движение – жизнь, значит, и жизни нет. Но жизни плевать на то, что ее нет, она живет и движется. Значит, время сложено не из пустых мгновений, а из неуловимых мгновений Ничто, основания жизни. Много тайн бытия встало передо мной, но разгадать их я уже не успею – увидевший Смерть каменеет в ней, как от взгляда медузы Горгоны. А без меня вам этих тайн не решить. Хоть я и оставил вам схему моей философии, но живого чувства из схемы не почерпнешь, оно уходит со мной за грань бытия, а без него вам тайну Смерти не одолеть. Закон Смерти даже Бог не в силах нарушить, – он мне говорил, я у него спрашивал. Чтоб его из всех календарей повычеркивало, тот день, когда я с богом поспорил! Прости, Господи, я опять субординацию потерял и вижу тебя по-дружески с маленькой буквы.

Не разгадать вам Смерти, положительные вы мои, а все-таки попытайтесь, приложите усилия, пошевелите мозгами и сердцем, может быть, и забрезжит вам свет в конце тоннеля, в тьму которого вы несетесь верхом на прогрессе. Вы главное не забывайте, – не устану вам повторять, – что жизнь не только радость, комфорт и достаток, убогость и нищета – это тоже она видом с другого боку. Серые деревья, обобранные ветром-грабителем, стоят, как жалкие нищенки, опустив низко ветви, чтобы просить подаяния. Луна, одинокая нищая странница, изрытая оспой впадин и кратеров, ходит под окнами, просясь на ночлег. Истощенное небо серой нищенкой засыпает в пространстве, свернувшись на земле, как на простой жесткой лавке. Подтаявший снег стал рыхлым, тяжелым, больным и смирился со своей обреченностью до безразличия к жизни и смерти.

А разве сама земля, колыбель человечества, не нищая побирушка, шатающаяся без дела в убогой вселенной, разве она не просит милостыни у солнца, разве она не молит бога о теплом дожде и снеге обильном? Вы посмотрите на землю в позднюю осень, когда нищета висит на деревьях открыто рваными клочьями, воет унылым ветром, пуская по миру бродячие листья, и растекается грязными лужами по дорогам, обреченно убегающим вдаль, и вам тогда станет ясно, что лежит в основании жизни, – тучная душа изобилия или пролетарский дух Смерти, ищущий себя в безвестности и нищете. Ранней зимой в лесу и полях над маломощным слоем снега стоят пожухлые мертвые стебельки и травинки. Стоят обособлено, не как летняя трава сплошным зеленым покровом, не видя и не чувствуя друг друга. Стоят увядшие, серые, мертвые над ослепительной радостью свежего снега, как знаки мертвой вечности, как напоминание солнцу, небу и человечеству о тайном долге перед подземным миром ушедших людей. Их тьмы и тьмы, как будто каждый из людей хочет напомнить о себе – им тяжко и душно на той стороне равнодушного мира, они хотят вернуться, чтобы долюбить, дочувствовать, досовершить. Но беспамятному человечеству дела нет до подземного мира, оно ищет счастья, радости, удовольствия и забвения мыслей о неминуемой смерти. Не любит человек пугающую скудость мертвой природы в позднюю осень. Но эти безмолвные знаки скорбного протеста своим бесчисленным множеством пугают только прозревшего человека, и Смерть торопится закрыть прозревшие вежды, чтобы не прозрело все человечество. Много разных судеб, но одно известно, – тому, кто истину познал, на земле не место.

Вы мне, конечно, тут же веские возражения поспешите представить: ты посмотри на прекрасные города и тенистые парки, разбитые по всей земле человеком, на гордые, вольные залитые солнцем моря, на величавые вечные горы, покрытые всегда зеленым кустарником, на пестрые ковры цветов, узорами выбитые по земле, – ну где же здесь место нищете и унынию?!

А я вам сначала отвечу: разве я говорил, что в нищете и убогости нет умиления и красоты? Нет, не говорил, и даже напротив скажу: мне серые кривые дороги, голая нищета осенних полей, низкое мрачное небо, причитающее мелким дождем над моей невзрачной землей, и ветхое сиротство деревенских домов во сто крат милее и ближе всей вашей цветочной пестроты, волосатой лесом промежности гор, напыщенной важности берегов и морей и высоты небоскребов, возведенных инженерами человеческой мысли, как вавилонская башня, под самый купол небес.

А во-вторых вам скажу: вы загляните на городские свалки прекрасных мегаполисов, да в подвалы и чердаки пышных зданий, облепленных дурой-рекламой, как у дурака туалет голыми бабами, – думаю, вы там не мало встретите нашего брата, отшельника жизни. А вы загляните поглубже в эти моря, облицованные сверху солнечным светом, – каких уродов и чудовищ вы там ни встретите, и чем глубже загляните, тем страшнее будут уроды, будто в самой глубине жизни, вышедшей из воды, заложено безобразие. Презрение красоты к уродству и ненависть уродства к красоте – что тайное их связывает в глубинах жизни и не дает оставаться равнодушными друг к другу, как кошке с собакой? А загляните под кору молодого пышного дерева, – не точит ли его там червячок, не выветривает ли горы движение нищего воздуха, не обращает ли в прах их величие, не распадаются ли вечные камни от ветхости времени, не догоняет ли всегда медленно ползущая старость быстроногую веселую молодость?

А что такое вся ваша вселенная, как ни бесплодная нищенка в вечно черной монашеской рясе, в подол которой насмешливые силы зла накидали безжизненных холодных планет и бросают ей в голову камни-метеориты? И земля, жалкий плод нечестивого грехопадения матери-вселенной мечется в пространстве без смысла и цели, и бесчисленные звезды горят, как поминальные свечи по едва родившейся жизни. И вы мне еще после этого скажите, что в основании мира не лежит Смерти и простоты, что вся ваша пышность, великолепие и красота, созданные хоть Богом, хоть человеком, не есть искусственно сотканное покрывало над остывающим трупом вселенной? Тем более, что метафора цветастого покрывала над гнилью и прахом придумана не мной, а пришла из глубины древних времен и темноты человеческой мысли. «Счастливы все одинаково, несчастлив каждый по-своему». Несчастье глубоко, счастье поверхностно и легкомысленно. Несчастье пускает вечные корни, счастье уплывает, как дым. Несчастье – темные глубины без дна омута жизненной сути, счастье – ее безмятежная гладь, залитая солнечным светом. Ни один лучик счастья не проникнет в глубину омута жизни без дна и без меры, никогда счастье не осветит его страшных тайн. У счастья одно лицо, несчастье многолико. Но не только глубина, открываются выси в страданиях душам. Нам горе и беды рождают искусство, счастье бесплодно, как красивый цветок для украшения жизни.

Вот так, господа, в устройстве мира дела обстоят, что Богу последняя собака дороже всего человечества без различия материальной состоятельности и политических взглядов, а вы мне про цивилизацию чушь несете, как курица несет яйцо без тени сомнения в абсолютной ценности родного предмета. Курице, может быть, и не стоит сомневаться в абсолютной пользе яиц, но вам, господа, следует задуматься над глобальными последствиями вашей цивилизации в отношении духовного здоровья человечества. Есть у меня пес один, – расскажу вам пример по поводу последней собаки, Бога и человечества, – т. е. был уже, нет, все-таки он-то пока еще есть, наверное, лучше сказать: я у него был, как вы считаете? – Дружок называется. Так себе, конечно, дворняга, ни породы, ни масти. Я сейчас думаю, что он, сукин сын, тоже не мало способствовал в петлю меня подтолкнуть. День и ночь выл и скулил перед этим, не давал мне покоя, всю душу вымотал, уж я не знал, что с ним делать.

Так вот, уважаемые читатели, если есть среди вас ученые люди, то и ответьте мне по науке: от его ли во я в петлю залез или он выл от неизбежности предстоящей мне гибели, – ведь не даром же говорят, что собаки на смерть покойника воют. Где тут причина, а где следствие, или же это случайное стечение независимых обстоятельств? Но я так просто спрашиваю, чтобы только вас за мысль зацепить. Я знаю хорошо, что вы мне ответите: наука не может и не должна признавать никакой связи между воем собаки и предстоящим трупом покойника. И я с таким выводом спешу согласиться. Иначе что же получается: я не знал, что мне предстоит, а моя собака знала об этом? Выходит, Богу последняя собака ближе, чем я, его образ. Значит, Бог и собака знали, что будет, и Бог не удержал меня от поспешного вывода, – не смог или не захотел, – да еще, может быть, через собаку к последнему шагу меня верней подтолкнул? Нет уж, лучше об этом не думать, а то от этих мыслей хочется еще десять раз в петлю залезть.

Но я даже доволен, что подтвердил значение народной приметы: пусть теперь золовка трясется, когда ее пес на луну заскулит. А пес у нее моему нечета. У нее собака, конечно, породистая, – не что-нибудь вам, аристократ сидит на цепи у безродной хозяйки ростом с теленка (собачий аристократ, разумеется, не золовка, конечно, до золовки теленку еще долго расти), кажется, сенбернар называется. Говорят, эту породу французские монахи вывели, но оно и так видно, что не моя золовка, – такой спокойный пес, как сало в посылке, и взгляд такой кроткий, как у святого. Мне иной раз даже кажется, что эта ведьма ангела где-то в сети поймала и посадила на цепь в виде собаки.

Ну, раз уж вопрос о собаках зашел, то разрешите мне немного подумать на счет их собачьего племени. Я как философствовать начал, так прям не могу, чтобы всякую собаку и бытовую вещь в общей конструкции мироздания на свое место не определить. Вот скажите мне, что такое жизнь (ж.р., женского рода т. е.), если не разноцветье, неопределенность и непостоянство, если не многообразие временных форм. А если вы с этим согласны (а вы не можете быть не согласны ввиду явной очевидности тезиса), то скажите мне, кто ближе к жизни: дорогие породистые псы или захудалые дворняги без рода и племени, где здесь больше жизни и многообразия, – в аристократизме породы или безродности бездомных скитальцев? Ведь многообразие вы найдете только между породами: одна порода злая, другая – добродушная, одна – общительная, другая – сдержанная, одна порода хозяину больше предана, другая – инстинкту, одна – крупная, другая – мелкая, у одной хвост короткий, у другой – длинный, у одной уши висят, у другой – торчат, будто не собаки, а какое-то отвлеченное свойство существует на свете. А теперь загляните во внутрь породы, какое разнообразие вы там найдете? Никакого, все собаки одного свойства, будто само свойство размножилось в виде собак, оставаясь все тем же качеством.

А найдите-ка хотя бы двух одинаковых дворняжек, – не ищите, напрасно труд потеряете. Безродная дворняжка существует не как общее свойство, а сама по себе. В одной дворняжке умещаются сразу и трусость и отчаяние, и агрессивность и общительность, и преданность и корысть, и злоба и кротость, и печаль и беспечность при этом в самых различных пропорциях и отношениях. Напрашивается, конечно, желание собачью аналогию перенести на людей, но я не стану этого делать, опасаясь породистого лая ухоженных псов.

Вот и опять выходит по-моему, вот и лезут опять непристойные мысли, что жизнь к Смерти и нищете имеет касательство с какого-то боку, что безродное ярче, многообразнее и живее породистого. Почему же тогда в жизни мертвое ценится дороже живого, породистое – самонадеянная мертвечина – выше безродного? – задаю я как бы вопрос сам себе от вашего имени. Вы, наверное, вперед меня скажите, не скрывая сарказма: да как раз потому, что твоя философия утверждает смерть основанием жизни, – причина дороже следствия, корни первее ствола, ствол главнее ветвей. И думаете вы меня на слове поймали, вы думаете, у меня в голове каша варится?

А я так вам отвечу: конечно, по моей философии получается именно так – жизнь из Смерти выходит. Но вы взгляните еще раз на схему моей философии: в ней и обратную картину можно увидеть – жизнь, сама главный ствол, две ветви имеет – живую и мертвую, а истинные корни жизни идут глубже Смерти и Бога, в нераспаханную человеческой мыслью почву Единого. Вот где источник загадочной жизни нужно искать! По ней же, по моей философии т. е., выходит и так, что Смерть может мимо синтеза двух начал непосредственно в мир пробираться и себя самостоятельно за жизнь выдавать, напяливая на свою пустоту дорогие одежды, а настоящая жизнь тем временем ходит в рубище нищего по дорогам земли. Правда, чистая ясная правда, не чернеешь ли ты сама, убивая ложь, не погибаешь ли, побеждая?

В мире Смерть от жизни отличить очень трудно, неискушенному глазу почти невозможно, здесь умом ничего сделать нельзя, логикой ума жизнь со Смертью не развести, тут особое чутье требуется. Логика – способ искажать действительность под свои представления выгоды. Смерть приходила к нам в явном виде, но мы ее не узнали. Она открыла нам новый план бытия, где гибель могла обернуться спасением. Но мы увидели в Смерти лишь только то, что она – смерть. И психоанализ, вскрывающий в человеке то, чего он не хочет знать, был открыт и получил распространение в начале 20 века, самого страшного, пока еще, века в истории человечества, когда Материя-Смерть, скрытая в бессознательных глубинах человеческой психики, настолько активизировалась в борьбе за власть, оформилась, «поумнела», проявила себя, что стала видна сознанию цивилизованного человечества как нечто чуждое, враждебное, таящееся за пределами Разума и Разуму угрожающее. Человек почувствовал бытие своей Тени, но отрекся от нее, видя в ней только темное. Даже русская духовная философия жизнь со Смертью частенько местами меняла, а про западную и сказать нечего: там вся идеология «западных ценностей» на белой смерти потребительского либерализма построена. Одинаковым воспитанием все одинаково приобщались к одинаково нравственным ценностям, и когда ценности меняли свой облик на противоположный, все одинаково меняли полярность исповедуемых жизненных ценностей. И жизнь ушла из одинакового мира, но никто из людей об этом уже не догадывался, все считали, что жизнь бьет ключом именно здесь, в одинаковом мире. Конечно, вы мне не поверите ввиду явного несоответствия моих утверждений фактической реальности запада: мало ему черной Смерти, так он еще белую выдумал, в гробу мы таких мыслителей видели для красного словца в белых тапочках, тоже нам нашелся пророк с того света. И практически вы вряд ли успеете убедиться в моей правоте, но вот будущие поколения ваши на своей шкуре поймут тайное значение моего простого рассказа.

 
Так чужд людям всуе от Бога пророк,
Как жителям неба ужасный порок,
Как жизни веселой мрачная смерть,
Как миру идей Материи твердь,
Как солнечный день чужд печальной заре,
Как долина в цвету чужда мрачной скале,
Как удачному в жизни распятия крест,
Как вольной судьбе указующий перст.
 

И вот, когда я постиг значение нищеты и богатства, минус и плюс, тогда я даже золовку стал понимать, что ноль и пустота от взаимной нейтрализации противоположных начал происходят, что ноль и пустота холенной цивилизации, не имея сущности бытия, существуют только во времени. (Разумеется, о сущности бытия золовка мне ничего не сказала: она о нем ничего не знает умом, она его нутром чует. «Сущность бытия» я уже своим умом вывел, без золовкиной помощи). Отсюда вижу сумасшедший страх богатых перед банкротством и нищетой – без вещества материи они обращаются в ноль, в пустоту, из которой их ни один Христос не спасет. А бедные от нищеты отрицательным содержанием себя пополняют, которое Богу нужнее, чем богатство богатых. Богатство от полноты и преизбытка вещества происходит, в нем нет ничего такого, чего бы раньше не было в Боге, а потому и Богу не интересно, а нищета – из пустоты второго порядка, из наличия отсутствия, от Смерти т. е., тайну которой Бог должен во что бы то ни стало узнать.