Текст книги "Рассказ одного покойника. Консенсус. Свинья во фраке (сборник)"

Они начищенный до блеска Мировой Разум возвели в Абсолют, считая глупость простым отсутствием божьего дара, опять же, не зная о том, что глупость есть противоположный полюс ума, не дающая ему дойти до последней крайности теоретической глупости. Глупость – это своего рода присутствие отсутствия, «да» в «нет» и «нет» в «да», основа многоплановой логики, где «да» и «нет» сосуществуют одновременно. Что такое «есть» и что такое «нет»? Мы лишь знаем о том, что есть, но не знаем о том, чего нет, например, о Смерти, потому что со смертью все, что было, становится «нет». Может быть, «нет» Бытия – это «есть» Небытия. Но человек, скованный положительным мышлением не в состоянии понять такое «безумие» и выдумал закон Противоречия, основной закон логики, чтобы чувствовать себя основательно в этом призрачном мире: если есть «да», то не может быть «нет», а если есть «нет», то не может быть «да». И только наш человек, слегка воодушевленный отрицательным напитком забвения, может мыслить по-своему: «при наличии отсутствия», – говорит его дальновидность, которой не писан закон Противоречия. А что это значит в самом законе Противоречия: «… если есть “нет”? Как “нет” может быть “есть”? Значит, правильно будет сказать: нет “нет”? Но тогда получается, что “нет” отсутствует, его просто нет, его с “да” сравнить невозможно, потому что нечего сравнивать, на “нет” и суда нет, – тавтология, логическая ошибка: минус на минус получается плюс. Выходит так, что “нет” все-таки есть, нет на» нет «получается “да”, если нет “нет”, значит, есть “да”, значит “да” и» нет «могут существовать одновременно? Значит, “нет” – не пустое отсутствие, оно есть каким-то скрытым отрицательным образом? Отрицая, “нет” утверждает. Я, пожалуй, остановлюсь, пока Разум не спятил, хотя из вышесказанного явно следует “наличие отсутствия”» самого Небытия. Не избежать Разуму противоречия в своих законах, пока наш человек живет и творит на планете. И пусть он засунет свой закон Противоречия себе в голову, потому что больше его засунуть Разуму некуда.

Если есть Бытие, значит, нет Небытия. По закону Противоречия они одновременно существовать не могут. Тогда зачем мы говорим «нет» о том, чего нет? Значит, оно каким-то образом должно быть?.. Стоп! Меня опять понесло издеваться над логикой Разума…

 
В паутину законов вас ловит, как мух,
Хил стал и бледен великий ваш дух.
Логической сетью мозги все оплел,
Логически мыслит даже осел.
 

Может быть, я сам выражаюсь неясно, как настоящий философ, тогда возьмите к примеру обыкновенную женщину, в которой многоплановая логика существует чуть не с рождения, в которой «да» и «нет» не разлучаются ни на минуту. Если женщина говорит «нет», то надо быть последним дураком или, наоборот, очень умным, чтобы принять ее ответ как отрицательный… «Почему я сказала Вам “нет”, почему Вы поверили в это?»

Да разве дело в одной только женщине? Не надо быть чересчур наблюдательным, чтобы увидеть ту же самую логику в истории, в природе, в обществе, в человеке. Разве не помогает счастью несчастье? Разве бывает худо без добра? Разве не облагораживает душу страдание? Разве не существуют на одно и то же событие противоположные взгляды? Разве не превращают освободителей в оккупантов, а оккупантов в освободителей? Но ум, неподвижная сволочь, твердит, как «Отче наш», свой предмет и ни с места: если есть «да», то нет «нет», а если есть «нет», то нет «да», и никакого «наличия отсутствия» быть не может, – говорит раздраженный Разум, не замечая своего утверждения присутствия пустоты в «есть» нет», сказанного вскользь, как бы в условности языковой формы. И логику-дуру настигнет проруха, но держит вас в страхе та немощь беззубая, а Разум, оседлав эту клячу, мнит себя рыцарем на белом коне.

Разум и глупость, какой глупец может сопоставлять два противоположных понятия? Но какие самые умные ученые теории и философские системы, короткие суждения и большие трактаты не отвергались последующими учениями и не опровергались самой жизнью, какой ученый, философ, политик в конечном счете своей неутомимой деятельности остался без греха глупости? – пусть первый бросит в меня камень за то «глупейшее» утверждение, что Глупость есть обратная сторона начищенного до блеска умного Разума. «Глупейшие» утверждения часто оказываются ближе жизни, чем самые разумные доводы. Глупость – неиссякаемый источник многообразия и развития жизни. Не Глупость опасна для жизни, но Пошлость – содержанка-любовница престарелого, выжившего из живого ума рассудочно-рационального Разума. Не «красота спасет мир», а красоту нужно спасать от рекламного опошления расчетливым Разумом. Красота, как и Пошлость, сделалась содержанкой богатого, – конечно же, мыслями, – Разума-двоеженца. Пошлость людская не ведает срама – во всех салонах приятная дама. Таланты, умники, гении рождаются за счет народных масс, опускающихся в недра Небытия, чтобы почерпнуть там новое содержание, за счет страдания и неустроенности простых людей, над которыми они потом возвышаются. В «глупой» российской деревне хранится жизнь от мертвящего влияния бездушной цивилизации.

Я вам уже рассказывал про отрицательную пустоту, которая стережет человека, как зверь неизвестной породы, но вам не мешает еще раз послушать, она стоит того, вы мне поверьте, я ее отсюда лучше вижу, чем вы оттуда. У вас теплота жизни размягчает крепость ума, и он плывет в ваших мозгах мутным потоком, а мое сознание, наоборот, кристаллизуется ясно и просто, как твердый лед из чистой воды. Пустота пустоте – огромная разница. Вот возьмите за образец пустоту простой ямы. Пустота ямы стоит в одном месте пространства неподвижной ловушкой и терпеливо ждет вас, не производя ни малейшего движения к действию, если вы, сам ротозей, случайно в нее попадете, то пенять вам здесь не на кого.

Смерть же – пустота не простая, она пустота действующая и ловящая, пустота в пустоте, так сказать. Пустота Смерти сама норовит к вашим ногам подкатиться, она не станет вас дожидаться, когда вы сподобитесь к ней заглянуть, она делает случай строгим законом судьбы, скрывающимся в двойной пустоте, согласно которому вы идете своим путем в ее костлявые руки. Мы под гипнозом пустоты идем к ней в пасть, как мышь к удаву. А с вашим, господа, однобоким умом из ямы Смерти не выбраться, ум видит только пустоту простой ямы и слепо ведет человечество в безвозвратность второй пустоты, ему никогда не открыть второй план бытия, где случайность является законом судьбы.

Человек всю жизнь боится чего-то не совершить и не совершает, и не стремится к совершению, будто оно и не хочет, чтобы он его совершил или вообще свершиться не хочет. Человек предпочитает оставаться неосуществленной возможностью, чем тратить силы и жизнь на осуществление этой возможности, поэтому и возможное воспринимается как невозможное, и то невозможное, невоплощенное, неосуществленное, которое не пустили в жизнь, само отказывается от человека и сам человек становится невозможным для вечной жизни.

Вы, господа, своим умом такую смерть на земле расплодили, какой раньше не видано было. Наша, глупая, Смерть, только поверху людей размашисто косит, не трогая их корней в черной тайне земли, а ваша, умная, смерть, как аккуратная баба, каждую травинку с корнем из жизни выпалывает. Наша, черная, Смерть никогда человека до конца не убьет, а белая, ваша, навсегда ликвидирует человека, не оставляя надежды на его возрождение.

Оставьте, господа, ваши теории, изучайте философию в популярном учебнике моей «серой» жизни! Тут вам будет и тезис, и антитезис и завершающий синтез со смертельным исходом, унесший меня на новый виток восхождения. Есть где разгуляться сложности вашего разума по простому полю моего бытия. Вы, наверное, думали, что простота, так себе, – недоразвитый примитив, недоносок божьего дара и к сложности ума причастна лишь одной стороной – стремлением во что бы то ни стало ее упразднить. Ан, нет, господа хорошие, простота есть плодородная почва для взращивания живого ума. Видимо, я недаром раньше сказал о простоте в основании сложности, не всякий гусь свинье не товарищ и всякая медаль имеет обратную сторону. И жизнь моя шла тройным путем, как философы этого требуют: сложность врожденного разума не понимала простоту обыденной жизни, но они упорно шли навстречу друг другу, ломая преграды, как темная река взламывает лед на пути к теплому свету, пока не встретились обе в «Рассказе покойника».

Простота – не простое отсутствие сложности, это стержень простоты, на который нанизан весь мир. Это онтологическая категория, я бы сказал, но не Разума, а Материи. Простота как форма онтологического бытия Праматерии, предсуществующее начало. Простота как диалектическая противоположность сложности мироздания. Тайна простоты велика есть, она несопоставима с тайной сложности, простота непознаваема из-за своей простоты. Чем глубже наука постигает мир, тем более рассеивается сложность и обнажается простота. Сложность Разума сводится к простоте Материи. Сложность познаваема, простота ускользает от положительного мышления именно за счет своей простоты, она отзывается лишь на зов интуиции, обозначая свое наличие лишь тому, чьи мозги еще не увязли в паутине Разума. Простота Материи вышла из Ничто, она также неуловима Разумом, как и ее основа. Простота – основа бытия. Так что родовитость, аристократизм и элитность снобов – эфемерность и блеф рядом с простотой народа. Не постичь простоту однобоким мышлением, здесь нужен синтез Разума и Материи. Гениальное все просто – что для гениев от Разума это выражение? Фигура речи, не более того. Для них как тьма – лишь отсутствие света, так и простота – лишь отсутствие сложности.

Люди верят в существование бога как бестелесный идеальный субъект, философы и ученые верят в онтологическое бытие Разума как изначальной идеальной субстанции, идеальной основы мира. Но никто не верит в невещественное существование идеальной Материи, Праматерии, Первоматерии, даже после того, как она явила свой лик в пролетарской революции, привнесла в плоский мир Разума свою идеологию, обнаученную идеей материализма. Вот ведь когда частица и античастица при столкновении аннигилируют, т. е. убивают друг друга, Материя становится «чистой» энергией без носителя, без вещества т. е. Почему же Разум может быть «чистым» и подвергаться «критике», а Материя – нет, про нее – ни слова, ее просто нет? Потому как издревле повелось, что аристократия, элита – это Разум, а народ, плебеи, чернь, пролетарии – это Материя. Материя – субстрат, подстилка, материал, глина, из которых идеи-скульпторы Разума творят вещественный мир. Поэтому ум, лицемерная шлюха, двуличная сволочь, прощелыга, проходимец и вор, карьерист, недоносок и выкидыш из тайного чрева вселенной, говорит, что Материи нет, она не существует как субстанция в идеальном лоне мироздания, чтобы внушать нам, безродным, свои выгоды, выдавая их за народные ценности. Его предвыборные обещания – речи с трибун, газет, телеэкранов, не смогут завесить лапшой ваши уши, когда вы узнаете, что Материя есть, вы – дети Материи, вышедшей из Ничто, в вас тайна спит, а в либеральном уме одни выгоды.

Терпеть не могу, когда всякая «элитная» чернь народ простым называет. «Простой, поди у кобылы постой», – говорила моя покойная бабка. Я ведь тоже считал себя «простым» порождением народных масс, низшей кастой в каком-то роде. Ученые казались мне людьми, наделенными особым даром, складом ума. Наверное, я уже тогда интуитивно боялся Разума и чувствовал к нему отчуждение или Разум ко мне. Врачи мне казались людьми особой породы, которые не боятся ответственности за жизнь и здоровье людей. Потом я, разумеется понял, почему они не боятся ответственности, потому что не несут никакой ответственности. И среди ученых я потом встретил не мало дураков, дураков от Разума.

Я ведь тоже так думал, что философия – нечто запредельно сложное, не для средних умов, как говорится в народе, что философом надо родиться, тем более, что философы любят подчеркнуть свою исключительность разными страшными надуманными терминами, которые легко переводятся на простой человеческий язык. Оказалось, философией нужно увлечься, не боятся ее и ее жрецов-хранителей, думать самостоятельно, и она перед вами откроет все свои тайны, и этого мира и запредельного. Я человека уходит корнями в Ничто. Если человек не наполняет свое Я содержанием, оно, пустое, засасывает человека в Ничто, вовлекая в себя и окружающих его людей. И если это воронка вождя, политика, лидера, то засосать в Небытие она может огромные массы. Так что, люди, наполняйте себя содержанием, чтобы в вас не открылся кратер в Ничто, откуда изливается лава обид, жажды власти, алчности и самолюбия. И тогда шоу-бизнес не сможет наживать себе состояния на бездарной пошлости своего «искусства», и св. отцы к богу поближе станут, если торговля освященным валовым продуктом и ритуальными услугами не так бойко пойдет.

Многое открылось моему сердцу, больше, чем моему разуму. Но чем оно было таким, мое сердце, чтобы уму философских школ, ученым званиям и степеням навязывать бредовые мысли? Поэтому я обращаюсь к вам, «простые» люди, которые еще не утратили способность верить в чудесное. Не каждому гадкому утенку суждено стать прекрасным лебедем, но всякий гадкий утенок мог бы им стать. Да и сам я не использовал эту возможность, вот такую посильную помощь я богу оказал в деле борьбы с борцами за власть и Волей к власти, – еще одну грешную душу от земли отпустил, дезертировал, можно сказать. Но вы, «простые» добрые люди, если до кого из вас дойдет мое откровение, не унывайте. Ведь даже христианская религия, для которой земля – лишь исправительно-трудовая колония перед вечной жизнью в аду и в раю, и для нее уныние – самый тяжкий грех, после гордыни, может быть.

Люди вам не точки поверхности единого шара, одинаково удаленные от центрального бога, каждая судьба имеет свой радиус, чем дальше удаляясь от центра, тем больше расширяя вселенную, проторяет для бога пути продвижения к цели, загадочные, далекие и страшные в своей новизне, не те, что натоптали святые густой толпой у подножия центра. Для бога святой, что выстрел по воробью, сидящему рядом не ветке, что оборвавшийся крик, не родивший дальнего эха, что камень поперек реки, загородивший течение жизни, что удар мимо цели, что цветочки без ягодок, что любовь без зачатия, что мысли без дела, что сердце без жизни, что слово, сказанное мимо души в белый свет, как в копеечку. Когда же падший человек из глубины преисподней свой взор обращает на бога, он обратным взглядом-любовью проникает огромные просторы загадочной тьмы, значительно большие, чем видят святые, соседствуя с богом в одной коммуналке…

И этот простой, как веревка, вопрос взаимосвязи бога, святых и грешников узлом завязался вокруг моей шеи. Недолго длилась наша с Богом идиллия. От какого-то недомыслия и недосказанности завелся во мне червь сомнения: кажется мне, бог от меня какую-то заднюю мысль в себе прячет и не хочет до конца мне душу свою открыть. Стал я вдруг задумываться и подозревать что-то нечистое в наших отношениях с богом. Мысли одна страшнее другой показывались мне на глаза, как тараканы из-под разных предметов. Я их гнал, бил и давил, как насекомых, но они ускользали так же неуловимо, как тараканы за печку, являясь опять посреди контекста философских раздумий и просто так, между прочим, самым наглым и неожиданным образом. Придут, встанут и удивляются на конструкцию моей философии, как практический чиновник инженеру-энтузиасту перед его проектом моста. Он аплодирует инженеру, жмет ему руку, поздравляет его и ставит резолюцию – «отказать», зная, что фантастический мост никогда не будет построен между двумя берегами. Или как народ, пришедший на митинг, перед воодушевленным оратором. «Ну, силен парень, ну, голова», – говорит восхищенный народ, цокает языками, покачивает головой, как китайский болванчик, мудрый от жизни, и расходится себе потихоньку исполнять обычные нужды в простоте и обыденности текущего по земле бытия.

И стал стелиться между нами туман неловкости и недоверия. Стали мы с богом пикироваться и беседовать на разные голоса. И стал мне Бог являться с большой буквы: извольте, мол, уважаемый человек, со старшими относительно Вас по чину и возрасту обращаться на Вы, а фамильярности ваши оставьте, потому как Я вам Бог, а не кореш какой-нибудь. Но и Я ему не сдаюсь, задираю голову кверху, вытягиваюсь и расту в своем собственном мнении и мое личное Я вырастает в моих же глазах чуть не в лошадь и мало не пускается рысью от избытка гордости чувств.

Я ему говорю: – Твои святые несут Твой Крест, как коммунисты переходящее красное знамя. А Он мне в ответ: – Красное Знамя – тоже мой крест. Я Ему: – придавили нас Твои Кресты, так что человека под ними не видно. А Он мне в ответ: – по-другому человек не может стать Человеком. Вот и попробуй с Ним спорить, ни на шаг от своего не отступится. Мне с женой было легче отношения выяснять, чем с Ним, Господом Богом. Это вам не наши политики, которые от своих грехов отрекаются, как несмышленные матери от случайных детей. Черт, тот хоть Креста опасается, а Бога и Красным Знаменем не напугаешь: «Красное Знамя – тоже Мой Крест». Красное Знамя – тоже Его Крест, только украденный чертом. А может быть, подаренный, а, Господи? Ты, Господи, даешь жизнь человеку не как награду с небес, а как Крест, который пронести должен каждый, и каждый не знает, зачем несет.

От книги к книге и день ото дня выращивал себя во мне паразит, червь сомнения т. е. Чувствую, точит меня какая-то мысль, не в голове, не в сердце, а где-то под ребрами, какой-то червь безрассудной тревоги. Я сижу о высоком думаю, душой в облаках летаю, а он снизу корни мои подгрызает. Он изгрыз все нутро и собирался выпасть наружу, а я по-прежнему не хотел его замечать открытым прикосновением чувства и мысли. Однажды он явил себя длинным, едким, бледным и гадким и встал одним концом перед моими глазами, пропадая другим в бесконечности. Червь сомнения выполз, но змея обиды заползла в мою душу. Люди почему-то не боятся увидеть чужое лицо на своем отражении, а я стараюсь меньше заглядывать в зеркало, может быть, чувствую в себе другого человека, который помимо моей воли часто делает то, что мне вовсе не нравится, особенно, когда мы с ним в нетрезвом состоянии, и ничего я с ним не могу поделать, как будто и не я это вовсе.

Змея в свою очередь ужалила того двойника-человека, который тайно во мне живет. Двойник закричал внутренним голосом так, что все высокие мысли в гнезда попрятались, приземленные в темные норы забились, и на Бога стал подниматься, будто от моего лица говорит: «Я думал, Я Тебе друг, а я Тебе – канал информации!» Я так думаю, что темная сила, которая живет в бессознательной душе каждого человека, меня на самоубийство толкнула. Видимо, Небытие решило, что Материя-Смерть слишком со мной разоткровеничилась. Ничто не собиралось спасать человечество, падшее в духе, оно ему погибель готовит. А тут выскочил самозванец какой-то и твердит о спасении человечества общей целью и новым мышлением, поэтому тайной силе остается одно – убрать самозванца с дороги и дальше вести человечество к гибели. Но Материю-Смерть так достала борьба с этим Разумом, так наскучило Смерти быть смертью, что она помогла мне с того света донести до вас мои мысли. «Через меня хочешь Ничто познать, себе его подчинить, над всем мирозданием власть хочешь взять?!» – кричит внутренним голосом мой двойник, будто его самого хочет Бог себе подчинить. – «Значит, я по божьей воле должен в пекло Ничто снизойти и оттуда посылать Тебе отчеты о своих исследованиях? Да нет уж, вряд ли Ты меня оттуда услышишь, я не космический спутник с того света сигналы Тебе посылать».

Шальная мысль меня прострелила насквозь, когда я шел к Богу с открытым забралом. Не в бровь, а в глаз саданула меня шальная мысль, когда я шел к Нему с ищущим сердцем. Я даже не сразу понял, о чем говорил мой двойник, но потом догадался. Так вот, думаю, для чего я Тебе нужен, чтобы мне, как лакею, Тебя содержанием пользовать, плерому твою пополнять, из Небытия Тебе информацию черпать. И я же еще должен перед Вами, Отцом, Сыном и Святым Духом, на Страшном Суде за грехи отвечать! Ну, уж я думаю, дудки, Ты сам мне ответишь за все, что я на земле терпел.

«Один раскаявшийся грешник Богу дороже ста святых его мучеников». Так вот где вечная собака зарыта: Богу святые, которые возле Него яблоки околачивают, не так дороги, как те грешники, что, съевши яблоко, в аду своего Я на земле пребывают. Собаку я давно откопал, вы это знаете, но под собакой лежала свинья: грешники дороги Ему не как люди, а как орудие познания Смерти-Небытия. Терпите, люди, когда-нибудь воскрешу. Воскрешу, значит, святых, которые рядом трутся, а вернуть к свету тех, кто Ему каштаны из огня ада таскает, не в его компетенции, – слишком далеко в ад зашли, своевольники. С ума можно сойти от подобного мироустройства! А еще говорит – в основание мира справедливость заложена. Какая, к черту, справедливость, где Он ее видел?! Он справедливость придумал для того, чтобы человек больнее чувствовал несправедливость.

– Ты, Бог, – в глаза Ему говорю, – подтолкнул меня к смерти с рождения, как Адама, праотца моего, подвел к запретному дереву добра и зла, столкнул человека с райских высот, чтобы сделать из него канал информации, мост между тобой и непознанной Смертью. Страданиями человека Себя пополняешь, выгребаешь им, как ковшом с длинной ручкой, себе знание из помойной ямы Небытия? Да Ты, можно сказать, кровью моею питаешься!

– Ах Ты, Господи, – спокойно Ему говорю, а у самого нутро все кричит: обман! измена! предательство! – спасаешь святых, что у твоего престола, проповедуя, трутся, а тех, кто душу для Тебя в огне ада до золы обжигает, числишь пропавшими без вести. И ты мне еще после этого будешь говорить чужие слова о красоте, спасающей мир? Справедливость, которую Ты попрал, она одна спасет мир и успокоит неистовство Смерти. Я говорю – справедливость, я не хочу сказать доброта, если сказать – доброта, то нам с Тобой, Господи, нужно дать еще по тысячи страниц в тексте рассказа рассуждать что – добро и что – зло. (Я долго не знал, с большой или маленькой буквы написать слово «нам», ведь в нем и низкое – это я, и высокое – это Бог, и написал с маленькой, не желая клеить себя к высокому). Справедливость – для обоих родовое понятие (для добра и зла, разумеется, не для нас с Богом, хотя, впрочем, почему бы и не для нас с Богом тоже)…

«Ну, раз уж Ты решил такой эксперимент провести, чтобы мне для Тебя из Смерти информация черпать, – так будь по-Твоему», – влез опять двойник в мои отношения с Богом и торопится исполнить свою миссию, приказы т. е. Небытия. И вижу я, этот самый двойник, – и почему я при жизни его из себя не вытравил? – моими руками петлю на веревке завязывает, смотрю на руки, как завороженный, а сделать ничего не могу и сам голову в петлю засовываю. И Бог молчит, наверное, был шокирован моей выходкой, а может быть, понял, кто с ним говорит от моего имени, да поделать ничего не мог с этой тайной силой Ничто. Так что, не советую я вам, люди, с мистической силой дело иметь, ни с доброй, ни злой, одно лишь коварство с их стороны в достижении собственной цели. Тайная сила спасала меня, покуда я был нужен для какой-то надобности, но она же и подвела меня под другую силу, которой я, не думая, не гадая, оказался поперек дороги. Хотя, впрочем, они нас не спрашивают, рады ли мы знакомству с ними или бежать хотим, как от нечистой силы. А мы по слабости духа называем их происки Роком, Судьбой, предопределенностью, фатализмом.

Наступила гнетущая мертвая тишина, будто вышло из могил гробовое безмолвие, будто и нет никакой жизни на свете, будто сама природа замерла в испуганном ожидании того, что я буду делать. Она уже знала, что я надумал, хотя я еще ни о чем и не думал. Ветер ударился в тишину, как о стену, испугано сник и тоже умолк. Говорят, что перед смертью вся жизнь проходит перед глазами, как кино на экране телевизора. Перед моей смертью кино не показывали, видимо, кинооператор от меня отказался. Оно и к лучшему – «ужастиков» я при жизни уже насмотрелся, не такой уж шедевр искусства, чтобы его два раза смотреть. И кино мне не показали, и небесный свет в конце тоннеля я не увидел. Меня, вернее, душу мою, даже в тоннель не впустили. Так и остались мы с ней в своей одинокой берлоге в подвешенном состоянии – ни земли, ни неба. Весим и смотрим на свое безумное творение – наше бедное тело в аналогичном, т. е. подвешенном, положении. Весит, будто мешок с костями, если не сказать, с чем похуже. Глаза, потревоженные непредвиденным шагом хозяина, выскочили из орбит, голые, гладкие, перепуганные, как бабы из горящего дома, и застыли на посиневшем лице удивленным вопросом, напоминая своим видом тот нехитрый анекдот: «ни фига себе, неделька началась», язык лопатой воздух лакает, рожа распухла и на себя не походит. Одноглазая тьма пялит в окно свое лунное бельмо – все вынюхивает, все выглядывает, старая ведьма, уставилась на тело, как на свою добычу. И сердце, связь души и тела, уже не бьется. Когда душа отлетает, оно умирает с телом, сохраняя верность ему, оно остается с больным, униженным, павшим с надеждой на воскрешение.

Только, чувствуя я, душе-то моей и горя мало, будто она даже рада, что вышла из тела. Она замыслила побег – уйти из мира тесного, и проискам моего двойника сопротивляться не стала, а может быть, заранее с ним сговорилась и меня толкнула на этот путь. Ну, ей, может быть, и будет какой-нибудь путь, но нам-то с телом конечная остановка. Ах, ты, думаю, такая-сякая, святую, что ли из себя возомнила?! А не тело ли растило тебя с колыбели, когда ты из него свои глазенки на мир таращила, когда ни бэ, ни мэ сказать не умела, не тело ли себе во вред исполняло твои прихоти и своеволия, когда ты своенравия набралась, гонору т. е., не тело ли устремлялось туда, куда тебя черти несли, не тело ли страдало и мучилось по утрам, когда я водкой заливал твою боль? Не знаю, что с тобой дальше будет, но пока ты живешь, а тело вот, без вины виноватое, висит, не колеблется, и не знает, за что ему такая экзекуция выпала.

Небось, забыла уже, как в баню вместе ходили. Как напарившись до того, что ты из тела чуть не выскакивала, – да в снег, да в прорубь! да опять в парную! А как после баньки, утоляя жажду пивком, да приняв слегка водочки, возносились вы к небесам вместе с телом, – тоже не помнишь?! А теперь на тело с презрением смотришь, будто оно твоим никогда и не было. Ну, думаю, не прощу предательства даже собственной душе – загоню ее назад в тело. Я слышал, что так бывает, клиническая смерть называется. Да где уж там! через что загонять? Парадные двери закрыты – все верхние отверстия веревка туго перетянула, а с заднего хода входить – слишком уж для души непристойно. Так и остались мы – я, душа и тело – всяк при своем интересе, у разбитого корыта, можно сказать.

У дикарей существует табу мертвецов: в мертвецах видели демонов, врагов даже в самых близких умерших. Прикоснувшийся к трупу, участвующий в погребении сам становился табу. Запрещалось произносить имя умершего, дабы не вызвать его дух. Произнесение имени – прикосновение к покойнику. Самый дорогой член семьи с момента смерти становится демоном. Мертвым приписывали особое право на озлобление, первоначально все мертвецы были вампирами, все питали злобу к жизни, что побудило примитивные народы превратить своих близких дорогих покойников в демонов, и чем ближе, любимее усопший, тем больше опасности от него исходит. Получается так, что личность умершего распадается на душу и на «покойника», и вещий сон принес мне это прозрение, выходит, еще и на Я, на сознание т. е., как я сейчас наблюдаю на своем личном опыте. Как бы ни был добр живой человек, как бы ни любил своих близких, его «покойник» может причинить им зло и вред. В «покойнике» сконцентрирована вся «отрицательная», небытийная сторона личности, тень его, которая при живом человеке открывается в гневе, обидах и оскорблениях. Душа витает где-то в своих заоблачных высях, «покойник» мается в царстве теней Аида. А «Я» куда денется, может быть, мое сознание поглотит Разум? А не подавится ли, не вырвет ли его от несъедобной пищи моего сознания? Не сможет он его переварить. Так куда же податься моему бедному Я, в Небытие, назад к своим истокам, храниться там навечно или до возвращения к жизни подвигом единой цели Бога и человечества, который воссоздаст меня вновь из «покойника», души и сознания? Амбивалентность чувств – любовь и ненависть к одному и тому же объекту, борьба противоположных влечений двойной природы человека, после смерти личности амбивалентность распадается на любовь и ненависть: любовь уносит душа, а ненависть достается «покойнику». Но для «покойника» ненависть – та же самая любовь к человеку в кривом зеркале Небытия, результат попрания вселенской справедливости, его неравнодушие к людям – «от любви до ненависти один только шаг», ненависть, которая жаждет воссоединения с любовью в воскресшей личности.

И даже ночь, прекратив на время свой ход, замерла в растерянном созерцании непоправимого. От ужаса моей кончины погода резко похолодала. Так и стоял мороз всю неделю, оберегая мой труп от протухания раньше времени до полной консервации меня на вечное хранение в глухой земле без доступа воздуха. Бог за семь дней мир сотворил, чтобы я, плод его творчества, в петле провисел, дозревая, семь дней в его мире. Чудны дела Твои, Господи! Нашли мой труп лишь на седьмой день самоликвидации меня как субъекта: братану помощь срочно понадобилась. Братан-то, он ничего, добрый малый, когда ее рядом нет. Бывало и покормит и даже нальет, если я ему хорошо когда помогу.

Золовка как в дом вошла, да как увидела меня в подвешенном состоянии неразделанной туши, так и всплеснула руками и заревела навзрыд от неожиданности такого зрелища. Я, разумеется, тоже не ожидал от нее подобной реакции и сам ответно был тронут до слез. Но водой ее отливать не пришлось, сама отошла, слезы у нее быстро кончились и уже распоряжения брательнику отдает в форме безусловных приказов.

Вид я имел, конечно, неприглядный, но сейчас-то я ничего: одели, обули во что есть, причесали и даже побрили, обмывать, правда, не стали – все равно в землю закапывать. И гроб ничего себе, вроде удобный, – братан ворованных досок не пожалел, от меня ему благодарность. Хотя я б и в тесном гробу полежал, никуда не делся, нам, покойникам, в гробах не раскидываться, не на кровати, поди, как положат, так и будем лежать до Второго Пришествия, мы – народ смирный, непривередливый, нам что в лоб, что по лбу, хоть так, хоть этак засунь на тот свет, лишь бы там, на том свете, даром не беспокоили.