Текст книги "Богатым быть не вредно"

– Ничего не поделаешь, служба такая.

– Эх, сержант, сержант, а знаешь, почему ты не старший сержант?

– По возрасту еще не положено.

– Да нет. Службу еще не понял. А ведь в святом писании сказано: «Просящему у тебя дай, стучащему открой, да не лишен будешь царства небесного!» – обиженно сказал Кукушкин и медленно направился к выходу.

– Слушай, – настороженно обратился сержант к разводящему, – а мы его не рано выпустили? Может, вернем, пока не поздно?

Услышав эти слова, Вася Кукушкин остановился только за третьим поворотом…

Услышав Васин рассказ, Оля долго смеялась. Отсмеявшись, она с сожалением сказала:

– Красивый ты внешне, Вася, но внутри…

– А что внутри, внутри ничего не видно! – Кукушкин не любил критики. – Хотя каждый любит заглянуть в запрещенное место.

– А это еще как сказать. Ну да ладно, – Оля не стала больше сердить гостя, – каждый сходит с ума по-своему. Только я тебя попрошу: никогда не рассказывай подобных историй моим родителям. Они у меня слишком правильные…

– Правильные – это как? Не надевают брюки через голову?!

– Примерно так.

– Для этого много ума не надо.

– А для чего, по-твоему, нужно, много ума? – Оля немного обиделась.

– Чтобы от одного поцелуя рождались дети.

– Ну, детей, которые родились от одного поцелуя, у нас хватает. Кстати, Василечек, кто твои родители?

– Я инкубаторский!

– И вылупился ты, судя по твоим габаритам, из яйца страуса?

– Нет, меня моя бабка нашла возле вытрезвителя. Меня там кто-то потерял, поэтому я до сих пор потерянный…

У Васи действительно не было родителей. Не знал он даже, как они выглядят. Взяла его на воспитание из детского дома одна пожилая одинокая женщина. Но вскоре она умерла, и у Кукушкина от нее осталась только одна небольшая посеревшая фотография. Детские и юношеские годы его прошли в интернате. Когда поступил в университет, жил в общежитии.

Но об этом Оле он не скажет. Уж больно не любил Вася, когда его жалеют или сочувствуют ему.

– Василечек, а у тебя есть цель?

– Прожить без цели – это тоже цель. Чем меньше хочешь, тем больше получаешь. У меня, Олечка, не цель, а мишень. Для меня жизнь – это веселая прогулка по королевскому лесу, где зайцы жрут волков, слоны боятся мышей, а змеи выплескивают свой яд друг на друга. И все они для меня мишени…

– Значит, я для тебя тоже мишень?! – встрепенулась она.

– Да какая ты мишень, – в словах Васи проскользнула надменность. – Ты просто маленькая эпизодическая героиня в моей жизненной комедии.

– Ах, даже так! – Оля вскочила и раз за разом начала затягиваться сигаретой. – Так ты еще и драматург.

Прослушав ее мысли, Вася понял, что она не на шутку рассердилась. Этого он совсем не хотел. А насторожило его то, что у нее рождался какой-то замысел. Какой именно, он еще не мог понять.

Их разговор, который мог бы дойти до ссоры, прервал звонок в квартиру. Они даже не заметили, что было уже утро.

– Пожалуйста, драматург, пойди открой, – попросила она его. – У меня после такой брачной ночи, наверное, ужасный вид.

Родителей Оли в это время дома не было: по утрам они занимались бегом в ближайшем сквере. Вася открыл дверь и, увидев перед собой белобрысого мужчину лет тридцати пяти, спросил:

– Вы кто? Как доложить?

Мужчина поставил свой чемодан и протянул руку для знакомства:

– Я Курочкин Василий Васильевич! – у него был робкий голос. – А вы?

– Я – тоже Василий Васильевич, только Кукушкин, – ответил недоброжелательно «жених» и пригласил гостя в коридор.

Курочкин был немного ниже ростом. Он вздрогнул, когда за ним громко захлопнулась дверь. Они оба услышали, как в гостиной зазвенела хрустальная люстра.

– Что это? – спросил Курочкин, оглянувшись и прислушавшись.

– Проверка слуха, – ответил Кукушкин.

– Правильно, ля мажор, – приезжий заволок в гостиную тяжелый чемодан. – Я закончил музыкальную школу у себя на мясокомбинате. Пригодилось.

– А вы, случайно, не привезли с собой мяса?

– Ну как же, как же, за кого вы меня принимаете, – Курочкин, кряхтя, поставил чемодан на диван и, открыв его, начал выкладывать подарки: балыки, копченые колбасы, окорока. – Пожалуйста, все, что хотите, все, что ваша душа пожелает. Я мог бы привезти и больше, но, увы, у меня только две руки. И, вы знаете, я за это не дал ни копейки.

Он настолько увлекся, что даже не заметил появления Оли. Она некоторое время понаблюдала за ним, затем иронично спросила:

– Василечек, ты, случайно, живых поросят не привез с собой?

– Поросят?! – обернувшись, машинально переспросил Курочкин. – Нет, Оля, не привез. Скотовоза не было… Здравствуй, Оля!

– Здравствуй, здравствуй, – холодно ответила она, оглядывая подарки. – А живую свинью мог бы привезти и в чемодане. Чтобы не задохнулась, дырочку прорезал бы. А этого зачем столько?

– Как зачем, Оленька! На нашу свадьбу. Тратиться меньше…

– Так ты опоздал, Курочкин, свадьба уже состоялась. – В глазах Оли настоящий жених выглядел почти чучелом. Она снисходительно усмехнулась, сравнивая красивое лицо Кукушкина с серой физиономией своего настоящего жениха.

– Как состоялась? Когда? С кем?… – растерянный жених сел на диван и распустил галстук.

– Вот мой муж, с которым я вчера расписалась! – Оля подошла к Кукушкину и, будто желая вызвать ревность у Курочкина, прижалась к его плечу.

– А что же мне делать? – на Курочкина жалко было смотреть. – Я уволился с работы, выписался из общежития. Оля, побойся Бога…

После долгого тягостного молчания наконец заговорил Кукушкин:

– Послушай, друг, ты не расстраивайся. На потерянную жену я тебе выдам справку. Законную – с подписями и печатью. Конечно, взамен брачного свидетельства. Но это еще не все. До сегодняшнего дня ты был домашней птицей, а я тебе предлагаю стать свободной. Пожил ты Курочкиным, теперь поживешь Кукушкиным. Для этого нам нужно обменяться только паспортами. Кое-какое портретное сходство имеется, хотя я, безусловно, намного симпатичнее. Правда, Оля?

Вася Курочкин с горечью смотрел на своего соперника и завидовал ему. Бывают же на свете такие красивые люди! Но Олю он ни в чем не обвинял:

– Оля, за год нашей переписки ты мне написала сто восемьдесят два письма. Я тебе – ровно триста. Можно, я твои письма оставлю себе, а ты мои верни. Зачем они тебе?

– Хорошо, Вася, – сочувственно вздохнула она. – Только у меня, наверное, не все письма сохранились…

– Ничего, сколько есть. Вам же, Василий, вот что я скажу: вы счастливец, но и от счастья люди устают. А издеваться над другим человеком негоже…

– Вася, да ну что ты! – подскочил Кукушкин. – Никто над тобой не издевается! Я тебе действительно предлагаю обменяться местами. Поживешь пока в моей квартире. Можешь даже поездить на моей машине, если права имеются.

«А почему бы мне и не согласиться? – спросил себя Курочкин. – Хоть поношу паспорт этого счастливого нахала. И податься мне сейчас некуда. И денег у меня сейчас маловато, чтобы снять квартиру…»

Не дожидаясь, пока Курочкин решится, Кукушкин достал свой паспорт, вложил в него две сторублевые купюры и сказал:

– Держи, Вася, и не горюй! Ты потерял жену, но нашел друга, тезку и стал свободной птицей. Кукушкиным! А это не каждому дано. Ты еще узнаешь, кто такой Кукушкин!

Курочкин согласился. Впрочем, в таком состоянии ему было уже все равно…

А Оля торжествовала. Она задумала перевоспитать Кукушкина на свой лад. Только неведомо ей было главное: ее «жених» об этом уже знал.

Глава 10

Итак, Вася Кукушкин решил пожить под чужой фамилией. Отдав Курочкину ключи от своей квартиры и проводив его, он сразу же позвонил на работу Валентине Михайловне:

– Валюша, по закону мне положено три дня выходных. Доложи директрисе о моем отсутствии. И запиши мой новый телефон, – он продиктовал ей один номер.

– Не волнуйся. Василек, Генриетта Степановна уже поставлена в известность, – в ее голосе сквозила ревность. – Она только ужасно удивилась. Я, кстати, тоже не ожидала от тебя такого подвига. Все же нашлась такая, что стреножила тебя. Ну что же, желаю счастья!

Кукушкин понял, что, регистрируя его брак с Олей, Валентина Михайловна допустила элементарную невнимательность. Когда она вчера увидела Васю в качестве жениха, была просто ошеломлена. И, проверяя заявление новобрачного, фамилию «Курочкин» машинально прочла как «Кукушкин», а имя и отчество – Василий Васильевич – сделали свое черное дело. За много лет ее работы во Дворце бракосочетания не было подобных курьезов.

Такое недоразумение Кукушкина вполне устраивало, ведь он твердо решил, воспользовавшись своими уникальными возможностями, стать миллионером, а другая фамилия, другое место жительства, считал он, помогут ему законспирироваться. Он еще точно не знал, как будет обогащаться, но был уверен, что помогут ему в этом Хитроумовы.

Вечером он встретился со Всеволодом Львовичем в условленном месте возле кафе.

– Такой человек – и без охраны! – Кукушкин учтиво пожал ему руку. – Как дела, как ваше драгоценное здоровье?

– Вы ошибаетесь, Василий Васильевич, если считаете, что я без охраны. Вот посмотрите, – Всеволод Львович показал рукой на прохожих, – меня охраняет все общество. Надежно защищает!

– В таком случае я за вас спокоен. Куда мы сегодня идем?

Хитроумен взял Кукушкина за локоть, отвел его в сторону и, наблюдая за толпой прохожих, с философским выражением лица сказал:

– Вглядитесь в этот человеческий муравейник. Только дурак может подумать, что это толпа. Посмотрите, ведь у многих из них довольно умные лица. Конечно, дураков гораздо больше. Но в этом же и заключается прелесть жизни. Дураки послушны, покладисты. Они просто необходимы… Ладно, Василий Васильевич, я вижу, вам скучно от моей говорильни. Мне, кстати, очень понравилось ваше изречение: поменьше слов – побольше денег! Хорошо сказано. Густо, сочно, и вопросов никаких. Даже дружить с вами хочется…

«Всеволод Львович, похвалы – это еще не деньги!» – подумал Кукушкин и рассмеялся.

…В последнее время Хитроумовым всерьез заинтересовались компетентные органы. Было уже две повестки.

Запомнилась ему последняя встреча с майором Луниным, инспектором с маленькими проницательными глазами.

– Товарищ Хитроумов, вы живете, как капиталист. Откуда вы берете средства? – этот вопрос майор задал дважды.

Но у Хитроумова было алиби. Трижды он выиграл по лотерейным билетам автомобили. Правда, выигрышные билеты он купил с рук, переплачивал некоторые суммы. Но в сберкассе, где Хитроумов получал деньги, зарегистрирована его фамилия, поэтому чувствовал он себя спокойно.

– Скажите, пожалуйста, товарищ Лунин, вот если бы я был нищим, вы бы спросили у меня, откуда такая нищета?

– Товарищ Хитроумов, здесь, по-моему, вопросы задаю я…

– Эх, товарищ Лунин, товарищ Лунин, задавать вопросы – это еще не значит спросить! Спрашивать нужно сначала научиться, – Хитроумов укоризненно покачал головой.

– Научимся, Всеволод Львович, еще как научимся! И ответить заставим по всей строгости закона, невзирая на должности и личности.

– Ладно, не пугайте! – Хитроумов приподнялся, уверенность Лунина показалась ему наивной. – Научитесь. Сидите на государственных харчах… Сами, небось, своим умом копейки не заработали, а собираетесь научиться. Чему только?… Как говорится: и сам не гам, и другому не дам! Вот это вы умеете, даже учиться не надо…

Кукушкин внимательно прослушал этот эпизод, хотя Хитроумов не сказал ни слова. Понимая его обеспокоенность, попытался успокоить собеседника:

– Всеволод Львович, но это пока лишь диалог… Слова…

– Да не знать мне никаких диалогов с этими мусорами! – взорвался миллионер, не скрывая своей ненависти к милиционерам. – Лодыри, бездельники! Да они больше вреда приносят, чем пользы. Ну скажите, что плохого в том, что я умею делать деньги?! По-моему, таким, как я, нужно ставить памятники еще при жизни. Другие совершенно ничего не умеют делать, разве что только подписи ставить под зарплатой – и им ничего. Они в ладах с законом. Допускаю, что я обогащаюсь путем обмана. Но я же не обманываю государство! Я обманываю таких же деловых людей, как и сам. Ну, они немножко глупее меня. Ничего не поделаешь – таков закон коммерции: если не ты их, значит, они тебя. Детей даже в школе учат: если не ты, так кто же? – он хитровато прищурил левый глаз, будто хотел подмигнуть собеседнику. – Между прочим, один мой знакомый, директор кладбища, имеет странное хобби: он записывает на кассеты и собирает надгробные речи. Но самое странное в том, что он любит их прослушивать под веселую музыку. Знаете, я однажды присутствовал при этом. Сначала мне было как-то жутко, но потом… привык. Особенно мне понравилась скорбная речь одного врача над гробом своего покойного коллеги под мелодию песни «Жить и верить – это замечательно…». Недавно он даже создал из работников ритуальной службы хор, который назвал «Лучше нету того свету»…

– Все это очень интересно, только никак не пойму, зачем вы мне рассказываете об этом кладбищенском лирике? – пожал плечами Вася.

– А затем, что я приглашаю вас в гости к нему. Весьма оригинальный и нужный человек. Хотелось бы мне послушать повнимательнее…

Директор кладбища Фердинанд Калистратович Клоп был не такой богатый, как Хитроумов, но, во всяком случае, жить от аванса до получки ему никогда не приходилось, а одну стенку в своей комнате он запросто мог обклеить сторублевыми ассигнациями вместо обоев.

Клоп обладал весьма примечательной чертой характера: он никогда не считал, сколько брал, но всегда записывал, кому и сколько давал. Давал он своему вышестоящему начальству, ибо был уверен, что иначе на его месте был бы другой. Давал своему знакомому врачу, который лечил его сразу от трех болезней: диабета, геморроя и склероза. Своему главному бухгалтеру он не давал принципиально, вместо этого он забронировал для него место на кладбище. Короче, давал Фердинанд Калистратович толь ко в исключительных случаях, когда, как говорится, деваться было некуда. В остальных случаях только брал.

В настоящее время Клоп жил с женой Дорой Абрамовной и двумя внуками – детьми любимой и единственной дочери. Внуки жили чаще у него, чем в кооперативной квартире, которую он построил доченьке. Квартира Клопа была по проекту четырехкомнатная, но он сделал из нее пятикомнатную. В большой комнате стояла раздвижная перегородка, благодаря которой у него появился небольшой и уютный домашний кабинет, где он иногда скрывался от назойливых гостей. В случае чего, казалось ему, он сможет хотя бы на какое-то время спрятаться в своем кабинете и от компонентных органов.

Был у Клопа единственный друг Петя Шибчиков, с которым он мог всегда поговорить по душам. Петя жил почти по соседству и бывал у него чаще других. Работал он приемщиком утильсырья, хотя имел высшее гуманитарное и незаконченную кандидатскую. Забегая к Фердинанду по утрам на чашечку кофе, он часто рассказывал, как делать деньги из ничего.

– Ты знаешь, К-кло-оп, как делать бабки из мусора? – он ленился употреблять длинные слова, а некоторые короткие выговаривал с заиканием.

– Каждый делает их по-своему, – для людей подобного круга это была общеизвестная истина.

– Э, не скажи, К-ло-оп-п, не скажи… Слушай, ну зачем тебе такая длинная фамилия?

– А зачем тебе такой короткий ум? – сердился хозяин.

– Больно ты умен – всю жизнь кандычишь на подачках! Брать «парнусю» – и дурак сможет. Это же… унизительно!

– Зато почетно. Каждый жулик и вор тебе подчиняется. Вот они у меня где! – Клоп сжал руку в кулак и осторожно ударил им по столу.

– А какое ты имеешь право брать взятки, ты – заведующий мертвецами?!

– Ладно, мусорщик, о правах заговорил, – Фердинанд Калистратович выплюнул горячий кофе в чашку и с наслаждением продолжал хлебать. – Прав тот, у кого больше прав.

– Да, развели мы таких вот клопов на свою голову! – Петя в гневе выговаривал фамилию друга без заикания.

– Ладно, валяй собирать свой мусор! – на этом директор кладбища хотел поставить точку.

Но Петя не спешил уходить:

– Получать взятки – это же продавать совесть и честь. Это стать той же проституткой! У тебя не соображает чердак, как заработать самому, поэтому ты торгуешь своей совестью. Меня не купишь ни деньгами, ни лицемерными словами. Я могу заработать столько, сколько мне надо, но брать от других подачки – нет, никогда! Лучше – в прорубь, лучше – казнь, чем неуважение себя!

– Тебе лечиться надо. У меня есть «канал» – могу определить в психиатричку, – снисходительно посмеивался Клоп.

– Не смей своим грязным языком оскорблять меня! Мразь, гнилье, грязная скотина. Таких, как ты, нужно сжигать в пепел и не развеивать по ветру, а закапывать глубоко в землю, чтобы ни одно дерево, ни одна травинка не отравилась твоей плотью, – Шибчиков, конечно же, играл, но кое-что он высказывал от души.

– Ничего, нас многовато, всех не сожжешь. Пусть мы дураки, но мы еще долго будем диктовать свои условия и делать таких, как ты, неудачниками, а более сговорчивых заставлять кланяться себе. Так что ваше время еще не скоро придет, если оно вообще когда-нибудь придет, – Клоп ни на секунду не сомневался в своей правоте.

Шибчиков вздохнул, допил залпом кофе, поставил чашку вверх дном на блюдечко и быстро вышел.

После подобных ссор они обычно расставались на день или два. Но Петя пришел уже на следующий вечер, чем нарушил установленную традицию. И пришел не с пустыми руками.

Хотя Фердинанд Калистратович был очень самолюбив, но стоило Пете в знак извинения преподнести Клопу пять томов Анатоля Франса в отличном полиграфическом исполнении, как он бросился обнимать его. В таких случаях ему казалось, что перед ним унижаются, и он должен ответить благородным прощением.

– Спасибо, спасибо, дорогой, – повторял он раз за разом, – мелочь, но приятно.

Шибчиков знал, что делает: с Клопами, понимал он, лучше не портить отношений.

Случилось так, что в тот же вечер к Фердинанду Калистратовичу пришел в гости и его сотрудник Хамло Иван, бригадир гробокопателей. Это был угрюмый громадный человечище с бородой, ледяными глазами и ручищами, как лопаты. Голос, казалось бы, у него должен быть, как у человека-горы, но он обладал лишь колоратурным сопрано.

Появлялся Иван в доме Клопа один раз в месяц и в одно и то же время. Калистратович выпивал с ним по рюмке коньяку в своем кабинете, выкуривал по сигарете, принимал от него конверт с «наваром» и затем отпускал его любоваться своим аквариумом. А для Хамло это было единственным утешением в этом доме. Он и сам имел несколько аквариумов, но о таких уникальных рыбках, как у его начальника, мог только мечтать.

А через двадцать минут к Фердинанду Калистратовичу пожаловали и Хитроумов с Кукушкиным. Встретив такого важного гостя в своем скромном доме, Клоп даже на радостях прослезился:

– Всеволод Львович, позволь мне тебя обнять! Не верится, что ты – в моей скромной хибаре! – он прислонил свою лысую голову к груди Хитроумова и начал всхлипывать. – Если б ты знал, какой это праздник, какой это…

– Ладно, ладно, так я тебе и поверил! Я сам себе один раз в год верю, – Всеволод Львович сначала мягко похлопал Клопа по спине, но когда близость этого плешивого человека ему стала неприятна, ударил его несколько раз по почкам.

Хозяин со стоном отскочил от него и, ухватившись за бок, побледнел от боли. Хитроумов самодовольно расхохотался:

– Ну что, ты меня уже не любишь?! Ладно, приглашай, пока мы не передумали… Фердинанд, ты же не баба, хватит тебе корчиться!

В квартире Клопа стояла приличная мебель, по это была кладовка по сравнению с квартирой Хитроумова. Да и сам Хитроумов выглядел франтом: он всегда носил джинсы или вельветовые брюки, имел модные рубашки, несколько кожаных финских курток и японских пиджаков. Клоп же был похож на старую развалину: рыхлые щеки, отвисший живот, линялые бегающие глазки.

После коньяка, выпитого вместе с гостями, хозяину квартиры полегчало. Сначала он мысленно выругал Хитроумова последними словами, затем вытер вспотевшие руки о неглаженные брюки и миролюбиво спросил:

– А помнишь, Львович, ты у меня хотел приобрести одну вещицу?

– Какую вещицу? Не помню…

Речь шла о старинной иконе. Ради нее и пришел сюда Хитроумов. Ради нее и привел сюда Кукушкина…

– Так-таки не помнишь?! – не поверил ему Клоп и нажал на какую-то секретную кнопку.

Большой книжный шкаф в кабинете хозяина автоматически открылся. Клоп неторопливо поднялся, раздвинул желтые бархатные шторы на стене и обнажил тайник с антиквариатом.

Кукушкин слегка удивился. Шибчиков уже видел это много раз. Зато ахнул в душе Хитроумов и чуть не завопил от зависти. Он сразу понял, что здесь находилось целое сокровище. Старинные иконки с позолотой, золотые и серебряные крестики, посуда, ювелирные изделия – все это, по его приблизительным подсчетам, тянуло тысяч на двести.

Придя в себя от изумления, Всеволод Львович кашлянул и обратился к Кукушкину:

– Василий Васильевич, вы не хотите покурить?

– Пожалуйста, – с олимпийским спокойствием ответил Вася и вышел в другую комнату.

– Слушай, Фердинанд… – Хитроумов сначала плотно закрыл дверь и, поражаясь легкомысленности хозяина, спросил: – Ты в своем уме?

– А что такое? Я только хотел показать тебе ту иконку, – на лице Клопа не было ни малейшего опасения. – Думаешь, он может заложить? Тогда зачем ты его привел сюда?

– Осторожность – никогда не помеха. Мог бы сначала предупредить, – гость не отводил взгляда от антикварных вещей, затем начал прикасаться к ним дрожащими пальцами. – Вот она! Она, она… – он узнал иконку, которую видел раньше у Клопа и хотел купить по дешевке.

– Верно. А говоришь, что не помнишь! Семнадцатый век. Но вещица эта еще не моя. Никак не уговорю бабку продать мне ее, – врал хозяин, наблюдая за жадными глазами гостя.

– А сколько она хочет? – Хитроумов уже держал иконку в руках и разглядывал ее со всех сторон.

– Так в том-то и дело, что не продает. Дала только на некоторое время полюбоваться…

– А ты не отдавай! Скажи, что пропала.

– Ну да! Не хватало, чтобы она на меня навела мусоров.

Кукушкин стоял за дверью и все слышал. Более того, он понял, что может прослушивать мысли других, даже если они находятся за стеной.

Спустя некоторое время Вася почувствовал, что ему кто-то начал мешать. Оглянувшись, он увидел громадного бородача в джинсах и свитере. Это был Иван Хамло. Он так увлеченно разглядывал в аквариуме рыбок, что на Кукушкина абсолютно не обратил внимания.

Вася решил с ним познакомиться поближе:

– Ты кто?

– Как кто? Человек, – ответил тот, не поднимая головы.

– Понятно, что человек, а откуда?

– С кладбища, – бородач был невозмутим.

– Ну и как там?

– Ничего, жить можно. А ты откуда?

– С одной планеты, – Кукушкин начал настраиваться на мысли собеседника, но Иван, как ни странно, думал только о рыбках.

– Значит, с того света…

– Ага.

– Ты знаешь, двадцать лет работаю гробовщиком, но еще не видел, чтобы оттуда кто-то возвращался… Тебе повезло, – Хамло постучал пальцем по аквариуму и наконец посмотрел на Кукушкина. Надо сказать, он ненавидел красивых и молодых мужчин. Все они, считал он, соблазнители женщин. Иван недавно бросил жену, узнав, что она изменяла ему. В лице Кукушкина он усматривал что-то враждебное для себя.

В комнату вбежали внуки Клопа: Кирочка – пятиклассница и Сеня – шестиклассник. Мальчик отбирал у сестры какую-то вещицу, а она капризно отмахивалась от него и выкрикивала:

– А не пошел бы ты знаешь куда!..

– Бабушка, бабушка! – завопил Сенечка. – Она меня посылает!

С кухни прибежала перепуганная Дора Абрамовна.

– Что такое, масик, что случилось?

– Бабушка, а она меня посылает.

– Масик мой… – бабушка любовно погладила внука по голове, – а ты не иди.

– Правильно, садись, пять! – обрадовался Сеня. – Вот так-то, дурочка, а я не пойду. Ясно тебе!

– Бабушка! – теперь заныла Кирочка. – Он меня дурой обзывает…

– Масичка моя, – Дора Абрамовна обняла внучку, – это недоказуемо. Такое не сможет доказать ни один врач.

Дора Абрамовна была юристом по образованию, поэтому любила выражаться юридическим языком. Юрисконсультом она проработала всего полтора года, пока не познакомилась с Фердинандом Калистратовичем. Авторитетом на работе не пользовалась ввиду отсутствия достаточной образованности. Зато у нее хватило ума выйти замуж за директора кладбища.

Хозяйка гостеприимно улыбнулась гостям и, чтобы не мешать им, увела внуков с собой на кухню.

Через полчаса в гостиной был накрыт ужин в честь Хитроумова. И хотя другие гости не принимались в счет, они также были приглашены за стол. За время ужина Васе стало известно, что Клоп, этот уродливый человечишка, владел одними только драгоценностями и антиквариатом на сумму как минимум двести тысяч рублей. Его друг Шибчиков имел около ста тысяч. И даже какой-то гробовщик Иван Хамло мог купить сразу несколько автомобилей. Ну а в том, что Хитроумов был богаче их всех вместе взятых, Кукушкин не сомневался.

Вася чувствовал тайное могущество над всеми этими людьми – и в то же время завидовал им. Да, завидовал. А ведь раньше это чувство было ему неведомо. Он окунулся в другой мир и не мог понять, что с ним происходит.

Вернувшись поздно вечером, Кукушкин, как сумасшедший, долго целовал Олю. Не выпуская ее из своих объятий, спросил:

– Олечка, ты хочешь, чтобы я стал миллионером?

Она, еще не опомнившись от его поцелуев, ответила:

– Я хочу, чтобы ты меня любил. Я хочу, чтобы у моего мужа отсутствовали вредные привычки.

– А что такое вредные привычки?

– Курить, выпивать, изменять жене…

– А брать взятки или воровать – это вредные привычки?

Оля его не поняла, поэтому ответила шутя:

– Смотря для кого. Одним не привыкать, а другие рады бы брать, да не дают.

Вася почувствовал усталость. После бессонной ночи и выпивки в гостях ему хотелось спать. Когда он начал зевать, Оля легонько схватила его за волосы и начала трясти:

– Ты думаешь, я тебе дам сегодня спать?! Ты теперь будешь у меня спать только в рабочее время, милый мой, радость моя, сердцеед и покоритель чужих жен.

Но у Васи уже закрывались глаза, и никакие ласковые слова не могли его взбодрить.

– Ух, эгоист, – прошептала она, но ей было приятно раздеть его и уложить в постель.