Текст книги "Принципы уголовного права и их реализация в правоприменительной деятельности"

§ 4. Принцип вины

Принцип вины в законе определен следующим образом:

«1. Лицо подлежит уголовной ответственности только за те общественно опасные действия (бездействие) и наступившие общественно опасные последствия, в отношении которых установлена его вина.

2. Объективное вменение, то есть уголовная ответственность за невиновное причинение вреда, не допускается» (ст. 5 УК).

Принцип вины как принцип уголовного законодательства восходит к фундаментальному положению римского права: «Нет преступлений, нет наказания без вины» («Nullum crimen, nulla poena sine culpa») и рассматривается в послереформенной уголовно-правовой литературе через призму норм главы пятой («Вина») Общей части УК. Поскольку в ней определены формы вины, дается понятие невиновного причинения вреда (ст. 24–28), углубленное уяснение содержания этого принципа возможно лишь в тесной связи с положениями указанной главы, учением о субъективной стороне преступления. Такой подход особенно плодотворен применительно к учебно-методической литературе, которая в данном случае прежде всего и имеется в виду324324
  См., к примеру: Галиакбаров Р. Р. Уголовное право. Общая часть. С. 17–18; Здравомыслов Б. В. Понятие, предмет, задачи и принципы уголовного права. С. 18–19; Кузнецова Н. Ф. Принципы уголовного законодательства. С. 74–75.


[Закрыть].

Вместе с тем и в этой литературе, по-видимому, как отражение процесса обоснования необходимости включения в Уголовный кодекс нормы, определяющей содержание принципа вины и исключающей объективное вменение, довольно часто используется устаревшая терминология, по существу искажающая верный ракурс исследования принципа вины. Так, Р. Р. Галиакбаров полагает, что «субъективное вменение – обязательное условие точной правовой оценки совершенного опасного поступка»325325
  Галиакбаров Р. Р. Уголовное право. Общая часть. С. 18.


[Закрыть]. «Субъективное вменение, ответственность только при наличии вины, – писал Б. В. Здравомыслов, – составляет краеугольный камень уголовного права»326326
  Здравомыслов Б. В. Понятие, предмет, задачи и принципы уголовного права. С. 18.


[Закрыть]. «Субъективное вменение, – считает А. В. Наумов, – есть элементарнейшее условие правильной социально-правовой оценки поведения человека вообще и преступного в частности327327
  Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть. С. 49.


[Закрыть], а А. Н. Игнатов продолжает называть принцип вины “принципом субъективного вменения”»328328
  Игнатов А. Н. Уголовное право: понятие, предмет и система. С. 11.


[Закрыть].

Однако во многом прав, хотя, может быть, и излишне выразителен, А. И. Бойко, утверждающий, что «в ч. 2 статьи предается анафеме объективное вменение, т. е. принцип зависимости уголовной ответственности от объективных данных – что сделано, соответствует ли содеянное по своим наружным характеристикам описаниям закона? Участие психики лица, внутренние пружины поступка как бы не задействованы. Однако с равным основанием и успехом статья могла бы завершаться и п. 3 такого примерно содержания: “Субъективное вменение, то есть ответственность за мысли и намерения, не допускается”»329329
  Бойко А. И. Задачи и принципы Уголовного кодекса Российской Федерации. С. 40.


[Закрыть].

«Чем же оправдывается наглядный и противный естеству событий крен в пользу субъективного вменения? Видимо, событиями последних лет, актами внесудебной или незаконной расправы. Вероятно и остаточное, инерционное действие в свое время прогрессивной тенденции – постепенное возвышение личного начала над ничем не стесненным произволом. Ведь обязательство учета вины государством принято с большим историческим опозданием, после многовековых преследований исключительно за результат.

Пройден большой путь. От практики покарания непокорной стихии, через средневековые процессы над животными, к четким формулам уголовного закона и строгостям уголовного процесса, где интересы и возможности человека занимают одно из первых мест»330330
  Там же. С. 40.


[Закрыть].

Используя термин «субъективное вменение», упомянутые авторы, конечно, не имели в виду ответственность за обнаружение умысла, скорее, тем самым они лишь акцентировали внимание на важности принципа вины. Между тем наличие законодательного определения этого принципа и нормативного закрепления объективного вменения как ответственности за невиновное причинение вреда действительно устраняют необходимость и возможность употребления выражения «субъективное вменение» в ином, нежели в противоположном понятию «объективное вменение», значении.

Едва ли можно признать исторически точным и А. И. Бойко. Наша и мировая история на самом деле богата «актами внесудебной или незаконной расправы», но не они, не «практика покарания непокорной стихии» или «ничем не стесненный произвол» в целом характеризовали и сейчас характеризуют уголовное законодательство, а следовательно, и его принцип вины. «Обязательство учета вины» государством принимается отнюдь не «с большим историческим опозданием, после многовековых преследований исключительно за результат», а сразу же в момент издания им первого уголовноправового законодательного акта. Именно с этого момента кладутся определенные пределы произволу, внесудебные расправы над невиновными воспринимаются уже как незаконные.

Как автор пытался ранее показать, и в Краткой, и в Пространной редакциях «Русской правды» принцип вины был реализован с достаточной полнотой, ибо содержание большинства деяний, по ним наказуемых, предполагало отчетливое понимание их социального значения. Как теперь, так и тогда уголовное право рассчитывалось главным образом на людей вменяемых, обладающих здравым умом и ясной памятью, поэтому в подавляющем большинстве случаев как раз виновно и совершавших преступные деяния.

Что касается случаев объективного вменения (притом, что и за «голый умысел» в те времена карали не меньше) и ответственности «исключительно за результат» (кстати, весьма труднодостижимый без «знания дела», без задействования «внутренних пружин поступка» и при низком уровне развития производительных сил), которые, несомненно, в истории российского уголовного права имели место, они все же были исключением из правил, а потому в целом и не колебали устои принципа вины в уголовном законодательстве, не умаляли значения идеи виновной ответственности в уголовном праве как проявления уравнивающей стороны справедливости любого общества.

Не надо думать, что принцип вины обретает свое законченное и решающее выражение лишь с момента его самостоятельного нормативного закрепления, что законодатель, много веков якобы игнорировавший этот принцип, тем самым окончательно признает «возвышение личного начала над ничем не стесненным произволом». Законодательное определение принципа вины – это лишь третий (в немалой степени декларативно-инструментальный) и применительно к нормам Особенной и Общей частей УК отнюдь не главный уровень его отражения в уголовном законодательстве. Такое определение полезно в первую очередь как инструмент совершенствования и применения уголовно-правовых норм. Более того, оно может оказаться бесполезным или даже вредным, если будет тавтологичным содержанию других норм Общей части УК либо неадекватным содержанию соответствующего принципа уголовного права, если будет рассматриваться без учета особенностей предмета уголовного права или изолированно от всякой системы принципов уголовного права и законодательства.

«Принципы не применяются к природе и к человеческой истории, а абстрагируются из них; не природа и человечество сообразуются с принципами, а наоборот, принципы верны лишь постольку, поскольку они соответствуют природе и истории»331331
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 34.


[Закрыть]. Уголовное право как социальное явление – часть истории человечества, потому было бы наивным считать, что его основополагающие, фундаментальные идеи, принципы появляются как-то вдруг, из ничего на определенной (назовем ее «научной») стадии развития уголовного законодательства. Нет, эти принципы, в частности и принцип вины, органически ему присущи, неотрывны от уголовного законодательства каждой эпохи и в целом им соответствуют.

Бесспорное влияние на законодательную формулировку принципа вины оказали работы С. Г. Келиной и ее совместная книга с В. Н. Кудрявцевым. Так, в одном случае ею предлагалась такая редакция гипотетической нормы:

«Статья 5. Принцип виновной ответственности

(1) Лицо несет уголовную ответственность лишь за те действия (бездействие) и наступившие в результате их общественно опасные последствия, в отношении которых установлена его вина, т. е. умысел или неосторожность.

(2) Уголовная ответственность за действия (бездействие), совершенные по неосторожности, а также за неосторожное причинение общественно опасных последствий наступает лишь в случаях, прямо указанных в законе»332332
  Келина С. Г. Принципы Уголовного кодекса. С. 24.


[Закрыть].

В другом случае было предложено следующее определение: «Лицо несет уголовную ответственность лишь за те действия (бездействие) и наступившие в результате их общественно опасные последствия, в отношении которых установлена его вина, т. е. умысел или неосторожность»333333
  Келина С. Г., Кудрявцев В. Н. Принципы советского уголовного права. С. 108.


[Закрыть].

Хотя содержание ч. 2 ст. 5 Модельного кодекса и не было воспринято законодателем в норме о принципе вины, оно все же учитывалось при конструировании ч. 2 ст. 24 УК (формы вины), гласившей: «Деяние, совершенное по неосторожности, признается преступлением только в том случае, когда это специально предусмотрено соответствующей статьей Особенной части настоящего Кодекса».

Между тем применение ч. 2 ст. 24 УК сразу же начало давать сбои. Они были в основном обусловлены тем, что такая редакция ч. 2 ст. 24 УК выводила за рамки преступных деяния, пусть и совершаемые умышленно, но у которых субъективная сторона наряду с умыслом могла выражаться и в неосторожности по отношению к последствиям такого деяния. К примеру, при доведении лица до самоубийства (ст. 110 УК) способ деяния (угрозы, жесткое обращение или систематическое унижение человеческого достоинства) характеризуется лишь прямым умыслом, однако отношение виновного к факту самоубийства или покушения на него может быть разным – и умышленным, и неосторожным. Вместе с тем трудно было что-либо возразить, исходя из положения, что «поскольку в диспозиции ст. 110 указание на форму вины отсутствует, действует положение, согласно которому это означает, что вина в данном случае может быть только умышленной (в соответствии с ч. 2 ст. 24 УК РФ деяние, совершенное по неосторожности, признается преступлением только в том случае, когда это специально предусмотрено соответствующей статьей Особенной части). Умысел при этом может быть прямой или косвенный. Виновный осознает, что указанным в законе способом толкает потерпевшего к самоубийству, предвидит возможность или неизбежность лишения им себя жизни и желает (прямой умысел) или сознательно допускает наступление этих последствий либо относится к ним безразлично (косвенный умысел)»334334
  Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации. Особенная часть / Под ред. Ю. И. Скуратова, В. М. Лебедева. М., 1996. С. 28–29.


[Закрыть].

Однако такие вполне вытекавшие из закона рекомендации, тем не менее, находились в противоречии с действительностью, лишали состав доведения до самоубийства части его социального основания, превращали норму, предусмотренную ст. 110 УК (и подобные ей), в малоэффективную, фактически не применяемую норму.

Отсюда объяснимо и изменение, внесенное Федеральным законом от 25 июля 1998 г. в ч. 2 ст. 24 УК, в которой теперь записано: «Деяние, совершенное только по неосторожности, признается преступлением лишь в случае, когда это специально предусмотрено соответствующей статьей Особенной части настоящего Кодекса»335335
  Собрание законодательства Российской Федерации. 1998. № 26. Ст. 3012.


[Закрыть].

В соответствии с новым содержанием ч. 2 ст. 24 УК тем же Законом уточнены признаки составов преступлений (они дополнены словом «по неосторожности»), предусмотренных ч. 4 ст. 234 (незаконный оборот сильнодействующих и ядовитых веществ в целях сбыта), ч. 1, 2 ст. 249 (нарушение ветеринарных правил и правил, установленных для борьбы с болезнями и вредителями растений), ч. 2 ст. 251 (загрязнение атмосферы), ч. 2 ст. 283 (разглашение государственной тайны), ст. 348 (утрата военного имущества) УК. Все же и эти уточнения вместе с изменением редакции ч. 2 ст. 24 УК отнюдь не всегда достигают своей цели, если под ней подразумевать усиление гарантий от незаконной ответственности лицам, причинившим вред по неосторожности, на основе адекватного отражения в нормах Особенной части УК того или иного реального вида общественно опасного поведения человека.

Так, составы нарушения ветеринарных правил и правил, установленных для борьбы с болезнями и вредителями растений (ч. 1, 2 ст. 249 УК), по сравнению с составами нарушения ветеринарных правил (ст. 160 УК 1960 г.) и нарушения правил, установленных для борьбы с болезнями и вредителями растений (ст. 161 УК 1960 г.)336336
  См.: Ведомости Верховного Совета РСФСР. 1960. № 40. Ст. 59.


[Закрыть], кроме объединения первых в одной статье УК 1996 г. и наличия в диспозициях ч. 1 ст. 249 УК выражения «по неосторожности», идентичны друг другу.

Никак не изменилось и содержание деяний, обусловивших необходимость появления указанных норм, субъективная сторона которых всегда совершенно верно характеризовалась как умыслом, так и неосторожностью по отношению к их последствиям337337
  Уголовное право России. Особенная часть / Под ред. Б. В. Здравомыслова. М., 1993. С. 335, 342; Уголовное право. Особенная часть: В 2 ч. / Под ред. Н. А. Беляева, Д. П. Водяникова, В. В. Орехова. Ч. 1. СПб., 1995. С. 271, 272; Советское уголовное право. Часть Особенная / Под ред. М. И. Ковалева. М., 1983. С. 235, 274.


[Закрыть]. Почему же тогда сейчас наиболее опасные из упомянутых экологических преступлений (где виновные допускают или безразлично относятся к распространению эпизоотий или наступлению иных тяжких последствий) фактически декриминализованы законодателем?

В этом отношении еще более запутана ситуация с составами загрязнения атмосферы (ст. 251 УК), где реальное причинение вреда здоровью человека также возможно с косвенным умыслом. Однако здесь, помимо того, что исключена ответственность за такое причинение, субъективная сторона основного состава характеризуется по отношению к «загрязнению или иному изменению природных свойств воздуха» и умыслом, и неосторожностью (ч. 1 ст. 251 УК), а квалифицированного – лишь неосторожностью к причинению вреда здоровью человека (ч. 2 ст. 251 УК). Тем самым внутреннее единство между основным и квалифицированным составами загрязнения атмосферы оказалось подорванным.

Применительно к ч. 2 ст. 283 УК правомерен вопрос: как быть, когда лицо, разглашающее государственную тайну, имеет умысел на причинение тяжких последствий, а признаки государственной измены в его деянии отсутствуют? По ч. 2 ст. 283 УК такое деяние квалифицировать нельзя, ибо слово «по неосторожности» («то же деяние, повлекшее по неосторожности тяжкие последствия» – ч. 2 ст. 283 УК) не только выражает признак состава, наличие которого необходимо для привлечения лица за совершение неосторожного преступления, но и со всей очевидностью исключает его умысел в отношении этих последствий (иначе, по-русски следовало бы написать «умышленно или по неосторожности»).

Парадокс, но квалификация указанного деяния сейчас возможна лишь по ч. 1 ст. 283 УК. Получается, что стремление законодателя укрепить гарантии виновного вменения без учета содержания субъективной стороны разглашения государственной тайны (где опятьтаки возможно и умышленное отношение к последствиям) привело к образованию пробела в уголовном праве. Вместе с тем для его устранения достаточно вернуться к первоначальной редакции ст. 283 УК.

Таким образом, вряд ли можно считать успешной попытку законодателя посредством нормы, описанной в ч. 2 ст. 24 УК, по существу, вроде бы уточнить, конкретизировать принцип вины применительно только к одной из ее форм. Реализация закрепленного в ч. 2 ст. 24 УК положения о признании деяния, совершенного по неосторожности, преступлением «лишь в том случае, когда это специально предусмотрено соответствующей статье Особенной части настоящего Кодекса», оказалась трудноосуществимой. Первоначальная редакция этой нормы фактически нередко выводила за круг преступных те деяния, совершаемые по неосторожности, социальная обоснованность криминализации которых была безусловной. Действующая же редакция нормы, наоборот, зачастую обусловливает нахождение вне упомянутого круга умышленных преступлений при сохранении или усилении ответственности за аналогичные неосторожные преступления, что, несомненно, несправедливо.

Дополнительные гарантии законности виновного причинения при совершении неосторожных преступлений в данном варианте и не могли стать эффективными изначально. Во-первых, в ч. 2 ст. 24 УК игнорируется та довольно распространенная группа общественно опасных деяний, где отношение к наступающим последствиям, строго говоря, не укладывается в формулы умысла, неосторожности или двойной формы вины. Поскольку для них характерно и умышленное, и неосторожное отношение к общественно опасным последствиям, специальное указание в диспозиции нормы Особенной части УК на одну из форм вины одновременно означает и изъятие признаков, относящихся к другой ее форме, из состава преступления. Иными словами, попытка установления упомянутых гарантий, соединенная с искусственным переводом деяний подобного рода в разряд либо только умышленных, либо только неосторожных преступлений, заранее была обречена на неудачу. Во-вторых, гарантии законности, обозначенные в ч. 2 ст. 24 УК, чрезмерны и тавтологичны, их рамки определяются главным образом содержанием принципа законности (ст. 3 УК) и нормы об основаниях уголовной ответственности (ст. 8 УК), а потому излишни и мало соответствуют принципу вины и ею обусловленным нормам. Поскольку содержание ч. 2 ст. 24 уже предельно четко закреплено в нормах, предусмотренных ст. 3, 8 и ч. 1 ст. 24 УК, ее наличие в уголовном законодательстве ведет лишь к удвоению и ненужному усложнению терминологии, порождает иллюзию существования некоего самостоятельного основания уголовной ответственности для лиц, виновных в деяниях, совершенных по неосторожности. Для такой категории деяний, наряду с общим основанием уголовной ответственности (ст. 8 УК), как бы конструируется ее специальное основание (ч. 2 ст. 24 УК: «состав – в составе»), что и подрывает единство и достаточность основания уголовной ответственности, разрушает общность умышленных и неосторожных преступлений. Следовательно, и исключение из ст. 24 ее ч. 2 совсем нельзя будет назвать утратой для Уголовного кодекса.

«Принцип вины, – отмечают С. Г. Келина и В. Н. Кудрявцев, – предполагает неразрывную взаимосвязь субъективных и объективных признаков преступления. С одной стороны, лицо может нести уголовную ответственность лишь за те свои желания и намерения, которые реально воплотились в общественно опасных действиях (бездействии). С другой стороны, никакие вредные для общества действия (бездействие) и их последствия не могут служить основанием уголовной ответственности, если они не определялись психическим отношением лица (в форме умысла или неосторожности)»338338
  Келина С. Г., Кудрявцев В. Н. Принципы советского уголовного права. С. 114.


[Закрыть].

Однако только ли тем ограничивается предназначение определения принципа вины, что должно быть «обеспечено единство объективного и субъективного вменения»339339
  Бойко А. И. Задачи и принципы Уголовного кодекса Российской Федерации. С. 40.


[Закрыть]? Нет, ибо для обеспечения такого вменения или выражения неразрывной взаимосвязи субъективных и объективных признаков преступления в качестве основания уголовной ответственности вполне достаточно норм главы пятой УК. Принцип вины как основополагающая идея уголовного законодательства отражает не только содержание (сущность) вины, ее качественно-количественные параметры, но и обусловленность вины от факторов социальной действительности, ее место в системе уголовного законодательства. Исходя из этого, и должно формулироваться его определение.

Исследование же самого принципа вины необходимо начинать с уяснения содержания вины и как обусловливающей его существенные признаки, и как наиболее разработанной в уголовноправовой литературе. Согласно В. И. Ткаченко, примечательно, что «глава 5 УК названа “Вина”». Однако определения вины в законе не дано, следовательно, не очерчены общие рамки умысла и неосторожности. Вина – категория правовая. Она названа в ст. 49 Конституции РФ, в ст. 5, 14, 24, 60 Уголовного кодекса РФ и в других нормативных актах, однако ни в одном из них нет ее определения»340340
  Ткаченко В. И. Пробелы в новом Уголовном кодексе России // Законодательство. 1997. № 3. С. 79.


[Закрыть].

Хотя общие рамки умысла и неосторожности в целом и очерчены в ст. 25 (преступление, совершенное умышленно), 26 (преступление, совершенное по неосторожности), 27 (ответственность за преступление, совершенное с двумя формами вины) и 28 (невиновное причинение вреда), а в основании определения принципа вины (ст. 5 УК) как раз находится ст. 49 Конституции, понятие вины в уголовном законодательстве действительно отсутствует.

Этот пробел, скорее всего, объясняется утверждением в УК 1996 г. чисто психологического подхода к вине, на основе которого можно дать разве что ее формальное определение, не выходящее за границы содержания умысла и неосторожности. Так, В. А. Нерсесянц, к примеру, предлагает в главу пятую включить ст. 24, содержащую понятие вины: «Вина является психическим отношением лица к совершенному им общественно опасному деянию, предусмотренному уголовным законом, определяемым соответствующими формами»341341
  Нерсесянц В. А. Неосторожная вина: проблемы и решения // Государство и право. 2000. № 4. С. 59.


[Закрыть]. Но такая норма будет только перегружать содержание УК, внося в него общеизвестные, с очевидностью вытекающие из норм указанной главы положения, смысл которых к тому же почти полностью изложен в ч. 1 ст. 24 УК: «Виновным в преступлении признается лицо, совершившее деяние умышленно или по неосторожности»342342
  По тем же основаниям и принимая во внимание его весьма эмоциональные мотивы, нельзя согласиться с таким предложением: «Учитывая приверженность правоприменителя к букве закона, а также тенденции отдельных ортодоксов связывать свои выводы с законодательными определениями, целесообразно было бы изложить ч. 1 ст. 24 УК следующим образом: “Виновным в преступлении признается вменяемое физическое лицо, достигшее возраста уголовной ответственности, пренебрегшее установленными УК запретами”» (Иванов Н. Г. Принцип субъективного вменения и его реализация в УК // Государство и право. 1999. № 10. С. 58).


[Закрыть].

Предпринимались попытки совершенствования и психологической концепции вины. Так, М. И. Еникеев, в частности, пишет: «…вина – это психическое содержание противоправного действия вменяемой личности, выраженное в несоответствии ее целей и побуждений, способов и результатов нормам права. Умысел – форма вины, характеризующаяся преступными целями, способами и результатами деяния. Неосторожность – форма вины, характеризующаяся преступными способом и результатом деяния»343343
  Еникеев М. И. Психолого-юридическая сущность вины и вменяемости // Советское государство и право. 1989. № 12. С. 79.


[Закрыть].

При всей юридической нечеткости предлагаемых определений понимание вины как психического содержания противоправного действия, критика традиционных представлений о вине, которые не раскрывают «антисоциального содержания преступного поведения», не связывают вину «с нарушением личностью тех социальных ценностей, которые охраняются правом данного общества»344344
  Там же. С. 77.


[Закрыть], позволяют считать такой подход к вине весьма перспективным.

Вместе с тем концепция М. И. Еникеева противоречива. Он обращает внимание на сопряженность права «с социальными и социально-психологическими явлениями», на то, что «констатация того или иного “психического отношения к преступному деянию и его последствиям” сама по себе не выявляет сущности этого отношения – причастности личности, ее ценностно-регуляционной сферы к совершенному преступлению»345345
  Там же. С. 76, 77.


[Закрыть], и в то же время определяет вину и ее формы через отношение к противоправности действия, нормам права, к преступным целям, способам и результатам деяния. Иными словами, М. И. Еникеев выводит вину из нормы права, из признаков противоправности и преступности общественно опасного поведения, а не из него самого как социального субстрата уголовного права, ибо именно «психическое содержание» общественно опасного деяния и называется виной.

Утверждая, что «в конструкции состава преступления следует различать еще и субъективно-объективную сторону, к которой относится способ совершения преступления», что он не относится «к объективной стороне состава преступления», так как «является проявившимися регуляционными особенностями личности»346346
  Там же. С. 77.


[Закрыть], надо быть логичными до конца и признать такое же субъективнообъективное содержание и у общественно опасного деяния, а в итоге, и вину как субъективную составляющую этого деяния, поскольку способ347347
  «Способ – образ действий, прием осуществления чего-либо» (Словарь русского языка: В 4 т. М., 1984. Т. 4. С. 230).


[Закрыть] совершения преступления – это в широком аспекте не что иное, как сердцевина, квинтэссенция преступления.

Социально-психологическая концепция вины исследована в уголовно-правовой литературе достаточно хорошо. Так, А. А. Пионтковский отмечал, что «вина есть умысел или неосторожность лица, выраженные в деянии, опасном для основ советского строя или социалистического правопорядка, и осуждаемые поэтому социалистическим законом и коммунистической нравственностью»348348
  Курс советского уголовного права: В 6 т. М., 1970. Т. 2. Преступление. С. 267.


[Закрыть]. «Поведение лица, – писал Ю. А. Демидов, – в котором выражено отрицательное отношение к ценностям социалистического общества, само оказывается антиценностью, которая вызывает отрицательную уголовно-правовую оценку со стороны уголовного закона. Вина обосновывает, таким образом, отрицательную оценку со стороны государства и общества, обращенную на общественно опасное деяние и на лицо, его совершившее»349349
  Демидов Ю. А. Социальная ценность и оценка в уголовном праве. М., 1975. С. 110–111.


[Закрыть]. В ч. 1 ст. 27 Модельного кодекса (понятие вины) указывалось: «Вина есть психическое отношение лица в форме умысла или неосторожности к совершаемому им общественно опасному действию или бездействию, посягающему на охраняемые уголовным законом социалистические общественные отношения, и его общественно опасным последствиям»350350
  Цит. по: Михеев Р. И., Угрехелидзе М. Г. Вина // Уголовный закон. Опыт теоретического моделирования. С. 80.


[Закрыть].

Абстрагируясь от терминологии, присущей советскому периоду развития уголовного законодательства, заметим, что именно социально-психологическое понимание вины351351
  Здесь и далее автор не предпринимает попыток сформулировать свою модель нормы о понятии вины, поскольку осознает всю сложность данной проблемы, разрешение которой предполагает исследование многочисленных историко-нормативных материалов и научных концепций о вине и субъективной стороне в целом, что выходит за пределы темы настоящей работы.


[Закрыть] обеспечивает точный ракурс рассмотрения принципа вины. Ведь как раз вина, выражающая отрицательное отношение к ценностям конкретного общества, выраженная в посягательстве на охраняемые уголовным законом общественные отношения определенного социального строя, если и не полностью образует, то во всяком случае составляет существенную часть внутреннего содержания общественно опасного деяния352352
  «Вина (умысел или неосторожность) – необходимый признак преступления, обязательный элемент состава преступления, следовательно, необходимая составная часть юридического факта, порождающего уголовную ответственность. Таким образом, вина является необходимым условием уголовной ответственности в рамках состава преступления, выступающего единым и единственным ее основанием. Без вины уголовная ответственность невозможна – в этом заключается важнейшее положение принципа вины» (Дагель П. С., Котов Д. П. Субъективная сторона преступления и ее установление. Воронеж, 1974. С. 20).


[Закрыть].

Поскольку термин «вина» используется преимущественно в уголовно-правовом (юридическом) смысле353353
  «Вина – 1) проступок, преступление; 2) причина чего-либо» (Словарь русского языка. М., 1981. Т. 1. С. 175–176).


[Закрыть], ее содержание в определении принципа вины, который помимо всего прочего связывает уголовное законодательство с неюридической социальной сферой, должно быть обозначено и общеупотребительными словами. Так как первопричина вины кроется отнюдь не в уголовном праве, а в общественно опасном поведении людей, ее установление и должно производиться применительно к такому поведению.

Здесь важен еще один момент. Общественно опасное поведение, будучи единым критерием равенства граждан перед законом и одновременно фактором, обусловливающим содержание вины, таким образом, органически связывает принцип равенства и вины между собой. Ведь, по сути, различие между ними заключается только в том, что принцип равенства ориентирован на общественно опасное поведение в целом, а принцип вины – лишь на его субъективную (внутреннюю) сторону. Основное же предназначение принципа вины состоит в обеспечении равенства всех перед законом, исходя из внутреннего содержания общественно опасного поведения. Потому принцип вины и есть продолжение, конкретизация принципа равенства, а последний через призму субъективного содержания общественно опасного деяния – лишь принцип вины, ко всякому неуклонно применяемый.

Поведение человека – это имеющая природные предпосылки социально обусловленная деятельность, регулируемая «заранее поставленной целью, которая избирается обладающей способностью к свободному выбору и самостоятельному решению личностью»354354
  Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 504.


[Закрыть]. При этом необходимо выделить два аспекта: первый – поведение объективно, так как «существует в действительности, вне и независимо от человека»355355
  Кондаков Н. И. Логический словарь. М., 1971. С. 351.


[Закрыть], и второй – оно объективно, так как существует в действительности, вне и независимо от других людей. Объективность поведения как свойства, полностью независимого от людей (первый аспект), может проявляться лишь в смысле природных предпосылок: оно всегда изменяет окружающую действительность, ибо человек обречен жить во внешнем мире.

Объективность поведения как свойства, независимого от других людей и зависимого от деятеля (второй аспект), проявляется в социальном плане: свершившись по воле одного лица, оно приобретает общественную осязаемость, поскольку только в обществе происходит жизнедеятельность человека. Объективность общественного свойства поведения, следовательно, заключается в неизбежности выбора его социальной формы, так как способ удовлетворения потребностей человека в обществе может быть либо бесконфликтным, либо конфликтным.

Общественная опасность преступления, таким образом, связана с природным (способность изменять внешнюю среду) и социальным (способность к проявлению в общественно конфликтной форме) свойствами деяния. Лишь в совокупности и в процессе развития деяния указанные свойства порождают его общественную значимость, что определяет конфликт деяния с обществом.

Общественно опасное деяние как сознательный акт антисоциальной деятельности соединяет свободный выбор человека, вступившего в конфликт с обществом, и способ этого конфликта, предопределяющий тяжесть грозящего обществу вреда. Оно, следовательно, характеризует деятеля как реально опасную личность, направляющую усилия на преодоление данного конфликта в свою пользу, и порождает общественно опасные последствия. В этом смысле общественно опасное деяние неотрывно от своей внешней и внутренней сторон. Более того, механическое разделение этих сторон затушевывает истинное содержание общественной опасности посягательства, создает видимость зависимости названного свойства человеческого поведения от сугубо объективных, но имеющих социально негативное значение процессов, происходящих в природе и обществе, или, напротив, важнейшего значения субъективной стороны деяния для его общественной опасности.

Способность человека изменять окружающую действительность и ее социально интерпретированное проявление в антисоциальном поведении находят воплощение в способе посягательства. В нем деяние обретает свойство общественной опасности. Значит, уже в способе заложена нераздельность объективного и субъективного, следовательно, можно вести речь о двух разных критериях общественной опасности: объективном и субъективном.

Объективный критерий, вопреки мнению П. С. Тоболкина, отражает не только особенности объекта, на который направлено деяние356356
  См.: Тоболкин П. С. Методологические предпосылки исследования категории «общественная опасность» // Вопросы эффективности уголовно-правовых норм. Свердловск, 1978. С. 24–25.


[Закрыть], но и способ посягательства в целом. Бесспорно, направленность деяния на конкретный правоохраняемый объект с учетом его социальной ценности обусловливает содержание и в немалой степени принадлежность деяния к определенному разряду правонарушений, характеризует общественную опасность всего посягательства. Однако источник, питающий способность деяния изменять действительность и посредством этого посягать на общественные отношения, она характеризует неполностью. К тому же, поскольку направленность является внутренним признаком деяния, то она ближе к субъективному критерию его общественной опасности357357
  Выражения «выбор антиобщественной формы поведения» и «направленность деяния на правоохраняемый объект» имеют в рассматриваемом аспекте почти одинаковое значение. Во всяком случае, выбор антиобщественной формы поведения предполагает сознательный отбор объекта посягательства или, другими словами, направленность этого выбора на конкретный правоохраняемый объект. Следовательно, по меньшей мере, смысловой акцент в приведенных выражениях сделан на сфере сознательного, а не предметного в деятельности человека. «Направленность – целеустремленная сосредоточенность на чем-нибудь мыслей, интересов» (Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. М., 2000. С. 389).


[Закрыть].

Фактическая способность деяния причинять ущерб общественным отношениям зависит от его способа и продолжительности. Применение профессионально преступных методов и приемов, технических средств, оружия, источников повышенного риска и т. д. в процессе посягательства резко усиливает эту способность общественно опасного деяния. Она связана также с его продолжительностью во времени. Иногда незначительные усилия даже при весьма примитивном способе, если они предпринимаются систематически или в течение длительного срока, могут вызвать серьезные общественно опасные последствия.

Способность деяния причинять ущерб общественным отношениям, конечно, связана и с особенностями объекта, без учета которых нельзя попасть в правовую цель. Однако в результате учета таких особенностей в рамках субъективной стороны путем их соотнесения с содержанием и способом деяния, его ориентирования, нацеливания на объект и достигается то, что называется направлен-ностью деяния на правоохраняемый объект. Поэтому существо объективного критерия общественной опасности выражается в интенсивности деяния.