Текст книги "Скобелев"

Глава 29

Какая разница с Плевно. Там пленные долго оставались не накормленными. Им пришлось жить на открытом воздухе, в грязи и снегах болгарской зимы. Здесь все было сделано, чтобы смягчить участь несчастных. Они ели вместе с нашими солдатами у котлов; накануне еще Скобелев отдал приказание:

– Заготовить в солдатских котлах двойной запас пищи.

Через три часа по сдаче турки уже получили ее, ночью они спали в землянках и редутах, а утром под конвоем болгарского ополчения их отправили дальше, в Габрово.

– Горе узнали мы потом, у Ак-паши горя не было! – говорили они.

Солдаты, усталые от боя, не ложась спать, готовили кашу туркам, наши офицеры разобрали турецких к себе и оказали им широкое гостеприимство, паши приютились у генералов. На Шипке не умер ни один пленный, в Плевне они умирали сотнями.

– Если хоть десятая доля такой заботливости встретит нас в России – наши семьи могут быть спокойны! – говорили они.

– Смотрите, ребята, турки теперь друзья вам! – говорил Скобелев солдатам.

– Слушаем, ваше-ство! – отвечали они.

– Нет большего позора, чем бить лежащего… А они теперь несчастные, лежачие… Так ведь?

– Точно так, ваше-ство!

– Пока у них были ружья в руках – их следовало истреблять; раз они безоружны, никто не смей их пальцем тронуть… Оскорблять пленного стыдно боевому солдату…

И действительно, отношение скобелевских солдат к ним было искренно и задушевно.

Через день после боя вдоль Балкан, в долине Казанлыка, в две шеренги выстроились легендарные солдаты легендарнейшего из вождей… Одушевленный, счастливый, сняв шапку, мчался мимо них Скобелев.

– Именем отечества благодарю вас, братцы!.. – бросал он им свой привет.

– Ур-ра! – звучало вслед ему, и фуражки летели в воздух, и в глазах этих новых легионеров русского цезаря было столько любви и преданности, что у Скобелева долго потом навертывались слезы на глазах. (Этот момент талантливый В. В. Верещагин выбрал для своей картины…)

Потом уже в Казанлыке я встретил Скобелева. Он был мрачен… Интриги опять начались кругом, но это уже достояние истории. Теперь пока я молчу о них… Пусть нечистая совесть его врагов при жизни и его друзей после смерти сама заговорит. Более беспощадной Немезиды нет и не будет.

– Разумеется, вы с нами? – обратился ко мне Скобелев.

– Да…

– Завтра я выступаю в Адрианополь…

– Разве отряд ваш отдохнул?

– Я сегодня объехал свои войска: спрашиваю, нужен ли вам отдых, братцы… хотите ли вы дать туркам время оправиться?.. Никак нет, ответили они… Ну и поведу их… У них есть свой point d'honneur [Вопрос чести]..

– Именно?

– Им хочется раньше гвардии прийти… Куда прийти, не знают, потому что о существовании Адрианополя они узнали только теперь… Думают, что в Константинополь веду их…

– Да ведь в Константинополь мы и идем.

Скобелев вспыхнул.

– Да разве иначе можно?.. Иначе нельзя… Нужно дать России это удовлетворение… Мы можем остановиться только на Босфоре.

И остановились потом на Босфоре, только не дойдя до Стамбула!

В Казанлыке Скобелеву не было ни минуты отдыху, да во время отдыха он и сам никуда не годился, становился нестерпимо капризен, всем недоволен… Это была деятельная, боевая натура, которую спокойствие утомляло гораздо более, чем самая кипучая, самая безотходная работа… Если не было дела, он выдумывал его… Любимою в то время поговоркою его было: «Россия не ждет, отдыхать некогда, отдых – в могиле…» И действительно, он нашел свой отдых только под парчовым покровом, доставленным в отель Дюссо из Заиконоспасского монастыря. Он боялся отдыха…

– Ничто так не развращает, как спокойствие, ничто так не обессиливает, как отдых.

Борьба была для него необходимостью, жизнью… Я думаю, все помнят, что он делал в редкие антракты между двумя походами, сражениями. Другие, высунув язык, падают, бывало, от устали, а он сядет в седло да отмахнет на подставных лошадях карьером верст сто двадцать. Это у него называлось отдыхом. Вернется, обольется водой, проспит несколько часов – и опять свеж, опять готов на трудное предприятие… Или отправится куда-нибудь к офицерам своего отряда и вместе с ними и солдатами проводит целые дни. Для него в это время не было более задушевного общества. Кружок главных квартир тяготил его. Там не свое. Там он или спорил, резко, бесцеремонно обрывая фазанов, или угрюмо, сосредоточенно молчал. Отводил душу только попадая к отцу. Тут или он трунил над ним, или старик прохаживался насчет сына…

– Ну что, хвост-то тебе обрубили наконец? – спрашивал отец, когда молодой Скобелев возвращался от Непокойчицкого.

– Нет.

– Жаль!

– Почему это жаль?

– А потому, что уж очень ты распустил его…

– Ты вот что… Денег не даешь, а смеяться смеешься…

– И не дам.

– Подожду я, отец, когда тебя отдадут мне под команду.

– Ну?

– Тогда я тебя за непочтительность под арест посажу…

И оба смеются…

Когда на Зеленых горах Скобелева в ночь на 8 ноября контузили, приезжает к нему отец, – Скобелев лежал в постели, больной совсем.

– Ну, наткнулся, наконец… И чего суешься… чего суешься… – начал выговаривать старик.

– А все твой полушубок…

– Как это мой?

– Так, твой…

Скобелев был очень суеверен. Накануне отец ему подарил черный теплый полушубок, в котором его контузили тотчас же. Через два дня он опять надел его – его контузили опять.

– Возьми, пожалуйста, свой полушубок… Ты дай мне лучше деньгами…

– Неужели ты веришь, что тебе полушубок этот принес несчастье?…

В Казанлыке отцу Скобелева дали отдельный отряд…

– Ну отчего, отец, ты ко мне вчера не явился?

– Как это? – удивился тот.

– Как являются к начальству, в полной парадной форме…

– Да ведь я не к тебе под начальство.

– Жаль!..

– Почему это?

– По всей справедливости следовало бы.

Поздно ночью в Казанлыке возвращаюсь я к себе домой верхом. Ни зги не видно. Навстречу мне другой всадник. Улочка узенькая.

– Эй, кто там? – кричу я… – Держи правей…

– Это вы? – называет меня по имени Скобелев.

Я тоже сейчас узнал его по голосу.

– Куда вы? – интересуюсь.

– А тут в одну деревню.

– Зачем?

– Попаду к рассвету… Хочу узнать, как моих солдат кормят теперь; как начнут варить им похлебку и кашу, я уж там буду… Ненароком. Поедем вместе.

И мы отправились.

Чем дальше, тем его заботливость о солдате все больше и больше росла. Он сердцем болел за него. И всякая несправедливость, нанесенная солдату, живо чувствовалась им, точно эта обида направлена была именно на него одного. Он бледнел, когда при нем рассказывалось о том, как в такой-то дивизии солдаты голодают, как в другой их секут, как в третьей их изводят на бесполезной муштре…

Глава 30

Переход Скобелева от Казанлыка к Адрианополю навсегда останется в военной истории. Никогда еще не случалось пехоте совершать с такою быстротою походы, которые едва ли под силу и кавалерии. Масса силы воли и энергии, обнаруженная при этом случае генералом, едва ли привела бы к подобным результатам, если бы дивизия его не получила такого блестящего военного воспитания. Отдыхать ей совсем не пришлось. 28 декабря была взята в плен армия Вейсиль-паши после утомительного перехода от Плевны к Габрову, трехдневного мучительного пути по Балканам и упорного сражения в долине Казанлыка. А 1 января – авангард скобелевского отряда уже выступил из этого города к малым Балканам. Все это движение со дня падения Плевны носит какой-то головокружительный характер. Мы точно хотели вознаградить себя за долгие стоянки перед армией Османа. Главная квартира Великого князя помещается чуть не на аванпостах, наши войска частью с запада, частью с севера беспримерными переходами стремятся поскорее стать у ворот Константинополя…

– Вот такой поход по мне, это я понимаю! – говорил Скобелев. – Еще несколько дней подобного перехода, и нас никто не остановит. Мы докатимся до Босфора.

По всему этому пути то с боя брали турецкие позиция, мосты, железнодорожные станции, то занимали новые города, поспешно очищавшиеся турками. Кавалерийские отряды, стараясь осветить местность, уходили как можно дальше вперед, но, к крайнему удивлению их, вечером густые массы пехоты настигали всадников и располагались на ночлег в одних и тех же пунктах с ними. Одушевленные недавними победами войска скобелевского отряда делали чудеса. Михаил Дмитриевич, которого трудно было удивить чем-нибудь, рассказывал о них с восторгом.

– Чего нельзя сделать с такими солдатами! Помилуйте, тырновский мост адрианопольской железной дороги один эскадрон нашей кавалерии атаковал так стремительно, что четыреста пехотинцев турецких не выдержали и отступили… Вообще, напрасно думают, что кавалерия бессильна относительно пехоты… У меня на этот счет свои взгляды. Я в эту войну присмотрелся к способу действий кавалерии. В мирное время займусь ее маневрами и в первую большую европейскую кампанию покажу, что может сделать с пехотою конница, хорошо приспособленная и умеющая пользоваться местностью. Говорят, что у нас кавалерий нет… Оно, если хотите, правда. Где же будет настоящая кавалерия, если все в ней сводится к тому, чтобы лошадь была в теле, подобрана как следует… Тут парад убивает дело… Но уже и теперь я знаю полки совсем иначе действующие. Дохтуров, вот, понимает, что нужно делать.

Кавалерия на этот раз, действительно, показала себя. Она брала стремительной атакой уже горевшие мосты. Обскакивала отступавших турок… Становилась впереди их обозов. Отхватывала целые поезда с вагонами и локомотивами. Как только начиналось дело и на нее наседала турецкая пехота – откуда ни возьмись являлись скобелевцы и поддерживали своих. Часто кавалерия врывалась в города, еще занятые турецкой пехотой, и не отступала от превосходных сил ее, а держалась, зная, что через час, через два по пятам ее явятся свои и дело будет выиграно… Изумительные переходы этого периода прошлой войны, я думаю, до сих пор памятны и солдатам, и офицерам. Случалось, сделают тридцать-сорок верст и только что расположатся на отдых, как их опять двигают дальше. И при каких условиях совершал Скобелев этот поход. По пояс в грязи, под холодным дождем, в насквозь измокших шинелях. По пути то и дело встречались наполненные жидкою слякотью ямы и ухабы… Лошади отказывались служить, а люди все шли да шли, исполняя и за измученных коней трудную работу. Делая шестидесятиверстные переходы в день, сверх того еще тащили пушки… Один полк, например, только что добрался до Хаскиоя, только что было расположился на отдых, как вдруг – назад в Германлы. Вернулись в Германлы, провели часть ночи. Нужна была дневка, чтобы восстановить упавшие силы, как вдруг выезжает сам Скобелев.

– Поздравляю, братцы, с походом в Адрианополь…

Ни с одним другим генералом солдаты не сделали бы подобного… С ним мрачные, сосредоточенные, усталые, но шли и шли… Когда уж слишком было трудно, тогда сходил с коня Скобелев, вмешивался в ряды… Раз после семидесятиверстного перехода силы у людей окончательно упали, а впереди явились сведения о движении таборов египетского принца Гассана. Скобелев подъехал к людям.

– Голубчики… Напоследок… Неужели же у самого Адрианополя да мы осрамимся…

Поднялись солдаты… Пошли… Ноги отказывают, едва-едва бредут.

– Товарищи… Ну-ка, еще переход, вечером кашей накормлю…

И солдаты, смеясь, пошли так быстро, что не только нагнали Гассана, но еще отрезали у него хвост, т. е. захватили громадные обозы и сто верблюдов… Впоследствии они все были у Скобелева в дивизии.

– Это наши верблюды… Походные… Она животная добрая, настоящая солдатская скотина… – хвалили они верблюдов.

Одно, о чем заботился по всему этому пути Скобелев, чтобы солдаты у него были постоянно накормлены. Всюду: на походе, в бою, в пустынном безлюдье и только что занятом городе – одинаково – горячая пища являлась в свое время и люди ели до отвала.

– С ними все можно сделать, нужно уметь.

– Отчего же другим не удавалось делать такие переходы?

– Видите ли, душенька (любимое слово Скобелева), нужно, чтобы генерал пользовался громадным авторитетом у солдат, чтобы они его любили… Тогда сделаем все. А то и другое приобретается не сразу… И не даром. Раз это есть, и в самом, сверх того, энергия ключом бьет – бояться нечего. Чудеса сделать можно… Понимаете, чудеса… Разве не чудо – сравнять пехоту с кавалерией. Никуда у меня кавалерия уйти не могла, чтобы ее полки мои не нагнали… А это для меня – практика…

– Для чего?

– А для того, чтобы в большой европейской войне неожиданно сосредоточивать и массировать войска в самых немыслимых пунктах. Если придется нам схватиться с немцами, я всегда постараюсь против одной их дивизии поставить своих две. А для этого нужно приучить солдата к неутомимости… Ни расстояние, ни погода не должны его пугать… В этом залог успеха…

Когда отдыхал и спал Скобелев во время этого сказочного похода – неизвестно… Силы его отряда во всяком случае были так незначительны, что помимо этих громадных переходов солдатам, останавливавшимся на ночлег, приходилось еще окапываться…

– Чего же торопиться так? Три дня не сделали бы разницы, – спрашивали его.

– Как?.. По другую сторону Марицы, параллельно с нами, шли таборы Абдул-Керим-паши… Адрианополь являлся, таким образом, призом, который достанется быстрейшему. Явятся они раньше – засядут в адрианопольские форты, и тогда прощай надежда на скорое окончание войны!.. Тут расседлать коней некогда.

Движение это было столь быстро, что, воображавшие встретить русских только в Казанлыке, Сервер и Намык паши пришли в ужас, встречая массы беглецов по дороге.

– Где москов? – спрашивали они.

– Москов близко!..

Наконец, в шестидесяти верстах за Адрианополем Намык и Сервер, пораженные, наткнулись на аванпосты Скобелева.

– Чей отряд? – спросили у своих.

– Ак-паши!

До того это было неожиданно и так потрясло старика Намыка. что он зарыдал, откинувшись в глубь кареты… Через час к ним подъехал почетный конвой от Скобелева. Генерал принял их у себя.

– Не хотят ли паши отдохнуть и переночевать здесь? – обратился он к ним.

– Нет, нет… Ни за что!

– Почему же?

– Если мы остановимся на ночь, то вы будете уже за Адриапополем. А когда мы доедем до главной квартиры – то вы и к Стамбулу подойдете!

И действительно, не успели паши добраться до главной квартиры, не успели выслушать условий перемирия, первым пунктом которого была сдача Адрианополя, не успели они еще расположиться на отдых, как их разбудил, кажется, полковник Орлов.

– Что такое? – всполошились те.

– Великий князь, главнокомандующий, приказал сообщить вам, что уступка Адрианополя больше уже не требуется…

– Что значит это?

– Сегодня утром Скобелев уже занял Адрианополь.

– Этого не может быть. В Эдирне, верно, уже Сулейман…

– Сулейман разбит и бежал в горы.

Скобелев торжественно вступил в Адрианополь. Массы народа высыпали ему навстречу. Цветы и венки летели под ноги его коня. Болгарки, осиротевшие после казненных и убитых отцов, мужей и братьев, прорывались к нему, целовали ему руки и ноги, тысячи благословений слышалось кругом… У самого города генерал обратился к своим войскам:

– Я надеюсь, братцы, что вы не опозорите себя здесь самоуправством. Нас принимают как друзей, и мы должны себя держать как друзья. Не сметь ничего и никого трогать… Если найдутся между вами люди, способные красть и грабить, чему я не верю, не хочу верить, я без церемоний расстреляю их… Но я знаю, что этого не будет… Солдаты мои не способны на это!..

– Рады стараться, ваше-ство!

– Первое время вас поместят в дома, из которых, пока население не привыкнет к вам, не выходите…

И действительно, солдат первый день не видно было вовсе на улицах города.

Запертые лавки открылись, спрятанные товары появились на прилавках, торговля закипела вовсю. Население города благодарило войска за изумительный порядок, прислало солдатам всевозможных припасов. Через два дня, когда солдаты стали уже ходить по городу, их всюду принимали как друзей. В некоторых лавках отказывались принимать от них деньги. Солдаты насильно отдавали их.

– Бери, бери, нечего. Мы, брат, свои… Не говори потом, что братушко обидел тебя… У нас, брат, на это строго…

Две недели порядок в Адрианополе не нарушался вовсе… Ни одного грабежа, ни одной кражи, ни одной драки в городе… Ни разу и никто не явился с жалобой на солдат… «Нам и при турках не было так хорошо. Еще никогда торговле и промышленности так не покровительствовали в Эдирне!» – говорили адрианопольцы. Ушел Скобелев – город заняли другие отряды, и недавнее спокойствие сменилось совсем иным.

Это, впрочем, уже не входит в программу нашей книги…

– Спасибо, ребята, – говорил Скобелев своим полкам, оставляя Адрианополь. – От души спасибо. Вы высоко подняли честь русского солдата. Вы доказали, что мирному населению, вы не враги, а друзья, что вы защита каждому, кто не идет на вас с оружием в руках… Спасибо вам, страшным в бою и добрым на отдыхе!..

– Ну, полдела кончено! – говорил он в Адрианополе. – Мои солдаты имеют полное право гордиться этим переходом от Казанлыка сюда… И главное, знаете почему?

– Быстротою и стремительностью?

– Этого мало. При быстроте и стремительности мы не растеряли солдат. У нас не было отсталых. Скажите, пожалуйста, встречали моих солдат или струковских кавалеристов позади?..

– Нет.

– Вот оно и есть… В таком походе и отсталых не было… Пришли в Адрианополь – больных не оказалось. Вот почему я и мои солдаты можем гордиться этим эпизодом… А теперь давай Бог поскорей добраться до Константинополя!

Глава 31

Адриапополь, турецкое Эдирне, до сих пор мерещится нам какою-то далекой, поэтической грезой… Это город изящных Джамий, венчанный, словно короной, мечетью Селима с ее четырьмя дивными минаретами. Это – мусульманская Москва, вторая столица султанов, полная для оттоманского народа воспоминаний о прежнем блеске и славе… Мы въезжали туда с понятным волнением. Скобелев там остановился в доме Амед-Юнус-бея – пустом, оставленном его жителями. Хозяин, известный предводитель башибузуков, один из ренегатов, бывший христианин, теперь озлобленный, ненавистный христианам турок, палач мирного населения, разумеется, не имел права рассчитывать на любезность русских. Зато дом его был идеалом восточного жилья. Невиданную до тех пор роскошь обнаруживал этот мусульманский палаццо с его переполненными тропическими растениями зимними садами, мраморными залами, поэтическими фонтанами, полными тишины и неги кельями гарема, зеркальными стенами и красивыми лестницами. Лепные и расписанные потолки смотрелись в кристальные воды внутренних бассейнов, тропические цветы, орошаемые алмазною пылью фонтанов, распространяли тонкое благоухание по широким авлам… Скобелев выбрал тут самую простую комнату, в другой поместился его штаб. В Адрианополе отдыха было мало. С первого же дня делались поездки в окрестности, рекогносцировки к Чорлу и Гадем Киой. Сверх того возня с консулами и администрацией турецкого города тоже немало отнимала времени у Михаила Дмитриевича. Тут он в первый раз и совсем неожиданно для главной квартиры обнаружил свои административные способности. Короткий период его управления Адрианополем был замечателен в полном смысле слова. Потом, начиная от последнего мусульманского бейгуша и кончая банкирами и капиталистами Эдирне, все вздыхали о нем.

– При Ак-паше было гораздо лучше. Ак-паша не давал нас в обиду…

– Скобелев справедлив. Для него нет своих или чужих… При нем никаких недоразумений не случалось.

Здесь же Скобелеву пришлось расстаться с оригинальным ординарцем из турок. В шейновском бою он спас от смерти молодого турецкого офицера.

– Куда мне деться? – спросил тот.

– Пусть едет за мной!

Тот и остался при Скобелеве. Мы много смеялись, видя, с какою важностью турок следует всюду за генералом, не оставляя его ни на шаг. Потом оказалось, что он серьезно привязался к Михаилу Дмитриевичу. Он не отставал от него, как не отстает собака от господина, шел по пятам. В Казанлыке он был всюду, где был генерал. В конце концов, он стал передавать поручения туркам, собирать всевозможные справки… Сделался совсем ординарцем.

Стали было его расспрашивать о позициях турок в шейновском бою – отвечает охотно. Сам указывает, куда лучше идти, откуда удобнее атаковать.

– Вот патриотизм!.. – злился Скобелев. – А ведь храбрый офицер был… С превосходными солдатами и такими офицерами турецкая армия уйдет недалеко. Бросьте – не расспрашивайте его… Офицер не должен быть лазутчиком!.. А впрочем…

И Скобелев расхохотался, поймав себя на этой сентиментальности. Тотчас же он чудесно воспользовался сведениями, сообщенными ему турком…

– Их нельзя судить с нашей точки зрения!

Тем не менее меня интересовал этот субъект. Я через переводчика по окончании боя обратился к нему с вопросом: как он может служить врагам своего отечества.

– Потому что это – Ак-паша… А Ак-паше всякий служить поставит себе за честь… Таких генералов нет… И по корану выходит то же.

– Вот те и на… Это же каким образом?

– Коран говорит: победителю повинуйся… Нет силы высшей, как сила меча.

В Адрианополе было полное убеждение, что Турции уже не будет, что все ее европейские провинции присоединяются к России. Когда Скобелев созвал к себе улемов, они ему ответили то же, что и ординарец из турок ответил мне.

– Мы обязаны повиноваться победителю! – говорили они.

– А если Адрианополь отдадим болгарам? – возразил Скобелев.

– Болгары нас не завоевали, и по корану мы восстанем и истребим их… Нас завоевали русские силою меча, и только они имеют право быть нашими господами…

– И если они будут так же справедливы, как ты, – отозвался седой как лунь старик, – то мы благословим Аллаха, карающего нас… С русскими жить можно.

– Ничего не тронул, ни имущества нашего, ни наших жен. Когда армяне и греки вздумали было вместе с болгарами обидеть нас, воспользоваться нашим достоянием, ты вступился за турок, ты стал нам защитой… Пусть белый царь отдаст тебе в управление этот вилайет – мы ничего не хотим больше.

– Сами турки не верят, – говорил Скобелев, – что мы когда-нибудь вернем им Адрианополь… Неужели мы его не удержим за славянами… Этого не может быть…

Потом я встретил его на фортах Адрианополя. Адрианополь укреплен гениально, и если бы Сулейман, или Абдул Керим, или Вейсиль, отступая, заняли их, здесь бы выросла такая Плевна, что первая, остановившая нас на шесть месяцев, побледнела бы перед нею. Их всех – двадцать семь, и они расположены правильным фронтом вокруг города, на ружейный выстрел один от другого. Каждый полк, который двинулся бы в атаку, подвергнулся бы огню, по крайней мере, двух таких редутов. Они поразили Скобелева удивительными приспособлениями к местности… «Вот мастера-то…», «Вот гениальные инженеры!» – повторял он, осматривая их.

– Не так, как у нас!..

– Почему?

– А потому, русский, инженер начнет строить, вперед можно знать – по книжке выстроит… Как в книжке, так и у него… А тут и форму, и расположение форта определяет не книжка, а местность.

И действительно, мы видели здесь и четырехугольные, и овальные, и вытянувшиеся длинною волнистою линией. Везде чистота и изящество работы было удивительное. Всюду каменные траверсы, рассчитанные так, что откуда бы ни был огонь, ни орудия, ни склады, ни люди не подверглись бы малейшей опасности… Из каждой амбразуры открывался обстрел дороги, лощины, гор. Амбразуры были прорезаны так, что полоса обстрела могла быть определяема произвольно. Насыпи башенных редутов были сделаны в совершенстве.

– Лучше нельзя… Лучше нельзя… – повторял Скобелев. – Посмотрите, у них каждый форт имеет свою физиономию. Нет рутинных утвержденных чертежей. Простор частной инициативы талантливых инженеров полный!.. Посмотрите-ка на N 5-й… Он вытянут извилиной по узкому гребню горы… С одной стороны он обстреливает Марицу и ее берега, с другой – все эти оставленные и разоренные деревушки. Каждая извилина его даст новое направление огню… [Я хорошо помню все подлинные выражения Скобелева, потому что тогда же внес их в свой «дневник корреспондента»]

– …Как можно сдать такие позиции… – злился Скобелев. – Знаете… Досадно, что Сулейман не занял их…

– Вот-те и на…

– Вы меня не поняли… Я рад… Но инстинкты военного – совсем иное… У меня сейчас же вот явилось желание взять их боем… Какая слава!.. Взять штурмом такой редут – не то что плевненский…

И воодушевившись, он начал уже располагать войска, указывать пункты, откуда бы он начал атаку, подступы, по которым бы повел ее, овраг, который бы дал ему возможность укрыть резервы и предпринять обходные движения…

– Они воображают, что этого редута нельзя разгромить артиллерийским огнем… А я бы вон там поставил дальнобойную батарею… Отсюда бы мог подходить тихою сапой… Рылся бы, рылся… Нос к носу стал, а там – первая удобная ночь – «ура» и в штыки…

И план за планом так и посыпались у Скобелева. Ничего, ни малейшей неровности местности, ни малейшего пригорка не упускал его зоркий, орлиный взгляд. Невозможное действительно становилось возможным и недоступное доступным.

– Верьте мне, при хороших войсках и опытных генералах и офицерах нет неприступных крепостей… Гибралтар можно взять, не то что эти форты… Разумеется, если уверить себя, что этого вот нельзя – так и ум утратит силу… Прежде всего нужно иметь дерзость при знаниях и таланте, а остальное все приложится… Расчет и дерзость. Массу войска, превосходное вооружение, чудесную артиллерию… Вон, видите, лощина…

– Вижу.

– Вот этой лощиной я бы в тыл к ним пробрался и стал хозяйничать… Еще раз повторяю: нет неприступных позиций… Решительно нет. Бывают позиции, которые требуют слишком много жертв, так что овчинка не будет стоить выделки. Это верно. Но если уже говорить о принципе, так всякую позицию взять можно… При современном состоянии вооружения Измаил был совсем неприступен, а расчесал же Суворов турок и взял крепость!