Текст книги "Записки заключенного"
Автор книги: Василий Винный
Жанр: Приключения: прочее, Приключения
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)
Глава XXXVII
Модный приговор
Красивая роба в зоне – признак статуса. Человек в костюме, максимально отличающемся от «положняка», смотрит на мир глазами победителя, поскольку это даже круче, чем на свободе Gucci.
Многие зеки, поднявшиеся на вершины зоновской иерархии, на свободе ничего собой не представляли, а большинство из них вообще было пьяницами. И вот, попав «за решетку», отойдя от алкоголя и добившись определённого положения, они захотели быть красивыми. Я обратил внимание на определённую закономерность: зеки, у которых было приличное положение на свободе, очень спокойно относились к своему внешнему виду, те же, кто попал в колонию, скажем так, из неблагополучной среды, начинали крайне ревностно следить за своим внешним видом и тратили большие деньги, каждый сезон меняя себе робы и телогрейки на более модные.
Такой стайл
Заключенные должны быть одеты по определенному образцу: костюм, называемый робой, состоящий из клифта (пиджака) и штанов, рубашка (чёрная), ботинки, называемые «козлами», и феска (что-то наподобие кепки). Зимой надевают телогрейки, а вместо фесок носят зимние шапки. Как бы и все. Когда я заехал в зону, «положняковая» одежда (та, которую выдают бесплатно) была ужасна: фески – с кривыми козырьками, набитыми тканью, у робы были слишком длинные рукава или штанины, заменитель кожи в «козлах» – будто пожеван.
Кроме того, одну пару обуви приходилось носить по несколько лет в течение всего года. Т. е. и в жару, и в тридцатиградусный мороз зек должен был ходить в тонких ботинках, сделанных из кожзама. Робу же меняли, насколько я помню, раз в год, а телогрейку не чаще одного раза в два или три года. Но, несмотря на подобные «нормативы», "положняк" изнашивался гораздо быстрее. По факту, после первой стирки он терял цвет, усаживался и обвисал на человеке так, что казалось, будто этот костюм носили не один год, "а он все, как новый". Как говорили зеки, робы в нашей колонии шились из дешевой мешковины. Не знаю, насколько это соответствовало действительности, но точно знаю, что ткань была ужасного качества, просвечивалась, и поэтому в «положняковых» костюмах хорошо было в жару: они насквозь продувались.
Как только приходили холода, зеки, у которых не было возможности заказать себе робу "со стороны", начинали страдать. Конечно, всем желающим выдавали нательное белье, которое, якобы, должно было согревать зимой. Но проблема в том, что оно было из такой тонкой и грубо сотканной ткани, что сквозь новое нательное бельё можно было читать. С телогрейками – такая же беда: тонкая ткань, набитая в один слой ватой. Если бы вдруг нашёлся воображаемый зек, который, сойдя с ума, решил бы одеваться так, как было изображено на плакатах, причём, в ту одежду, которую ему выдала милиция, то, думаю, он бы умер от холода в первую же зиму.
Поэтому все заключённые, попадая в зону, сразу же старались, по мере своих сил, добыть себе любую, только не «положняковую» одежду. И либо им передавали костюмы и телогрейки с воли, либо они заказывали их у зеков, работавших на «швейке». В этих робах была другая проблема: они шились из синтетики, и поэтому в жару зеки, у которых не было черных рубашек, просто парились в костюмах. Но красота была важнее, да и сколько того лета?! В конце концов, в Беларуси гораздо больше холодных дней.
Вообще, если судить по тому, какую одежду выдавали в зоне, она была рассчитана не на то, чтобы одеть человека, а лишь на то, чтобы привести весь разношёрстный контингент колонии к «единообразию» – любимому принципу милиционеров.
Все едины
С принципа «единообразия» начинались многие беды в колонии. Милиционерам очень хотелось, чтобы всё и все были похожи. Доходило до того, что перед проверками заставляли все окна в отряде одинаково занавешивать, повторяя, что все должно быть единообразно.
Точно так же и с одеждой. Была форма, которую нужно было носить определённым образом. Все это, на мой взгляд, – издержки военщины, которая преследует человека от рождения и до самой смерти. Точнее, даже не военщины, а воспитания "человека системы", начиная с подъемов и отбоев в детских лагерях и круглосуточных садах, и оканчивая распорядком в домах престарелых. Конечно, можно бесконечно спорить о том, нужно ли человеку подобное ограничение свободы воли, и не прийти к единому мнению. В зоне эти вопросы решались просто: отдавались приказы, которые нужно было исполнять, т. е. все было построено так, чтобы максимально выбить из человека индивидуальность. Поэтому и уделяли такое внимание одежде.
Обувь, например, существовала "положенного образца" и "не положенного образца", и грань между ними была тонкой. Иногда из двух пар почти одинаковых ботинок одни пропускали в посылке, а вторые нет. Так же и с одеждой: у милиционеров были какие-то директивы, которые накладывались на их личное восприятие приказов, желание выслужиться и отношение к заключенному, поэтому некоторые зеки ходили в том, что другим было запрещено. Но, даже разрешая что-то сверхординарное, охранники следили, чтобы оно не сильно выделялось на общем фоне, поскольку любое отличие не должно было выходить за общие границы положенного.
Поэтому со стороны все робы, ботинки, телогрейки и рубашки выглядели сплошной тёмной массой, и лишь сами зеки и их охранники видели мелкие различия, благодаря которым можно было отличить состоятельного зека от бедного и «козла» (заключенного сотрудничающего с администрацией, у которого больше привилегий, в том числе, и в одежде) от обычного мужика. И зеки эти различия ценили и старались, чтобы их заметили все окружающие.
Сшей мне, «швейка», брюки помоднее
Самыми популярными робами и телогрейками, которые могли прислать с воли, были «Стецкевич». Спецодежда этой фирмы относительно презентабельно смотрелась, хорошо носилась и её без проблем можно было передать в любую зону. Среди зеков даже ходила легенда о том, что владелец фирмы сам в своё время отсидел в зоне и прекрасно знает, что в колониях нужно. Поэтому в нашем лагере в «стецкевичах» ходила добрая половина заключённых, название этой фирмы стало именем нарицательным, с ее робами сравнивали то, что шили зеки на «швейке» (цех по пошиву одежды).
Зеки, умевшие шить и работавшие на «швейке», были на вес золота. Они не сидели без подработки. Заключенные постоянно шли в швейный цех с заказами на пошив фесок (летом это был самый ходовой товар, поскольку многие считали, что их нужно менять каждый год, причём, постоянно носили новые фасоны), костюмов, телогреек, шапок, просто повседневной одежды. Основная сложность заключалась в добыче ткани – её просто крали. Конечно, были заключённые, которые официально получали ткань в посылке от родственников и потом так же официально, оплачивая через «отоварку» (зоновский магазин), шили себе костюм, но это стоило дороже, да и мастера на «швейке» пытались «впарить» однотипные робы. Сшитые чуть качественнее, чем «положняк», но все равно плохо. Конечно, если были хорошие связи, то и официально получалось сшить то, что человек хотел, но это было сопряжено с гораздо большими трудностями, чем неофициальный заказ костюма.
В зоне были, так сказать топовые «модельеры», которые не брались обслуживать всех подряд, и обычные портные, принимавшие заказы у большинства. Конечно, найти подход нужно было ко всем, поскольку никто не хотел рисковать и связываться, с кем попало, ведь, не ровен час, могли и настучать. Поэтому шили, в основном, по протекции.
К топовым «модельерам», у которых, в основном, обслуживались «козлы», авторитетные зеки и их приближенные, постоянно ходили на примерки, и милиция с мастерами из швейного цеха смотрела на это сквозь пальцы, поскольку эти же модельеры шили втихаря вещи и для охранников.
Обычные же портные шили по заранее снятым размерам почти без примерок и опять же однотипные модели. Но заказы были всегда и у всех.
Более того, особым шиком считалось сшить у хорошего портного не робу, а обычную куртку или штаны, которые бы ничем не отличались от купленных на свободе. К топовым «модельерам» несли журналы и просили сделать такую же вещь, как на картинке, и они делали.
В нашей колонии в швейном цехе работал зек, который считался таким же мастером, как и те, что приходили на работу с воли. Он получал официальную зарплату и был очень авторитетным портным. А шить этот заключенный научился в колонии. К тому времени он сидел более десяти лет, весь свой срок занимался только швейным делом и, естественно, стал за это время профессионалом экстра-класса. Попасть к нему считалось большой удачей.
Вопрос красивой и удобной робы был очень важен для зеков, поскольку это – и ежедневная, и праздничная, и, вообще, всякая одежда. За костюмами ухаживали, их любили и все ждали, когда же будет освобождаться заключенный, у которого красивая роба. Уже за полгода до его освобождения, а иногда и за год к нему подходили зеки с просьбой оставить костюм именно им.
Милиция старалась бороться с «левыми» заказами на «швейке». Сначала, повторюсь, разрешили официально заказывать робы, потом выставили ужасные синие костюмы в магазине (притом, что в тренде всегда был чёрный цвет, а синие робы делали только от безысходности). А за пару лет до моего освобождения начали выдавать новый «положняк» чёрного цвета и из более качественной ткани, который был похож на робу, сшитую "под заказ", по крайней мере, издали. Это нововведение, вместе с усилившимися контролем и запретами со стороны милиции, немного подкосило швейный бизнес, но не убило его, поскольку, во-первых, изменив дизайн «положняка», его не сделали, ни удобнее, ни теплее, а, во-вторых, ни один психически здоровый человек не сможет жить в стаде похожих друг на друга людей, а непременно попробует подчеркнуть свою индивидуальность. И это естественно, хотя, конечно же, стадом управлять проще.
Глава XXXVIII
Достучаться до небес
В тюрьмах и зонах очень много стукачей. Кто-то попадает в их ряды случайно или волею злого случая, но большинство идет туда специально ради улучшения своей жизни. Для некоторых стукачество становится делом всей их горемычной жизни.
Достаточно низости я видел в МЛС, часто был свидетелем того, как люди идут на сговор со своей совестью, и то, что им казалось неприемлемым в начале срока, со временем, становится нормальным. Многие, очень многие подстраивали шкалу моральных ценностей под окружающую действительность. У кого-то это происходило болезненно и их не сильно «ломало», но некоторые с восторгом опускались на самое дно нравственности и старались утянуть за собой как можно больше людей. Но вопрос стукачества всегда и перед всеми стоял довольно остро, и отношение в зоне к нему было крайне неоднозначным.
Ручка оперчасти
Есть у зеков такое полушуточное выражение: «Кабы жыць у шчасцi, трэба дзёрнуць ручку оперчасцi». Эта шутка отражает жизнь почти со стопроцентным попаданием.
Опера, оперативники или оперативные сотрудники – самые влиятельные милиционеры в зонах, да и в тюрьмах тоже. Они вербуют стукачей среди заключенных, за ними очень часто остается последнее слово при любых переездах или переходах с должности на должность заключенного, они же создают умопомрачительные интриги в лагере, чтобы добиваться своих целей. Опера, по факту, полностью контролируют жизнь зеков, остальные милиционеры идут им в помощь. Поэтому, чтобы у заключенного не было проблем в лагере, ему желательно либо вообще не попадаться оперативникам на глаза, либо быть с ними в очень хороших отношениях. А хорошие отношения часто предполагают «взаимопомощь», скажем так.
В принципе, оперативнику зек может быть нужен в нескольких случаях: для того, чтобы сделать заключенного частью хитроумной комбинации, чтобы завербовать в стукачи, или же для того, чтобы просто выведать кое-какую информацию. А иногда и потому, что на заключенного пришла бумага со свободы, и нужно взять у него показания как у свидетеля или возможного обвиняемого по делу. В общем, встреча с этой категорией милиционеров не несет для нормальных заключенных ничего хорошего, поэтому меня сразу предупредили, чтобы я держался подальше от дверей оперчасти.
Но есть заключенные, для которых кабинет оперативника становится практически вторым домом. Они не вылезают оттуда часами, о чем-то разговаривают. У таких зеков, если они сами себя не перехитрят в каких-то комбинациях, все прекрасно по жизни.
Помню, один из таких парней, приехавший с «крытой» (особый режим содержания, тюремный, куда могут увезти из зоны сроком до трех лет за постоянные нарушения), татуировщик, нарушитель и, естественно, «правильный» по жизни парень на деле оказался качественной мразью и стукачом. Он очень много рассказывал о том, как нужно жить "по понятиям", сразу же начал общаться с лагерной «элитой», если можно так выразиться, и бить татуировки. Единственной его проблемой было то, что не успевал он сделать человеку «масть» (здесь – татуировку), об этом сразу же узнавал оперативник.
Потом выяснилось, что опера вообще знали все, о чем знал и Олег (назовем его так). Со временем за парнем «вскрылась» еще уйма некрасивых поступков, но ему было все равно – он ушел на УДО (условное досрочное освобождение). Для человека, приехавшего с «крытой», он слишком быстро освободился. И так, в принципе, все умные стукачи имеют большие бонусы от своей деятельности: должности, дополнительные свидания, посылки и, естественно, досрочные освобождения.
Не всегда бонусы
Но не все так однозначно. Не все стукачи имеют какие-то видимые плюсы от своей деятельности. Более того, некоторые даже получают нарушения и ездят в ШИЗО (штрафной изолятор), чтобы не вызвать подозрения. Некоторые даже сидят до звонка без всяких УДО, и зачем им нужно стучать, честно говоря, не совсем ясно. Видимо, у оперов есть какие-то другие рычаги влияния на этих зеков.
Помню, про одного из таких стукачей в СИЗО мне рассказывал знакомый. Как-то так получилось, что на некоторое время, его, первохода (зека первый раз попавшего в тюрьму), посадили в камеру со строгачами (те, кто сидит два и более раза), хотя по всем правилам зеков должны разделять по режимам содержания.
Так вот, эта камера страдала от стукача. Кто-то постоянно и аккуратно рассказывал оперу о том, что происходит. В СИЗО для этого даже не обязательно выходить на встречу с милиционером, большинство докладов можно делать в виде писем родственникам. Переподозревали друг друга все по несколько раз. Со временем выяснилось, что это был самый, казалось бы, надежный из всех сидевших в этой камере. Парень, который получил уже несколько нарушений после проведенных в «хате» (камере) обысков, и даже успевший съездить на десять суток в ШИЗО.
СИЗО
Вообще-то в СИЗО все было построено относительно просто. Почти в каждой камере для первоходов сидел свой строгач. Сидел он там, якобы, для того, чтобы объяснять вновь прибывшим общие тюремные правила и законы, а заодно следить за порядком в камере. И все эти строгачи, как бы, ждали либо суда, либо этапа в зону. Почему они сидят именно с первоходами, вслух никто не спрашивал, поскольку эти строгачи, благодаря своему опыту жизни в тюрьме, хорошо подвешенному языку и жесткой хватке, занимали верхушку в камерной иерархии. Они сразу выстраивали систему подчинения, приближая к себе сильных, но глупых парней. Обязательно находили тех, кого бы могла периодически гнобить вся камера, духовно этим скрепляясь: обычно это были довольно косяковые ребята, веселое недоумение которыми со временем перерастало в неприязнь, а иногда даже в ненависть. И была остальная масса зеков, каждый из которых занимал какую-то свою нишу в «хате». Во всех камерах, где я сидел, строгачи рассказывали одни и те же общетюремные байки и обязательно акцентировали внимание на том, что они всегда нарушали режим содержания, общались исключительно с блатными и ворами и всегда шли против ментов.
И, самое главное, эти долгосидевшие заключенные готовы были абсолютно безвозмездно и с чистым сердцем помочь любому сокамернику по его уголовному делу. Они прямо навязывали свою помощь. С некоторыми строгачи подолгу шептались, что-то им советовали. Конечно, со своим опытом и знанием статей они кое в чем помогали, но вреда от многих из них было, мне кажется, гораздо больше, поскольку запуганный первоход, получая даже такую крошечную помощь, проникался доверием к строгачу, и, в итоге, мог разболтать, то, что следователю знать абсолютно не следовало. А то, что все они стучали, сомнений не вызывало. Один такой строгач вообще в открытую ходил к оперативнику. Он утверждал, что решает там дела камеры, старается помочь нам, первоходам, хорошо сидеть, и поэтому ему можно доверять.
А чего, собственно, стесняться?
В нашей зоне практически всех стукачей знали, ну, или, по крайней мере догадывались об их деятельности. Да они особенно и не скрывались. Нет, естественно, они не бравировали тем, что сотрудничают с администрацией, но, не стесняясь, пользовались непонятно как заработанными бонусами со стороны милиционеров, свободно ходили по кабинетам, заходя в некоторые даже без стука. И, самое главное, в зоне была максима, которая работала практически на сто процентов, и звучала примерно так: «Чем больше зек кричит о всяких воровских понятиях и о том, как нужно правильно жить, тем больше вероятность того, что он стукач».
Если честно, за весь свой срок я ни разу не видел, чтобы как-то наказывали зеков, доносящих на собратьев. Во-первых, это ещё нужно доказать, поскольку голословные обвинения в таком поступке чреваты неприятными последствиями. И даже, если все знают, что перед ними стукач, то накажут того, кто обвинил без доказательств. И, во-вторых, стукачей старались не трогать, поскольку это опасно: они же потом донесут. Конечно, мелкие драки бывали, но вот как пишут в статьях о том, что "зека потом накажут свои", такого точно не было, – все стукачи чувствовали себя и в тюрьме, и в зоне весьма недурно.
Язык мой – враг мой
Единственный верный способ защититься от доносов – это меньше трепаться. У меня был знакомый, который ухитрился отсидеть весь срок с мобильным телефоном, личной кандейкой (кабинетом) и прекрасным отношением с администрацией. Секрет его успеха был прост: он никогда никому ничего не рассказывал. При этом зеки постоянно придумывали про него всякие небылицы, но милиция им не верила. И все у него шло хорошо, пока Виктор (назовем этого парня так) не начал «семейничать» (вести общее хозяйство) с доверчивым Евгением. В начале их сотрудничества Виктор четко проинструктировал Женю, что в «кандейку» никого ни в коем случае водить нельзя, поскольку это их закрытая территория. Евгений покивал головой и заверил товарища, что так оно и будет.
Через пару недель Витя зашел в свой «офис» и не поверил глазам: за столом сидели Женя и Саша (самая большая сволочь и стукач в зоне), и Саша разговаривал по телефону Евгения. Когда Александр ушел, и Витя спросил у товарища, что, собственно говоря, это было, тот ответил: "Не бойся, Саша – хороший парень, мы с ним дружим". «Ну-ну», – хмыкнул в ответ Виктор.
А потом "хороший парень Саша", которому показалось, что Женя плохо его угостил, получив передачу, накатал жалобу прямо в УДИН о том, что у Виктора с Евгением есть мобильные телефоны. Колонию хорошенько тряхнули сверху, и у Евгения таки нашли телефон, после чего он поехал в ШИЗО на десять суток и на год позже ушел на УДО. У Виктора же ничего не нашли, поскольку он был умным и хорошо прятал телефон.
Чем еще примечательны стукачи в зоне, так это тем, что даже если им нечего сказать о вас, они что-нибудь придумают, но, слава Богу, милиционеры – не идиоты, и очень часто отличают вымысел от правды.
Глава XXXIX
Один срок на всех
Несмотря на все свои страдания в зоне, зеки понимают, что фактически сидят не они, а их близкие, для которых тюремный срок родственника превращается в постоянные сборы передач, перевод денег и страх за любимого, усиленный фильмами и передачами о зонах.
"Ну, а что нам? Мы поели, поспали, сходили на работу, – и все, а вот наши родственники страдают: передачи собирают, ищут деньги и, самое главное, не знают как мы здесь, боятся, переживают за нас. Многим родным наше заключение дается тяжелее, чем нам", – говорил мне зек, отсидевший не один год.
Перед тем, как сесть, подкопите деньжат
Мне повезло: весь срок меня «грели» (помогали материально) родственники. На все вопросы о том, во сколько им вылилось мое «приключение», они отвечали, что «вылилось». Но по некоторым оговоркам я понял, что мое пребывание в тюрьме влетело моим родным «в копеечку». Так что, если вдруг решите ненадолго «присесть» в зону, постарайтесь заранее отложить крупную сумму денег, которая полностью уйдет на ваш «грев».
Моя мать рассказывала мне о женщине, у которой оба сына сидели за экономические преступления. Матери познакомились в тюрьме, ожидая свидания с детьми.
Старшему сыну Людмилы (назовем ее так) какие-то ушлые знакомые предложили стать директором фирмы, работавшей в сфере нефтеторговли. Естественно, сын, не имевший экономического образования, согласился (кто же не хочет в двадцать с небольшим побыть директором и красиво пожить, при этом не особо напрягаясь?). Так же естественно, что эта фирма долго не просуществовала. И не менее естественно, что из всех людей, работавших с этим предприятием, посадили лишь директора, для чего, собственно он и был нужен.
Срок Людмилин сын получил не очень большой – лет шесть, но поскольку на него еще «повесили» огромный иск, сидеть ему предстояло от звонка до звонка и выплачивать государству деньги, которых он никогда не видел. Семья начала потихоньку платить по исковым требованиям, в надежде, что появится хоть какой-то шанс на досрочное освобождение. И тут младший ребенок решил спасти ситуацию: сказал, что заработает денег, чтобы помочь брату, влез в какое-то сомнительное дело и тоже сел по экономической статье.
У отца случился инфаркт, после которого он медленно отходил, а мать ездила по тюрьмам на свидания к сыновьям.
Так, из достаточно обеспеченной семьи они стали еле сводящими концы с концами стариками: все деньги уходили на передачи детям и исковые выплаты.
«А вы это в зону берете? Давайте, я вам помогу!»
Мама, приезжая на свидания, удивленно рассказывала, что на рынке, когда она собирала мне передачу, многие продавщицы сами спрашивали, не в зону ли она покупает продукты. Когда мать говорила, что именно туда, продавцы ей советовали купить другую колбасу, которая будет получше для зоны, или другой чай.
Похожая история произошла, когда она села с сумкой в такси.
"В тюрьму везете? " – участливо спросил таксист.
"В тюрьму", – подтвердила мать.
Тогда таксист ей посочувствовал и рассказал, что кто-то из его дальних родственников сейчас тоже сидит, и ему "всем миром" собирают передачи.
"Складывается впечатление, будто у нас, если кто-то и не сидел, то его знакомые или родные обязательно находятся за решеткой", – однажды заметила моя мать.
Нужна помощь
Условно зеков можно разделить на две категории: тех, кто постоянно что-то просит у своих родных, и тех, кто экономит семейный бюджет, пытаясь максимально себя в зоне обеспечить сам.
На одном из свиданий в СИЗО мать рассказывала, как в очереди познакомилась с женщиной, у которой сидел сын, бывший коммерсант. Так вот, та женщина все время плакала: сын постоянно рассказывал ей о том, как тяжело сидеть в СИЗО, как плохо кормят, и как ему всего не хватает. Женщина из последних сил старалась помочь своему отпрыску.
Таких зеков сидело немало. Они постоянно требовали от родственников помощи, причем, с таким видом, будто те им были должны, и родные, в основном, престарелые родители, везли в колонию сумки наполненные дорогими сигаретами, колбасами и сладким.
Кроме тех, кто хотел просто красиво жить и вкусно кушать, в зоне находились заядлые игроки, так называемые «шпилевые» (от слова «шпилить» – играть). Чаще всего, они проигрывались профессиональным «кидалам» и просили у родственников денежные переводы и дорогие сигареты, иногда на несколько сотен долларов в месяц, чтобы отдать долги.
«Запрет» в себе
Еще зеки делились на тех, кто спокойно сидел, никуда не лез и старался досрочно освободиться: они обычно не тревожили родных лишними проблемами и единственным «запретом», который им приносили родственники, были каши (в зоне разрешены только хлопья быстрого приготовления). Но были и те, кто жить не мог без мобильников, и вот они уже тянули из близких либо телефоны с симками, либо сотни долларов на покупку (с огромной наценкой) гаджетов в зоне. Стоит отметить, что телефонами пользовались, чтобы общаться, в основном, с женщинами…
Единственной возможностью передать заключенным что-то запрещенное было длительное свидание, когда родные несколько суток живут вместе в специальном здании гостиничного типа. И вот уже к этому мероприятию зеки готовились со всей ответственностью, поскольку нужно было придумать, как вынести «запрет» из КДС (комнаты длительных свиданий) через шмон (обыск) в жилую часть зоны. Как зеки выносят запрещенные вещи со свиданий, – это отдельная тема.
А вот как приносят мобильники и сим-карты зекам родственники, в частности, жены, некоторые заключенные мне рассказывали. Хотя и так, думаю, понятно, что эти «запреты» дамы прячут «в себе». Поэтому периодические и довольно унизительные раздевания приезжих на свидание девушек (этим занимаются только сотрудники женского пола, тут все строго), происходят не из любви к искусству, а, вполне вероятно, потому что сам зек кому-то ляпнул, что ему должны привезти телефон, а те люди донесли оперу.
Что удивительно
Что удивительно, – родственники заключенных, как правило, более сплочены, чем сами зеки. У родственников не было ни «коней», ни «петухов», ни «крыс», ни «козлов», ни стукачей, и они не плели никаких интриг друг против друга, в отличие от зеков. У них были только близкие и любимые, попавшие в беду, которым требовалась помощь. И были боль, ожидание и тревога, понять которые могли лишь те, кто стоял рядом, держа передачу в руках, и ожидая своей очереди пройти на свидание.
И пока "близкие и любимые, попавшие в беду", пытались выяснить, кто главнее в зоне, кого можно «сожрать», а о кого сломаешь зубы, пока эти страдальцы плели друг против друга интриги и занимались еще черт знает чем, – матери, отцы, сестры, жены, сыновья и братья искали деньги, чтобы собрать передачу, выполняли различные поручения, о которых просили заключенные, и всячески пытались им скрасить неволю.
Их объединяла общая беда, они всячески помогали друг другу, успокаивали и делились своими историями. Ведь, по сути, прав был тот зек, который сказал, что сидят не зеки, а их родные и близкие.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
