Текст книги "Записки заключенного"
Автор книги: Василий Винный
Жанр: Приключения: прочее, Приключения
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
Глава XIX
Бумажная дорога к дому
Любой мало-мальски думающий и грамотный зек со временем становится мастером эпистолярного жанра, поскольку письма – основной, а иногда и единственный способ общения со «свободным» миром.
Писем ждут. Ждут с нетерпением. Каждый день, когда работает цензор, становится немного нервным. Часто дневальному (помощнику завхоза) не дают донести письма до сектора, а забирают и зачитывают, кому что пришло, прямо на улице. Очень напоминает сцену из фильма "9 рота".
В зоне, как и в тюрьме, переписку заключенных контролируют специальные люди – цензоры. Название их профессии говорит само за себя. Они должны читать все, что приходит зекам, и что те отправляют на волю.
Абсолютно все письма, журналы, книги приходят к заключенным со штампом цензуры, – это означает, что сотрудник прочитал и одобрил их. То, что отправляется на свободу, тоже читается, но не штампуется. Поэтому конверты с письмами зеки не запечатывают, а бросают в почтовый ящик открытыми. В моей зоне стояли два ящика возле столовой. Приходят письма, естественно, тоже вскрытыми.
Цензор может и не пропустить письмо, при этом даже не сообщив, что оно приходило. А если посчитает нужным, то отдает его в оперчасть. Бывает, что заключенный стоит на особом контроле и все его письма тщательно читаются и перечитываются, чтобы, не дай, Бог, в них не проскочило какое-нибудь зашифрованное послание. Обычно зеки догадываются о том, кто на таком контроле, – по скорости обработки корреспонденции цензором.
Учитывая, что ежедневно в зоны приходит очень много корреспонденции и столько же уходит на свободу, а штат цензоров ограничен, – они стараются беречь себя, и многим зекам штампуют послания, не читая. Особенно, если на эти адреса заключенный пишет постоянно и цензор знает, что это родственники. Понять, сколько письмо пролежало в цензуре, легко, сравнив дату, когда оно пришло (почта штампует конверты в каждом отделении, где они проходят), и когда зек получил долгожданное послание.
В тюрьме немного иначе. Там за перепиской следят, особенно в подследственных камерах: вдруг что-нибудь ценное для следствия проскочит. Это заметно даже по тому, что цензоры закрашивают красной ручкой грубые, по их мнению, слова.
Насколько я понял из рассказов старых арестантов, переписываться, находясь под следствием, можно было не всегда. Но сейчас никто зекам не мешает писать столько, сколько они захотят, если, конечно, следователь по делу не решит иначе.
Иногда цензоры проявляют ненужную прыть и могут влезть в переписку. Один из таких случаев мне рассказал знакомый в зоне. С ним в камере сидел парень, который переписывался одновременно с женой и любовницей. И вот, в один день он отправил письма по обоим адресам. Видимо, цензорша (в этом СИЗО в цензуре работала девушка) почувствовала обиду за женщин или просто устала, и она поменяла письма в конвертах. В итоге жене пришло письмо к любовнице и наоборот. Не помню, как жена, но с любовницей тот парень точно расстался, точнее, она его бросила.
С журналом по жизни
Обвинять парня, переписывавшегося сразу с двумя девушками, сложно. Женщин в заключении очень не хватает! Поэтому зеки выписывают различные мужские журналы: «Playboy», «Максим», «FHM», которые очень популярны у них. Кроме всего прочего, в этой периодике иногда печатают интересные статьи. Бывало, что я вычитывал в журналах двух-трехгодичной давности интересные материалы, которые воспринимались, как довольно свежие. Новости светской жизни, все равно насколько они старые, помогают зекам ощутить себя причастными к высшим слоям общества, и помечтать, как они добьются успеха после освобождения.
К слову: в зоне мечтали все. Мой знакомый рассказывал, как ему на «строгом» режиме (там содержатся заключенные, у которых более одной «ходки» в зону) "неделю выносил мозг" минский пьяница тем, что после освобождения откроет ночной клуб. При этом будущий бизнесмен уже знал, какая музыка там будет играть, как оформить клуб. Он даже рассказывал, как и с кем нужно договариваться, чтобы это получилось. Все это, включая саму мечту о клубе, минский пьяница почерпнул из модных журналов и каналов с клипами. Когда знакомый понял, что это не шутка, задал один вопрос: "Конечно, это прекрасная идея, но где ты возьмешь деньги на здание и все остальное?" Больше «клубозаводчик» с ним не разговаривал.
Кроме того, что глянцевые издания помогали зекам определиться с тем, какую ступень они будут занимать среди мировой элиты, в них был еще один огромный плюс – картинки с обнаженными девушками. Я бы сказал, что, будь в этих журналах только фотографии девушек вообще без всяких статей, они бы ценились еще больше. Естественно, эти фото вырезались и вклеивались в «Мурзилки» (самодельные журналы с картинками эротического содержания).
В библиотеке не было ни одного «Playboy», "Men's health", «FHM» или «Максима», отданных зеками, с девушками внутри, – выгребали все подчистую.
Но милиция не дремала, всячески стараясь сохранить моральный облик осужденных. Периодически парни получали в заказных письмах от родственников журналы, в которых режимники (представители администрации, отвечающие за соблюдение режима) аккуратно закрашивали черным маркером те части женских тел, которые вызывали у заключенных особый восторг. Такие журналы тоже читались, но без должного интереса.
Книги… Много книг… Очень много книг
Зеки много читали. В принципе, библиотека в колонии была неплохая. Учитывая, что во время своей отсидки один из бывших кандидатов в президенты завез в зону много интересных и современных книг, можно сказать, что наш лагерь был богат разнообразной литературой.
Но интересы у заключенных были разнообразнее, поэтому книги в лагерь шли постоянно. Поскольку зеки старались экономить деньги родственников и знакомых, то часто просили прислать просто распечатки вместо книг.
Чтение развивает и, наверное, может сделать человека лучше и глубже. Видимо, поэтому, как мне рассказал недавно освободившийся парень, книги в зону запретили присылать. Точнее, усложнили этот процесс донельзя. Вместо обычного заказного письма с книгами, которое раньше можно было получать ежедневно, сейчас их присылают то ли в посылке, то ли в книжной бандероли, которую уже нельзя получать так часто. Когда я спросил, чем это мотивировали, знакомый задумчиво глянул на меня и ответил: "Да ничем особенно, просто запретили, типа и так слишком хорошо".
Кодекс преткновения
Камнем преткновения с отделом цензуры всегда становились кодексы и разные правовые акты.
По закону, любой заключенный может иметь кодексов – хоть завались. На деле же цензура старалась их не отдавать. Выбить кодекс у цензора (особенно УИК, уголовно-исполнительный кодекс, регламентирующий отбывание наказания) могли только единицы. Это были зеки, обладавшие прекрасным знанием законов, и постоянно находящиеся с администрацией в состоянии холодной войны из-за того, что слишком сильно качают свои права. В основном, – люди, работавшие в органах, или как-то связанные с «системой»: они знали, на какие точки давить, чтобы у них не отобрали заветные книги. Без кодексов в споре с администрацией абсолютно не на что было опереться, кроме очевидных вещей, которые милиция разносила в пух и прах, опираясь на эти самые кодексы.
С УК (уголовный кодекс) было попроще, поскольку он не представлял особой опасности для администрации: она запрещала его не так рьяно, хотя и не приветствовала сильное хождение по рукам. Считалось, что любой кодекс можно взять у отрядника (офицера присматривающего за отрядом, типа воспитателя), заранее объяснив, зачем он тебе нужен. И если УК использовали для написания кассационных жалоб, то как объяснить отряднику, что исполнительный кодекс нужен для того, чтобы отстаивать свои права в зоне, – было не совсем понятно, поэтому кодексы у него не брали.
Отрядники вообще были незаменимыми людьми. Помню, как в зону приезжал, по-моему, прокурор по надзору, готовый принять и выслушать любого зека, чьи права были угнетены в колонии. Перед его приездом нас собрали и сообщили, что любой может пойти к прокурору, но прежде нужно объяснить суть вопроса отряднику, чтобы тот записал на прием. Естественно, к прокурору никто не пошел.
За свой немаленький срок я видел два УИКа, и то они проходили мимо меня полуподпольно, чтобы не заметили.
Немного размышлений
Письма были очень медленным средством сообщения. Получая их, человек понимал, что читает новости и настроение своих близких недельной давности. Чтобы быстро решить вопрос, обычно звонили по таксофону. Раз в десять дней нам разрешалось делать по одному десятиминутному звонку под наблюдением отрядника.
Но, в большинстве, зеки писали письма и очень их ждали. Часто рассказывать в них было нечего, потому что не столкнувшимся с зоной людям многие моменты были бы просто непонятны, и приходилось писать общими фразами. За что следует благодарить близких людей, – так это за то, что получая иногда абсолютно пустые письма, они все равно на них отвечали, терпеливо рассказывая, что происходит дома.
И это очень важно для заключенных, потому что письма – единственная надёжная и налаженная дорога домой. И, читая, они хоть немного, но попадают к своим близким, живут с ними одной жизнью, забывают о том, где находятся. Зеки всегда и везде будут брести черной молчаливой толпой в телогрейках по этой дороге.
Бумажной дороге домой…
Глава XX
Надзирать и наказывать
Система наказания в зоне работает гораздо быстрее и эффективнее, чем система поощрения.
Зека можно наказать по-разному. Можно “ограничиться беседой”, это даже не считается нарушением: помахали пальцем и сказали больше так не делать. “Беседу” обычно проводят из-за несерьёзных «косяков» с теми, кто первый раз оступился. А крайней степенью наказания считается отправка в крытую тюрьму (“крытку”) сроком до трёх лет, после которой возвращают обратно в зону. «Крытая» – это отдельные камеры в СИЗО, где на особых условиях сидят злостнейшие нарушители режима содержания.
Поправка на местность
Все виды наказаний прописаны в специальных документах. О том, как применяются взыскания, говорится в УИК (Уголовно-Исполнительном Кодексе); за что и почему – в ПВР (Правилах внутреннего распорядка). И если УИК на всю страну один, то ПВР, хотя и совпадают в общих чертах, во многих запретах и разрешениях различаются, – в зависимости от конкретного учреждения.
К сожалению, полностью с Правилами зеки не знакомы. Конечно, в отрядах есть сиротливо висящие на стендах выписки из ПВР, но это довольно общие и неинтересные пункты. УИК заключенные тоже не очень хорошо знают. Милиция вообще старается всячески усложнить доступ к различным Кодексам, чтобы зеки не были «сильно умными». Поэтому иногда приходится верить администрации «на слово», когда говорят, что ты что-то нарушаешь.
Кроме ПВР в зонах и тюрьмах различаются порядки, а также отношение администрации к заключенным. Помню, как после Жодинской тюрьмы меня привезли на Володарку, и я был в шоке от того, насколько по-человечески может относиться милиция к зекам.
Да что заведения! В нашей зоне в каждом отряде были свои правила. И если в одном можно было, практически не опасаясь, днем лежать на нарах, то в соседнем не то, что лежать, сидеть на них разрешали через раз. Соответственно, и нарушения в двух соседствующих друг с другом отрядах можно было получить за абсолютно разные вещи.
Один «двор» на всех
Было в нашей зоне и местное наказание – «дворики». Его назначали за относительно небольшие проступки, чтобы не писать «бумагу» за нарушение.
«Двориками» назывался дворик размером метр двадцать на метр семьдесят. С двух сторон он был обнесен металлическими листами, а с двух других – оштукатуренными кирпичными стенами, в одной из которых было постоянно занавешенное окно в дежурную часть. На высоте метров двух натянули сетку-рабицу, через которую иногда так красиво плыли весенние облака.
Во «дворы» могли «поставить» на любое время: от одного часа до целого дня, – в зависимости от нарушения, и милиционера, который обнаружил проступок.
Занятий во «дворах» было немного: либо ходить из угла в угол, либо стоять, а некоторые просто сидели на корточках. Несмотря на это, абсолютно все зеки предпочитали «дворики», поскольку знали, что после них «бумагу» не напишут (не «повесят» официальное нарушение).
Нужно отдать должное милиционерам: если зека закрывали во «дворы» на целый день, то на все приёмы пищи его отпускали строго по расписанию, и даже могли сводить в туалет, если хорошенько достать милицию.
У «двориков» был ещё один плюс – там можно было уединиться и психологически отдохнуть от других людей при условии, конечно, что во «дворах» стоял ты один. Поэтому, несмотря на то, что человека вырывали из жизни на несколько часов, и после наказания ныли ноги и спина, я считаю, что «дворы» были вполне гуманной заменой официальной «бумаге».
Отстрел
Администрация в зоне может поставить и на «отстрел», что означает: человек со стопроцентной гарантией «получит» нарушение и поедет в ШИЗО (штрафной изолятор).
«Отстреливают» зека за все. Например, любой милиционер может «повесить» нарушение за незастегнутую верхнюю пуговицу, когда заключенные идут строем. При этом все остальные зеки будут так же расстегнуты, но их милиционер «не заметит».
Когда заключенный «на отстреле», то каким бы прилежным он ни был, все равно «получит» нарушение.
Мой знакомый (назовём его Сергей) бил в зоне татуировки и периодически сидел за это в ШИЗО. Он рассказывал, как его «ставили на отстрел» по приказу начальника зоны. Конечно, святым мой товарищ не был, но та наглость, с которой на него «вешали» нарушения, поражает.
К вопросу о кране
Особенно мне запомнились два случая, когда на Сергея написали «бумаги».
Один из них произошёл, когда мой товарищ возвращался с «крестин» (мероприятия на котором начальник зоны решает, какое наказание применить к нарушителю, «крестит»).
Встреча с начальником проходила в «Клубе», на ней знакомому назначили какое-то незначительное наказание, и он довольный пошел в отряд. Но! На подходе к сектору Сергея остановили контролеры и сказали, что он без разрешения покинул локальный участок. Доводы о том, что знакомого только что «крестили» в «Клубе», и он возвращается оттуда, не были услышаны, на горемыку написали «бумагу» и он поехал в ШИЗО.
Второй случай произошёл в штрафном изоляторе. Сергей досиживал пятнадцать суток и милиционерам нужен был официальный повод продлить наказание ещё на такой же срок. В этом случае ищут любые «нарушения», за которые можно «зацепиться», чтобы написать бумагу. Товарищ же сидел абсолютно тихо и спокойно.
За день до его выхода из ШИЗО к Сергею в камеру зашёл начальник смены контролеров (назовём его Фикус). Осмотрелся вокруг. Вышел. Через некоторое время Фикус приносит бумаги, где говорится, что мой товарищ испортил в недавно отремонтированной камере то ли плинтус, то ли стены. Доказать, что он этого не делал (а он этого действительно не делал), Сергей не смог.
Мой товарищ был человеком вспыльчивым. Естественно, он разнервничался и решил, что раз все равно сидеть ещё пятнадцать суток, то пусть это будет хотя бы за дело. Сергей отломал кран и огромными буквами выцарапал на недавно покрашенной стене: «Фикус – чёрт!»
По словам Сергея, ему намяли бока и перевели в другую камеру. А надписью ходили любоваться все: от обычных контролеров до начальника зоны.
Торпеда для мужика
Говоря о наказаниях, нельзя не вспомнить о «торпеде» – вещи, необходимой зеку, который едет в ШИЗО.
В изоляторе запрещено абсолютно все: чай, сигареты, своя еда, книги, письма… В ШИЗО заключенный берет только туалетную бумагу, мыльные принадлежности и полотенце. Даже роба с тапками там отдельные. И зимой народ старается как-то протянуть термобелье под видом нательного.
Курить в ШИЗО запрещено, но очень хочется, и поэтому зеки придумали способ, как проносить сигареты в изолятор. Они делают это в единственном месте, которое не обыскивают – в себе. Конечно, перед ШИЗО их раздевают и даже заставляют приседать: а вдруг что-нибудь выпадет? Но у опытных зеков ничего ниоткуда не выпадает. «Торпеды» держатся надежно.
Процесс «торпедирования», особенно первоначально, довольно болезненный, поэтому «торпеды» стараются «крутить» небольшого размера. Делают их специальные люди, поскольку для этого нужен талант. В хорошую «торпеду» влезает до тридцати сигарет, и будет она толщиной не больше полутора пальцев и с палец в длину.
Иногда с «торпедой» можно ходить почти целый день, ожидая, пока закончатся обыски, и охранники ослабят бдительность. Милиция знает о способе, которым зеки проносят сигареты в ШИЗО, и довольно часто шутит над заключёнными по этому поводу, но поделать ничего не может. Не готовы офицеры искать там, куда не каждый врач полезет, и их можно понять.
У нас в отряде был парень, который скрутил «торпеду» самостоятельно. Парень был глуп и самонадеян. «Торпеда» у него получилась огромной. Засунуть-то он её засунул, а вот «расторпедироваться» (процесс избавления от «торпеды») у него самостоятельно не получилось. И его пришлось везти на свободу в больницу. Этот случай изрядно повеселил зону. Подкалывали парня до конца срока. Как потом выяснилось, он пихал в «торпеду», как в туристический рюкзак, абсолютно все: нитки, спички, сигареты, сканворды, стержень, чтобы их разгадывать, и даже зажигалку…
Обычно в себя стараются «вкинуть» две-три небольшие «торпеды». В одной из них только сигареты, во второй же – спички, нитки и ещё какая-нибудь хозяйственная мелочь, необходимая в ШИЗО для того, чтобы наладить «дорогу» между камерами, и через канализацию или коридор между камерами передать часть этих сигарет другим страдальцам.
По всем «понятиям» любой человек, который едет в ШИЗО, даже если сам он не курит, обязан «торпедироваться», чтобы помочь остальным. Раньше за этим следили очень строго. Но сейчас в зонах все больше людей бросают курить и выражают недовольство тем, что им приходиться носить в себе непонятно что и непонятно для кого. Поэтому вопрос «торпедироваться» или нет, каждый решает для себя сам, – если, конечно же, человек сидит, как обычный «мужик», не крича на каждом углу про «понятия».
К слову: зеки могут прятать в себе не только «торпеды», но и любой габаритный «запрет» (вещи запрещенные администрацией). Так, к примеру, некоторые заключенные иногда проносят мобильные телефоны (не смартфоны, конечно, но вот многие старые модели по форме и размеру прекрасно подходят)…
Наказания в подобной системе будут всегда – без них невозможно. Но, чтобы они несли какую-то воспитательную функцию и заставляли переосмыслить поведение, а не только вызывали раздражение и отторжение, взыскания должны быть, во-первых, справедливы, а во-вторых их нельзя превращать в оружие борьбы с неугодными.
Глава XXI
Ангелы и демоны
Зеки не ангелы. В основном, все они совершили преступления и за это расплачиваются. И расплата эта – наказание, но не исправление…
В изоляторе временного содержания (ИВС), где только что задержанные ждут либо этапа в СИЗО, либо освобождения через трое суток, со мной сидел «строгач», прошедший не одну зону, который, увидев меня, сказал: "Хороший парень, жаль, что тебя испортят!" Тогда я думал, что он говорит о зеках и их дурном влиянии. Со временем же понял: вся система МЛС направлена на то, чтобы не исправить, а наказать, запугать и лишить всех понятий о морали, подменив их качествами характера, облегчающими работу со "спецконтингентом".
К вопросу о частной собственности
В зонах многие сидят за грабежи, кражи и другие способы незаконного присвоения чужого имущества. И некоторые даже не догадываются, что поступили плохо. Ну, забрали на правах более сильного или хитрого чужое – хорошо. Посадили – плохо! На мой взгляд, таким людям, прежде всего, нужно прививать понятие «собственности». Они должны понимать: чтобы получить что-то, нужно либо сделать это самим, либо заработать…
А заработать в зоне было невозможно. Зеки вкалывали по восемь часов буквально за копейки. Конечно, есть несколько лагерей с относительно хорошими зарплатами, но и там сейчас ситуация тяжелая.
Зато можно было попробовать самому сделать что-то для себя или на продажу, не обманывая и не отбирая. Тем более, что у многих осужденных руки действительно «золотые». А сделав что-то раз, два, три, – начать ценить свой труд, а потом и чужой.
Но администрация была иного мнения: все, что делалось своими руками, называлось ширпотребом и безбожно отбиралось. Исключение – нарды и шахматы, хотя и они были на полулегальном положении.
Естественно, видя, что и милиция на правах сильного может отобрать все, что принадлежит им (не только ширпотреб, а вообще все!), у зеков складывалось определенное отношение как к вещам, так и к жизни, в целом. Во-первых, зачем нужно делать что-то самому, если все равно могут отнять? Лучше добыть нужную вещь более легким путем: обманом или силой – по крайней мере, не жаль, если «отшмонают» (заберут при обыске). Во-вторых, многие учились обходиться минимумом. С одной стороны, это неплохо, с другой же, у зека формируется уверенность: "Если я могу жить, почти ничего не имея, то так сможет жить, кто угодно!" И третье логическое заключение, следующее из политики администрации, причем, одно из самых опасных: не существует никакой частной собственности, все у всех можно отобрать! Ну и в-четвертых: если сделал что-то для себя, то нужно врать и изворачиваться, иначе отнимут! То есть честно жить слишком дорого.
Обманывать я рад
Мы всегда лгали милиционерам. И чем дольше сидел зек, тем изощреннее и наглее становилась его ложь. Попав в лагерь, я не мог сначала вот так взять и соврать охраннику, из-за чего несколько раз чуть не получил нарушение по абсолютно пустяковым поводам. Но потом исправился, стал лгать и все наладилось.
Жизнь в зоне построена на системе запретов. Милиционеры так и говорят: "Все, что не разрешено, – запрещено!" А разрешено там очень и очень мало! Обычный поход в соседний отряд к знакомому – нарушение. Лежание днем на наре – тоже, хотя на него могут и закрыть глаза. Некоторое время было запрещено даже забирать с собой хлеб из столовой.
Зекам приходилось лавировать между запретами, их периодически отлавливали, и они врали, чтобы избежать наказания. Потому что во всех случаях правдивый ответ мог быть только один: невозможно загнать человека со всеми его потребностями в узкие рамки разрешений, выданных администрацией! Но этот ответ не удовлетворил бы охрану.
Зато милиционеров полностью устраивала ложь, которую придумывали зеки. Поэтому каждый раз перед тем, как что-то сделать или решить вопрос с администрацией, мы разрабатывали целую стратегию лжи. О том же, чтобы говорить правду, не было и речи.
Я помню нескольких ребят, которые, вместо того, чтобы утаить мелкие проступки, честно о них рассказали, и… получили нарушения. На возражения, что они сами рассказали правду, им отвечали, что они молодцы, но ничего поделать нельзя, c'est la vie.
Справедливости ради стоит отметить, что и милиция нам врала, – это был обоюдный процесс. Администрация тоже лгала, чтобы держать зеков в узде и успокаивать их, обещая различные улучшения быта и порядка содержания. Думаю, что никто из нас друг другу не верил…
Один за всех и все на одного
Зона – это конвейер. Преступники проходят через нее сплошным потоком, и индивидуально с ними никто не работает.
Несмотря на то, что в колонии было несколько психологов, к ним никто из заключенных не обращался. Примерно раз в квартал они собирали отряд и проводили один и тот же тест с кучей стандартных вопросов. И все. Я не знаю ни одного случая, чтобы к кому-то из зеков подошел психолог и попробовал вникнуть в его жизнь. Более того, с точки зрения заключенных, это были самые ненужные милиционеры в зоне, поскольку не несли абсолютно никакой полезной нагрузки. Но это было не так!
После освобождения я узнал, что последние три года моего срока психологи проводили в лагере эксперимент. Это не была попытка разобраться в вопросе социализации осужденных после их освобождения. Не пытались психологи и решить проблему с исковерканными представлениями у них о моральных нормах. Нет, они собрали отряд, в котором создали очень тяжелые условия для жизни (окончательно отобрав минимальную свободу у зеков, постоянно придумывая все новые запреты) и наблюдали за поведением заключенных: станут ли те исправляться? Но зеки не исправлялись, они просто старались выжить.
Охранники – живые люди, со своими проблемами, семьями, карьерными передрягами. К зоне они относятся как к работе, не более. И, естественно, как любой человек, пытаются поменьше напрягаться, неся трудовую вахту. Милиционеры разработали много способов экономить энергию на работе. Как пример: за проступок одного наказывать всех. Так, найдя в тушенке, переданной зеку с воли, мобильник, запретили вообще все консервы, кроме купленных в «отоварке» (магазин в колонии).
На «химии» (исправительное учреждение открытого типа), где я сидел после зоны, пошли еще дальше. Там на собрании открыто заявили: "Теперь за «косяки» одного будут страдать все!" Поначалу пытались всю «химию» не выпускать на выходные в город (химикам по заявлению можно выходить на три часа в выходной день). Потом поняли, что это – перегиб и стали наказывать только соседей по комнате. Стоило «залететь» одному, и вся комната не выходила в город. И было абсолютно все равно, насколько исправился заключенный, какие у него заслуги, есть ли у него планы, ждет ли семья, – его не выпускали за чужую провинность. Я слышал, как осужденные милиционерам открыто сказали, что набьют лицо парню, из-за которого вся комната не вышла в город, после его возвращения из ШИЗО (штрафной изолятор)…
Доносительство и исправление
В зоне очень развито доносительство. Главные заводчики стукачей – оперативные работники или, попросту, опера. При помощи сексотов они ухитряются управлять жизнью в лагере, плести интриги, чтобы лишить кого-то из заключенных авторитета, или подсидеть коллег. Стукачи очень облегчают жизнь милиционерам!
Сексотам делают различные поблажки, но, самое главное, их без проблем освобождают досрочно. У меня всегда возникал вопрос: насколько можно считать стукача исправившейся личностью?
Зеки – люди с изначально сдвинутой шкалой моральных ценностей. И, по сути, зона должна возвращать их в общество, а не доламывать до конца. Конечно, работа с людьми – очень тяжелый, кропотливый труд, требующий полнейшей самоотдачи, но лень, желание сэкономить силы и энергию, простой «пофигизм» могут обернуться человеческой катастрофой: из просто "не ангела", при «правильном» подходе к делу и «хорошо поставленном» трудовом процессе можно получить настоящего "демона"…
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
