Текст книги "Записки заключенного"
Автор книги: Василий Винный
Жанр: Приключения: прочее, Приключения
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
Глава XL
На повышенной передаче
Возможно, многим родственникам и знакомым тех, кто сидит в МЛС, будет неприятно узнать, но практически любой зек выберет в виде дополнительного поощрения не свидание с близкими, а посылку или передачу. В крайнем случае, бандероль.
В зоне я смотрел какую-то программу про зеков и их родных, и в ней был сюжет о старушке, которую бил великовозрастный детина-сын. Любящее чадо отбирало у мамы пенсию. Дело происходило в какой-то российской деревушке, сын был пьяница, а старушка-мать – несчастна. В итоге соседи не выдержали, сдали дитя в милицию, и его посадили. В этом ролике меня поразили три вещи: во-первых, сын винил свою мать в том, что сидит, во-вторых, несмотря на то, что отпрыск вел себя как последняя мразь, мама все равно продолжала его любить и ждать, и, в-третьих, – поведение сына в колонии. Мать собирала передачи для своего ребенка и ездила в зону на свидания, но от встреч он отказывался, а вот еду забирал. Тогда меня особенно зацепила эта двуличная принципиальность: беспочвенные обиды на мать и получение посылок с абсолютно чистой совестью. А потом, еще немного посидев в зоне, я понял, что в этом нет ничего страшного: передача – это святое!
«Кабан» у аппарата
Уже в СИЗО понимаешь настоящую ценность посылки. Несмотря на то, что подследственным можно получать по тридцать килограммов продуктов в месяц от родственников, и многим столько передают, «кабанов» (так зонах и тюрьмах называют посылки и передачи) ждут с нетерпением. Казалось бы, попробуй, съешь такое количество еды… Но съедают… Съедают даже гораздо больше!
Чаще всего в камерах следственного изолятора сидят по несколько человек, которые хорошо «греются» (те, кому помогают из дома, а «грев» – это материальная помощь), и по несколько человек, которые не «греются» вовсе. Обычно все продукты из посылок "кладутся на общак", т. е. в общее пользование. Делить их стараются поровну. Продукты из передач используют, в основном, как дополнение к «положняку» (еде, которую готовят в СИЗО). Естественно, что разделенные на большое количество ртов посылки заканчиваются довольно быстро. А, учитывая, что во многих камерах людей, которые не «греются», сидит больше, чем тех, кому помогают из дома, то посылок не хватает.
В СИЗО я узнал, как "зовут кабана". Где-то после обеда, перед тем, как охранники начинали разносить по камерам передачи, зеки становились возле двери, наклонялись и начинали хрюкать в «кормушку» (открывающееся окошко в двери, через которое подают еду, письма, передачи и вообще все, – находится чуть ниже пояса). Картина была потрясающая: куча взрослых мужиков, сидя на корточках, хрюкают в дверь, и каждый раз, когда кто-нибудь проходит мимо, прислушиваются, – не поставили ли там сумку с продуктами. Это делалось как бы полушутя, но, когда после обряда хрюканья под дверью, открывалась «кормушка», и в нее начинали подавать продукты, зеки утверждали, что им удалось "вызвать кабана". Причем, они в это верили, не до конца, конечно, но верили.
Практически в каждой камере с «первоходами» (зеками, попавшими в МЛС впервые) сидел «строгач» (у кого больше одной ходки в зону). Никто из «строгачей», с которыми я сидел, не «грелся». Им это и не нужно было, поскольку во всех камерах, где они находились вместе с общим режимом ("первоходами"), «строгачи» занимали верхушку иерархии, становились смотрящими и начинали распоряжаться всеми продуктами. Рассказывая о том, как нужно жить, о страданиях в зонах и своем героическом прошлом в борьбе с милицейским беспределом, они прекрасно питались и выменивали, или просто выклянчивали более-менее дорогие вещи и средства по уходу за собой.
Помню случай, когда один из таких «смотрящих», морочивший нас рассказами о том, как сидел он еще при Советском Союзе, и о том, что его дома ждут молодая, красивая жена и дорогие автомобили, а также хваставший своим знакомством с ворами, устроил истерику из-за того, что один парень за ужином съел кусочек сала, который он присмотрел для себя. И это при том, что ели сало из посылки того самого парня.
Твое-мое
Поход за передачей в зоне был сопряжен с большим нервным напряжением, поскольку не ты один ждал посылку от своих родственников. Рассказывали, что некоторые зеки отмечали в календаре время, которое осталось другим заключенным до получения передач. И за пару недель до этого начинали навязывать свою «дружбу» будущим счастливцам. Но то были очень хитрые зеки. И их было немного.
Когда дневальный сообщал, что ты должен идти за передачей, все, кто был рядом, оживлялись. Даже те, с кем ты мало общался, начинали называть тебя «братишкой», похлопывать по спине и интересоваться: "Ну, что там наша мама привезла?!"
А когда ты волок сумку с едой с КПП в отряд, все более-менее знакомые зеки тебя радостно приветствовали и тоже называли «братишкой», даже те, с кем, кроме приветствий, ты ни разу словом не обмолвился. В подобной ситуации желательно здороваться вежливо, но так, чтобы сразу была видна дистанция в отношениях.
Цирк начинался в отряде. Там появлялась уйма неожиданных друзей, которые начинали живо интересоваться здоровьем твоих родных и предлагали попить твоего кофе с твоим же шоколадом. А после непринужденной беседы за чашечкой кофе ненавязчиво просили угостить салом. Кроме «друзей», приходили люди и просили "дать на встречу" (святая просьба, отказать в которой невозможно, поскольку «встречать» будут кого-то из штрафного изолятора). Кроме того, нужно было угостить чем-нибудь завхоза, бригадиров и прочих заключенных при должностях. После всего этого приходили совсем уж жалкие и зачуханные зеки, у которых никогда ничего нет. И это только в родном отряде, а ведь могли ещё из соседних найтись нуждающиеся «друзья». И все эти люди ходили по кругу, пока у тебя что-то было, либо пока ты не начинал откровенно посылать, – кого-то грубо, кого-то вежливо. После этого зеки начинали обижаться и обсуждать, какой ты плохой и жадный, забыв, что ты уже роздал многое из передачи.
Помню, знакомый парень мне как-то сказал: "В начале срока я не мог есть, когда на меня кто-то смотрел, обязательно нужно было поделиться, сейчас же вообще по барабану, даже послать могу, чтобы не пялились".
Так со временем жалость в зоне уступает место расчетливой жадности: угощаешь только близких людей или тех, кто потом может пригодиться. Остальных же учишься красиво посылать, и тебе становится абсолютно "по барабану" их плохое отношение.
Откуда не ждали
Не знаю, как в других колониях, но в нашей зоне заключенные утверждали, что милиция у них крадет продукты из передач.
Посылки приходили по почте. Их приносили в зону и вскрывали сразу при зеках, после чего отдавали. Передачи же привозили в колонию родственники, отдавали их работницам "комнаты свиданий", те обыскивали сумки на глазах у посетителей и только после этого разрешали общаться с заключенными. Пока шло свидание, передача лежала открытой в соседней комнате. После того, как встреча заканчивалась, родственники уходили, а заключенных вели забирать передачи. В них всегда лежал список продуктов с указанием веса. Зек должен был написать в этом листке, что передачу получил и претензий не имеет.
После всех формальностей ошалевшие от свидания мужики второпях складывали продукты в свои сумки и уходили в отряд, даже не сверяясь со списком, точнее с указанным там весом. И только придя и разложив передачу, обращали внимание, что части продуктов не хватает. Если быть точным, то продукты были все, а вот их частей не хватало.
В качестве примера приведу колбасу, которую «свиданщицы» (так в зоне называли работниц "комнаты свиданий") разрезали на несколько частей. Собирая в отряде эти части воедино, зеки обнаруживали, что в палке копченой колбасы (другие в зону передавать не разрешали) не хватает куска из середины. Звонили родственникам, те в недоумении утверждали, что передавали колбасу целиком.
Кофе, конфеты, печенье, – буквально из всего, из чего можно было украсть незаметно какую-то часть, – обворовывалось. При этом у «свиданщиц» было понятие «справедливости»: они тянули только у зеков, которым приходили большие и богатые передачи, хотя, может, это делалось в надежде на то, что не заметят… Замечали, но ругаться не шли – себе дороже, тем более, что обе женщины (в "комнате свиданий" работали две тетки) были женами милиционеров, занимавших высокие должности в зоне.
Глава XLI
Хотите адвоката? – Их есть у нас!
За время своего срока я встретил буквально нескольких заключенных, довольных работой своих адвокатов. Остальные же в один голос говорили, что защитили бы себя сами гораздо лучше, и что адвокат – это тот же милиционер только за твои деньги.
Будущий зек имеет право на платного адвоката, но если у него нет денег, то защитника предоставят «бесплатно». Конечно, деньги за него тоже придётся вернуть, точнее их, не спрашивая, высчитают из зарплат заключенного, но все равно выйдет намного дешевле. А зачем платить больше, если результат все равно будет нулевым?
Тот же милиционер, только в профиль
Предубеждение против адвокатов, особенно тех, кого предоставило государство, у зеков основано на печальном опыте общения с защитниками.
Все, с кем мне приходилось обсуждать тему бесплатных адвокатов, рассказывали, что одним из первых предложений от них было – признать вину. И неважно, по какой статье человека задержали, сколько ему «светило», и, вообще, был ли он виновен. Второе, в чем все заключенные были абсолютно уверены: то, что знает «бесплатный» адвокат, знает и следователь.
Многие зеки вспоминали, что их «бесплатные» адвокаты сотрудничали с милицией, не стесняясь. Мой знакомый рассказывал историю о том, как его мать в разговоре с защитником обронила фразу, косвенно касавшуюся уголовного дела, а на следующий день её слово в слово повторил следователь. Хотя от денег, которые давала мать, юрист не отказывалась.
На допросах адвокаты обсуждали с милицией общие дела, знакомства, шутили, и складывалось ощущение, что единственным лишним человеком на этом празднике жизни был как раз подследственный. Причём, так себя с милицией вели не только «положняковые» (которые положены, "бесплатные") адвокаты, но и частные, нанятые за огромные деньги юристы.
За твои же деньги
Защитники, которых предоставляет государство, трудятся в тех же конторах, что и адвокаты, работающие за деньги, поэтому часто, выполнив «бесплатную» работу, идут «защищать» платных клиентов и наоборот. Т. е. по факту, платите вы большие деньги или не платите, адвокаты будут те же самые. Возможно, вы сможете рассчитывать на другое отношение к себе с их стороны, но и это вряд ли.
Защитники опасаются спорить со следователями, поскольку те могут добиться, чтобы адвоката лишили лицензии.
Один мой знакомый, которого обвиняли в серьезном преступлении, рассказывал, как описал своему защитнику по пунктам, что тот должен говорить на одном из заседаний суда. Юрист повторил все точь-в-точь, как было нужно, но на следующем свидании, сказал, что больше не будет слушаться моего знакомого, поскольку следователи пригрозили, что добьются для него лишения лицензии на адвокатскую деятельность. Поэтому, опасаясь за свои места, юристы больше переживают за то, как бы удовлетворить милиционеров, а не своих клиентов.
Моя защитница, к примеру, делом вообще не интересовалась. Вначале она заверяла родственников, что мне дадут нереально маленький срок, которого даже не было предусмотрено в уголовном кодексе. Потом, примерно через месяц после того, как стала моим адвокатом, она заглянула в дело и сказала следующее: "Ой, да у него же там ещё и другая статья есть, ну тогда ему дадут побольше, но все равно немного". Мне дали много.
Один парень в зоне вспоминал, как ему нагло едва не «повесили» дополнительную статью во время допроса. Его посадили за перевозку наркотиков, часть из которых анализ определил как обычный мел. И вот приходят к нему на допрос адвокат, нанятая за большие деньги, и следователь. Защитник с милиционером очень мило, по-свойски шутят. Из разговора выясняется, что адвокат подвезла следователя до места допроса. А потом она внезапно говорит, что у неё в этом СИЗО сидит ещё один клиент, и уходит, оставляя моего друга наедине с милиционером. Страж правопорядка, не растерявшись, начинает допрашивать подследственного по второму кругу и, между делом, говорит, что часть наркотиков была вовсе не наркотиками. И спрашивает, знал ли об этом мой знакомый? Как правильно ответить на этот вопрос? Друг решил не врать и сказал правду: нет, он ничего подобного даже не предполагал, и этим расстроил допрашивавшего. Сразу вернулась адвокат. Приятель рассказал ей о том, как его только что допрашивали, она весело рассмеялась и по-доброму спросила у милиционера: "Мошенничество?" Следователь так же по-доброму засмущался в ответ. Только моему знакомому было не до смеха, поскольку ему сейчас за его же деньги могли «повесить» еще одну статью.
Кроме того, что адвокату было абсолютно плевать на дело, которое она вела, юрист пыталась выманить из родственников полторы тысячи долларов: якобы она хотела дать взятку в ДИНе (Департамент исполнения наказаний) и решить вопрос с переводом моего знакомого в удобную для приезда на свидания зону. Знакомый рассказывал, что его мать пошла к начальнику ДИНа и решила этот вопрос бесплатно, по-человечески его попросив. Адвокат эта была нанята по протекции знакомых, которым она, якобы помогла в каком-то деле, и поэтому слушать чужие мнения в выборе защитника нужно очень аккуратно.
Лёд тронулся
Не знаю, как ведут себя на заседаниях другие адвокаты, но моя, на оплату которой скидывались все родственники, забавлялась с телефоном. Иногда она что-то косноязычно пыталась добавить, но крайне лениво и неохотно.
У нас в лагере сидел парень, – скажем, Ваня. У него было очень неоднозначное дело. Многие свидетели обвинения путались в показаниях, и это заметил не только Ваня, но и люди, сидевшие в зале судебных заседаний. Казалось бы, вот возможность, как в американском кино, с триумфом разбить все доводы противника! Но только не здесь. У его адвоката была более важная задача – почитать в телефоне новости. Во время прений сторон, после речи прокурора она встала и попросила суд не давать Ване большой срок, поскольку он хороший и у него дома останется одна мама. Когда же подошло время последнего слова, Ваня предупредил адвоката о том, что собирается указать на все нестыковки, которые были в свидетельских показаниях. Адвокат ответила, что так делать ни в коем случае нельзя. Он должен просто опустить голову, покаяться и сказать, что больше так не будет. Ваня сдуру послушал защитницу и получил максимально возможный срок.
«А, можа, так и трэба?»
Никто из прошедших лагеря не верит в честное и объективное судебное заседание. Все знают, что, если человек попал на скамью подсудимых, то с вероятностью 99,9 % его посадят. Более того, обсуждая кого, как, и за какие дела осудили, – все, абсолютно все зеки пришли к выводу, что «приговоры написаны заранее», и, максимум, могут скостить или прибавить год-два. А так, сколько бы ты ни трепыхался в зале суда, твой срок уже определен. Думаю, понимают это и адвокаты, поэтому, не стесняясь, берут деньги и абсолютно ничего не делают. Пытаются лишь сохранить хорошие отношения с работниками прокуратуры, милиции и судов, чтобы их почаще вызывали на различные заседания и давали, таким образом, заработать.
Надеяться, что человек, манкирующий своими основными обязанностями, будет идти навстречу и выполнять какие-то дополнительные просьбы или передавать что-то родственникам на словах или через записки, – опасно. Поэтому, если нет стопроцентной уверенности в том, что связи юриста или его желание выиграть дело хоть немного помогут, то лучше воспользоваться «бесплатным» адвокатом, а деньги оставить на передачи.
Глава XLII
Казнить, нельзя, помиловать
Этот материал составлен исключительно из рассказов заключенных и бесед автора с человеком, которого вначале приговорили к ПЗ (пожизненному заключению), а потом заменили это наказание на двадцать пять лет зоны.
Зеки любят поговорить о «смертниках» (приговоренных к смертной казни) и ПЗшниках (сидящих на пожизненном заключении). Некоторые сами общались с этими людьми. А у кого-то есть знакомые, знакомые которых, в свою очередь, знали людей, приговоренных к ПЗ или смертной казни, которым пересмотрели приговор, дав «обычный» срок. Как бы там ни было, но почти каждый заключенный представляет себе, каково сидеть на этих режимах содержания.
Велком ту хелл
У людей, приговоренных к ПЗ или расстрелу, особые условия содержания, отдельные коридоры и отдельные камеры. Они не пересекаются с обычными заключенными. Зная систему изнутри, и то, как в ней пекутся о безопасности и предотвращении побегов, думаю, ад для ПЗшников и смертников начинается сразу же после того, как их выводят после приговора из зала суда.
Обычно осужденного выводят из клетки, когда уже все разошлись. Милиционер приказывает подойти к прутьями, повернуться спиной и заложить руки за спину. Надевает наручники и выводит по лестницам вниз, в "отстойник".
"Отстойником" называют небольшую камеру, метр на полтора, может, и меньше, с лавочкой и лампочкой. Окон нет.
Поскольку машина развозит зеков из СИЗО по судам с утра, а забирает обратно только вечером, и поскольку само заседание обычно длится не очень долго, «мариноваться» в отстойниках приходится целый день. В туалет, слава Богу, выводят, но не кормят.
Так вот, если зеку дали небольшой срок, и он ведет себя прилично, и, самое главное, его сопровождают более-менее адекватные милиционеры, то наручники застегиваются несильно и вообще осужденного возвращают в «отстойник» почти как человека. На самом деле даже такая мелочь, как слабо застегнутые наручники или интонация охранников в разговоре, улучшают настроение.
Если милиционер более-менее нормальный, то он в большинстве случаев ведет себя так, как этого заслуживает зек. Это касается заключенных с «обычными» сроками. Но все меняется, когда речь заходит о ПЗшниках или «смертниках». Это люди, которым по определению нечего терять, они находятся в повышенной группе риска, как относительно побега, так и относительно суицида, и поэтому им никогда не дают расслабиться психологически.
Помню, однажды я видел, как водят ПЗшников по тюрьме, – зрелище, запоминающееся на всю жизнь. Коридор с отбывающими пожизненное заключение находится в Жодинском СИЗО. В начале срока мне тоже довелось побывать в этом следственном изоляторе.
Однажды меня вызвали в санчасть делать флюорографию. Пока я стоял в коридоре и ждал приема (естественно, меня все время сопровождал охранник), в перпендикулярный коридор, к другому врачу завели двух «пожизненников». Сначала я услышал шум, топот, лай и крики. Сопровождающий меня милиционер приказал отвернуться к стене и смотреть в пол, – это практика всех тюрем: когда по коридору ведут две группы заключенных, одну из них останавливают, поворачивают лицом к стене и заставляют смотреть в пол. Это делается для того, чтобы зеки не знали, кто находится в тюрьме и не пытались наладить общение.
Итак, меня развернули к стене и приказали смотреть в пол, но я, вывернув шею, скосил глаза и увидел, как шестеро охранников, по-моему, в бронежилетах, с лающими овчарками полубегом ведут двоих зеков, согнутых в три погибели. Руки у заключенных были в наручниках и вывернуты в обратную сторону, пальцы растопырены, чтобы они не смогли спрятать лезвие и напасть на конвоиров. Хотя нападать им было бы нелегко. Дело в том, что милиционеры очень грамотно согнули своих подопечных, держа их за вывернутые сзади руки, и выбрали такую скорость передвижения, что зеки фактически не бежали, а все время падали вперед, и только благодаря тому, что их подталкивали и одновременно придерживали, они продвигались быстрым темпом. Овчарки лают, охранники кричат: в такой ситуации думать некогда, нужно успевать выполнять команды.
ПЗшников подвели к «отстойникам», оказавшимся прямо тут же, в коридоре, и рассадили по одному. Честно говоря, не помню, сняли ли с них наручники (кстати, обычные заключенные передвигаются по СИЗО вообще без наручников, просто держа руки за спиной). Зато прекрасно помню, что, когда закрывали дверь в «отстойник», и когда ее вновь открыли, чтобы вывести оттуда заключенного, он был в одной позе: согнут чуть ли не до пола с вывернутыми назад руками и растопыренными пальцами. Человек легко поддается дрессировке, особенно, если ею занимаются профессионалы.
Так вот, зная, как относятся к ПЗшникам, и то, что они сразу после приговора уже не пересекаются с обычными зеками, могу предположить, что их начинают обрабатывать уже по дороге из зала суда.
25? – Это не срок!
Со мной в отряде сидел парень, которому заменили пожизненное заключение на двадцать пять лет зоны. Он мне немного рассказывал о том, как обращались с ним в спецкоридоре на Володарке (СИЗО на улице Володарского в Минске).
Дело в том, что в минском СИЗО есть так называемый спецкоридор, где содержат приговоренных к расстрелу и ПЗшников. Смертники ожидают казни, а приговоренные к пожизненному заключению – этапа в Жодино. И все пишут кассационные жалобы на то, что приговор является слишком суровым.
Моему знакомому повезло. Он «шел» по делу вместе со своим братом. Они совершили несколько очень тяжелых преступлений, в том числе, убийство беременной женщины, по-моему, ножом. Мой знакомый написал «касатку» (кассационную жалобу), где основную вину переложил на брата. По его словам, родственник, якобы, сам крикнул ему: "Вали все на меня!"
Иногда знакомый начинал вспоминать те пару месяцев, которые он провел в камере для ПЗшников. Судя по его рассказам, они сидели поодиночке. Периодически его били, часто заглядывали в глазок, а ночами заставляли спать с руками, лежащими поверх одеяла, чтобы он не вскрыл себе вены.
Когда мой знакомый приехал в зону, то испытал облегчение, поскольку у него был «обычный» срок, и к нему по-человечески относилась милиция. Но, самое главное, была, хоть и слабая, надежда досрочно выйти на свободу.
По закону, у отбывющих пожизненное заключение тоже есть возможность отсидеть двадцать лет, потом их за хорошее поведение могут перевести в зону и оттуда уже через пять, если все будет хорошо, освобождают. Честно говоря, никто из зеков не слышал о таких ПЗшниках, да и выжить в тех условиях, в которых их содержат, довольно сложно. А если кто-то и продержится там двадцать лет, и ему повезет, то, скорее всего, это уже будет моральный и, вполне вероятно, физический инвалид. Не зря в передаче, посвященной белорусским заключенным, осужденным на пожизненный срок, один из таких страдальцев открыто сказал, что лучше бы его расстреляли.
Странное отношение
Несмотря на то, что зеки по определению находятся в оппозиции к милиции, а некоторые даже пострадали от ее беспредела и осуждены за преступления, которых не совершали, отношение заключенных к смертной казни, скажем так, двойственное.
С одной стороны, все заключенные четко знают, что осудить могут абсолютно любого человека и за абсолютно любое преступление, причем, если будет желание, могут выбить из несчастного и признательные показания, поэтому зеки не верят полностью приговорам, которые читают.
С другой же стороны, у заключенных есть кодекс чести, понятия морали и, соответственно, список преступлений, которые нормальный человек совершать не будет ни при каких обстоятельствах.
Поэтому получается, примерно, следующее: зеки, в принципе, против смертной казни, поскольку часть из них чудом избежала «вышки», кроме того, они солидарны с несчастными, приговоренными к расстрелу, и, самое главное, ни у кого из сидельцев нет абсолютно никакого доверия ни к судам, ни к следователям. Но при всем этом у заключенных есть список преступлений, за которые они лично убивали бы. Поэтому, когда заходил вопрос об отмене смертной казни, люди в зоне делились на тех. кто считает, что данный вид наказания нужно оставить, и тех, кто был против этого. Оба лагеря приводили весомые аргументы в свою пользу.
Помню, мне рассказывали историю про абсолютно седого парня, которому было немногим за двадцать. Его перевели в одну из зон, заменив расстрел на «обычный» срок: то ли оказалось, что не он совершил одно из преступлений, то ли просто пересмотрели приговор и смягчили, решив, что погорячились. А стал седым он в камере смертников, прислушиваясь к каждому звуку из коридора, и думая, что идут за ним.
А еще я вспоминаю случай, который недавно произошел в Китае: через двадцать лет после того, как человека казнили за изнасилование, его признали невиновным и полностью оправдали. Мелочь конечно, но приятно.
На мой взгляд, смертная казнь – очень тонкий инструмент наказания и очень опасный, поскольку всегда может перерасти в инструмент репрессий. Кроме того, ошибки, при которых человека приговаривают к "высшей мере", – непоправимы. С другой же стороны, как быть с теми, кто совершил действительно ужасное преступление, и кому не стоит находится в обществе? ПЗшных камер на всех не хватит, да и недешево содержать зеков. Здесь нет ни одного вопроса, на который можно дать окончательный ответ. Поскольку речь идет не только о казненных, но и о той ответственности, которую за них готово взять на себя общество, в целом, и каждый гражданин, в частности. А, значит, встает вопрос, насколько мы доверяем милиции, судам и прочим «органам», если готовы дать им в руки такой опасный инструмент, и позволить распоряжаться им по своему усмотрению и от нашего имени.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
