Текст книги "Беллилия. Убийца или жертва?"

6

– Чарли, дорогой, – позвала его Беллилия.

Было уже почти одиннадцать часов, а Чарли так еще и не приступил к выполнению своего решения рассказать ей историю Бена Чейни. Он ничего не забыл и не передумал. Когда он в то утро открыл глаза, первое, о чем он вспомнил, была его клятва. Но Беллилия еще спала. Ожидая, когда она проснется, он сделал всю домашнюю работу. Это оказалось скучным и утомительным. Он все время дергался, отмечая каждую прошедшую минуту, каждую новую мысль, возникавшую в голове. И все-таки он хотел, чтобы дом был чистым до того, как он задаст ей свои вопросы. Он не желал беспорядка в чувствах до того, как будет наведен порядок в доме. Иначе никакая чистота больше не сможет привести его в равновесие. Около одиннадцати Беллилия позвала его и сказала, что проснулась и готова позавтракать. Температура у нее упала, но она сильно кашляла, и Чарли решил, что сегодня ей лучше остаться в постели. На ней было очень красивое зеленое кимоно с рукавами в форме колоколов и с вышивкой черного и красного цвета.

– Чарли, дорогой, я думаю, мне сегодня надо съесть яичко, очень хочется.

– Сейчас сварю.

Когда он вернулся с завтраком на подносе, она уже прибралась в спальне. Муаровое покрывало розового цвета аккуратно застилало постель, а из взбитых подушек был сделан валик. Комната выглядела как театральная сцена с декорациями, подготовленными к длинному спектаклю. Чарли решил, что даст ей позавтракать, прежде чем начнет свой допрос. Он поставил поднос на маленький столик у окна и придвинул к нему мягкое кресло с подушками. Беллилия ела медленно, поглядывая в окошко и о чем-то мечтая между глотками кофе.

А за окном все сияло. Чистый белый снег лежал нетронутым до самого горизонта. По обе стороны реки у темных скал выросли бороды из ледяных сосулек. А те сосульки, что свисали с оконных рам, ловили солнечные лучи и отбрасывали их радужным светом.

Наконец чашка опустела. Чарли придвинул свое кресло поближе, так чтобы между ним и женой оставался один маленький столик с пустой посудой. Беллилия полулежала закрыв глаза. Красивая головка покоилась на подушке. Восхищаясь внешностью жены, Чарли старался сквозь нее заглянуть глубже и хотел, чтобы она ответила взглядом на его взгляд.

– Почему ты так расстроилась, когда Бен упомянул Кина Баррета?

Как только Чарли задал этот вопрос, вся история вдруг показалась ему полным абсурдом. Маккелви, Джэкобс и Баррет были всего лишь призраками и не могли существовать при дневном свете. Синие рыбаки на тарелке китайского фарфора были более реальными.

– Бен – обманщик. В его словах нет ни слова правды, что бы он ни говорил. – Беллилия произнесла это так спокойно, будто неожиданный, неуместный вопрос никак ее не задел. Таким же ровным голосом она спросила: – Ты любишь меня?

Он не ответил. Привидения, к счастью, постепенно исчезали. Пока они оставались лишь злыми духами, созданными жестоким Беном Чейни, Чарли терпел их в своем воображении, они не могли прикоснуться к Хорстам, а тем более нанести им удар. Как только Чарли услышит их имена из уст Беллилии, все эти Маккелви, Джэкобс и Баррет прекратят быть привидениями и станут трупами реальных мужчин, которые когда-то были счастливыми мужьями.

– Еще вчера ты любил меня. Любил до тех пор, пока он не пришел и не рассказал тебе все эти выдуманные истории.

– Как ты узнала, что он был здесь?

– Меня разбудил звонок в дверь. Я слышала, как он говорил о сыновьях Килли, которые научили его пользоваться снегоходами.

– Почему ты ничего мне не сказала?

– А ты почему не сказал?

– Если ты знаешь, о чем он рассказывал, то знаешь, почему я ничего тебе не сказал.

– Ты ему поверил. Поэтому и боялся рассказать мне.

– Я не хотел причинить тебе боль.

– Мне гораздо больнее знать, что ты веришь всякой лжи обо мне. Не понимаю, как ты мог. Ведь он все врет! С тех пор как мы познакомились с ним, он не произнес ни единого слова правды.

– Значит, ты знаешь, о чем он говорил? – с некоторым колебанием задал Чарли очень важный для него вопрос.

– А ты помнишь, что я тебе сказала прошлой ночью? Если бы я не любила тебя так сильно, я не захотела бы иметь ребенка. Обошлась бы и без него, ты это знаешь.

– Ты уже была беременна в тот момент, когда первый раз сказала мне об этом? Или это был хитрый прием, чтобы добиться от меня повышения суммы моей страховки?

Она покраснела. Кукольный ротик превратился в тонкую линию.

– А как насчет того мужчины из Сент-Пола? Баррета? Что скажешь о нем?

– Уже четыре месяца. Очень скоро он зашевелится.

Это был явный призыв к сочувствию, и Чарли сделал усилие, чтобы не сдаться. Однако для Беллилии сказать такое было настолько естественным, что все снова встало на свои места. А какие еще чувства должен испытывать муж, когда жена говорит ему о ребенке в ее чреве? Кресло-качалка застонала. Чарли подумал, что надо бы попросить Беллилию почаще смазывать мебель.

Она с вызовом подняла голову:

– Бен уже привык во всем верить Барретам. Ему так нужно.

Чарли от удивления открыл рот.

– Они всегда были против меня. Ты должен мне верить, Чарли. Ты веришь?

Вот оно, ее признание, к сожалению, не в тех словах, какие ожидал услышать Чарли, но не менее достоверное. Одно из привидений уже стало мужем.

Хотя он, призвав на помощь самообладание, пытался уберечь себя от этого момента, этот момент все-таки наступил, и Чарли съежился от страха. Лицо его осунулось, а тело напряглось. Он закрыл глаза, подумав, что, если она вдруг исчезнет, он будет лучше себя чувствовать.

Беллилия внимательно наблюдала за ним и, когда наконец Чарли открыл глаза, бросила на него умоляющий взгляд. Он предпочел бы не смотреть на нее, но она поспешила со своими извинениями и ласковыми уговорами, надеясь вернуть его доверие:

– Они были в ярости, когда Билл женился на мне. Жена Кина хотела, чтобы он стал мужем какой-нибудь богатой наследницы, девицы, чей папочка работал на финансовой бирже. Но когда они узнали, что он женился на бедной сироте, их охватил ужас. Подожди, вот увидишь Кина, и все поймешь. У него рот как кошелек. – Она, оскалив зубки, изобразила жесткий и жадный рот. – Он мало говорит. Можно подумать, каждое его слово стоит денег. Когда Кин и Гейзл обнаружили, что Билл оставляет мне всю свою страховку, они возненавидели меня, просто возненавидели. – Глаза Беллилии сузились. Она слегка дрожала. – И теперь они стараются сделать все, чтобы запугать меня, думают, что тогда я буду вынуждена отдать им часть этих денег.

Против нее были и родственники старой вспыльчивой леди, и семья чахоточного миллионера, пожелавшего оставить Беллилии свое наследство.

Наступило долгое молчание, после чего первым заговорил Чарли:

– Бен сказал мне, что родные Кина Баррета обожали тебя. И после смерти твоего мужа старались сделать все, чтобы тебе не было так тяжело.

– Обожали меня?! – У нее дрогнули ноздри. – Если бы ты слышал их оскорбления в мой адрес! Гейзл просто вышла из себя, когда Билл купил мне меховую шубу. Лучшее, что купил ей Кин, было плюшевое пальто с маленьким воротничком из шерсти персидской овцы. Что ж, теперь она получила мою котиковую шубу и все остальное, что было моим.

– Правильно, ты все это ей оставила, так ведь? А почему?

– Ей, наверное, пришлось добавить еще пятьдесят шкурок, чтобы сошлось у нее на груди. Все это заговор, им нужно вытянуть из меня деньги. А тратить деньги на детективов – это в характере Кина.

– И ничего больше ты сказать не можешь? – спросил Чарли. – Почему ты убежала?

– Я тебе все сказала. Барреты сделали мою жизнь невыносимой.

– А почему ты изменила свое имя?

– Я была напугана. – Она опустила веки, будто перед ней стояли ее враги и ей не хотелось видеть их лиц. – Я знала, они ни перед чем не остановятся, чтобы отобрать у меня мои деньги.

– Для этого не было никакой необходимости менять имя и фамилию. Страховые деньги были твои по закону, и они не могли отобрать их у тебя.

– Разве? – спросила она тихим голосом.

– Беллилия, пожалуйста, скажи мне правду, – умоляющим голосом произнес Чарли. – Я тебе не враг, я… – Ему не хотелось отдавать в залог свою любовь, поэтому он закончил словами: – Я хочу тебе помочь.

– Ты мне не веришь?

– Боюсь, что нет.

На ее лице появилось выражение боли и обиды.

– Когда мы встретились, ты назвала себя фальшивым именем. А когда мы поженились, ты позволила записать это фальшивое имя в наше брачное свидетельство. Я даже не знаю, являемся ли мы законными супругами.

– О! – закричала она. – Какой ужас!

– Не так ужасно, как другое, – заметил Чарли.

– Но я хочу быть твоей законной супругой.

– А разве ты не хотела выходить замуж за тех, других?

– Не было других, – ответила она, закрыв лицо руками. – Никаких других, кроме тебя и Билла.

– А как насчет Рауля Кошрэна?

Она молчала целую минуту, а потом наградила его таким душераздирающим взглядом, что он забыл про ее безнравственность и уже раскаивался в своей суровости. Но уже через несколько секунд начал презирать себя за то, что из него опять не получился сильный мужчина, который может бороться со злом и победить его за пятнадцать минут.

Плывущее по небу облако закрыло солнце. Чистота и сияние дневного света исчезли. Снег стал грязно-серым. По дороге двигалось с десяток по уши закутанных мужчин, которые очищали дорогу от снега, сгребая его в большие кучи. Чарли увидел вопрос в глазах Беллилии и кивнул. Их изоляция от мира подходит к концу. Дорога к двери их дома будет в ближайшее время расчищена.

Вскоре после полудня рабочие влезли в фургон и уехали.

– Они уехали, – сказала Беллилия.

Наверное, Чарли ее не слышал. Он потерял всякое чувство времени, места и реальности. Часы стали отбивать время, но он даже не считал удары. Беллилия с тревогой наблюдала, как он ходит взад и вперед по комнате, повесив голову.

– Чарли, я сказала, что они уехали.

– Кто?

– Рабочие, которые расчищали дорогу. Они не подходили к дому.

– Значит, отправились перекусить. Возможно, вниз по дороге к бару Митча. Город им все оплатит.

– А они вернутся?

– К часу дня, не раньше.

– О Боже, – расстроилась Беллилия.

– Может, нам тоже лучше чего-нибудь поесть?

– Я не голодна.

Чарли обрадовался. Он был не в настроении заниматься готовкой.

– Я очень хочу, чтобы ты этого не делал, – жалобным тоном произнесла Беллилия.

– Чего не делал?

– Не ходил бы по комнате, как лев в клетке. Я начинаю нервничать.

Разговор напоминал мелкую домашнюю ссору. Не было ни драмы, ни намека на трагедию. Чарли нашел на камине свою трубку, но закуривать не стал. Крепко сжав ее зубами, он долго держал в руке незажженную спичку.

– Я так люблю тебя, Чарли. Если бы только ты этому верил.

Прошло много времени, прежде чем он зажег трубку, затянулся и отбросил спичку.

– Если ты меня так любишь, почему все это время лгала?

– Из-за своей прошлой несчастной жизни.

Что-то в поведении Беллилии было искренним, а что-то лицемерным. Она ждала от Чарли проявления жалости к себе, но он обманул ее надежды, и тогда она подошла к зеркалу, пригладила волосы и, отыскав на туалетном столике смягчающий крем, смазала себе губы. После этого встала перед Чарли – не рассерженная, а униженная.

– Ты не знаешь, какая я была жалкая, несчастная. Не знаешь.

Он смотрел сверху на светлый пробор в ее темных волосах.

– Я хочу знать всю правду о твоей жизни, с самого начала.

Беллилия вздохнула.

Волосы вдоль пробора были намного светлее. Чарли это не понравилось, и он отодвинулся от нее. Любая женщина на его месте сразу бы догадалась, что волосы у Беллилии крашеные, а у него это вызвало лишь непонятное ему отвращение. Как и Эллен, он терпеть не мог всякие, даже самые искусные подделки.

– Кто были твои родители? Где ты родилась? Как прошло твое детство?

– Я тебе все уже рассказывала, любимый. – Она вернулась к своей обычной манере и живым, деловым тоном продолжала: – Я родилась в одной из самых лучших семей Сан-Франциско. Перед землетрясением мы были очень богаты. Мы жили…

Чарли схватил ее за плечи и чуть было не начал трясти.

– Я знаю эту историю и не верю в нее. Скажи мне правду.

– О, дорогой, – застонала она.

Руки его упали. Он отошел подальше, обернулся и посмотрел на нее с безопасного расстояния.

– Послушай, Белли, ты можешь быть честной со мной. Я тебе не враг. Я твой муж и пытаюсь помочь тебе. – Он говорил не повышая голоса, пытаясь убедить ее, что за правдивый рассказ никакого наказания не будет.

Глаза Беллилии переполнились слезами, светлые струйки потекли по щекам. Она не пыталась сдерживать их и не вытирала лицо, а стояла, беспомощно прижав руки к горлу. Какое-то время ее глаза только и делали, что лили слезы. Она при этом не рыдала и не жаловалась. И Чарли оставалось лишь ждать, когда она перестанет плакать.

Наконец слезы прекратились, и она жалобно улыбнулась мужу. Взяв протянутый ей Чарли носовой платок, вытерла щеки и глаза.

– Прости, я вела себя как ребенок.

– Хочешь выпить воды?

– Нет, спасибо.

– Бренди?

– Ничего не надо, спасибо.

Она стала внимательно осматривать комнату. Взгляд ее был пытливо-изучающим, а когда она перевела его на Чарли, то смотрела так, будто перед ней стоял человек, которого она никогда раньше не видела. Она словно вышла из транса и теперь искала знакомые лица и вещи. Вскоре она уже улыбалась: можно быть спокойной, она снова дома. Подойдя к окну, Беллилия села на стоявшее там кресло.

Чарли сел напротив и протянул ей руку через столик. Она робко взяла ее.

– Я собираюсь задать тебе несколько вопросов, Беллилия. И ты должна честно на них ответить. И не бойся: ничто не вызовет мой гнев, не обидит и не оскорбит меня. Можешь быть такой же честной со мной, как сама с собой. Обещаешь?

– Да, Чарли, обещаю.

Итак, она отдала себя на суд Чарли и поверила в его защиту. Ее рука дрожала в его руке. А он не знал, что сделает после того, как узнает правду.

– Как тебя зовут? – начал он.

– Беллилия Хорст.

Чарли покачал головой:

– Нет, я не это хочу знать. Хочу правды. Тебя крестили?

Она кивнула.

– Какое имя тебе дали?

– Беллилия.

– Ты же обещала говорить правду.

– Моя мама обычно звала меня Энни.

Чарли почувствовал, что первый шаг сделан.

– Энни имя. А фамилия?

– Энни Торрей.

– Энни Торрей. Так тебя звали, когда ты была ребенком? Так?

– Торрей с буквой «й» в конце. Т, о, р, р, е, й.

– Что это за фамилия?

– Это фамилия моей матери.

– А не фамилия отца?

Она побледнела, и ее лицо, казалось, вытянулось. Руками она снова схватилась за горло.

– Понимаю, – мягко сказал Чарли. – Значит, ты не знала своего отца?

Ее взгляд ничего не выражал.

– И вообще о нем ничего не знала? Ни его возраст, ни национальность, ни откуда он родом и на какие средства жил?

– Родом он из аристократической французской семьи. Его отец был самым младшим сыном и приехал в эту страну, потому что…

– Беллилия, – прервал ее Чарли, – мы не играем с тобой в игры. Ты обещала говорить мне правду. Ты собираешься выполнять свое обещание?

– Да, – еле слышно произнесла она.

– Так что с твоим отцом?

– Я тебе сказала. Когда однажды у них были гости, он принес меня из детской вниз. На столе стояли золотые тарелки, в углу играли нанятые музыканты. У мамы в ушах были бриллиантовые серьги и…

Чарли внезапно сменил тему. Он надеялся неожиданным вопросом прекратить новый поток лжи.

– Ты помнишь Маккелви?

– Кого?

– Разве он не был твоим первым мужем?

– Моим первым мужем был Герман Бендер.

Чарли подскочил:

– Кто такой Герман Бендер?

– Я же сказала, – спокойно ответила она. – Мой первый муж. Мы поженились, когда мне было семнадцать лет. Он владел конюшней.

Чарли был потрясен. Он готовил себя к ужасам, но к нормальным ужасам, связанным с фактами, которые он уже знал, а не к новым открытиям.

– Я ведь обещала говорить тебе правду, – потупившись, произнесла Беллилия.

– Да, да, конечно, – заторопился он. – Продолжай, расскажи мне о Германе Бендере.

– Я никогда о нем не говорила, потому что не люблю вспоминать, как ужасно потом со мной обращались люди. Мне пришлось даже уехать из города. Они все ходили вокруг и говорили, что я знала про грибы. Их охватила зависть, когда стало известно о тысяче долларов.

– Герман умер, отравившись грибами?

– Может быть, и не грибами. Откуда мне знать? Он всегда ходил собирать грибы и меня научил в них разбираться. Из них получалась очень вкусная еда, и притом даром.

– Ты накормила его грибами, он умер, а ты потом получила какую-то сумму денег?

– Но я ведь жарила их в масле.

– О чем ты говоришь?

– О грибах. Он не стал бы их есть, если бы они не были поджарены в масле.

– Я хочу слышать о тысяче долларов.

Она продолжала тем же терпеливым тоном:

– Я ничего не знала о тысяче долларов. Честное слово. Я слышала разговоры о страховке, но не понимала, что это значит, пока мне не прислали деньги.

– Но почему ты дала ему эти грибы?

– Он любил их. И нам не приходилось тратить на них деньги. Все, что нам надо было сделать, – это пойти и собрать их. Он был нищий. Мне и в голову не могло прийти, что у него есть какие-то деньги, он всегда жаловался, что кончим мы в приюте для бедных. Говорил, что лошади слишком много едят и съели все его доходы.

– Где это было?

– На окраине Сан-Франциско. Я же говорила тебе, что родилась в Калифорнии.

Она много чего ему говорила. Но теперь он видел, что среди ее вранья сверкают определенные жемчужины правды, и понял, что, когда она пытается говорить правду, эти жемчужины тускнеют от окружающего их обмана. Для Беллилии не было разницы между правдой и выдумками, между честностью и лживостью.

– Ты любила Германа Бендера?

Ее смех был резким и неприятным.

– Тогда почему ты вышла за него замуж?

Беллилия выглянула в окно. Фургон снова привез рабочих. Снежные сугробы по обеим сторонам дороги становились все выше. И рабочие уже начали расчищать дорогу к воротам их дома.

– У него был хороший бизнес, и он не боялся жениться, – ответила Беллилия, снова поворачиваясь лицом к Чарли.

– Наверное, нелегко было выходить замуж в семнадцать лет, а еще труднее жить с нелюбимым мужем.

Губы ее зашевелились, но ни одного слова не вылетело из ее уст. Она явно спорила сама с собой, подвергая сомнению реальность возникшего в ее голове образа, и размышляла над тем, будет ли разумным с ее стороны развивать эту тему.

– Говори, Беллилия. Я постараюсь понять.

Слова хлынули водопадом.

– Иногда он был добр ко мне, а иногда ужасен. Он мог ударить меня и швырнуть на пол. Ты не знаешь, Чарли! Он был жестоким и бил меня, если я просила у него денег. Может, ты этому тоже не веришь? – Ее руки в защитной позе легли на живот. – Я потеряла ребенка. По его вине.

– И получила тысячу долларов, угостив его ядовитыми грибами.

– Нет! – закричала она. – Не так, честное слово, я только старалась кормить его более дешевой пищей. И лишь потом узнала, что он, услышав, что я в положении, пошел и застраховал свою жизнь на тысячу долларов.

– Во все это трудно поверить, – заметил Чарли. – То, что он застраховал свою жизнь, говорит о его заботе и нежности: он был рад, что ты принесешь ему ребенка. Поэтому трудно поверить, что он тебя ударил и ты потеряла ребенка.

Ее лицо стало красным. Она застучала кулаком по столу:

– Тебе придется этому поверить, Чарли. Есть много вещей, о которых ты не знаешь, потому что не встречался с жестокостью. Муж всегда рад, когда жена ему говорит: у тебя будет ребенок, твой первенец. Он считает себя замечательным парнем, ведь он скоро станет отцом. Вот так думал и Герман, когда я сказала про ребенка, но только у него был ужасный, взрывной характер. Когда он на меня разозлился, то забыл, что я в положении. И еще больше разозлился, когда я потеряла ребенка.

– Но у тебя могли быть и другие дети.

– Если бы он был жив, – вздохнула она с благочестием святоши.

– Или, может, ты не хотела их и не допустила нового зачатия: ведь тебе, по-моему, известно, как это делается.

– Об этом я узнала потом. А тогда была еще совсем зеленой и мало чего понимала. Только позже, гораздо позже мне стало известно, как это делается.

– Ты это уже знала, выходя замуж за Маккелви?

Чарли уже привык к ее пустому взгляду, когда она не хотела отвечать, поэтому громким властным голосом произнес:

– Беллилия! Посмотри на меня.

Она повернула голову, как пациент, выполняющий команду гипнотизера. Чарли наклонился над столиком, взял ее за подбородок и повернул голову так, чтобы ее лицо оказалось против его лица. И вдруг она улыбнулась. Мороз в ее глазах растаял, они снова стали яркими и живыми, а улыбка теплой и ласковой.

Он почувствовал себя скотиной за то, что вынужден был продолжать допрос.

– Так как же насчет Маккелви? Ты была за ним замужем? Или нет?

– Я не помню.

Чарли не был уверен, что так уж осуждает Германа Бендера за его приступы ярости. Чувство собственной беспомощности тоже вызвало у него ярость.

– Невозможно забыть человека, за которым ты была замужем. Не считай меня таким идиотом.

– Пожалуйста, не кричи на меня, Чарли. Что я могу сделать, если память мне изменяет? Что?

– Твоя память очень хорошо тебе служит. Сегодня утром ты сказал, что у тебя не было никаких других мужей, кроме Билли Баррета и меня, а потом вдруг вытащила на свет Божий этого Бендера.

– Бендер настолько подло вел себя, что я стараюсь забыть его, выбросить из памяти.

Чарли покачал головой.

– Я не держу в памяти неприятные вещи, – спокойно призналась Беллилия, и когда Чарли посмотрел на ее лицо, он понял, что по крайней мере на этот раз она сказала правду.

И все-таки, набравшись терпения, он попытался внести хоть какой-то порядок в логику ее рассказа.

– Что ты сделала после смерти Бендера?

– Уехала.

– Куда?

– В разные места. Я была компаньонкой одной богатой старой леди, и мы с ней много путешествовали. Ездили на модные курорты: в Нантакет, Бар-Харбор и Эксбери-Парк.

Чарли вспомнил, что Бен рассказывал об Эксбери-Парк как о месте ее знакомства с Маккелви.

– Ты с кем-нибудь там познакомилась?

– Там я встретила Гарольда де Графа. Я тебе рассказывала о нем. Он был из Южных Штатов, ужасно красивый и необыкновенно богатый, но у него была чахотка. Он влюбился в меня…

– Беллилия, – усталым голосом прервал ее Чарли. – Я уже слышал эту историю. Я хочу правду. Ты ведь обещала говорить только правду.

– Да, дорогой.

– Существовали ли на самом деле богатая старая леди и чахоточный миллионер?

– Конечно, дорогой. Я же тебе рассказывала о ней. Она хотела оставить мне уйму денег, но ее родственники были настроены против меня, особенно ее племянник. Он был чудовищным негодяем, и когда я не пустила его к себе в постель…

– А что было с Джэкобсом? – выпалил Чарли.

Беллилия не дала ответа, но ее левая рука прикрыла правую, на среднем пальце которой было теперь золотое кольцо с гранатами, подаренное ей Чарли для того, чтобы она носила его вместо кольца с черным жемчугом.

– Значит, ты все-таки помнишь Джэкобса?

На лбу Беллилии вздулась вена и разделила лоб на две части. Чарли даже видел, как в вене бьется кровь. А нижнюю губу Беллилия прикусила.

– Ты должна помнить Джэкобса. Ты ведь сохранила черную жемчужину.

Когда она заговорила, Чарли увидел след зубов на нижней губе.

– Это было мое кольцо. Я имела полное право хранить его у себя.

– Наверное, тяжело было бросать все остальное, – холодно заметил Чарли. – Все свои платья, кухонную утварь, меховые шубы. Но ты взяла с собой кольцо, и именно оно поймало тебя в ловушку.

– Ты говоришь так, будто не любишь меня.

Рабочие с лопатами добрались до полосы дороги, ведущей прямо к дому.

Огромное пространство тишины, окружавшее их дом, было разорвано стуком лопат и грубым, веселым мужским смехом.

Ноги у Чарли одеревенели. Шею было больно повернуть. За террасой шумела река, как обычно весело неся свои воды, в западной части неба облака превратились в светящиеся острова на жемчужном море. Фургон уже забрал уборщиков снега и отвез их назад в Сити-Холл. Было пять часов вечера. Чарли простоял в задумчивости у окна почти целый час.

Он с удивлением вспомнил, что не позвонил в свою контору. Телефон работал уже целый день, а он ни разу не подумал туда позвонить. В день смерти матери он трижды звонил своему мастеру.

Беллилия спала. Ссора так утомила ее, что она, отбросив все свои печали, свернулась на кровати, как котенок, и уснула. У Чарли не было такого легкого пути спасения.

Когда он принял решение добиться от своей жены ответа на обвинения Бена, он ожидал или опровержения, или признания. Он не получил ни того ни другого, одни лишь увертки и отговорки. Она не состояла в браке ни с Джэкобсом, ни с Маккелви, даже не была с ними знакома, но в то же время чувствовалось, что оба они бродят где-то в искривленных аллеях ее памяти. Когда он упомянул имя Джэкобса, она инстинктивно прикрыла руку, на пальце которой носила раньше кольцо с черным жемчугом. А Эсбери-Парк, где встретились Аннабел Годфри и Маккелви, стал сценой придуманного ею романа с чахоточным миллионером. Содержание этой истории было соткано из ниточек правды, но покрыто краской лжи. У нее была довольно крепкая память на все ее фантазии – она забывала только о всех своих грехах.

И был еще Герман Бендер, владелец конюшни, муж, о котором она забыла утром и вспомнила после полудня. Если его смерть была, как она сказала, несчастным случаем, это можно назвать замечательным подарком фортуны. Она освободилась от неугодного супруга и получила награду в тысячу долларов, что в те времена казалось ей целым состоянием. Смерть мужа стала примером редкой удачи, а глупая причина несчастного случая вызвала интерес к такой модели преступления. В той или иной форме она воспроизводила ее без всякого угрызения совести, с еще большей хитростью и утонченностью. Чарли поморщился, вспомнив те чувства, которые охватили его, когда она сообщила ему, что беременна.

Она не призналась ни в одном убийстве. Да и Чарли не решился задать ей прямого вопроса. Деликатность запрещала. Он не мог открыто говорить с Беллилией об убийстве, как не мог бы в присутствии калеки упоминать о видах уродства. Когда она призналась, что вышла замуж за Германа Бендера потому, что этого захотел он, и потому, что вытаскивал ее из нищеты, в этом признании чувствовались не только горечь и печаль, но и желание оправдаться. Никакой другой ее ответ не мог бы так ясно показать, насколько жалкая и убогая была ее жизнь с самых ранних лет. На нищету и стыд за такую жизнь указывают также особняк в Сан-Франциско, аристократические предки.

Чарли жалел ее за то, что она так и не смогла избавиться от чувства униженности, но был слишком честен, чтобы принять это за оправдание ее преступлений. Если каждый человек, чье детство было нищим и убогим, станет убийцей, то по крайней мере восемьдесят процентов населения будут одержимы мыслями об убийстве и, значит, окажутся психически больными. Если человек будет с детства жить в нищете, испытывать голод и лишения, чувствовать себя несчастным, это может вызвать у него ненависть по отношению к обществу, злобу к людям или просто протест, а может, напротив, вызвать здоровое желание и разумную попытку создать лучший мир для нового поколения. Однако ни один здравомыслящий судья ни в том ни в другом случае не извинит жестокое предумышленное убийство.

В ее мотивах не было никаких загадок. Она убивала ради денег, планируя свою жизнь, как бизнесмен, который надеется к старости лет накопить приличное состояние. Все свои дела она проворачивала с присущей бизнесмену проницательностью и в каждую новую авантюру вкладывала только часть своего капитала. В этом не было никакого секрета, ничего выдающегося, но была загадка, загадка души человеческого существа, которое может совершать преступления по тем же правилам, по каким бизнесмен заключает сделку, и с той же эффективностью. Почему один человек не способен совершить преступление, а другой может убить совершенно хладнокровно? Почему и где существует и в чем заключается неустойчивое равновесие между добром и злом? Это тайна всех тайн, проблема, которую так до сих пор и не решили ни детективы, ни врачи, ни психологи. Чарли вспомнил газетную историю о пресвитере из Нью-Хемпшира, который задушил свою сестру диванной подушкой за то, что она, по его мнению, вмешивалась в его любовные дела. Почему он терпел семнадцать лет и убил ее именно в тот день?

В небе на западе тускнели цвета́ кораллов и лаванды. Сумерки дымкой висели в воздухе.

– Чарли!

Чарли вздрогнул.

– Я спустилась вниз.

Мамина белая шаль на плечах, зеленое платье, белая рама двери словно картинная рама – все это было похоже на одно из полотен в старинных сумрачных галереях Европы. Как только глаза Чарли привыкли к полумраку, он увидел ее бледное лицо с темными глазами и руки, сжимавшие шаль.

– Тебе не следовало спускаться вниз.

– Чарли, я хочу поговорить с тобой.

– Хорошо. – Он повел ее в гостиную, которая казалась ему безопаснее, чем его берлога, так как была просторнее. Беллилия выбрала кресло-качалку. Чарли включил все лампочки и зажег спичкой кипу смятой бумаги, лежавшей под дровами в камине.

– Дорогу расчистили, Чарли, и мы могли бы отправиться в город.

– Дорога к крыльцу еще не расчищена.

– Ты мог бы расчистить ее сам. Разве нет?

– Я так и собираюсь сделать завтра утром.

– Сколько времени это займет?

– От двух до трех часов, как я себе представляю.

– Ох, – вздохнула Беллилия и, сделав паузу, сказала: – Тогда мы можем успеть на десять-десять.

– Куда и зачем?

– В Нью-Йорк.

Чарли промолчал. Беллилия стала смотреть на полки с безделушками. Там было пустое место, которое когда-то принадлежало дрезденскому маркизу и его любовнице. Столько всего произошло с тех пор, как она уронила скульптурку, что у Беллилии не было до этого возможности заняться своими полками. Она подошла к ним и хотела переставить на пустое место вазу из севрского фарфора, но тут же покачала головой, так как ваза определенно лучше смотрелась на верхней полке.

– Зачем ты хочешь ехать в Нью-Йорк? – спросил наконец Чарли.

Беллилия вернула вазу на место и отступила на шаг, чтобы иметь лучший обзор.

– Чтобы отдохнуть и развеяться, дорогой. Мы могли бы поехать куда-нибудь на юг Европы. Я бы выбрала Италию. Англичане всегда отправляются зимой в Италию.

– Я тебя не понимаю, – сказал Чарли. Это была ложь. Он точно знал, о чем она предпочла не говорить.

– Мы ведь оба болели, Чарли. У тебя был сильный желудочный приступ, а моя простуда может не отпускать меня месяцами. Отдых поможет нам поправить здоровье.

Она старалась, чтобы ее слова звучали как прописные истины, как они прозвучали бы для их друзей, если бы им сказали, что Чарли Хорст и его жена решили съездить в Европу.

Чарли откашлялся:

– А может, ты просто хочешь избежать встречи с Барретом?