Текст книги "Свобода уйти, свобода остаться"

– Понятно.

– Что тебе понятно?

– Почему Советник настаивал на том, чтобы присматривать за тобой. Если ты остался без «панциря»…

– И без «правой клешни».

– Как, и Кириан?!

– Я ее выгнал.

– Из-за чего?

– Из-за дурости. Ее собственной и кое-чьей еще.

– Себя имеешь в виду?

Издевается над больным человеком, попавшим в тяжелую ситуацию? Друг, называется! Хороший повод вскипеть и устроить легонькую истерику, которая, несомненно, развлекла бы блистательное общество, скучающее в ожидании королевы, и все же… Лучше поберегу силы для других проказ.

– Кири беременна.

– Полагаю, от…

– Да хоть от кого! Ты понимаешь, что это значит?

Вигер уделил несколько секунд обдумыванию свежайших новостей и их последствий, после чего загорелое лицо ре-амитера заметно побледнело.

– «Отпустил» по всем правилам?

– Да.

Ра-Кен подумал еще немного и опустился в кресло. Я занял соседнее, в который раз проклиная придворные вкусы, превращающие все места для сидения либо в жесткие доски, либо в нагромождение подушек, способных причинить неудобств ничуть не меньше, а в иных случаях и гораздо больше.

– Значит, сейчас на тебе…

– Висят две «змейки».

– Сколько ты сможешь их удерживать?

– Неделю, не больше. Потом они впадут в спячку и очнутся не раньше, чем в следующее полнолуние.

– Замечательно, – подвел итог Вигер, и тон его голоса в отличие от смысла сказанного был погребальным. А уж кого назначать на роль покойника, сомнений не вызывало.

Я основательно приложился к бокалу, благо два лишних едока высасывали из моей крови все свежепоступившие вкусности и захмелеть мне не грозило. Собственно, сейчас горячительные напитки служили утолением аппетита прожорливых «змеек» и единственным способом удержания их от впадения в сонное состояние.

Ра-Кен никогда не знакомился со всеми подробностями моей службы (поскольку придерживался общепринятого мнения о существующей связи между обильными знаниями и крепким сном), но серьезность такого события, как резкое сокращение численности телохранителей, не требовала объяснений. Даже при условии, что моей жизни редко когда угрожает настоящая опасность (честно говоря, до недавних пор не угрожала вовсе), ослабление охраны не могло не вызвать тревогу, особенно у человека, прекрасно представляющего себе всю глубину возможного развития событий.

Пока ре-амитер лихорадочно пытался придумать пути выхода из возникшего лабиринта, я, на сей раз уже самостоятельно, а не пользуясь помощью друга, подозвал слугу и вытребовал в свое единовластное пользование целую бутыль, которая и обосновалась у ножки кресла сразу после того, как поделилась содержимым с бокалом. И, поскольку лекари всегда советуют сочетать лечение тела с лечением духа посредством услаждения взора и слуха приятными вещами, мое внимание вновь обратилось к супруге и обхаживающему ее кавалеру.

Или у меня в глазах слегка помутилось, или Наис уже не столь неприступна… Кажется, ее голова чуть наклонена в сторону красавчика. Точно, наклонена. И, судя по немного расслабившимся чертам лица, моя женушка внимает словам ухажера с интересом. Ну надо же! Что такого он может ей рассказать, чего не могу я? Надо бы вмешаться в сию идиллию. Вот прямо сейчас возьму и…

– Ее величество просит извинить, неотложные государственные дела вынуждают задержать начало Малого приема, – сурово, словно виноваты в этом были присутствующие, известила воздвигшаяся в центре зала мышино-серой статуей Управительница королевских приемов, старушенция, чей возраст не поддавался определению, но бодрость вызывала зависть у всех без исключения. – Но дабы не причинять приглашенным неудобства, ее величество предлагает скрасить ожидание музицированием. Если dan Миллит не откажется принять на себя труд по извлечению звуков из подобающего случаю инструмента.

– О, разумеется. – Придворный музыкант поспешил встать и поклониться. – Почту за честь!

Управительница смерила его оценивающим взглядом, будто видела впервые в жизни, поджала нижнюю губу и величественно уплыла из залы. Как только шлейф платья скрылся за порогом, все daneke, которым выпало счастье быть приглашенными на прием, защебетали:

– Просим! Просим!

Dan Миллит, чуть порозовевший от неожиданного удовольствия оказаться украшением вечера (по крайней мере, до явления королевы), подхватил лютню и переместился ближе к западной части зала, дабы звучанию музыки и голоса ничто не мешало.

Любимчик дам, снискавший сдержанное уважение их мужей, придворный музыкант тщательно и успешно удерживался на грани между безобидным обожанием и страстью, способной принести неприятности, и до сих пор оставался одиноким. Я не искал близкого знакомства с Миллитом, но слышал, что его затворничество – следствие разочарования в любви, случившегося с ним в ранней юности и вызвавшего пробуждение дремавшего до той поры дара сочинять стихи и перекладывать их на трогающие душу мелодии. Может, в этой истории больше выдумок, чем в древних легендах, спорить не стану. Все бывает в этом мире. Даже то, чего быть не может.

Длинные пальцы опустились на чутко замершие струны, и под своды Кораллового зала взлетела невесомая, простенькая, но тем и притягательная мелодия. Когда же Миллит вплел в переливы лютни свое пение, женщины затаили дыхание, а мужчины с некоторым неудовольствием (в большей степени показным, нежели искренним), последовали их примеру.

 
Отравиться любовью. Нелепо. Красиво.
На рассвете весны, в хороводе метелей
Или в сером тумане осенней капели?
Нам не вспомнить когда. И забыть – не под силу.[16]16
  Все стихи в книге принадлежат автору. – В. Иванова.


[Закрыть]
 

Хороший выбор, ничего не скажешь. Я повернулся было к Вигеру, но суровую отповедь пришлось отложить, потому что ре-амитер был по-прежнему углублен в раздумья. Ладно, потом получишь все, что заслужил! Если тебе позволили ознакомиться с сокровенными мыслями, это еще не повод подсовывать текст придворному музыканту. Но Миллит тоже хорош! На кой ххаг он вдруг взялся исполнять чужое творение? Да еще такое корявое…

Но я слукавил. Для пущей красивости. Не забыл и никогда не забуду. Поздняя весна, расцветающие кусты альмерии, радуга, пойманная водяной пылью, поднятой струями фонтана, и беззащитная мечта в голубом небе глаз…

 
Не желали. Не звали. И где пригубили
Эту чашу? Вдвоем или поодиночке?
Сердце сжалось, испив незаметную горечь, —
И осыпались под ноги вольные крылья.
 

А вот здесь уже не вру, хотя и говорю только за себя самого. Я никогда не держался за свою свободу, потому что у меня ее никогда и не было: с самого рождения и задолго до него моя судьба была предопределена. Да, в чем-то жизненный путь не совпадет с видениями вечно пьяных божков, царапающих пером в Книге Сущего, но мелочи – это мелочи, и рано или поздно они сложатся в знакомую скучную мозаику. Наверное, осознав, с кем придется делить одни и те же годы пребывания на свете, я был по-настоящему счастлив. Но счастье не захотело длиться вечно…

 
Нам не нужен полет: пусть соскучится небо
По счастливому крику беспечной свободы —
Мы согласны забыть одинокие годы,
Обретя на земле долгожданную небыль.
 

Мне и в самом деле не нужно бескрайнее небо, Нэй. Зачем, если я буду летать в нем один? Как ты не понимаешь…

 
Наказанье? Проклятие? Чудо? Награда?
Но, завидуя, боги в сердцах отвернутся,
Если лозами пальцы и души сплетутся
И в единое море сольются два взгляда…
 

Отвернулись. Уже. Как раз в тот миг, когда мы соединили пальцы. Ты не захотела посмотреть мне в глаза. Испугалась? Побрезговала? Я не вправе обвинять. Но мне до слез жаль, что наши взгляды тогда не встретились. Ты молчала все время свадебного обряда. Помню, я пытался шутить, чтобы скрасить неловкость обручения двух еще совсем незнакомых друг другу людей. Напрасно. Ты так и не улыбнулась. Ни разочка. Наверное, думала: что этот деревенский увалень может сказать умного? Да и я в конце концов умолк. Так мы и стали супругами – в похоронном молчании, что, по мнению умудренных летами старцев, суть знак дурной и к долгому и счастливому браку не располагающий. А когда тебя начали знакомить со всеми тонкостями нового положения, ты испугалась еще больше. Того, что я смогу узнать изнанку мыслей и чувств одним вдохом? Наверное. И ты не смогла бы поверить никаким клятвенным заверениям, а уж тому, что для меня не существует ничего дурного, если речь идет о тебе… Не поверила бы. Но чем-чем, а терпением я наделен. И дождусь. Хотя прекрасно знаю, что одни принимают свою судьбу сразу и всем сердцем, а другие – никогда…

 
Мир сияет украденным солнечным глянцем,
По-отечески нас обнимая за плечи.
Где-то в прошлом рассвет. Впереди – теплый вечер.
Мы отравлены, но не хотим исцеляться.
 

Я – не хочу. Слышишь, Нэй? Не хочу! И могу прокричать об этом на весь мир, если буду уверен, что ты не заткнешь уши. Прямо сейчас могу встать и…

– Ах, dan Миллит, это было божественно!

Благоговейная тишина, воцарившаяся, когда эхо последнего аккорда растворилось в дыхании слушателей, нарушилась шелестом восторгов, не переросших в громкие возгласы лишь потому, что женщинам, молодым и молодящимся, столь открытое проявление чувств не к лицу, а мужчины и сами не решатся признать, что песня тронула сердце, спрятанное за стальным панцирем бесстрастия.

Музыкант, в чьей улыбке скромность должным образом соседствовала с удовлетворением от замечательно проделанной работы, раскланивался, принимая заслуженную похвалу, и отвечал своим почитательницам:

– Ну что вы, daneke, мои заслуги не столь велики. Эти строки принадлежат вовсе не моему перу, я лишь взял на себя смелость доверить их музыке и исполнить перед…

– Должно быть, это становится традицией – без спроса пользоваться чужим имуществом.

Я не кричал, да и вообще не придавал своему голосу какого-либо особенного выражения, но в гуле восторженных придыханий мои слова прозвучали отчетливо и неожиданно громко. Меня услышали все, начиная с Вигера, который недоуменно поднял взгляд от сцепленных в замок пальцев, и заканчивая парочкой в креслах у противоположной стены. Если бы все всегда получалось так, как задумано… Я вознес бы богам молитву. Вкупе со щедрыми подношениями.

Собравшиеся в зале придворные посмотрели на меня. Кто-то с удивлением, кто-то с унынием, но ни один не посмел оставить без внимания мою реплику. А когда внимание достигло пика, я встал и медленно, чуть покачиваясь, направился прямиком через зал к своей обожаемой супруге.

Наис – единственная, пожалуй, не удостоившая меня долгим взглядом (короткий все же был, уж кто-кто, а я всегда это чувствую), не шевельнулась, даже когда носок моего правого сапога наступил на алый шелк подола, разлегшегося на паркете. Зато непрошеный ухажер заметно напрягся, о чем в первую очередь говорило неприлично замедлившееся дыхание. Дурак! Нужно успокаивать пульс, а не смирять движения грудной клетки: что толку в длинных вдохах и выдохах, если жилка у тебя на виске бьется, как пташка в клетке?

Я стоял и молча смотрел на свою жену. Смотрел сверху вниз, на прямой пробор, идущий ото лба к затылку, на тщательно взбитые локоны, увитые розовыми жемчужными нитями, на сложенные на коленях руки (точь-в-точь как тогда, в нашу первую встречу), на медленно поднимающуюся и опускающуюся грудь, огорчительно маленькую для ее владелицы, но такую желанную для меня…

Прошла целая вечность. Целая минута, пока Дагерт Иллис не поднялся на ноги (оказавшись примерно одного роста со мной) и не спросил:

– Вам что-то угодно, dan?

Я не ответил, последний раз пробегая взглядом по любимым чертам, опрокинул в рот остатки вина, отвел в сторону руку с бокалом, немного подумал и разжал пальцы.

Дзинь! Хрусталь оказался слишком тонок – разлетелся вдребезги. Шушуканье в зале стихло окончательно, как стихает ветер перед грозой. Ждете грома и молнии? Не буду обманывать ожиданий.

– Мне многое угодно, dan. Но не в вашем исполнении.

Он выдохнул, коротко и зло. Конечно, до оскорбления мои слова еще не дотягивали, но при умелом использовании являлись не чем иным, как затравкой. И Дагерт, похоже, это понимал, поскольку, если верить ре-амитеру, дураком вовсе не был.

Ну и как поступишь, парень? Отойдешь в сторону, как разумный человек? Вклинишься в перебранку супругов, как благородный, но недалекий растяпа? Меня устроят оба варианта. А тебя?

– Вам угодно что-то от этой daneke?

Уточняешь? Молодец. Я и сам люблю уточнить, если плохо вникаю в суть дела.

Отвечать не нужно: стою и ухмыляюсь, глядя парню прямо в глаза. Наис молчит, словно заранее набрала в рот воды на все время приема.

– Daneke не расположена разговаривать с вами. Или вы этого не заметили?

Язвим? Браво! Смелый парень. Или же неосведомленный. В самом деле, если я не знал его в лицо, он точно так же может не знать меня.

– Daneke не проронила ни слова. Вам так хорошо известны ее желания? Откуда же? Вы настолько близки?

Указательный палец правой руки Наис дрогнул, но молчание не нарушилось. Будет до самого конца делать вид, что меня не существует? На здоровье! А вот Дагерт, похоже, готов вспыхнуть и заполыхать жарким пламенем. Подольем масла?

– Не припомню вашего имени, dan. А вот лицо кажется мне знакомым… Случаем, не вы стоите на часах у королевской спальни каждые третий и двадцатый день месяца?

Карие глаза сверкнули ржавчиной углей. М-да, кажется, я перестарался. Охрана спальни ее величества сама по себе является делом вполне уважаемым и даже почетным, но не для молодых и подающих надежды офицеров, место которых в строю, а не в дворцовых коридорах. А вот заступать на вахту именно в те дни, когда Руала не навещает свои покои… Своего рода наказание для провинившихся, поскольку не имеет никакого смысла, однако требует безукоризненного исполнения.

Дагерт справился с гневом и процедил:

– Вы обознались, dan.

Дважды молодец. Но я буду не я, если не добьюсь своего:

– Ах, вас не удостоили еще чести быть часовым? Какая жалость…

Он придвинулся ко мне вплотную и прошипел:

– Не знаю вашего имени, dan, и знать не желаю, но для того, чтобы скрестить шпаги, ведь не обязательно быть представленными друг другу?

– В чем вы правы, в том правы. Совсем не обязательно.

– Тогда я бы предложил выйти и…

– А зачем нам куда-то идти? Здесь вполне достаточно места. Или вы не решаетесь нарушить покой дворца звоном стали?

А вот теперь он повел себя не самым достойным образом. Человек, сохраняющий холодный рассудок даже в опасных ситуациях, сразу вспомнил бы, что за устроение дуэли в пределах королевской резиденции полагается наказание, тяжесть которого определяется лично ее величеством, и скорее позволил бы назвать себя трусом, чем преступил закон. Но Дагерт, то ли опьяненный винными парами, которые я щедро выдыхал ему в лицо, то ли не на шутку оскорбленный, забыл об этикете.

Молодой человек вышел к центру зала и отстегнул от перевязи ножны.

– К бою!

Придворные порскнули по углам. У Наис дрожали уже все пальцы на обеих руках, мелко-мелко, но губы оставались плотно сжатыми.

– Одну минуту, dan, – попросил я. – Позвольте и мне разжиться оружием.

Маленькая проблема. Моя острозубая daneke нежится дома, в особняке Торис, и никто, разумеется, не удосужился доставить ее в мои любящие руки. Церемониальной зубочистки у меня отродясь не водилось, потому что я крайне редко принимаю участие в церемониях, а те, на которые допущен, не предполагают оружия либо позволяют располагать привычным клинком. Где бы раздобыть ковырялку? А, вот и она сама ко мне идет!

– Рэй, что все это значит?

Вигер остановился в шаге от меня и постарался говорить как можно тише.

– Что видишь.

– Ты собираешься устроить дуэль?

– Уже.

Улыбаюсь беззаботно и невинно, как маленький ребенок.

– Рэй, ты понимаешь, что творишь?

– Не волнуйся, приятель! Лучше одолжи мне во-о-о-о-он ту палочку, которая качается у тебя на поясе, а?

– Это плохая идея.

– Это великолепная идея.

– Рэй, ты не можешь сейчас…

– Могу, не могу, а парню напротив этого уже не объяснишь. Взгляни, как он нервничает: еще минута промедления, и порежет на ленточки первого попавшегося под руку!

Вигер покачал головой:

– Рэй, что-то мне подсказывает – виновник дуэли вовсе не он.

– Это имеет значение? Вызов брошен и принят, что еще нужно? Одолжишь мне шпагу? Учти, если не одолжишь, буду драться голыми руками, порежусь, и ты никогда себе не простишь, что…

– Не прощу, это точно, – вздохнул ре-амитер, – что пошел у тебя на поводу. Держи!

И я стал счастливым обладателем форменной шпаги офицера Городской стражи. Не абордажная, конечно, но тоже неплохо: подлиннее, поуже, гарда плетеная, но плетение почти сплошное – кончиком не проколоть. Судя по блеску кромки, ковырялка хорошо наточена. В общем-то, а почему бы ей не быть острой? Это же не парадная безделушка, а вполне рабочий инструмент, которым Виг пользуется (поправка: должен иметь возможность пользоваться) каждый день.

Изогнутая под гарду дужка уютно устроилась между средним и указательным пальцем и потерлась о них как ласковая кошка. Хорошо быть схожих пропорций – и оружием можно пользоваться одним и тем же! Давненько я не плел дуэльные кружева… Правда, мой противник тоже не из придворных лодырей, и драться мы будем конкретно и… хотелось бы верить, недолго, потому что «долго» попросту не могу: надо беречь силы. Много у меня дел, а сил на них потребуется еще больше…

Салютую обнаженным клинком и приглашаю:

– К бою!

Daneke, взвизгнув, бросаются прочь из зала, некоторые – в сопровождении своих и чужих кавалеров. Миллит тоже предпочел уйти, и догадываюсь почему: исход схватки вполне можно предугадать, а значит, вдохновение пищи не найдет.

Или «не можно»: первый же выпад Дагерта заставил меня уворачиваться со всей возможной прытью, потому что шпагу удалось подставить под атакующий клинок только в ближней к гарде трети.

Поворот. Касание. Горячее дыхание мимолетно обжигает щеку. А ты быстр, парень! Очень быстр. Браво!

Толчок. Отскок. Шпаги, еще не успев оторваться друг от друга, снова сплетаются в объятиях. Вперед. Вжик-вжик-вжик. Скрежет стали. Пожалел бы старого больного человека!

Ага, пожалеет, как же. Держим дистанцию. Три вдоха на передышку, и снова атака. И, что характерно, снова не с моей стороны. Парня учили напирать без оглядки на оборону? Этим можно воспользоваться. Должно быть, попался не слишком хороший учитель: только простаки считают, что для защиты к шпаге полагается кинжал или что-то еще. На самом деле все необходимое уже имеется. Мой наставник и, по совместительству, мой отец, сказал в первое же занятие: «Если у тебя есть шпага, тебе не нужен щит. Ты весь, с ног до головы, можешь спрятаться за чашкой гарды». И действительно, от клинка противника нет защиты надежнее, чем гарда собственной шпаги. Разумеется, не нужно доводить до крайности и подпускать чужое острие так близко, но даже в этом случае последний щит все еще с вами…

М-да, придется побегать и попрыгать. Чуточку. Хотя основательно разбитое тело против и чувствительно об этом заявляет. А как заманчиво было бы просто остаться стоять на месте, поймать его клинок кончиком своего, отбить, сделать широкий выпад и… посмотреть, какого цвета у противника кровь. Правда, ххага с два я что увижу – на таком-то красном камзоле.

А вот зря ты так высоко поднял клинок… Вжик! Чирк! И сапоги надо было выбирать не красивые, а мягкие, чтобы щиколотку в тисках не зажимали. Я всегда такие ношу, потому и смог «сесть» в разножку, а потом вернуться к исходному положению. Что, не понравилось? А ведь это только царапина. Неприятная, не спорю: по бедру, поперек мышечных волокон, но не смертельная.

Улыбаюсь:

– Еще?

Атакует, уже не повторяя прежней ошибки. Молодец, способен учиться на ходу. Но отсутствие ошибок прежних не уберегает от появления ошибок новых, верно?

Длинная серия обменов ударами. Прямо как школяры, честное слово! Кто ж так сражается? Настоящие мастера вообще одним уколом обходятся, а мы… Только что искры не летят. Но прыти у Дагерта поубавилось, и это хорошо. Стреножим лошадку по полной?

Рискую, отбивая чужой клинок влево по «рассветному горизонту»[17]17
  Рассветный горизонт – фехтовальный термин. Наряду с «рассветным» (при котором наносятся в основном удары в область корпуса) различают «полночный горизонт» (удары в ноги) и «полуденный горизонт» (удары в область плеч и головы).


[Закрыть], обратным движением чиркая куда-то в область предплечья противника и отскакивая назад. Дотянулся? Успел? Уф, повезло! Все-таки он слишком быстрый для меня: надо было раньше это сообразить – по сухости и длине мышц, явственно угадывающихся под не слишком широким костюмом. Ну да, снявши голову, по волосам, как известно…

– Еще?

Улыбаюсь. Широко-широко. Почти скалюсь.

Он на долю мгновения переводит взгляд на раненую руку, но тут же снова смотрит вперед. На меня.

Ага, в левую переложить не пробует. «Однорукий»? И тут повезло. Шанс нарваться на «двурукого» был больше, потому что среди гвардейцев очень много тех, кто одинаково держит ковырялку и правой, и левой рукой. Впрочем, вполне возможно, Дагерт филигранно владеет кинжалом или метательными ножами, тогда ему незачем приучать вторую руку к тяжести длинного клинка. Все может быть…

А сдаваться не намерен, даже очевидно проигрывая. Жаль. Сдаваться тоже нужно уметь, иначе умрешь раньше отпущенного времени.

Выпад, захват, рывок – шпага, глухо звеня, ударяется о паркет, полировка которого изрядно пострадала от наших «плясок».

– Еще?

Острие моего клинка останавливается на расстоянии ладони от груди Дагерта, и я позволяю себе то, чем никогда не балуюсь в бою. Смотрю в карие глаза, не утратившие ни искорки.

– Еще?

Несильный, но упрямый удар подбрасывает полосу стали вверх.

– Оставь его.

– Мы еще не закончили спор.

Она стоит, с трудом удерживая слишком тяжелую для нее шпагу в одной руке и борется с желанием перехватить рукоять поудобнее. Борется потому, что знает – нельзя ни на мгновение выказать слабость. Со мной – нельзя. Кто бы мне еще объяснил, почему Наис вбила это в свою хорошенькую головку так крепко, что никакими клещами не вытащишь?

– Оставь его.

– Не вмешивайся. Тебя это не касается.

– Меня? Не касается?

Она находит в себе силы усмехнуться, криво и зло.

– Оставь его… чудовище.

О, что-то новенькое. Я получил новое звание? Хотелось бы верить, почетное.

– Отойди.

– Или?

Она упряма, как тысяча ххагов. Но не упрямее меня.

– Или я буду драться с тобой.

Короткий обреченный выдох.

– Так дерись!

Наис смотрит мне в глаза. Прямо. Не пряча чувств. Первый раз за столько дней. Я уже успел забыть, как прекрасен ее взгляд, глубокий, как небо над головой, в котором, если приглядеться, можно увидеть звезды…

Готова встать на защиту кого угодно, только бы не быть на стороне супруга. Какая досада! Что ж, ты этого хотела.

Моя рука идет назад, самую малость, чтобы выпад получился стремительнее, и…

– Dan Ра-Гро! Вы перешли все границы!

Не скажу, что голос королевы, даже исполненный праведного гнева, способен на меня как-то повлиять, но если к нему присовокупить бряцанье кирас дюжих гвардейцев, я, пожалуй, сначала немножко подумаю, а потом уже буду действовать. По обстоятельствам.

Ее величество Руала все же соизволила прибыть на собственнолично устроенный прием, который, надо признать, удался на славу. Битая посуда имеется? Имеется. Кровь пролитая прилагается? Прилагается. Испуганные daneke в наличии? А куда они денутся? Вон, попрятались за спинами мужей и стражников, довольные, что успели наябедничать королеве о творящемся в ее резиденции непотребстве, учиненном, как водится, главной бедой и наказанием Антреи.

И какие же неотложные государственные дела так донимали нашу добрую правительницу, что она отвлеклась только на звон клинков? Наверняка рассматривала очередного кандидата в супруги. Не «глаза в глаза», разумеется, а по точнейшим и беспристрастнейшим описаниям доверенных лиц. Того и гляди выйдет замуж, осчастливит нас всех наследниками и ударится в тихую семейную жизнь… Нет, не допустим! Кто же управлять городом будет, как не она?

А будущему мужу есть в чем позавидовать, потому что Руала не последняя красавица при собственном дворе. Высокая, полнокровная, статная, но это «стать» ласковой домашней кошки, а не того зверя, который режет в предгорьях овечьи стада. Даже темно-рыжий огонь волос и тот уютный, как пламя очага. Только глаза портят картину: желтые, немигающие, как у настоящего хищника. И мало что выражающие, чем ставят в тупик послов дружественных стран, поскольку прочитать в них мысли королевы не удается никому.

Все-таки собиралась ее величество на прием: шелк платья – нежно-розовый, а по нему затейливым узором рассыпаны крупицы кораллов. Тяжеленький наряд, верно, получается…

– Как вы осмелились обнажить оружие в пределах королевской резиденции?

Ай, умница! Никогда не скажет «моей резиденции», уважая волю горожан, некогда наделивших властью ее прапрапра-какую-то-там-бабку. Вот за это Антреа и любит своих королев. За долгую память.

– У меня были на то основания.

– Лучше вам в самом деле иметь таковые, dan. Вы отдаете себе отчет в содеянном?

– Как всегда, ваше величество.

Желтые глаза щурятся.

– Ваше «как всегда» означает все или ничего?

– Выбирайте на свой вкус.

– Выберу, – обещает Руала. – А до тех пор вы будете содержаться под стражей.

– И долго продлится мое ожидание вашего решения?

На полных губах появляется ехидная улыбка:

– Как всегда.

– Отлично. – Кланяюсь, с поправкой на корсет, поэтому выходит излишне сухо. – Я не тороплюсь. Более того, я и сам не покину место заключения, пока…

Какое бы условие поставить? Реальное, но невыполнимое? Взгляд пробегает по толпе придворных, задерживаясь на красном сукне камзола Дагерта, на предплечье которого медленно, но верно расплывается темное пятно.

– Пока вот этот dan не принесет мне свои искренние извинения!