Текст книги "Свобода уйти, свобода остаться"

Во-вторых, как-то нехорошо получилось: притащил парня на ночь глядя, даже не предложил зайти в дом, а теперь еще и отпустил в сгущающиеся сумерки. Одного. Конечно, Антреа – мирный город, но карманников и прочих любителей наживы можно встретить и на ее тихих улочках, а Джерон выглядит не то что как возможная жертва, а как человек, прямо-таки напрашивающийся на нападение. Одна глупая улыбка чего стоит! Вот встретится ему на пути кто-то из «ножей» и… Брать с парня нечего: в предъявленном к ввозу имуществе ценностей никаких, да и денег негусто. А когда грабитель неудовлетворен количеством и качеством отобранного, он вполне может выместить свою досаду путем втыкания в мягкие ткани острых предметов. Нет, не могу допустить. Пусть приезжий для меня – никто, долг радушного хозяина еще никто не отменял.

И, как только два повода слились в один, пришло и решение…

Он шагал не слишком быстро, глазея на затейливые ограды особняков, но успел добраться почти до конца квартала, прежде чем я его нагнал.

– Эй, постойте!

В зеленых глазах обернувшегося парня колыхнулась тревога:

– Что-то случилось?

– Нет, ничего, не беспокойтесь.

Он вопросительно поднял бровь. Я открыл было рот, но замялся, потому что со всех сторон накатили совсем уж несвоевременные и вредные сомнения.

А с какой стати ему принимать мое гостеприимство? Может быть, оно даже помешает ему в исполнении личных дел или доставит неудовольствие. Зачем я вообще за ним побежал? Надо постараться найти какой-нибудь вежливый оборот, раз уж этот парень иначе не изъясняется, и попробовать предложить…

Но пока я спешно подбирал слова, Джерон, будто почувствовав мои трудности, улыбнулся, почесал щеку и осведомился совершенно нормальным голосом и таким тоном, словно мы с ним знакомы не пару часов, а всю жизнь:

– Я, конечно, многого не знаю и еще большего не понимаю, но вижу перед собой человека, у которого был трудный день. Так какого фрэлла вы еще здесь, а не в трактире с кружкой эля в руке?

Действительно, какого? Напряжение проросло смехом и выплеснулось наружу. Парень дождался, пока все смешинки взмоют с моих губ в воздух, и спросил:

– Я не прав?

– Правы, но не во всем. Собственно, ошибка только одна: в наших краях в подобных случаях говорят «какого ххага!».

– Хорошо, повторю вопрос: какого ххага вы…

– Не люблю пить в одиночестве. Составите компанию?

Тринадцатый день месяца Первых Гроз

Ка-Йи в созвездии Ма-Сиик, шесть с половиной румбов от Солнца

Правило дня: «Разговаривая с Мастером, помни, что ты разговариваешь с целым миром».

«Лоция звездных рек» тревожится:

«День подобен бризу на морском берегу, накатывающему волну за волной на песок пляжа. Медленно, лениво, но неотвратимо. И каждая волна твоя, будь она ласковая и нежная, либо пенистая и грозная. Вечное движение. В этот день рождаются идеальные ученики, умеющие не только схватывать на лету, но способные делать выводы.

Однако Солнце продолжает свой путь по небу на очередную встречу с лунами-сестрами: золотой Ка-Йор и черной Ка-Йен. Они еще далеко, но уже начинают дарить людям свое могущество. Золотая Ка-Йор приносит друзей и приоткрывает тайны знаний, побуждает к действию, изменяет прошлое, отражая его в зеркале настоящего. Черная Ка-Йен ограничивает возможности, загоняет в жесткие рамки судьбы, навязывает игру без правил, приводит с собой могущественных врагов и опасные неожиданности, но вместе с тем все расставляет по местам и предлагает выбор: либо борьбу до конца и осознание своей необходимости миру, либо позорное отступление в пустыню неуместности.

Делая выбор, помни, что судьба поступает жестко только от полной безысходности».

Антреа, квартал Хольт, особняк

daneke Тармы Торис,

первая треть утренней вахты

Рука, шарящая по постели, наткнулась на что-то шершавое и холодное. Что бы это могло быть? Открыть глаза и посмотреть? Ой, не хочется после вчерашнего… Стоп. А что было вчера?

Я рывком сел и только потом осторожно раздвинул веки.

Так. Зачем-то уложил в кровать вместе с собой шпагу. Хорошо еще, в ножнах. Да, если бы моя острозубая daneke предавалась сновидениям без своей «одежки», у меня имелся шанс здорово порезаться: судя по взбороненным простыням, спал я крепко, только беспокойно. Но из-за чего?

Или из-за кого: с кухни доносится голос. Мужской. Тарма еще не вернулась от родственников, следовательно, это не может быть конюх, он же садовник. Тогда кто?

Прямо в ночной рубашке спускаюсь вниз. Ни одна дверь не закрыта, что за свинство? Значит, запираться не стал, а шпагу с собой все же прихватил. Странное поведение даже для меня: если в доме посторонний, следовало бы подумать о возведении оборонительных укреплений. Или же я, напротив, отходя ко сну, думал о том, чтобы иметь возможность услышать, если что-то случится с моим гостем? Гостем… Гостем!

А вот и он – орудует ножом, разбирая куски рыбы на кухонном столе. Кошаки крутятся под ногами, тыкаясь лбами в голые икры. Э, знакомые штаны! А рубашки нет вовсе, что позволяет сделать любопытное открытие: парень вовсе не такой хилый, каким кажется в одежде. Да, не гора мышц, но, признаюсь, поостерегся бы недооценивать человека с подобным образом развитой спиной.

– Не все сразу, мои хорошие, не все сразу… А вам, сударь, следовало бы пропустить вперед даму! Подождите минутку, еще несколько косточек выну и…

– Ранняя пташка?

Джерон обернулся и приветственно махнул рукой:

– Доброго утра! Вы хорошо спали?

– Понятия не имею.

Я порылся в шкафу, выудил чашку, показавшуюся на заспанный взгляд чистой, черпнул из ведра воды и пригубил. Истинное блаженство!

– Сушит?

– Еще как!

– Вы немного перебрали вчера.

– Догадываюсь. Но, как мне помнится, вы не особенно отставали, и все же бодрости в вас куда больше.

Джерон вздохнул:

– Дурацкое свойство: если выпиваю больше положенного, вскакиваю ни свет ни заря, полный сил и не могу успокоиться, пока их не истрачу. Глупо, правда?

– Удобно.

– Вы так считаете? О, совсем забыл – я устроил маленькую постирушку и позаимствовал кое-что из ваших вещей, пока мои не высохнут.

Машу рукой:

– Ничего, ничего, я не в обиде… А почему, собственно, потребовалась стирка? Вроде вчера ваша одежда выглядела вполне пристойно. Или вечером?..

– Нет, что вы! Мне нужно будет посетить одного достойного человека, и хочется выглядеть подобающе визиту.

– Достойного?

– Мне так думается. Раз уж речь об этом зашла… Вы, конечно, не знаете горожан от первого и до последнего, но, возможно, слышали имя «Ра-Дьен»?

Если бы у меня что-то было в этот момент во рту, можно было бы заказывать похороны: подавился бы непременно. Впрочем, и глотка воды хватило бы, чтоб захлебнуться, но я только-только собирался его сделать, поэтому остался жив. Чудом.

– У вас дела к Ра-Дьену? Калласу Ра-Дьену?

– Вы близко с ним знакомы?

– Хм… – Уж так близко, что иногда жалею о степени этой близости. – Да.

– О, тогда вы объясните, как его найти?

– Лучше провожу.

Джерон положил нож и оперся о стол ладонями.

– Не хочу показаться неблагодарным, но подобная забота кажется мне излишней.

О, тон голоса стал напряженнее. Подозревает меня? Немудрено, я бы себя за свое поведение уже не просто подозревал, а давно вынес бы приговор и привел его в исполнение.

– Обещаю – я не буду ничего спрашивать!

– Но сопроводите от дверей до дверей?

– Угу.

Он опустил голову, некоторое время оставался в таком положении, потом тряхнул волосами и выпрямился.

– Вас что-то беспокоит? В отношении меня?

Я выдвинул стул, водрузился на него и посмотрел снизу вверх:

– Да.

– Скажите что. Возможно, я смогу развеять ваши сомнения.

Сказать-то можно, вот только для этого придется начать издалека. Очень издалека.

– Полагаю, у вас есть немного свободного времени, раз уж одежда еще не высохла?

– Долгая история?

– Пожалуй.

Он стряхнул остатки разделанной рыбы в кошачью миску, осчастливив мохнатых любовников, вытер стол полотенцем и… Сел. На стол, в точности повторив мою любимую привычку. Занятно: у нас есть кое-что общее. И почему-то сей факт меня вовсе не огорчает.

– Я слушаю.

– Наш город, как вы вчера уже могли заметить, построен на берегах реки. Не совсем обычной реки – ее воды имеют одно любопытное свойство. Могут свести с ума.

– Как понимаю, это не поэтическое сравнение?

Еще язвит. Недоволен тратой времени впустую? Ничего, потерпит.

– Отнюдь. Самая правдивая из правд. Лавуола несет в себе частицы «лунного серебра», вот оно-то и способно вызвать безумие. «Водяное безумие».

Он заметно оживился и переспросил:

– «Лунное серебро»? Какое из трех?

– Выплаканное Ка-Йен.

– О!

На простоватой физиономии появилась хитрющая и довольная улыбка, улыбка человека, который наконец-то понял, откуда и куда ведет дорога.

– Вам что-то об этом известно?

– Немного. Но, если позволите, поговорим позже. Продолжайте, прошу вас!

– К счастью, от речной воды сходят с ума не все подряд люди, а только некоторые. Но даже малого количества безумных достаточно, чтобы вызвать серьезные неприятности, поэтому существует служба, которая выявляет среди вновь прибывающих в Антрею тех, кто может быть подвержен безумию.

– Соответственно, таковых в город не пускают?

– Не пускают.

– А вы как раз служите…

– Я возглавляю эту службу.

Он нахмурился, видимо, сопоставив полученные сведения и собственные впечатления:

– Но тогда вы не должны лично встречать каждого приезжего.

– Почему?

– На это должны быть подручные.

– Не-а.

– Что?

– Их нет.

– Почему?

Начинает повторяться с вопросами. Наверное, от удивления, которое становится все заметнее.

– Потому. Я сам себе и командир, и солдат. Из всех жителей Антреи только я один могу определить предрасположенность к безумию.

– Интересно. Ваша способность… естественная?

– Нет.

Он помолчал, задумчиво скрестив руки на груди.

– Знаете… Не надо больше ничего рассказывать.

– А это вовсе не тайна. Вся Антреа знает, что я – измененный.

Джерон сдвинул брови и пристально посмотрел на меня. Просто посмотрел, но в какой-то момент я почувствовал: что-то происходит. Ощущение не было неприятным и напомнило мне мои собственные чувства, когда кого-нибудь читаю. А потом все снова успокоилось, и парень, похоже удовлетворенный проведенным исследованием, улыбнулся:

– Действительно, кружево сдвоенное, но дополнительный фрагмент не просто наложен, а выращен… Тонкая работа.

– Работа? Чья?

– Того, кто изменял.

– Вы можете это видеть?

– С некоторыми усилиями, да. Но мы отвлеклись от главной темы: почему вы так внимательно наблюдаете за мной? Я, как вы выразились, предрасположен к «водяному безумию»?

Вздыхаю:

– А вот этого как раз не могу сказать. Ни в защиту, ни в обвинение.

– То есть?

– Моя способность позволяет ясно и быстро узнавать определенные сведения о человеке. Не задавая вопросов. Но с вами…

– Что со мной?

– Не удается.

Он покачал головой:

– Сожалею. Понимаю, почему вы встревожены, но, право, не знаю, как вам помочь. Возможно… Каким именно образом вы узнаете то, что нужно?

– Говорю с водой.

– А подробнее?

Подробнее… Можно, конечно, вспомнить заметки из семейной библиотеки и лекции времен моего обучения у магиков, но это невыносимо скучно и толком ничего не объясняет. Лучше было бы показать. Показать? Придумал!

– Где ваша одежда?

– Та, которую…

– Да, которую вы постирали. Она же еще не высохла, верно?

– Думаю, мокрая, и даже слишком.

– Отлично! Идем!

Штаны, куртка и рубашка болтались на веревке, натянутой между стойками террасы. Капать уже не капало, но для устраиваемого представления влаги в ткани более чем достаточно.

– Раз уж вы можете видеть изменения, то… смотрите!

Я никогда не задумывался, как делаю то, что делаю. Наверное, поэтому ни за что не смог бы описать все происходящее словами. ЭТО было рождено задолго до меня. ЭТО было рождено со мной. Никто не задумывается, как и когда научился дышать, вот и мне никогда не приходило в голову искать истоки своего врожденного умения. Я просто читаю и говорю. Договариваюсь.

Вода, пропитавшая одежду, оставила в набухших волокнах часть своего неумолимого воинства – лазутчиков и доносчиков, которые потом покинут облюбованные места и вернутся: сначала паром поднимутся к небу, потом соберутся тучами и в конце концов осыплются дождем на землю, просочатся сквозь ее поры и снова вольются в речные струи. Но пока мириады капель остаются на ткани, скованные формами и границами, они не прочь немножко поболтать, коротая время до обретения свободы. А мое дело – предложить тему для беседы. Точнее, сейчас мне надо просто заболтать капельки и уговорить их поскорее воспарить в воздух…

Как поживаете, хрустальные мои? Греетесь на солнышке? Прислушиваетесь к дуновениям ветерка, так и норовящего стряхнуть вас прочь? Ах, подлец какой! Вы же не хотите падать, вы хотите взлететь, верно? Там, над кронами деревьев и крышами домов, в звонкой синеве неба вам будет привольно и весело собираться белыми хлопьями облаков, судача о том, что какая из вас видела и где успела побывать. А когда вы вдоволь наговоритесь, устанете и хмуро насупитесь, потому что болтать больше будет не о чем, ваши тела начнут твердеть, вы прижметесь друг к другу боками так крепко, что скоро станете неразделимы, крылья ветра больше не смогут удерживать вас, и вы рухнете вниз, к земле, которая раскроет навстречу дождю объятия. И вам останется только змейкой юркнуть в знакомую норку, потайной ход из которой приведет туда, где все началось… Я бы на вашем месте поспешил домой. Согласны?

Они не протестовали: выбирались из глубин тканевых волокон на поверхность, светлели, распадались на невидимые глазу частички и таяли туманом в воздухе.

Счастливого пути, хрустальные мои!

– Захватывающее действо. Весьма захватывающее.

Поворачиваюсь и гордо щурю глаза:

– Видите? Все совершенно сухое.

– Да, на удивление. Вы задаете своим внутренним Прядям нужный ритм колебаний, совсем как струнам лютни, извлекаете из них мелодию и усиливаете так, чтобы она была слышна Прядям вне вас, а они начинают подпевать…

Что-то похожее говорится и в старых учебных записях, бережно хранящихся в библиотеке на Лунной Излучине. Только там, на потрескавшемся от времени пергаменте, в затейливых завитках букв все гораздо многословнее и расплывчатее. А парень сразу уловил суть, да еще изложил ее не как теоретик, а как практик. Сам магичит на досуге?

– Но подчинению в вашем случае помогает наличие подобных друг другу фрагментов кружева, и я, кажется, понимаю, чем обеспечивается подобие. А еще начинаю догадываться, почему вы оказались в затруднении на мой счет.

– И почему же?

Он усмехнулся, зачем-то погладил пальцами левой руки правую ладонь и начал неторопливо собирать высушенную одежду.

– В речной воде растворено «лунное серебро», верно? Какое-то его количество находится и в вас самом, и в людях, живущих в Антрее. «Слезы Ка-Йен» – живое создание, хоть и металлическое от начала и до конца; оно обладает собственным разумом, непонятным нам, но существующим вне зависимости от наших желаний и представлений. Когда вы говорите с водой, в беседе принимают участие именно частички «лунного серебра». Они выстраиваются замысловатыми цепочками, перенимая ваши мысли и намерения, и начинают петь. Довольно громко поют, кстати, если вам довелось находиться в паре футов от объекта влияния… Дети одного и того же источника всегда рады встретить родичей и охотно откликаются, подхватывая заданную мелодию. Вот и все, очень просто. Ваш дар заключается в том, что вы способны убеждать серебро, находящееся внутри вас, поступать так-то и так-то. Другие люди, по всей видимости, не могут это делать?

– Мое умение, можно сказать, наследственное. Но совсем недавно я столкнулся еще с одним, совершенно незнакомым человеком, умеющим наводить заговоры.

– Неужели? – Джерон пожевал губами, обдумывая мои слова. – А вы уверены, что не связаны с этим человеком родственными узами?

– Конечно…

Осекаюсь. А что, если…

– Конечно да или конечно нет?

– Теперь уже не знаю.

– Видите ли, подобные умения, как правило, наследуются, а не случайным образом приобретаются извне, поэтому шанс, что встреченный «говорун» является вашим родственником, велик. Причем родовая линия могла разветвиться, только боги знают когда, но кружева, со временем изменяясь, всегда сохраняют основные мотивы.

Моя родственница? Невозможно – в моем роду появляются потомки только мужеского пола, никогда не покидающие Антрею. Разве что разветвление произошло еще ДО изменения. Еще до того, как первый Рэйден Ра-Гро стал Стражем. Как бы это узнать поточнее? Есть одна мыслишка, но почти неисполнимая.

– Вы быстро разобрались в том, над чем ломает головы вся Магическая гильдия. Скажите, вы владеете магией?

Он перекинул сложенную одежду через плечо, слегка помрачнел лицом, но ответил:

– Нет. Наши отношения скорее можно назвать враждой.

– Как вас понимать?

– Я знаю, как плетутся заклинания, но не силен в их практическом воплощении.

– Не волшебствуете? Откуда же вражда?

– Магия – дама, как можете догадаться. А какая дама будет снисходительна к кавалеру, не способному ею овладеть?

Шутка, если она и вправду была таковой, прозвучала горьковато, словно заключенный в ней смысл причинял парню боль. Эх, если бы я мог чуть-чуть его почитать! Но, поскольку книга закрыта, хотя бы потру пальцами корешок обложки:

– Вы не закончили свое объяснение.

– Правда? – Он недоуменно поднял брови. – Ах да… Простите. Итак, «лунное серебро», находящееся в крови и прочих жидкостях тела, понимает вас и исполняет ваши просьбы. Соответственно, когда вы хотите что-то узнать о человеке или предмете, в котором или на котором есть немножко влаги, происходит обратное действо: серебро извне делится своими знаниями с вашим. Потому что желает поделиться. Потому что ему невыносимо существование, только отдаленно напоминающее жизнь, без тела, без свободы движения, и болтовня – единственное, что хоть как-то помогает ему на несколько вдохов притвориться по-настоящему живым. Согласны со мной?

– Признаться, с этой точки зрения, как живое существо, я никогда не…

– А зря. – Он наставительно поднял палец. – Мир сам по себе живое и своевольное создание, так почему же вы лишаете его частичку права считаться такой же?

– Возможно, вы правы, но ваши слова все еще не объясняют почему…

– Я уже подхожу к ответу. В моей крови тоже есть «лунное серебро». Но если внутри вас оно чувствует себя узником, то внутри меня… Просто живет. Наслаждаясь обретенной свободой. И, разумеется, платит за постой чем умеет. В частности, не позволяет себе лишних разговоров с менее удачливыми родичами.

В его крови живет «лунное серебро»? Как такое возможно? А он меня не дурачит? Нет, зелень глаз даже не делает попытки улыбнуться.

– Не верите? Хорошо, поступим иначе. Вы только что показали мне чудесное представление, теперь подошла очередь моих фокусов… Ну что, мой хороший, поболтаешь немного с дяденькой? Он не обидит ни тебя, ни меня, не бойся! Итак, что вы хотели узнать? Узнавайте!

Это походило на шквал. На волны, следующие одна за другой без права на передышку. Они накатывали на мое сознание, качали его, роняли и снова поднимали, как простую игрушку…

Светлая грусть, пронизанная затухающей яростью. Злость на себя самого и на обстоятельства. Безысходность и отчаяние прошлого, не подлежащего изменению. Холодная расчетливость близкого будущего. Рассеянность и краткий покой настоящего. И лица… Много лиц, но яснее других два девчоночьих. Одно принадлежит черноволосой синеглазой малышке, робко улыбающейся и прижимающей к груди тряпичную куклу в странной золотистой обертке, а второе… Ххаг меня сожри! Эти белесые косицы, нахальный черный взгляд и многозначительно усмехающиеся узкие губы я уже видел. Это та самая девчонка, что подвозила меня до поместья! Но откуда он ее знает, если ни разу не бывал в Антрее? Откуда? И настроения… Похожие, да не совсем: если воспоминания о первой вызывают у парня боль утекшей сквозь пальцы мечты, то вторая… О, я чувствовал себя примерно так же: зло, растерянно и беспомощно. И все же, откуда…

– Достаточно?

Створки раковины захлопнулись, выгоняя меня из чужого дома.

– Да. Простите, что спрашиваю, но… Я видел в ваших воспоминаниях образ одной особы, по странному стечению обстоятельств знакомой и мне. Но вы, как понимаю, впервые в Антрее?

– Впервые.

– А я встретил эту девочку в черте города, но никогда ранее не видел, стало быть, она родилась и росла здесь. Скажите, как могло случиться, что вы тоже ее встречали?

– Девочка? – Он подозрительно прищурился. – Какая именно?

– Светловолосая, темноглазая, худенькая. Дерзкая и бесцеремонная, словно знает то, чего не знают другие.

– Ах, ЭТА девочка!

Слово «эта» Джерон оттенил настолько странной улыбкой, что мне невольно стало жалко прерванного чтения: в выражении его лица сплелись воедино нежность и обреченность.

– А по какому поводу она терзала вас?

– Хм… – Вспомнить бы. – Говорили о подарках и их истинном смысле. А еще она что-то предрекала.

Собеседник выразил неподдельный интерес:

– Что-то определенное?

– Не то чтобы… Но обещала неприятности. И оказалась права, как теперь вижу. Еще сказала, что не прочь поболтать, когда мне станет совсем уж трудно, только сама почему-то прийти не сможет, а пришлет какого-то друга. Который «добрее» ее… Можете предположить, что сие означает?

– Стерва.

Прозвучало устало, но ласково. Странные у них отношения, должно быть.

– Вы знаете, что за друг имелся в виду?

– Догадываюсь. И об этом буду говорить с маленькой проказницей отдельно. Когда состоится следующая встреча.

Угрозы в голосе вроде бы не прибавилось, но серьезность намерений сомнений не вызывала: поговорит и отчитает со всей строгостью.

– Но вы можете сказать…

– Не сейчас, dan Ра-Гро, если позволите. Но проясненные обстоятельства вынуждают меня даже настаивать на вашем обществе в прогулке по городу. Ваши планы еще не изменились?

– Касательно совместного посещения дома Ра-Дьена? Нет.

– Замечательно! Тогда я отправлюсь одеваться, а вам советую вернуться на кухню и заглянуть в духовку: лепешка еще не должна была остыть, но если и остыла, то все равно съедобна, а многие едоки утверждают, что холодная она еще вкуснее.

– Лепешка?

Ничего не понимаю.

– Я взял на себя труд приготовить утреннюю трапезу. Конечно, мастерства в этом деле у меня немного, но на яичную лепешку хватило.

– Постойте! А из чего вы ее делали?

– Хозяин трактира, где мы вчера провожали вечер в добрый путь и встречали ночь, любезно собрал в корзинку остатки сыра и ветчины, а в погребе из двух дюжин яиц нашелся пяток пригодных к употреблению. Или вы предпочитаете по утрам оставлять желудок в голоде?

– Ни по утрам, ни по вечерам! Так где, говорите, эта лепешка меня ждет?

Караванный путь, особняк Ра-Дьен,

дневная вахта

Мийна не подняла взгляда от бумаг, сухо известив, как только я переступил порог дома:

– Dan Советник занят.

– Ничуть в этом не сомневаюсь, милая моя! Денно и нощно Каллас Ра-Дьен трудится на благо ее величества. И на свое благо, разумеется. Можешь не хмуриться зря, я не собираюсь домогаться твоего командира. Я всего лишь привел к нему посетителя.

– Посетителя?

Карие глаза наконец-то соизволили подарить нам внимание. Меня, конечно, долгим осмотром не удостоили, а вот Джерон, поймав вопросительный взгляд, шагнул к столу и улыбнулся невиннее ребенка:

– Добрых дней и сладостных ночей прекрасной daneke! Я не займу много вашего времени, мне нужно всего лишь переговорить с господином по имени Ра-Дьен, которому на хранение была оставлена некая вещь, предназначенная моему родственнику. Как только ваш повелитель убедится в правоте моих притязаний, я заберу то, что должно, и удалюсь, а вы вернетесь к более приятным занятиям, чем беседы с неуклюжими незнакомцами!

Мийна хотела было ответить, но вовремя спохватилась, порозовела и встала из-за стола:

– Как о вас доложить?

– О, не извольте беспокоиться! – Он достал из кошелька футляр для писем. – Здесь указано все необходимое.

– Подождите минутку.

Девушка взяла письмо и плавной, но быстрой походкой направилась в кабинет.

– Ничего себе… А в вас кроется много талантов, dan. Меня, к примеру, эта красотка и на дух не переносит, как я ни растекаюсь в любезностях.

Джерон пожал плечами:

– Я сказал что-то особенное? По-моему, нет. Возможно, вся штука в том, КАК говорить.

– И как нужно?

– С уважением к собеседнику. С искренним желанием доставить ему приятное.

– И только?

– Попробуйте, вдруг получится?

Ну, нахал! Еще и подшучивает! Не рановато ли расслабился? Сейчас как что-нибудь учудю и…

– Dan Советник ожидает вас.

Джерон прошел мимо вернувшейся на свое место Мийны и уже на пороге кабинета поступил так, что заставил задуматься над своим возрастом. По крайней мере, раньше я никогда не видел, чтобы взрослый человек показывал язык, как мальчишка!

Дверь закрылась. Одновременно с моим ртом.

Я укоризненно посмотрел на помощницу Ра-Дьена:

– Первого встречного вы встречаете с распростертыми объятиями, а мне, несчастному, не дарите и приветливой улыбки… Какая несправедливость! Чем этот выскочка лучше меня?

– Он не выскочка, а любезный мужчина, в отличие от вас хорошо воспитанный. Если у вас нет дел к Советнику, извольте покинуть этот дом!

– Я должен дождаться того, с кем пришел.

– Тогда дожидайтесь, но не отвлекайте меня пустыми разговорами!

Ах, какие мы строгие! Ну и на здоровье. Не хочет поболтать? Не надо. Я вполне могу и помолчать. Даже буду рад посидеть в тишине и немного подумать.

На случай, схожий с моим, у Калласа в приемном зале имелись кресла. Правда, они, несмотря на свою похожесть, отличались друг от друга: три четверти из них были, что называется, «с секретом», то есть с виду удобные и мягкие, они не позволяли усидеть на них дольше четверти часа – надежное средство избавления от нежеланных посетителей. Ра-Дьен и сам не знал, какие из кресел «враги», а какие – «друзья», но мне определить подходящее для времяпрепровождения местечко было легче легкого: там, где нет воспоминаний о нетерпеливом ерзанье, там и можно пристать к берегу.

Я пристроил пятую точку на подушке сиденья, вытянул ноги и скрестил руки на груди. Подремать? Нет, наверное, не стоит: разве долго передать вещь с рук на руки? Правда, если Калли заинтересуется персоной посыльного (а он заинтересуется, если этот парень отколет какую-нибудь из свойственных ему штучек), можно рассчитывать на долгое ожидание. Ладно, пока подумаем, благо есть темы для размышлений, а потом, если соскучимся, будем искать другое развлечение.

Уверенность Джерона в том, что способностью говорить с водой могут обладать только представители одного рода, меня немного напугала. Я и сам смутно подозревал нечто подобное, но услышать из чужих уст подтверждение собственных сомнений всегда становится потрясением. Родственница, значит… Где искать следы ее возникновения? В Архиве? Можно было бы попытаться, но… Наброски, приложенные к старинному письму, не встретили никакого отклика в архивных документах, словно возлюбленной поэта не существовало в природе. Рисунок родинок, рассыпанных в области поясницы у девиц, совпадает, значит, обе происходят из одной семьи. Моей? Похоже на то. Поговорить с отцом? Поговорю, конечно, только вряд ли узнаю что-то новое: если бы па было известно о возможности моей встречи с такого вида опасностью, он не стал бы скрывать свои знания. Хотя бы намекнул, если не мог быть честным на сей счет. Поверить, что умалчивалось нарочно, не могу – подобными вещами не шутят. И…

Если она была безумна, значит ли это, что мой предок тоже некогда сошел с ума? Нет, не может быть: сумасшедшему не доверили бы безопасность целого города. Или доверили бы? А что, если он в здравом уме не соглашался, и только наступившее безумие смогло заставить… Нет. Только не это. Тогда получается, что я тоже не в себе. Конечно, не назову это известие потрясающим воображение, но как-то неприятно признавать. Нет, не буду, со мной все в полном порядке, и точка! Подумаю лучше о другом.

Парень по имени Джерон сказал, что в его крови «лунное серебро» обрело настоящую жизнь, но все маги на свете знают: сие невозможно. Нет вещества, в котором «слезы Ка-Йен» способны полностью раствориться, а полное растворение – необходимое условие возможности освобождения от заданной формы. Что же получается, он солгал?

Я не могу читать его без разрешения. Даже хуже: без согласия серебра, которое живет в его крови. В описанных обстоятельствах отличить ложь от правды очень сложно, поскольку можно пользоваться только собственными умозаключениями, а не привычными подсказками. Но опыт, который я все же успел приобрести в наблюдениях за людьми, говорит: меня не обманывали. Не делали попытки обмануть. Ответы давались без назойливости, без заметной смены ритма, спокойно и дружелюбно, словно ему было совершенно все равно, как они будут восприняты. Либо этот Джерон поднаторел в словесных играх, либо… привык к тому, что его слова никогда и никого не интересовали, а потому нет ни малейшей необходимости лгать и тратить на ложь силы. Какой вариант предпочтительнее для меня? Любой. И в том и в другом случае я узнал много нового и любопытного, и даже если парень чуть-чуть слукавил, не беда: правды было сказано больше.

Да и что толку лезть в пещеры его души? Честно говоря, те несколько вдохов, на которые он позволил это сделать, не показались мне сколько-нибудь приятными. Тяжелыми – да, но удовольствия не принесли никакого: слишком много тревожных теней металось в распахнувшемся передо мной сознании. А их сочетание со спокойной уверенностью человека, принявшего решение, и вовсе выглядело жутко. Вообще, странно – с виду парень вполне миролюбивый, даже излишне, а копнешь поглубже… Нет, и не уговаривайте! Если я безумен, то не настолько, чтобы стремиться оборвать собственную жизнь раньше времени, которое…

Которое ни шатко ни валко, но идет. Раз Джерон не вышел из кабинета сразу, можно биться об заклад: Калли нашел, о чем поговорить с гостем города. Значит, можно совершенно спокойно предаться сну. Я зевнул во весь рот и в полный голос, чем вызвал неудовольствие Мийны: она прекратила выводить строчки букв и выразительно постучала по столу длинными ноготками, не менее холеными, чем у Ювиса, молодого хозяина «возчиков». Можно было бы поступить в духе Джерона и показать строгой daneke язык, но она так и не оторвала взгляд от бумаг, следовательно, мои труды пропали бы втуне. Зато ничто не мешало мне разглядывать красавицу и ее окружение.

Сегодня помощница Калласа предпочла платье цвета речного песка, наглухо закрывающее грудь, к вящему разочарованию всех лиц мужеского пола, посещающих дом Ра-Дьена, потому что грудь у Мийны выше всяческих похвал, сам видел. Правда, вместе с удовольствием получил чувствительную пощечину и холодность отношений. Но у меня еще оставалась надежда сменить гнев на милость. Со временем.