Текст книги "Судьба"

13

АКОС

Диссиденты предоставили новоприбывшим временное жилище, где им приходилось располагаться на кроватях друг над другом. Спальные места находились прямо в вырытых в стене лунках, облицованных металлом. Они не будут жить здесь все время, но пару дней придется потерпеть. По крайней мере так сказали диссиденты, которые показали им эти кровати.

Кайра заняла кровать на самом верху, так как умела хорошо лазить. Места для двоих было маловато, потому ночевать вдвоем с Акосом они не могли. Не менее ловкая Тека расположилась под Кайрой.

Сифа и Айджа заняли две самые нижние в ряду койки. Акос оказался посередине – между двумя тувенцами и двумя шотетами. Как будто судьба устала намекать ему и уже прямо «тыкала его носом».

Несмотря на то что Акоса от койки Теки отделял металлический пласт, он слышал шорох простыней, когда та ворочалась и дергалась во сне. Он проснулся из-за женщины, которая спала в соседнем ряду и наполовину свесилась над Акосом. Было что-то знакомое в ее движениях, очертаниях ног.

– Должно быть, теряю сноровку, раз разбудила тебя, – грубо бросила женщина, натягивая штаны.

Она глянула вверх – на Акоса.

– Откуда я могу тебя знать? – поинтересовался Акос.

Он свесил ноги и спрыгнул. Пальцы его ног съежились на холодном полу.

– Я видела, как ты зарабатывал броню. Была одной из зрителей. Ты – Керезет.

Заработать броню можно только при трех свидетелях. Акосу пришлось долго упрашивать генерала Вакреза Ноавека, чтобы тот согласился собрать для него людей. Вакреза смешила сама мысль, что кто-то не рожденный шотетом способен убить Панцырника. Но супруг Вакреза, Малан, все же уговорил его. «Ну облажается он. Что с того? – кивнул он тогда Акосу. – Ты только лишний раз убедишься, что тувенец недостоин брони. А если он и победит, это подтвердит эффективность твоей работы. Ты выиграешь при любом раскладе».

При этом Малан подмигнул Акосу. Акос понял, что он чаще ладит с Вакрезом, чем вздорит.

– Рада видеть тебя твердо стоящим на ногах, – сказала женщина. – Тот способ, которым ты тогда одолел Панцырника, был несколько нестандартным.

Она указала кивком на запястье Акоса, где он отметил смерть зверя как потерю точно так же, как отметил бы любую другую потерю. Шотетке, которая вручала Акосу броню, это казалось странным. Он перечеркнул отметку так, как его научила Кайра.

Акос не скрывал отметки от женщины, пока она их изучала. Будто находился в кругу семьи. Но он прикрыл кончиком пальца знак смерти Васа Кузара. Пока Акос не мог определиться, было это триумфом или преступлением.

– Завязывайте трещать! – прорычала с койки Тека.

Она сбросила подушку женщине на голову.

Накануне вечером Акосу выдали запасной комплект одежды одного из диссидентов, который более-менее подходил ему по размеру. Он оделся и брызнул в лицо водой, чтобы взбодриться. Прохладная вода попала на затылок и стекла вдоль позвоночника. Вытирать ее он не счел нужным. Огрианцы поддерживали тепло в жилищах.

Акос вышел на улицу и прежде, чем слиться с толпой, осознал, что впервые за долгое время он мог сам решить, куда ему пойти. Никто его не преследовал, и не было нужды скрываться. Он шел вперед, проходя мимо старого склада, который шотеты переделали в столовую, – к шотетско-огрианскому поселению Гало.

Шотеты настолько виртуозно ассимилировались, что Акос практически не мог отличить их от огрианцев. Хотя Тека рассказывала, что поселение кишит диссидентами. Минуя одну из лавок, Акос уловил пару шотетских словечек. Пожилой шотет возмущался ценой огрианского фрукта, который на вид напоминал мозг и был присыпан слабо светящейся пыльцой. А на покрывале, которое женщина встряхивала, высунувшись из окна, была вышита карта Воа.

Строения покосились, стены некоторых искривились от времени. Иногда двери домов открывались, мешая друг другу, отвоевывая пространство. Переулки шириной с плечи Акоса вели к другим лавкам, затерявшимся за первым рядом. У них не было никаких вывесок. Понять, что это были магазины, можно было лишь заглянув внутрь. В любом случае предназначения половины товаров Акос не знал. Но ему показалось, что огрианцы обожают миниатюрные и замысловатые штуковины.

Акос был напряжен, будто кто-то мог поймать его и наказать. Он не переставая повторял себе, что больше не пленник и может ходить везде, где пожелает. Только поверить в это было трудно.

Вдруг Акос уловил в воздухе запах, так сильно напомнивший ему пыльцу цветов ревности, что он не смог удержаться и нырнул в один из переулков. Он развернулся чуть боком, чтобы не тереться рубахой о сырые камни, и осторожно двинулся вперед. Пар валил из окна, и когда Акос в него заглянул, то увидел склонившуюся над плитой пожилую женщину, которая что-то помешивала в чугунном котле.

Над ее головой были развешаны перевязанные веревками пучки трав. Везде, где было возможно, стояли стеллажи высотой от пола до самого потолка с банками, которые были подписаны шотетскими буквами. Повсюду были разбросаны ножи, мерные чаши, ложки, перчатки и забитые до отказа горшочки.

Старушка развернулась. Акос хотел скрыться из виду, но не тут-то было. Их взгляды встретились. Глаза женщины были такими же небесно-голубыми, как и у Теки, на носу ее виднелась горбинка, а кожа была практически такой же светлой, как и у Акоса. Старушка присвистнула.

– Ну давай, заходи, милок, поможешь мне помешать.

Акосу пришлось пригнуться, чтобы войти. Он чувствовал себя слишком большим для такого тесного магазинчика (если это был магазин) и даже слишком большим для самого себя. Женщина подошла к груди Акоса. Она была худой, но с крепкими, несмотря на возраст, руками.

«Слабым здесь не место», – подумал Акос. Он бы мог спросить Кайру, что случалось с немощными, осмелившимися бросить вызов Ноавекам. Но ответ бы ему не понравился.

Акос взял у старушки ложку.

– По часовой стрелке. Взбалтывай до дна. И не слишком быстро.

Акос старался как мог. Скрежет металлической ложки по дну котелка нельзя было назвать приятным. Но выбора не было – деревянной ложки он не видел. Вероятно, если попытаться срубить дерево на этой планете, оно скорее сожрет тебя.

– Как твое имя? – буркнула старуха.

Она подошла к столешнице, которая была не шире ее бедер, и принялась рубить листья незнакомого для Акоса растения. Но прямо перед его носом болтался пучок бурых листьев сендеса. Откуда она их взяла? Или они растут на Огре? Определенно – нет.

– Акос. Откуда у вас листья сендеса?

– Привозят. Что, считаешь, здесь достаточно холодно для ледоцветов?

– Не думаю, что тепло – главная помеха. Отсутствие солнечного света посерьезнее будет.

Старуха хмыкнула в знак согласия.

– Они не часто рискуют летать за новыми партиями. Тебе что, неинтересно, как меня звать?

– Нет, я…

Женщина засмеялась.

– Я Зенка. Не смущайся. Я не стану бранить человека за то, что растения его интересуют больше, чем бабка. Это было бы откровенным лицемерием. Полегче! Ты совсем их расколотишь таким темпом!

Акос глянул на свою руку. Он мешал намного быстрее, чем собирался.

Пришлось замедлиться. Очевидно, Акосу не хватало практики.

– У вас здесь бывают тихоцветы?

– А что с них толку? Я не слишком осведомлена, как с ними обращаться. А с ними следует быть осторожной.

Акосу стало смешно.

– Да. Ваша правда. В моем городе они ограждены забором, чтобы люди не могли навредить себе.

– В твоем городе? И откуда же ты?

Акос осознал слишком поздно, что с незнакомыми людьми не стоило трепаться о том, что он тувенец. Но он так давно не встречал человека, не знавшего о его происхождении.

– Из Гессы, – пришлось ответить Акосу, так как другого выхода он не видел. – Полагаю, больше не мой город.

– Если вообще был когда-то. Твое имя – Акос. Шотетское.

– Да, слыхал об этом.

– Выходит, ты знаешь о ледоцветах?

– Отец был фермером. Да и мама кое-чему научила. Зато в растениях Огры я совсем не разбираюсь.

– Огрианские растения свирепы. Они живут за счет других растений, мяса или тока… или всего сразу. Зазеваешься – они оторвут тебе руку или высосут внутренности. Сбор урожая здесь больше напоминает охоту, с тем отличием, что каждый раз, ступая в лес, ты чуть ли не травишься. – Старушка слегка улыбнулась. – Но если ты сможешь добыть растения, они послужат тебе на пользу. Обычно их варят. Это отнимает у них немного силы.

– А что вы делаете с ними?

– Готовим лекарства, подавляющие ток, – спасение для тех, чей токодар чересчур силен на этой планете. Многие шотеты находят ее непригодной для жизни. Не откажусь от помощи, если желаешь узнать, как рубить, счищать кожуру и натирать.

Губы Акоса изогнулись в скромной улыбке.

– Почему бы и нет. Не знаю, чем еще заниматься, пока я здесь.

– Планируешь долго здесь не задерживаться?

Женщина хотела узнать, как долго Акос останется на Огре, но он понял вопрос куда глубже. Как много времени ему отведено до встречи с судьбой? День? Сезон? Десять сезонов? Акос ощущал себя попавшейся на крючок глубоководной тварью, притягиваемой все ближе к поверхности. Ничего изменить он не мог – лишь плыл туда, куда тянула его леска, навстречу неминуемой гибели.

– Мои намерения, – промолвил Акос, – больше не имеют значения.

Когда Акос заглянул в столовую, там было необычайно тихо. Кончики его пальцев стали зелеными от стебля огрианского растения, который он разделал для Зенки. Было слишком тихо, но слишком людно. Все суетились, но в действительности практически стояли на местах. Акос выглядывал в толпе Кайру, когда к нему подлетел Йорек. Его тощие руки были обнажены. Судя по необработанным у плеч краям рубахи, от рукавов Йорек избавился самостоятельно. Возможно, используя зубы.

– Вот ты где! – воскликнул Йорек. – Где ты шатался? Все с ума посходили.

Акос тут же почувствовал себя настолько уставшим, что готов был рухнуть прямо на пол столовой – на разбросанные хлебные крошки.

– Что еще?

– Огрианский спутник сбросил пару новостей несколько минут назад. Как только смогут, они транслируют их на экраны. Но очевидно, там творится что-то безумное. Много они не скажут, но они выследили Кайру. И мне кажется, это не только потому, что Исэй Бенезит считает ее нашим сувереном.

Благодаря блеску дермоамальгамы Акос заметил Кайру. Ее голова была повернута в сторону Азы – одного из предводителей диссидентов. Брови Кайры были сведены. Акос понимал, что это не из-за злости, но так казалось. В ярости Кайра выглядела бесстрастной. От смеха она совершенно теряла голову. А когда хмурилась… Акос не до конца понимал, что это означало.

Акос направился к Кайре, и тут же экраны загорелись. Гроздь из четырех экранов свисала с центра потолка, словно люстра. Сначала бежала стандартная новостная лента, но затем показалось лицо мужчины. Он был светлокожим, с глубокими морщинами, «сердитыми» бровями, худым и узкоплечим, но нельзя было назвать его немощным – скорее наоборот. Каждая его мышца была развита и полна сил. Но самой необычной чертой во внешности мужчины казались веснушки, рассыпавшиеся по его носу, – эта юношеская особенность никак не сочеталась с суровым старческим лицом.

В столовой воцарилась гробовая тишина.

– Говорит Лазмет Ноавек – законный владыка шотетов.

14

КАЙРА

Лицо отца – искра, разжигающая воспоминания.

Эти глаза тысячу раз скользили по мне, как сейчас по присутствующим в комнате. Вот его крепкая жилистая рука с отнюдь не одним рядом знаков. А эта вена посреди лба пульсирует, когда его кто-то разочаровывает. Это черты отца, что отпечатались в моей памяти. Но было и кое-что пострашнее.

Я никогда не видела отца в худшем расположении духа, поскольку он никогда не приглашал меня в кабинет. Теперь я понимала, что это было любезностью с его стороны, но тогда я чувствовала себя обделенной вниманием. Ведь Ризека он приглашал. В молодости брат присутствовал на казнях, допросах и жестоких военных подготовках, где к шотетским солдатам относились как к живому мясу. Когда Ризек стал старше, ему пришлось принимать в этом непосредственное участие, познавать искусство причинения боли, в то время как другие изучали музыку или языки, и зарабатывать репутацию жестокого тирана, каким был отец.

Вышло так, что мои худшие воспоминания о Лазмете были связаны с Ризеком или матерью, которую в какой-то момент оградили от сына. Руки матери слегка дрожали, когда она снимала колье или расстегивала пуговицы платья. Ризек зажимал рот обеими ладонями, чтобы никто не слышал его всхлипываний (конечно, я слышала все), или хриплым голосом кричал на Васа без причины.

Сейчас сам Лазмет Ноавек глядел на меня с экрана, висевшего над моей головой. Я заставила себя выпрямиться. Конечно, его взгляд был направлен на аудиторию, а не конкретно на меня, но сперва мне показалось, что отец посмотрел мне в глаза, и мне хотелось выглядеть достойно. В нем было все худшее от Ризека во плоти, но я по-прежнему желала его одобрения. Одобрения отца. «Может, и не твоего отца», – подсказывал внутренний голос.

– Я – Лазмет Ноавек – законный владыка шотетов.

Отец, казалось, похудел в сравнении с последним разом, когда я его видела, и у него появилось больше морщин, но все остальное не изменилось. Он стал брить голову с тех пор, как волос истончился, и его череп был бы гладким, если бы не острые угловатые кости, выпирающие по бокам. Покрывающим кости рельефным мышцам и броне, которая была на отце даже сейчас, не удавалось скрыть его худобы – ее выдавали узкие плечи.

Кожа Лазмета была загорелой и обветренной, но не такой коричневой, как у меня. У него был вид светлокожего человека, который много сезонов подряд находился под солнцем. А лицо его покрывала свежая щетина.

Лишь Ризек и Вас были свидетелями предполагаемой смерти Лазмета во время Побывки. Они выполняли ответственное и секретное задание по розыску и похищению оракула. С тех пор как отец узнал о судьбе Ризека, они оба пытались избежать предсказанного. Первое дитя рода Ноавеков должно пасть от руки Бенезитов. Надо было найти способ это предотвратить.

Каждая Побывка была еще одним шансом выследить предсказателя. В ту конкретную Побывку они подверглись нападению со стороны местных вооруженных сил, которые превзошли их по численности. Лазмет пал в сражении и заставил Ризека с Васом бежать. Тела не было, как и причин подозревать Ризека во лжи. До настоящего момента.

Интересно, нападали ли на них вообще? Где находился Лазмет все эти сезоны? Он не мог скрываться. Он бы ни за что не отдал власть добровольно. Наверняка он пребывал в заключении. Но как выбрался? И зачем вернулся сейчас?

Лазмет откашлялся, и это напомнило грохот катящихся со скалы валунов.

– Все, что вы ранее слышали от девочки-подростка, которая погубила мою жену и сына, не должно приниматься за истину, поскольку по закону наследования не она владыка шотетов.

Со всех сторон на меня обратились глаза, но всего на несколько тиков. Я убеждала себя, что мне все равно. Но не смогла не вспомнить свою испещренную тенями руку, которой я ухватилась за плечо матери, чтобы ее оттолкнуть, и вздрогнула. Ризека я не убивала, но я не могла утверждать, что невиновна в смерти мамы. И я никогда не смогу назвать себя невинной.

– Я обращаюсь к шотетскому народу – к народу, что сотни сезонов подвергался презрению, оскорблениям и унижениям со стороны планет Ассамблеи. Народу, который, несмотря на постоянные издевки, обрел мощь. Мы соответствуем всем возможным критериям для вхождения в состав Ассамблеи. Мы обосновались на планете, но нами пренебрегли. Мы сформировали могучую армию, но нами снова пренебрегли. Нам была дарована семья судьбоносных, о которой объявили оракулы всей Солнечной системы, но и это ничего не изменило. Больше мы не станем терпеть пренебрежение.

Несмотря на мой страх перед отцом, внутри у меня что-то вспыхнуло.

Гордость за мой народ, культуру, язык, и да – нацию, в которую я никогда не переставала верить, хоть была и не согласна с методами убеждения, используемыми моей семьей. Слова отца воодушевили меня, несмотря на то, что меня пугал подтекст. Когда я огляделась, то поняла, что была не единственной, кто испытывал подобные чувства. Эти люди были противниками режима Ноавеков, но они оставались шотетами.

– Мы отвергаем условия мира, выдвинутые канцлером Бенезит, – продолжил Лазмет. – Между нами не может быть мира до тех пор, пока нет уважения. Потому самым эффективным методом будет борьба против мира. Это послание является объявлением войны против народа Туве, возглавляемого канцлером Исэй Бенезит. До встречи в бою, мисс Бенезит. Конец связи.

Экраны переключились на следующую запись – новости с прорезавших небо вершин Треллы, где туман поднимался так высоко, что плавно переходил в тучи.

Вокруг меня повисла странная тишина.

Мы приняли вызов.

– Кайра!

Такой родной голос Акоса был облегчением. Что он сказал мне в нашу первую встречу? Ох, да – про его токодар. «Я отсекаю ток, – сказал он тогда, – во всех его проявлениях».

Если бы моя жизнь была иной формой тока (она ею и была в некотором смысле – кратким и временным потоком энергии в космическом пространстве), Акос и ее бы отсек. Оно было бы к лучшему. Но сейчас вопрос, засевший в моей голове с тех пор, как Акос впервые поцеловал меня, казался более насущным, чем когда-либо: это судьба связывала его со мной? Или нечто другое?

– Это был мой отец, – сказала я, то ли икая, то ли хихикая.

– Приятный человек, – ответил Акос. – Чересчур любезный. Ты не находишь?

Эта шутка вернула меня обратно в настоящее.

Прежняя тишина сменилась гулом бурных обсуждений. Тека горячо спорила с Эттреком. Я поняла это по тому, как она грозила пальцем перед его лицом, практически задевая по носу. Аза стояла вместе с другими серьезного вида людьми и наполовину закрывала лицо ладонью.

– Что происходит? – тихо спросил Акос.

– Думаешь, я знаю? – покачала я головой. – Я даже не в курсе, считаемся ли мы с тобой диссидентами. И считает ли Лазмет диссидентов шотетами.

– Может, мы сами по себе? Ты и я?

Акос произнес это с проблеском надежды в глазах. Если я не была диссидентом и даже не считалась шотетом, то нахождение рядом со мной не могло приниматься за его неизбежное предательство. Так долго Ноавеки и шотеты казались Акосу синонимами, что внезапное лишение меня всех этих статусов пришлось ему по душе. Но от этого я не становилась менее значимой. Более того, я этого не хотела.

– Я остаюсь шотетом всегда!

Сперва Акос в ошеломлении отстранился от меня. Но его возражение не заставило себя ждать. И оно прозвучало резко:

– Тогда почему ты сомневаешься, когда я говорю, что я всегда остаюсь тувенцем?

Это было не одно и то же. Как убедить его в этом?

– Сейчас не время для подобной дискуссии!

– Кайра. – Акос коснулся моей руки так легко, как обычно. – Сейчас самое время для этой дискуссии. Как мы договоримся о том, куда мы сейчас отправимся? Как будем поступать? Если мы даже не обсудили, кто мы?

В его словах был смысл. Акос умел проникать в суть вещей. В этом деле он напоминал нож больше, чем я, хотя я была более остра на язык.

Его серые глаза нежно глядели в мои, будто не было этой сотни людей вокруг. Жаль, что мы не обладали даром сосредоточиться. Я не могла думать посреди болтовни. Кивнула в сторону выхода, и Акос последовал за мной прочь из шумной столовой на тихую улицу.

Глянув через плечо Акоса, я увидела поселение, усеянное слабо мерцающими точками разноцветных огоньков. Было даже уютно – неожиданно для такого места, как Огра.

– Тебе интересно, кто мы сейчас, – начала я, глядя на Акоса снизу. – Я думаю, нам стоит немного перенестись в прошлое и понять, что такое это «мы».

– Что ты хочешь сказать? – спросил Акос неожиданно напористо.

– Я хочу сказать, надо понять, вместе мы либо я снова для тебя вроде… смотрительницы. Только теперь со мной тебя удерживает судьба, а не мой брат.

– Не притворяйся, будто все так просто. Это нечестно!

– Нечестно? – засмеялась я. – Что во всей твоей жизни заставило тебя думать, что что-то в ней может быть честным?

Я расставила ноги чуть шире. Так я ощущала себя уверенно стоящей на земле. Будто готовилась к бою.

– Просто скажи. Скажи мне, я – твой выбор или нет? Просто ответь мне.

Мне хотелось покончить с этим раз и навсегда, потому что ответ я уже знала. Я готова была его услышать – даже ждала с нетерпением, так как готовилась с самого момента нашего первого поцелуя услышать этот отказ. Это было неизбежно. Ведь я чудовище, созданное уничтожать всех на своем пути, будь они даже добры, как Акос.

– Я… – неспешно произнес он. – Я – тувенец, Кайра. Я бы ни за что не пошел против своей страны и своего дома, если бы у меня был выбор.

Я зажмурилась. Это было больнее, намного больнее, чем я ожидала.

Акос продолжил:

– Но мама всегда говорила: «Выстрадай судьбу. Все остальное – заблуждение». Нет смысла бороться с тем, что неизбежно.

Я заставила себя открыть глаза.

– Я не хочу быть причиной твоих «страданий».

– Я имел в виду не это.

Акос протянул мне руку. Я отступила назад. На этот раз боль, пронизывавшая каждую мою клеточку, не казалась проклятием (но отнюдь и не подарком). Она была словно дополнительной броней.

– Единственная вещь, которая делает мою жизнь сносной, – это ты, – добавил Акос.

Внезапное напряжение, возникшее в каждой его мышце, напомнило мне о том, каким он становился при виде Васа. Так Акос выглядел, когда защищался от боли.

– Ты – лучик света. Ты… Кайра, до того, как я узнал тебя, я думал о…

Я подняла брови.

Акос резко вздохнул. Его серые глаза приобрели стеклянный блеск.

– До того, как я узнал тебя, – Акос заговорил снова, – я не намеревался жить после спасения брата. Я не желал служить Ноавекам. Не хотел отдавать за них жизнь. Но если это ты… Не важно, какой конец меня ждет, вероятно, он стоит того.

Возможно, для кого-то это прозвучало бы любезно. Или по крайней мере реалистично. Человек не может избежать судьбы. В этом был здравый смысл. Судьба – пункт, в котором сходятся все возможные дороги жизни. И если оракулы говорят «все» – они именно это и имеют в виду. Так было ли это в самом деле плохо? Повиноваться не очень счастливой судьбе, как у Акоса? Возможно, и нет. Так мог бы сказать другой.

Но к сожалению, я была Кайрой.

– Ты хочешь сказать, – заговорила я, – что раз уж твоей голове суждено быть отрубленной, то по крайней мере будет неплохо, если она ляжет на очень мягкую плаху?

– Это… – разочарованно произнес Акос, – худшая из возможных интерпретаций моих слов.

– Ха! Это моя интерпретация, – огрызнулась я. – Я не хочу быть утешением для того, кто уже практически потерян. Я не хочу быть счастливой неизбежностью. Я хочу быть выбором. Я хочу быть желанной.

– Думаешь, ты не желанна? Разве я выразился непонятно? Я выбираю тебя, а не семью, Кайра. И судьба здесь ни при чем!

Акос практически пришел в ярость и буквально выплевывал слова.

Прекрасно. Я хотела сражаться. Я была обучена сражаться в сложных ситуациях. Именно это спасало меня, а не отступление. Когда я избегала того, что причиняло боль? Нет, не ощущение, что меня не смогут повалить на землю, защищало меня, а знание, что я в состоянии подняться столько раз, сколько потребуется.

– Откуда тебе знать? – нападала я. – Ты не можешь этого утверждать, если чувствуешь, что у тебя нет выбора!

– Речь не обо мне, а о твоей безопасности.

Акос говорил яростно и горячо. Мы стояли очень близко друг к другу, но назад не отступали.

– Ты не веришь, что кто-то может желать тебя, поэтому не веришь и мне. Ты отталкиваешь все хорошее, потому что считаешь, что недостойна этого.

– Это потому, что ни один человек в моей жизни не хотел, чтобы я считала иначе!

Я почти сорвалась на крик. Люди, сновавшие вокруг, резко замерли, когда я внезапно повысила голос, но мне было все равно. Акос опрокидывал меня снова и снова, каждый раз, когда не говорил то, что я хотела услышать – что я была его выбором, что он хотел этого и понимал, что судьба не имеет значения.

Я хотела от него лжи, чтобы поверить в нее. Но не нужно быть оракулом, чтобы сказать, что среди всех возможных вариантов будущего не было ни одного с подобным исходом. Я никогда не поверю в ложь. А Акос никогда мне такого не скажет.

– Я люблю тебя, – сказала я. – Впервые в жизни мне хочется, чтобы меня выбрали. А ты не хочешь. Не можешь.

Когда мы слегка разошлись, я почувствовала перемену. Акос казался опустошенным – будто его руки были заняты, но кто-то внезапно подошел и отобрал все, что он держал в них. Я ощущала то же самое. Опустошение.

– Я не могу изменить действительность, – произнес Акос. – И ты не можешь винить меня за это.

– Я знаю.

Он был прав, и смысла продолжать спор больше не было. Я начала разговор, требуя честности. Но лучше бы требовала честности от себя. Судьба Акоса была данностью, и он не мог относиться ко мне так, как я того желала. Я знала только, что должна добиться правды, а Акос желал, чтобы я больше ценила себя. Мы запутались в паутине. Причина и следствие, выбор и судьба – все смешалось.

– Итак, ты остаешься, потому что твоя судьба – быть со мной, – глухо промолвила я. – А я остаюсь, чтобы помочь им разобраться, как поступить с моим отцом. И ты, и я…

– Будем теми, кто мы есть, – очень тихо произнес Акос.

– Верно. – Мои глаза горели. – Ладно, надо поговорить с ними о Лазмете. Пожалуйста, найди Теку и проверь, в порядке ли она.

Акос кивнул. И я кивнула. Мы оба направились обратно в столовую, где все по-прежнему толпились у экранов, которые теперь транслировали движение теплового пятна над пустынями Тепеса.