Текст книги "Южнее Сахары"

Пожалуй, больше всего Андрея удивил молодой голландский фермер, путешествующий по Африке в поисках места для сельскохозяйственного предприятия. Он объяснял так, что в Голландии больше не нужны фермеры. Земля все больше требуется для городов и парков. Запрещено использовать химию, поскольку голландская продукция должна быть образцовой в экологическом отношении. Существуют строгие нормы условий жизни для сельскохозяйственных животных и на их питание, потому что голландские куры и коровы должны быть счастливыми. Очень трудно найти рабочих, все хотят сидеть в офисах перед компьютерами. И при этом приходится конкурировать с продуктами из Франции, Испании, Польши, Эстонии, где нет таких ограничений. Теперь он хотел найти подходящее место в Африке, чтобы попробовать снабжать Европу отсюда. Андрей так и не узнал, что случилось с храбрым голландцем дальше.

Однажды утром Андрей отправился в Кундугу. На участке скопилось золото, и он хотел взять полицейских для сопровождения. Обычно начальник полиции, получавший хорошие чаевые с каждого транспорта, поднимался, завидев его, из-за своего стола, сердечно здоровался и сам спрашивал: «Ну, когда повезем золото?» Но сегодня что-то не сложилось. Начальник, извиняясь, сказал, что приезжает полицейское начальство, будет какой-то смотр, и все должны быть на своих местах. «Дня через два поедем,» – закончил он успокаивающим тоном. У Андрея были в городке еще кое-какие дела, и, прежде чем ехать по самой жаре домой, он завернул отдохнуть в бар. Хозяина он не встретил. Одна из девушек сказала ему, что он вот только что был, но куда-то ушел, по-видимому, по делам. Андрей уселся в приятной тени огромного дерева и задумался о своей жизни.

Работа на полигоне явно подходила к концу. Зачищались остатки песков, и в ближайшие дни приборы можно будет останавливать. Ночные смены были уже отменены. Большинство машин – молодец Николай – уже законсервированы и готовы к следующему сезону. Золота добыто достаточно, даже побольше обещанного, долги возвращены, данные им обязательства выполнены, и участок можно бросить навсегда. Но зачем? Эта техника может еще поработать, дать прибыль, если направить ее на подходящий объект. Собственно, и объект есть – участок Мусы Бубакара. Это было так очевидно, что Андрей удивлялся, почему Муса до сих пор не пришел к нему с предложением. Вероятно, ждет, когда мы сами к нему придем, чтобы выговорить условия повыгоднее. Переговоры будут нелегкими и продлятся не один день, но должны закончиться успешно, поскольку ни одна сторона в принципе не может осуществить проект в одиночку.

За годы, прожитые на участке, Андрей ко всему привык, стал как бы своим. Его все знали, он был уверен в прочности и безопасности своего положения. Он притерпелся к одиночеству, потому что его знания языков хватало для болтовни и деловых отношений, но не для дружеских. Собственно, он не был уверен, что в Африке существуют дружеские отношения в их российском понимании. Любое сближение с африканцем очень скоро означало для него новые обязанности, а для другой стороны новые права. Иногда это выражалось прямо: «Ты мне друг? Так дай мне денег». А предложения с его стороны о встречных дружеских уступках встречало искреннее недоумение: «Я же бедный, у меня ничего нет».

Возможно, дело было не в языковом барьере, а в более глубоких душевных различиях, разных взглядах, разном понимании. Как-то раз Леонтий говорил им об этом. Он сказал:

– Вот мы, белые, уверены в своем превосходстве над черными. Без враждебности, спокойно, доброжелательно, но твердо и непоколебимо уверены. Так?

Андрей с Николаем прислушались к себе. Потом оба кивнули.

– Вас это, вероятно, удивит, но можете мне поверить на слово. Черные так же – спокойно и твердо – убеждены в своем превосходстве над белыми. И никто не способен изменить свое мнение. Это данность мировоззрений.

Слушая тогда Леонтия, Андрей вспомнил о своих отношениях с Авой. Она всегда не то, что признавала, а настаивала на их неравенстве, на его превосходстве и своей подчиненности. Но при этом она часто говорила: «Ты ничего не понимаешь в Африке. Ты другой. И никогда не поймешь.»

Скажем, явно другим у здешних жителей было чувство юмора. В России Андрей не сомневался в своей адекватности: над его шутками смеялись, и он смеялся над шутками других. В Африке его шутки оставались абсолютно непонятными, его по несколько раз переспрашивали, честно пытаясь понять, что он имеет в виду, и он бросил это занятие. Успех он имел один раз, когда по недосмотру схватил рукой свежеприваренную железку и отдернул обожженную руку. Он чувствовал себя как Жванецкий после ударной репризы, народ буквально лег от смеха и восторга.

Он уже твердо решил, если работа будет продолжаться, на следующий год привезти сюда жену. Их дети были уже в состоянии прожить год без родителей. Ей будет интересно, а ему много легче. В такой ситуации они вместе смогут убедить жену Николая сделать вторую попытку. Николай, правда, говорил, что не вернется, но Андрей был уверен, что полугодовая домашняя реабилитация изменит его позицию. Для невозвращенца он слишком тщательно приводил все в порядок. Тогда можно будет наладить нормальную жизнь.

После расставания с Авой Андрей выдержал немало атак со стороны местных девушек, часто прямых и откровенных. Например, с давних пор на участке сложился обычай, что пустой концентрат, из которого в участковой лаборатории извлекли золото, отдавали деревенским женщинам, которые подолгу возились с ним со своими калебасами и извлекали еще какие-то граммы. Почему-то женщины очень ценили это право и выработали сложную систему очередности, чтобы эта дрянь доставалась всем по справедливости. Только Ава, когда она переехала к Андрею, по-королевски уступила свою очередь своей младшей родственнице. Так вот, когда Ава покинула его, девушки, приходящие на участок перемывать отходы, стали одеваться и украшаться тщательно, как на праздник, и непременно пытались попасться Андрею на глаза. В одном или двух случаях дело даже дошло до разовых интимных связей, но здесь биолого-культурные барьеры оказались непреодолимыми, и попытки отношений вызвали у Андрея чувство, близкое к панике.

В Согвиле он получил интеллигентно выраженное предложение от молодой россиянки, которая, обучаясь в провинциальном институте, выскочила замуж за студента-африканца и уехала в Сонгай. Она довольно быстро поняла, во что влипла, развелась, и теперь работала регистратором в небольшом отеле, имея в виду выйти замуж за белого или по крайней мере заработать денег на билет в Россию. Она была симпатична, неглупа и дала понять, что будет не против поехать с ним на участок. Андрей был готов ей помочь, но от предложения деликатно уклонился, понимая, в какой клубок неразрешимых проблем он будет немедленно втянут.

Девушки из «Звезды Африки» тоже поначалу настойчиво пытались привлечь его внимание, но все-таки это были проститутки из дешевого грязного придорожного борделя. Как-то раз вечером они, хихикая, затащили Андрея в свой круглый домик, но единственным возникшим у него чувством в этом доме, освещаемом масляными плошками, с колыхающимися тряпочными занавесками под соломенной крышей, было ощущение неведомой, но грозной пожарной опасности.

Как ни странно, единственного человека в Африке, которого он мог назвать своим другом, он нашел здесь. Это была одна из девиц борделя, носившая малоподходящее для ее профессии имя София. Как миллионы африканских городских девушек, она имела Великую мечту: выйти замуж за белого и уехать с ним жить в Европу. О себе она выражалась почти пушкинскими словами: «Черт меня дернул родиться красивой и умной в Африке». Черных мужчин она терпеть не могла и охотилась только на белых, ожидая принца, который увезет ее с собой. Она могла позволить себе выбирать клиентов, не отказывая прямо, чего не позволяла этика ее профессии, но назначая неприемлемую для нежелательного поклонника цену. Она была родом из Дакара, а сюда ее занесло с каким-то датчанином, с которым они то ли поругались по пути, то ли он ее бросил, и она, решив, что здесь конкуренция меньше, чем дома, осталась поджидать свое счастье на большой дороге. Нелюбовь к мужчинам своей расы она приобрела благодаря отцу, который, живя в крайней бедности, наделал девять детей, включая ее, потом нашел хорошо оплачиваемую работу и тут же бросил семью ради новой молодой жены, с которой сделал еще шестерых, потом снова обеднел, состарился, был выгнан и вернулся в старую семью. Восприятие мужчин и женщин в глазах Софьи было в чем-то близко российскому. Женщины жили сами, торговали на рынках, горбились на огородах, на нищенские доходы поднимали детей, а мужчины хотели есть, спать, развлекаться и требовали заботы.

Она действительно была красивой и умной, свободно говорила на английском и французском, все со слуха, поскольку в школе не училась, могла объясниться по-немецки, по-испански и по-итальянски (следы ее разнообразных связей), не считая нескольких африканских диалектов. Они с Андреем быстро выяснили его бесперспективность как принца, но полюбили сидеть и болтать друг с другом в моменты, когда в баре не было других белых, привлекающих профессиональное внимание Софии. Иногда она мечтательно шептала Андрею, нараспев, глядя куда-то вдаль, как Ассоль:

– У него будут белые волосы и голубые глаза. Он выйдет из большого блестящего джипа, (Андрей мысленно добавлял: «под алыми парусами»), увидит меня,и увезет в Копенгаген. И у меня будет машина и большой цветной телевизор, видеофильмы и большая ванна.

Что еще будет у нее в Европе, она не знала.

Она рассказывала ему о веселом портовом городе Дакаре, и в этих рассказах Андрей вдруг ощутил вкус сладкой и несбыточной романтики своего детства, подростковых песен, вроде: «Но прежде чем уйти в далекие пути, на берег был отпущен экипаж». София была та самая «девочка из Нагасаки», о которой они пели в восьмом классе. Она не сомневалась в том, что подросшая девочка должна идти в бар, чтобы попытаться устроить свою жизнь. Многие ее подруги вышли замуж и уехали в Европу, а у нее в последний момент что-то сорвалось, отчего она оказалась в Кундугу, но она была уверена в своей будущей удаче. Она рассказывала о французах и немцах, приезжающих в Африку в поисках экзотических секс-услуг, которые в своей стране были для них слишком дороги, о секс-бизнесменах, вербующих девушек для разнообразных заведений в Европе. Ей тоже предлагали, однажды она чуть не поехала в шикарный интернациональный бордель в Вену, но отказалась, поскольку хотела покинуть Африку не проституткой, а женой. Как-то она сказала, что русские проститутки в Дакаре тоже есть, и что «они другие».

– В чем другие? – спросил Андрей с интересом, полагая, что сейчас узнает что-нибудь о загадочной славянской душе.

– Все девушки, когда выпьют, смеются, а русские, когда выпьют, плачут.

Часто жизнь ее и ее подруг напоминала бульварные романы, о чем она сама не знала, потому что не умела читать и потому что книжная культура не свойственна африканцам, даже образованным. Например, она была знакома с немцем, который страстно полюбил африканскую девушку и поселил ее в своем доме, а та страстно любила своего черного любовника и с немцем жила только из-за денег. Кончилось это тем, что любовник немца убил, они похитили все деньги из его сейфа и в ту же ночь убежали в другую страну. Вообще в ее рассказах белые часто становились жертвами африканского коварства, теряли деньги, здоровье и нищими возвращались домой. Еще как-то раз она, упоминая имя своей подруги, заметила вскользь, что это была та самая, которая потом сошла с ума, а когда Андрей заинтересовался, рассказала такую историю: Подругу звали Фатима. Она полюбила красивого, смелого, гордого нигерийца и уехала с ним. Нигериец оказался бандитом, по ночам он с друзьями останавливал машины, грабил, случалось, и убивал. Фатима стала чем-то вроде хозяйки бандитской хаты. Однажды ночью полиция выследила банду после налета, окружила дом и захватила всех. В стране был военный режим, и всю банду без излишних формальностей расстреляли. Фатима присутствовала при казни, после чего ей сказали, что на этот раз ее отпускают. Она сумела вернуться домой, но потеряла рассудок.

Еще София рассказывала о жизни в бедных кварталах Дакара, не в трущобах, а в старых, традиционных кварталах, об отчаянной борьбе за выживание, о сложных коммерческих операциях с оборотом в сто долларов, о войнах между родственниками с помощью колдунов и ядов за комнатку в глинобитном доме, за швейную машинку «Зингер» образца 1920 года, обо всем том, во что она твердо решила не возвращаться. Иногда они заходили в гостиничный номер, который Андрей снимал на час. Их секс был тоже дружеский и безлично-нейтральный, даже без учащенного сердцебиения. Для нее это был дневной заработок, для него – не лишенная удовольствия медицинская процедура, полезная для здоровья. На втором курсе института они в студенческом общежитии горячо спорили: могут ли быть ли чисто дружеские, лишенные сексуальной составляющей, отношения между мужчиной и женщиной. Возможно, это было как раз то самое.

Сегодня, правда, и София отсутствовала. Девушки сказали, что она уехала чуть ли не в Кайен по какому-то поручению хозяина. Он допил свой тоник в одиночестве, ничем не отвлекаясь от мыслей. Когда солнце стало склоняться к закату, он сел в машину и поехал на участок с каким-то смутным, несформулированным ощущением. Что-то было не то.

ЗА ВСЕ НАДО ПЛАТИТЬ

Вернувшись, он задумчиво открыл дверь ключом и первое, что увидел, войдя в комнату, была Ава. Она лежала на его кровати, широко раскинувшись в своей излюбленной позе: одна нога на кровати, одна на полу, руки закинуты за голову. Глаза ее открылись, она вскочила, подбежала, обняла, заплакала, бысто-быстро заговорила, все это сразу.

– Отряд из Армии освобождения народа хочет прийти и забрать золото. Они знают, что у тебя есть. Уходи. Они придут, ты умрешь.

Неожиданных новостей было сразу так много, что Андрей машинально отреагировал только на последние слова.

– Зачем им меня убивать, – спросил он рассудительно, – им золото нужно, а не я.

То, что он слышал в Африке о самых отмороженных народно-революционных армиях, самых коррумпированных полицейских режимах, просто бандитах, сводилось к банальному грабежу. Отнять деньги, машину, багаж – сколько угодно. При этом могут даже войти в положение и оставить самое необходимое. Но без разумной причины не убивают. За убийствами, особенно белых, следуют неприятности, вплоть до высадки войск ООН. Прекращается туризм, сворачивается бизнес. Кому это нужно?

– Армии не нужно, – согласилась Ава, – Мусе Бубакару нужно. Он хочет, чтобы тебя убили. Он хочет договориться с властями и забрать твои машины. Он хочет, чтобы твои машины работали на его земле. Он обещал очень много денег полиции, чтобы они не помешали.

– Откуда ты узнала?

– От людей. Люди все знают.

Она сказала это легко – не как тяжкое, выношенное убеждение, а как общеизвестную банальность, вроде «днем светло».

– Люди не хотят, чтобы тебя убили, они тебя любят. Мусу Бубакара не любят.

– Что же они меня не предупредили? – проворчал он.

– Как не предупредили? Они сказали мне. Я тебя люблю. Я тебе должна сказать. Кто тебя предупредит, того тоже могут убить. Но не меня. Все знают, что я твоя женщина. У меня сильный отец, сильный муж. Меня не тронут.

– Как ты добралась?

– До Кайкая (это был верхнегвинейский городок недалеко от границы) доехала, а дальше бежала. Но не по дороге. И не днем. Если по дороге, все узнают.

Пробежать пятьдесят километров ночью по колючим тропинкам в обход дорог. Только тут Андрей обратил внимание на ее запыленный, загнанный вид, на ноги, разбитые и исцарапанные. Он наклонился поцеловать ее.

– Тебе было страшно? – спросил он, вспомнив, как панически она боялась ночного леса.

– Нет, потому что я делала хорошо, и Бог был со мной.

– Когда они придут?

– Не знаю. Может быть, сегодня ночью. Ты должен уйти сегодня. Но не по дороге, и не в Кундугу. Ты знаешь, как?

– Знаю. Как ты живешь?

– Я живу хорошо. Мой муж хороший. Я выполнила волю отца, значит Бог со мной. У меня уже есть сын. Я счастлива со своим мужем, потому что знаю, что ты есть. Если ты умрешь, я всегда, всю жизнь буду плакать и никогда не буду смеяться.

– Муж знает, что ты здесь?

– Нет. Я ему сказала, что должна навестить отца. Он поймет, но ничего не скажет. Я знаю, у кого спрятаться, а потом уйду. Со мной ничего плохого не будет, потому что Бог меня защитит. Нет, мы не будем… (она употребила слово из их личного «языка на двоих»), потому что тебе нужно много сил.

Чем больше минут они вместе, тем труднее расставаться. Она с усилием оторвалась от него, выскользнула в дверь, перебежала поляну и исчезла в кустах. Пора было браться за дело.

Как это ни странно, во время одной из своих одиноких прогулок он фантазировал о возможности подобной ситуации и приготовил воображаемый план мероприятий. Теперь он, почти не размышляя, быстро действовал. Достал из сейфа последнее золото – маленький железный ящичек, в котором было двадцать с лишним килограммов золотого песка, обернул в одеяло, положил в рюкзак. Собрал деньги, личные документы и бумаги компании, карту, компас, спутниковый определитель координат, воду, немного еды, нож, пистолет. Надел крепкие джинсы, штормовку с капюшоном, высокие американские армейские ботинки. Будет жарко, но безопасно. Погрузил все в машину, бросил туда же большой молоток, деревянный брусок и саперную лопатку. Сел за руль и выехал на дорогу. Положение начальника позволяло не давать никому объяснений. Николай, что было весьма удачно, уехал в Сонгвиль выточить в паровозном депо какие-то детали. Кулибали попросился на один день в Кайен, по личному делу. «Интересно, знал он или не знал?» – безразлично подумал Андрей.

В одном месте, где дорога подходила близко к обрыву, он, не глуша мотора, приостановил машину в скрывающей ее высокой траве и сбросил багаж в рытвину, под колючие кусты. Присыпал все сухими листьями и поехал в сторону реки. Рыбаки, шедшие домой с вечерней проверки сетей, встретились ему на дороге, поздоровались и проводили взглядами. Уже начинались сумерки, на реке никого не было, рыбацкие лодки стояли в ряд. Он отвязал лодку, принадлежащую участку, вывел на воду и с силой толкнул в сторону речного фарватера. Течение подхватило ее, она закружилась на воде и исчезла за поворотом в последних лучах заходящего солнца. Он запер машину, оставил ее на берегу и, минуя тропу, быстро пошел через саванну по хорошо знакомой ему местности. Люди, особенно в сумерках, строго придерживаются дорог, и шансы кого-то повстречать в густой траве были незначительны. Приблизившись к месту, где он выбросил багаж, он надел хорошо уложенный рюкзак, прихватил остальное и стал вприпрыжку подниматься вверх по склону. С таким грузом далеко не убежишь, но ему не надо далеко.

В уже густых сумерках он прибыл к месту назначения, россыпи каменных глыб, скатившихся не так давно с обрыва. Одна приличного веса плита лежала одним боком на земле, другим опиралась на камень поменьше, образуя что-то вроде низкого шалашика. Андрей знал, что под плитой в земле есть небольшая ямка. Он пошарил там палкой на предмет змей и скорпионов, потом пропихнул под плиту ящичек с золотом, протолкнул ногой, пока он не провалился в ямку. Подбил под край плиты деревянный чурбачок, подкопал и откатил в сторону камень, на который она опиралась. Теперь плита всем весом лежала на деревяшке. Он взял молоток и сильным ударом выбил брусок из под плиты, которая с глухим стуком хлопнулась о землю, надежно прикрыв золото. Когда придет время его забирать, достаточно будет приподнять плиту домкратом. Он спрятал подальше инструменты, поднял легкий теперь рюкзак и стал быстро подниматься по лестнице каменных глыб, иногда пуская в дело руки и обходя осыпи, заросшие колючками. Добравшись примерно до половины склона, он устроился на карнизе между двумя обрывами, в нише под нависающей скалой, глотнул воды и стал отдыхать. Придут ли бандиты сегодня? Если за ночь ничего не случится, утром можно подумать, что делать дальше.

В свете звезд и тонкого месяца расстилающаяся внизу равнина не то, что была видна, но угадывалась. В поселке не было огней, станция не работала. Андрей был совершенно спокоен. Он никуда не торопился, время текло незаметно, а глаза видели все больше деталей вокруг. После полуночи на участке началась какая-то активность. С разных направлений засветили автомобильные фары. Замелькали вспышки карманных фонариков. Огни перемещались, и это длилось довольно долго, среди прочих движений состоялись поездки к реке и в деревню. Андрей с удовольствием представил себе, как народные освободители пинают ногами неподъемный и невскрываемый сейф. Ему беспокоиться было совершенно не о чем, поскольку найти его в хаосе обрывов и осыпей у них не было шансов даже днем.

Потом к электрическим огням прибавился отсвет пожара. Кажется, загорелась соломенная крыша столовой. Надо думать, освободители обозлились. Положение банды было незавидным: она далеко оторвалась от своих баз, вторглась еще в одну страну, но осталась без золота, которое должно было бы проложить ей обратный путь в джунгли. Теперь ее бойцам предстояли неприятные встречи с правительственными войсками Верхней Гвинеи. За рабочих, живших в деревне, можно было не волноваться. В такой ситуации банда не станет озлоблять население.

Пожар на участке стал затухать, но на пустыре за поселком загорелась трава. Свежий ночной бриз гнал огонь по равнине. Сверху это выглядело как неумелая компьютерная графика. На черной равнине перемещались зигзагообразные линии огненных фронтов, они двигались то быстрее, то медленнее, затухали и возникали вновь. Тем временем автомобильные фары потянулись из поселка в лес, в сторону границы, похоже, в поисках тропы, обычно используемой контрабандистами. В поведении огненных фронтов на равнине возникла, к сожалению, нежелательная тенденция. На левом фланге они уткнулись в реку и исчезли, но на правом неуклонно расширялись и значительно продвинулись в сторону обрыва. Пора было принимать меры. Как выглядит пожар на обрыве, Андрей видел в прошлом году из поселка и оказаться сейчас внутри этого зрелища совершенно не желал. Время года было самое подходящее, сухая трава покрывала весь склон. Осмотревшись, он выбрал здоровенный полукруглый утес, выступающий из стены как огромная перевернутая кастрюля с вертикальными гладкими стенками. Вскарабкался по осыпи, огибающей скалу, вышел на ее плоскую вершину, осмотрелся, не желая включать фонарик. Обширная каменная площадка с одной стороны была привалена обвалом из каменных глыб. Растительность далеко, огненный фронт можно пересидеть. Если еще отступить поближе к обвалу, а с другой стороны соорудить подобие стенки, будет защита с флангов, откуда высунутся языки огня.

Пока Андрей складывал стенку, на скалах выше уступа заиграли желтые отблески. Он осторожно ступил на край площадки и наклонился. Огонь уже подошел к подножию обрыва и начал свой блицкриг вверх по склону. Языки пламени почти мгновенно охватывали осыпи, поросшие сухой травой, задерживались перед каменными выступами и навалами глыб, искали обход и снова прорывались наверх. Там и сям огонь касался деревьев, покрытых сухими листьями, и они вспыхивали с громким треском, как огромные факелы. Пожар неуклонно приближался, каждую секунду меняя очертания. На площадке вовсю пахло дымом.

Вернувшись в свое убежище, он обнаружил, что там тоже все переменилось, и он теперь не один. Пространство между стенками было усеяно животными, количество которых все росло. Какие-то грызуны, вроде сурков или охотских тарбаганов, но размером побольше и числом не менее десятка, сидели, тесно прижавшись друг к другу. Прискакали зайцы, обыкновенные, серые, ушастые, они ужасно нервничали, вздрагивали и прижимали уши. По камням стелились белки, которые в Африке живут не на деревьях, а на земле, движениями они напоминали волну-частицу из квантовой физики: на миг замирали, потом мгновенным волнообразным движением перемещались и опять замирали.

Здоровенные ящерицы-вараны, присутствие которых в саванне всегда слышно по страшному треску сучьев, стояли на широко растопыренных лапах и поводили широкими головами из стороны в сторону. Вдруг на край площадки бесшумно скакнула дикая кошка, расцветкой напоминающая рысь, но размером поменьше. Мелкие звери отодвинулись от нее, сколько возможно, но не убежали, а кошка, сколько можно, отодвинулась от Андрея. Он вспомнил Киплинга, только здесь перемирие было не водяное, а огненное. Из тьмы деловито выполз приличных размеров удав, свернулся под стенкой плотной восьмеркой, положив голову в центр, и опять никто не убежал. Кто Андрею совсем не понравился, так это парочка тонких, черных, стремительных кобр, впрочем, они просвистели мимо и скрылись где-то под навалом глыб.

Пожар дошел до уровня скалы. Вокруг все оглушительно зашумело, затрещало, засвистело, шум был как от тысячекратно увеличенной горящей печки или от небольшого урагана. Полукруглый утес, на котором они все сидели, со стороны, наверное, напоминал кофеварку, поставленную на газ. Оранжевые огненные стены устрашающей величины с ревом поднялись с двух сторон над площадкой и почти сомкнулись над головой. Плоский оранжевый бестеневой свет залил убежище, ее обитатели, выжидая, вжались в камень. Несколько секунд становилось все жарче, горячее, безнадежнее, казалось, все они, джинсовые, меховые и чешуйчатые, сейчас вспыхнут. Но пищевая база огня была уже подорвана, стратегические запасы сухих стеблей и листьев улетели в темное небо, стена пламени стала разрушаться снизу, распадаясь на отдельные языки, взлетающие и исчезающие вверху. На площадке потемнело и все как будто зашевелилось. То ли это звери переводили дух после пережитого ужаса, то ли это был эффект мерцающих отблесков огненного фронта, который снова сомкнулся выше утеса и теперь удалялся от них, поднимаясь выше по склону. Отовсюду поднимались струйки дыма, остро пахло свежей гарью.

Живые существа на площадке медленно приходили в себя. Деваться все равно было некуда – кругом лежал горячий пепел, дымились недогоревшие стволы, во тьме скрывались ямы-ловушки, полные горячих углей. Но и находиться вместе с хищниками их жертвам было невыносимо, да еще в присутствии общего злейшего врага. Первыми не выдержали нервные зайцы. Они скакали по площадке, запрыгивали на камни, осматривались, и – раз – упрыгнули во тьму. Мало-помалу разбежались и расползлись все, и Андрей снова остался один. Похоже, он слегка вздремнул. Когда проснулся, вокруг уже светало. Солнце вставало за спиной, оставляя обрыв в тени и освещая дальний край равнины. Дым почти рассеялся. Он задумался. Наверное, реальная опасность миновала, можно было вернуться на участок, но почему-то очень не хотелось. Проще было перейти плато, спуститься на другую дорогу, сесть на автобус и уехать в столицу, где обратиться в полицию и в посольство. Убедительных аргументов в плотно набитой кожаной сумочке было достаточно. Для восстановления статуса имеет смысл вернуться на участок в сопровождения официального лица. И, конечно, не следует бросать работу. Было бы неправильно стать человеком, который убежал.

Он встал и начал подниматься вверх по склону, шагая с камня на камень, стараясь не наступать на кучи угольков, используя расселины в каменном обрыве. Все необходимое для двух-трехдневного перехода в обход людоедских деревень у него было. Он поднялся на плато, отошел от края, посмотрел карту и спокойно зашагал в нужном направлении по ступенчатым каменным уступам.

Все было в порядке.

Волноваться было совершенно не о чем.