Текст книги "Южнее Сахары"

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ВТОРАЯ ПОПЫТКА

Авиалайнер «Эр Франс», вылетавший по маршруту Париж – Сонгвиль, медленно выруливал на взлетную дорожку аэропорта «Шарль де Голль», когда сзади в салоне послышался какой-то шум. Андрей повернулся и увидел, что несколько чернокожих парней вскочили со своих мест, откатили массивную входную дверь и теперь выпрыгивали на бетон с высоты двухэтажного дома и стремительно разбегались по взлетному полю. Но уже через секунду к двери подскочили стюарды – крепкие молодые люди в униформе и с хорошей выправкой, – и у дверей завязалась рукопашная. Андрей еще при посадке удивился: почему вместо обычных милых стюардесс пассажиров рассаживают милитаристского вида молодые люди. Профессионально работая в тесном проходе, стюарды оттеснили беглецов и заблокировали дверь. Самолет развернулся и направился обратно к терминалу. Еще через минуту возле него резко затормозили несколько автомобилей, и вскоре спереди, из салона первого класса по проходам двумя цепочками побежали охранники. Они были одинаковые, как роботы, с одинаковыми механическим движениями, одинаково сосредоточенными выражениями на лицах, в касках, с дубинками в руках и пистолетами в кобурах. Позади каждой цепочки бежал доктор, державший наготове шприц. Шум и крики сзади резко усилились, затем быстро затихли. Обмякших нарушителей вносили в салон и усаживали в свободные кресла, надев наручники.

– Что все это значит? – спросил Андрей соседа по креслу.

– Депортация, высылка домой нелегальных иммигрантов, – спокойно ответил сосед.

Охрана уже собиралась покидать самолет, и радио объявило о продолжении рейса, как шум в салоне поднялся снова. Кричали опять черные пассажиры, белые сидели спокойно, и на их лицах было написано, что-то вроде: «Начальству виднее». Негры, наоборот, шумели все больше. Несколько из них, чиновного вида, в костюмах и галстуках, вскочили с кресел и кричали, размахивая руками.

– О чем они кричат? – снова спросил плохо понимающий Андрей.

– Они хотят, чтобы этих парней высадили из самолета. Некоторые боятся, что полет с ними будет опасным, а некоторые говорят, что французы не имеют права их депортировать.

С этой проблемой Андрей был знаком. Большинство африканцев полагали, что колониальное прошлое дает им право жить в Европе и пользоваться ее благами. По всей франкоязычной Африке звучала популярная песня «Я не уеду назад из Парижа». В Сонгае получить визу во Францию стало жизненной целью сотен тысяч молодых людей. Результаты этого были отчетливо видны уже в парижском аэропорту: убирали мусор и таскали багаж исключительно черные, за рулем многочисленных механизмов сидели арабы, а для белых оставались только места за стойками офисов.

Тем временем, последовала дискуссия между начальством и пассажирами, где французы держались мягко и уговаривающе, а негры – решительно и агрессивно. Наконец, французы сдались и бывших депортируемых поволокли к выходу. Африканская часть пассажиров зааплодировала, и самолет пошел на взлет. Андрей смотрел в окно, на клетчатые, как шахматная доска, виноградники Франции, потом Испании, и вспоминал свое пребывание дома.

После саванны, после полигона, в России все радовало, все было неиссякаемым источником удовольствия. Дождь, снег, мороз, водка, асфальт, женщины на улицах, книги на полках. Дом, семья давали вообще запредельное счастье. Особенно здорово было в первый месяц, когда не надо было еще думать о будущем, а просто тратить привезенные деньги, встречаться с друзьями и узнавать новости. Он пробовал смотреть и телевизор, и с удовольствием понял, что в этом отношении от пребывания в Африке он ничего не потерял. Телевизор был, правда, по-другому тупой, чем при советской власти, но такой же тупой. По-видимому, что-то такое находилось в самой природе телевизионного вещания. Самоощущение его старых знакомых представляло собой странную смесь успехов и недовольства. «Ох, трудно жить» – говорили все. «В чем же твои трудности?» – спрашивал Андрей. «Мои-то ни в чем, я отлично живу, вот народ, народ жалко». Самосознание было противоположным советскому: раньше все были уверены в государственно-общественном благополучии и даже в своих личных бедах и неуспехах винили только себя, теперь из личных успехов и удач необъяснимо складывалось (возможно, посредством того же телевидения) большое общественное горе.

Вскоре после приезда Андрея вызвал Теймураз Азбекович и подробно расспросил обо всем. Они расстались благожелательно. С Андреем честно расплатились, в общем, понимая, что он сделал для предприятия все, что мог. Прошло несколько месяцев и, когда Андрей стал уже всерьез думать о поисках работы, Теймураз позвонил снова и сказал: «С тобой хотят поговорить люди о твоем участке. Я тебя попрошу, будь с ними как со мной, ничего не скрывай, говори, что думаешь.»

Так Андрей попал в подмосковный офис крупного добывающего предприятия, в прошлом старательской артели «Весна», в привычную ему обстановку производственного совещания. Вокруг были такие же, как он, горняки, геологи, механики, экономисты, с которыми он мог говорить на одном языке. Вопросы, которые они задавали, были те же, что обязательно задал бы он сам на их месте. Они внимательно разглядывали планы, разрезы, фотографии, списки оборудования. Потом слово взял президент компании, веселый, симпатичный человек, начавший свою карьеру бульдозеристом и ставший председателем артели с двумя высшими образованиями.

– Я Теймуразу кое-чем обязан. У него сейчас трудности. Он меня просит: заплати мне триста тысяч здесь и забирай участок там. Я готов это сделать из уважения к нему, если буду уверен, что смогу эти деньги там вернуть. Намного больше не обязательно, но эти обязательно.

– Пожалуй, их можно вернуть, но чтобы начать, тоже нужны деньги. На разрешение, оформление, на горючее, на подготовительные работы, на компенсации за посевы.

– Это понятно. А как это все юридически оформить?

Андрей изложил идею Леонтия о народном предприятии. Выяснилось, что Леонтий, находившийся по-прежнему в Сонгае, был в курсе нового проекта и уже дал согласие в нем участвовать.

– А ты бы сам за это снова взялся?

– Взялся.

– Хорошо. Тогда подготовь со специалистами технико-экономические расчеты, согласуй со всеми, кто здесь есть, и предоставь мне.

Вот так и получилось, что по прошествии еще нескольких месяцев Андрей вновь летел в Сонгай с планом организации народного предприятия на нижнем полигоне. Офиса «Ауры», как и Алиевича, в Сонгвиле уже не было, но Леонтий встречал его, как раньше. Он здорово сдал, выглядел усталым и слегка больным, но был по-прежнему весел, рассказывал о новых планах и новых знакомых. Для развлечения он теперь изучал японский язык по веселому советскому военному учебнику времен корейской войны.

Сонгвиль встретил его удушливым дымом горящих свалок. Вывоз мусора из городского двора стоил доллар в месяц, и жители, которые не могли себе этого позволить сжигали его прямо во дворах. Те, кто работали на вывозе, поступали не лучше. Они направляли своих осликов на ближайший пустырь, высыпали мусор из тележек и там тоже зажигали. Над городом стоял смешанный с пылью отвратительный запах горящего пластика и бумаги, и Андрей порадовался, что ему предстоит жить здесь недолго

Внешне Сонгвиль, по сравнению с прошлым разом, существенно изменился. Появились новые дома невероятной, как из фантастических фильмов или клипов, архитектуры, где классические ордерные колонны поддерживали китайскую загнутую крышу, а еще выше громоздились причудливые балконы, башенки, беседки и шпили. Голливудские сказочный стиль уверенно воплощался в жизнь. На улицах к традиционному ржавому металлолому и ооновским джипам прибавились крепкие, хоть и не новые, мерседесы богатых сонгайцев, уверенно прокладывающие дорогу в толпе. Кое-что, впрочем, не изменилось – например, дороги. Стотысячные автомобили, как и раньше, подползали к миллионным особнякам, стукаясь брюхом о колеи прифронтового типа. Чувствовалось, что освоение международной помощи по-прежнему идет преимущественно частным образом, без отвлечения на общественные фонды. Впрочем, одна внушительная программа общественного строительства неуклонно выполнялась. Новый президент страны был историком, получившим образование в Европе, и сейчас он заполнял столицу страны свежим историческим наследием. На каждом заметном перекрестке либо уже стояли, либо строились памятники. Раньше в Сонгвиле был только один памятник, поставленный благодарными французами в честь «сенегальских стрелков», то есть африканцев, сражавшихся на фронтах первой мировой войны за свободу милой Франции. Теперь к нему прибавился памятник первому президенту незвисимого Сонгая (свергнутому в результате переворота) и памятники общеафриканским антиколониальным героям Кваме Нкруме и Патрису Лумумбе (свергнутым). Второму президенту Сонгая (свергнутому) памятника не было, поскольку он как раз сидел в тюрьме и вел с правительством сложные переговоры по принципу «время-деньги», где годы заключения обменивались на суммы, лежащие на счетах узника в европейских банках. От него остался памятник жертвам, расстрелянным во время голодной демонстрации. Нынешнему президенту, надо признать, свержение не грозило. Он хорошо усвоил университетские лекции, и даже Клинтон назвал недавно Сонгай «образцом демократии в Африке».

Был, конечно, как и в любой стране, памятник независимости с золоченым куполом-луковицей, в котором угадывались мотивы Покрова на Нерли, и Андрей не удивился, узнав, что конкурс на этот памятник выиграл русский архитектор, живущий в Сонгае. Были памятники дружбе племен, населяющих Сонгай, и Центрально-Африканскому Союзу, и дружбе исламских государств, и единству стран Африки, и дружбе народов вообще. Еще на перекрестках было много бетонных раскрашенных слонов, жирафов, бегемотов и крокодилов, и все эти монументы действительно, приятно оживляли город. Живые слоны и жирафы в Сонгае были, к сожалению, уже ликвидированы, и Андрей в душе пожелал, чтобы следующий президент имел бы биологическое образование.

Они оформили у нотариуса документы предприятия, включая отказ хозяина от своих прав в пользу Андрея, и отправились в Кайен и Кундугу получать землю, поскольку проведенная недавно в стране административная реформа передавала значительную часть власти на места. Путешествие по железной дороге (автодороги в Кайен все еще не существовало) имело некоторые особенности. Пару месяцев назад южноафриканская компания перевозила мощный кран с одного своего рудника на другой. Кран имел нестандартные размеры и в габариты железной дороги не вписывался, о чем соответствующий железнодорожный инженер, сонгаец, прекрасно знал. Директор компании, белый, тоже об этом знал и поручил своему инженеру, сонгайцу, кран разобрать, для чего и выделил соответствующие средства. Однако,два достойных сына сонгайского народа сумели договориться. Кран отправили, не разбирая, а сэкономленную сумму инженеры поделили между собой. В результате, кран на полном ходу поезда врезался в однопролетный мост, сооруженный в 1904 году третьим инженером, Густавом Эйфелем (тем самым) и занесенный в списки памятников мирового инженерного искусства. От страшного удара мост сдвинулся, как единое целое, один его конец сорвался с высокой каменной опоры в реку, на него рухнул несчастный кран, а дальше уже все остальные вагоны. Железнодорожное сообщение Сонгая с океанскими портами оказалось надолго прерванным.

Андрей вместе с остальными пассажирами высадился из поезда на ближайшей к мосту станции и совершил пеший переход до ближайшей за мостом станции, где их ждал такой же поезд. Судьбе было угодно, чтобы два поезда, циркулирующие между Сонгвилем и Кайеном оказались в момент аварии по разные стороны баррикад. К счастью, им не пришлось тащить на себе вещи, поскольку все местное население со своими лодками, велосипедами, тележками и лодками зарабатывало деньги переноской пассажирского багажа, благославляя свалившуюся на них удачу. Баррикада из вагонов была уже разобрана, только виноватый кран, да сам мост, глубоко ушедший в илистое дно, еще оставались на дне реки.

– Это происшествие, – злобно думал Андрей, бредя по раскаленным шпалам (пыльная тропа была еще хуже), – имеет чисто африканскую природу. Африканец, даже имеющий высшее образование, обладает, в сущности, магическим сознанием. Он не отличает законов природы от законов человеческих. Он знает, что взятка может изменить позицию полицейского, таможенника, судьи или министра, следовательно, взятка может изменить и габариты моста. Он просто не понимает, что габариты существуют не только в инструкциях, но еще и в природе.

Андрей вспомнил, как они с Николаем перевозили по дороге пятисотсильный бульдозер, который они на несколько недель сдавали в аренду австралийцам. Тогда они сами измерили все мосты и нависающие деревья, а один мостик Николай лично укрепил. Он вспомнил еще историю, случившуюся несколько лет назад в Конго. Тогда грузовой самолет, управляемый российским пилотами, не сумел оторваться от земли в конце взлетной полосы, пропахал заполненный толпой рынок и взорвался, убив едва не тысячу человек. Местные грузоотправители заложили в свои контейнеры вдвое больший вес, чем написали в документах, а плохо знакомые с африканскими условиями русские пилоты поверили их документам без личного взвешивания.

Приближаясь к участку и глядя на знакомые пейзажи, Андрей подумал, как по-разному он их воспринимал в разное время. Сначала это была для него обыкновенная пыльная саванна. Потом, в те дни, когда Ава была с ним, он, возвращаясь на участок из поездок, видел все ярким, цветным и вдохновляющим. Сегодня он вспоминал даже не Аву, а тогдашние свои ощущения. Теперь огни погасли, он снова ехал по обыденной тусклой равнине.

На участке их с невероятным энтузиазмом встретил Николай, совершенно истосковавшийся от одиночества. Он неплохо освоил сонгайский, и они с Кулибали говорили теперь на одинаковой причудливой сонгайско-русско-украинской смеси. За Николаем ухаживала округлых форм и неопределенного возраста негритянка, которую он назвал «моя хозяйка». Теперь ей предстояло заботиться о быте Андрея тоже. Едва посмотрев письма и посылки, Николай усадил их за стол и принялся рассказывать горести прожитого им года.

Однако застолье сразу же пришлось прервать. Услышав о приезде Андрея, на участок повалил народ. Этот приход можно было описать почти библейским словами: рыбаки побросали свои сети, пахари оставили быков в поле и тому подобное. Вскоре в поселке собралась толпа, не уступающая той, которую когда-то Андрей видел у дома Мамаду Трейта. Каждый хотел пожать ему руку, обменяться ритуальными приветствиями и расспросить о планах – собирается ли Андрей возобновлять работу, и если да, собирается ли он взять на работу собеседника. К собственному удивлению Андрея, он был искренне рад встрече со многими из этих людей, но в разговоре был осторожен, не выходя за рамки приветственного пинг-понга.

– Хороший тут у вас народ – похвалил Леонтий, когда они, отмыв руки после рукопожатий, снова уселись за стол.

– Это для вас хороший. Для меня здесь все злыдни и аспиды, – горько ответствовал Николай. Он уже хватил привезенной из Москвы водки и с видимым удовольствием говорил по-русски, хотя и запинаясь. Было видно, как слова из разных языков подскакивали к нему на язык, и он задумывался, какое из них выбрать.

– Мне сказали: что купят, то продавай, – продолжил он свою повесть, – дали список с ценами. Приезжают эти коммерсанты-кровопийцы. Предлагают одну десятую цены. И не уезжают. Сидят, сидят, набавляют по франку, целый день душу тянут. Мне деньги тоже нужны, и Сонгвиль деньги просит, ладно, я на какую-то цену соглашаюсь. Он говорит: так я забираю товар? Я говорю: А деньги? Он отвечает: ну как же, я покупаю в кредит, я заберу товар, продам, потом верну тебе деньги. Я говорю: мы ни о каком кредите не упоминали, продаем товар, получаем деньги. Он опять: нет, ты не понимаешь, вся торговля всегда делается в кредит. Я сначала бесился, потом привык.

Андрей хорошо понимал Николая. Действительно, задание он получил такое, что не позавидуешь. Самые ходовые товары, вроде кровельного железа или автомобильных шин, были проданы еще Алексеем. Продать полуживой «Камаз» или потрепанный бульдозер помогала только жадность торговцев. Цены на способную работать технику в Сонгае были безумно высоки, и то, что просил Николай, было более чем умеренно. К тому же, к счастью, торговцы искренне не понимали тяжести будущих ремонтных проблем. Николай умел любую дышущую на ладан машину подкрасить, оживить и заставить улыбаться. В целом Николай сделал большое дело, сумев и поддержать центральный офис, и собрать что-то в кассу на текущий момент. Участок был основательно расчищен от неликвидов.

Алиевич и Теймураз оба хорошо понимали, каково Николаю здесь приходится и, когда он однажды позвонил и сказал, что сходит с ума от тоски и просит, чтобы его жена приехала сюда, они охотно согласились. К сожалению, его веселая, темпераментная, боевая жена никогда, так уж получилось, не летала на самолетах, и не знала ни одного неславянского слова. Представить ее одну среди многочисленных терминалов аэропорта Шарль де Голль было затруднительно, поэтому специально через агенство отследили других русских, летящих в Сонгай, вошли с ними в контакт и купили жене Николая билет на тот же рейс. Почтенная женщина, к сожалению, плохо представляла, куда летит. Уже переход от самолета к зданию аэропорта в Согвиле потряс ее, и она встретила ожидавшего ее в здании Николая словами: «Да у вас тут геенна огненная!» Кульминация наступила на железной дороге, в момент перехода через разрушенный мост в самое жаркое время дня. Женщина смертельно побледнела и без слов тяжело рухнула на Николая. Николай, к счастью, был хорошо знаком с признаками теплового удара и знал, что делать. Он перенес жену в тень (в Сонгае, чтобы попасть в тень,нужно, чтобы сначала кто-то из нее вышел), приобрел несколько ведер воды и вылил на нее, отчего она пришла в сознание. Тем же поездом они вернулись назад, заняв с помощью взятки проводникам купе в единственном вагоне с лежачими местами. Оставшееся до ближайшего самолета время супруга была тиха и молчалива, старалась не покидать зону действия кондиционера, жалела Николая, уговаривала его бросить это место, где «ад и черти», и горько плакала, улетая.

Получение площади для народного предприятия проходило как-то бодро и весело, в основном благодаря неотразимо-дружественным манерам Леонтия, который со всеми шутил на отличном местном языке, заводил дружбы, давал женщинам ласковые прозвища, и все это легко, без малейшего притворства. Способствовала этому и неизбалованность местных чиновников, лишь недавно получивших права на выдачу разрешений, и с удовольствием ими пользующихся.Взятки в Кайене были на порядок ниже, чем в столице, в Кундугу еще во столько же ниже, в деревне еще во столько же. Очень помогало также отсутствие больших канцелярий, предназначенных для потери документов. Здесь на одного начальника секретарь был всего один, и Леонтий готовил документы прямо на месте, присев на стул с ноутбуком, и на бумажку тут же ставили печать в обмен на бакшиш. В столице на каждую из этих процедур уходили бы месяцы без гарантий успеха.

К сожалению, одну из последних подписей следовало взять в Министерстве рудников, и это заранее портило всем настроение. Концессионный бум превратил министерских чиновников в толстых разъевшихся котов. Кроме лени и алчности, они были еще на редкость неграмотны, поскольку на верхних постах специалистов вообще не было. Министр, политический соратник победившего президента, на доходные посты назначал своих друзей и родственников, а специалисты на низовых должностях не имели ни желания, ни полномочий наводить порядок. Например, в министерстве не было сводной карты концессий, и никто не знал, какие площади свободны, какие нет. Чтобы узнать, подается ли новая заявка на свободную или занятую площадь, нужно было перерыть все предыдущие разрешения, работа, в тысячи раз большая, чем просто взгляд на сводную карту. Поэтому деятельность сотен чиновников министерства была, если и не нулевой, то близкой к нулю. В этой ситуции им помог то ли случай, то ли вмешательство свыше.

КАК РОЖДАЮТСЯ НАЦИИ

В эти дни в Египте проходил кубок Африки по футболу, где сонгайская команда достигла успехов, неожиданных для самих сонгайцев. Команда выиграла четвертьфинал и теперь должна была играть в полуфинале с неплохими шансами. В городе и стране бушевал невероятный ажиотаж. Во время матчей сонгайской команды город замирал, предприятия и учреждения прекращали работу, на рынке останавливалась торговля,и все продавцы собирались в лавках, возле телевизоров с аккумуляторами. Всюду во дворах и прямо на улицах, вокруг вынесенных из домов телевизоров, сидели толпы людей. Всякое движение на улицах исчезало: ни автомобилей, ни пешеходов – ничего. Чтобы следить за матчем, не нужно было даже смотреть телевизор, достаточно было не затыкать ушей. В напряженные моменты город затихал в полной тишине, а в случае гола, забитого сонгайской командой, можно было услышать одновременный вопль миллиона человек. Сразу после победы в четвертьфинале город наполнился демонстрациями – молодежь с флагами, барабанами, криками и песнями толпами валила по всем улицам, всюду слышалось скандирование «Сон-гай! Сон-гай!», на площади Независимости бушевал огромный митинг, куда прибыл даже премьер-министр. На митинге и потом по телевизору президенты богатейших компаний и официальные лица наперебой объявляли о наградах, которые они назначают за выход в финал футболистам, которые стали уже национальными героями. В день, вечером которого происходил матч, город кипел уже с утра. Все молодые люди держали во рту свистки и оглушительно свистели, гоняя на велосипедах или бегая. Школьники ходили с флагами. Все жило ожиданием матча.

В это самое утро Андрей с номинальным владельцем отправились на назначенную встречу в министерство. Чиновник вежливо выслушал их, потом равнодушно положил их папку в огромную кучу других документов. Взятка уже была передана через доверенное лицо, хотя было неясно, сколько денег лицо передало, сколько оставило себе. Теперь следовало ждать и платить еще взятки секретарям, чтобы бумаги не потерялись. Уже уходя, Андрей без всякой задней мысли пожелал чиновнику выигрыша сонгайской команды в сегодняшнем матче. Чиновник долго внимательно смотрел на него, потом молча взял его папку, подписал, поставил дату и сказал: «Отдайте секретарю». Вероятно, он таким образом вносил свой вклад в национальную победу.

Выйдя в коридор, еще не веря своему счастью, Андрей встретил Мамаду Трейта. Они сердечно приветствовали друг друг и после обмена ритуальными фразами и обсуждения шансов команды Сонгая на победу довольно долго болтали о делах друг друга. Мамаду работал теперь на южноафриканцев. Эти белые парни, под которыми сильно дымилась земля в их собственной стране (издержки всеобщей и полной демократии в первобытном обществе), теперь усиленно вывозили капиталы в страны, где имелись природные ресурсы, относительно стабильная власть и более-менее разумный экономический курс. Сонгай попал в их число. Сейчас они усиленно готовили к открытию сразу три крупных рудника для добычи рудного золота. Мамаду горячо жаловался Андрею на издержки глобализации, попутно раскрывая причины экономического благоразумия сонгайского правительства.

– Мы, сонгайцы, теперь сами не управляем своей страной. Наши правители теперь Всемирный банк и Международный валютный фонд. Они нам диктуют все: законы, налоги, бюджет, пошлины, права иностранных компаний. Мы говорим: «Это неправильно, мы не согласны». Они отвечают: «Тогда не дадим денег». А где же наша бедная страна еще возьмет деньги? Приходится соглашаться.

Действительно, новое здание Центральноафриканского отделения Мирового банка возвышалось над городом наглядным символом величия. Оно парило в небесах в полном одиночестве, раза в три выше, чем предыдущий высотный лидер, гостиница «Интернациональная». Вокруг банка, окруженный высокой стеной, расстилался необъятный поливной газон. Въезд внутрь колоссального двора разрешался только машинам дирекции, поэтому машины сотрудников и посетителей создавали невероятный хаос в окружающих переулках.

Вечером, в начале матча, крики над городом превосходили всякое воображение. К сожалению, матч был проигран. «Сонгай – бедная страна, – объясняли Андрею знакомые – Наших лучших футболистов перекупают. У нас нет условий для тренировки». Это все, конечно, было правдой, но все равно массовость народного футбола потрясала. Каждая деревня, каждый городской квартал имели команду, и не одну. Все дети и масса взрослых играли постоянно, где попало и чем попало, не жалеясебя.

Возвращаясь с победой на участок, Андрей почему-то думал не о предстоящей работе, а о стране, по которой он ехал.

Для того, чтобы нация стала нацией, она, вероятно, должна иметь какую-то историю.Сонгай, как и большинство стран Черной Африки, в этом смысле нацией не был. Страна появилась в 1959 году на месте одной из французских колоний. Ее границы провели французские картографы без всякого учета расселения племен, исходя из удобств колониального управления и с учетом договоров с другими европейскими колониальными державами. Границы новых государств рассекали области расселения племен – например, главный народ Сонгая, мандинго, оказался разделенным между четырьмя соседними странами, а внутрь границ Сонгая попало множество других племен, в том числе сахарские туареги, непрерывно восстающие, как и вдругих странах, с целью объединения и создания Великой Сахары. Несколько лет назад сонгайская армия даже бомбила с самолетов мятежную туарегскую конницу. Вся эта смесь племен нацией никогда не была. Даже каждое отдельное племя объединялось лишь языком и брачными контактами и тоже не имело единой истории. Государства в Африке возникали на короткое время и путем случайных флуктуаций. Одна деревня случайно подчиняла другую деревню, две деревни легко подчиняли третью, а дальше камень завоеваний катился с горы сам. Размеры империй ограничивались технологией управления в условиях отсутствия письменности и средств связи, поскольку правитель должен был регулярно лично объезжать страну и общаться со своими подданными. Когда через Сахару пришел ислам и принес с собой письменность и счет, появилась возможность появляться крупным империям. Все они возникали, если появлялись талантливые полководцы и администраторы, и все распадались через несколько поколений, поскольку сыновья не всегда наследовали таланты отцов.

Что создает нацию? Общая история, великие битвы, могучие герои, славные подвиги, поэмы и мифы, святыни и памятники. Сегодня место кровавых сражений заняли футбольные матчи с тем же результатом, но без жертв и разрушений, а на место сказителей легенд пришли эстрадные певцы. Создаются ли новые нации с помощью футбольных матчей, рок-концертов и конкурсов красоты?

Дома Андрей постарался почитать кое-что по истории здешних мест. Все большие империи подсахарской Африки, в том числе и древняя Сонгайская империя, имя которой было использовано для названия нынешней страны, непременно захватывали этот кусок саванны, потому что здесь было золото, а золото становилось фундаментом имперского могущества. Правители империй нуждались во многих арабских и европейских товарах, а в обмен они могли предоставить только три предмета, выдерживающих транспортировку через Сахару: золото, слоновую кость и рабов. Так что дух великой истории витал над этой землей. Но только дух, материальных следов не было никаких. Ни храмов, ни крепостей, ни дворцов, ни росписных чаш, ни рукописей. Сами сведения о некогда цветущих здесь государствах сохранились только в арабских хрониках. А на здешней земле, как тысячу лет назад, стояли глиняные хижины, покрытые травой. Трава сгнивала, дожди размывали глину, человек лепил новую. Единственный исторический памятник, виденный Андреем, был такой же круглой глинобитной хижиной, чуть побольше, поаккуратнее и поразрисованнее, чем другие. Якобы она стоит, регулярно ремонтируемая и со сменяемой каждые семь лет травой на крыше с четырнадцатого века. И больше не было ничего, ни памяти, ни развития. Почему?

Горные работы на участке в этот раз начались тихо, спокойно и эффективно. У Андрея было достаточно времени на обдумывание, был прошлогодний опыт, да еще в России планы работ обсуждались коллективно, с большой для дела пользой. Здесь перед началом он собрал всех рабочих, имеющих отношение к полигону, изложил им планы, проиллюстрировав их доходчиво нарисованными картинками, и спросил их совета тоже. Обсуждение имело большой моральный эффект, поскольку рабочие были невероятно горды, что с ними советуются, и, что самое неожиданное, он действительно получил полезные советы. Среди них было введение должностей, как Андрей назвал про себя, народных горных мастеров. Дело в том, что бульдозерист из кабины не видит, что он перед собой толкает и что копает. Хороший бульдозерист оглядывается в кабине назад, но для африканца, целиком занятого своими рычагами, такое требование было бы чрезмерным. А иметь глаза для бульдозера необходимо, поскольку за пять минут можно запросто отправить в отвал сто грамм золота или наоборот оставить на промывку кубов десять пустой глины. Теперь перед каждым бульдозером ходил помощник и показывал ему, что делать. На поверхности золотоносного пласта, с которого уже убраны торфа было решено по старой артельской традиции класть зеленые ветки, показывающие, что здесь копать больше не надо. Народ охотно принял эту идею. В Африке зеленые ветки кладут на дорогу в качестве стоп-сигнала. Если вы видите цепочку зеленых веток, уходящих за поворот, значит, за поворотом стоит сломанный грузовик без огней.

Теперь эффективность работы каждого бульдозера сильно улучшилась, а дополнительная зарплата стоила исчезающе мало по сравнению хотя бы с экономией горючего. Жизнь самого Андрея тоже сильно улучшилась: не нужно было гоняться в пыли за бульдозерами и махать руками. Отныне он мог располагаться в тени на холме и давать только стратегические указания. Еще по настойчивому совету-просьбе трудящихся были вновь принесены в жертву подземным богам чуть не с десяток баранов. Были приглашены все старейшины, семьи рабочих – словом, вся деревня. Андрей пригнал целый фургон с напитками, безалкогольными, естественно, но народ от непривычной сытной еды все равно опъянел и был совершенно счастлив. В конце праздника, выслушав от вождя деревни благодарность и пожелание успехов, Андрей обратился к народу с просьбой. Попросту говоря, он попросил народ не воровать золотоносные пески, которые, он знал, скоро будут лежать открытыми и доступными для хищений. Он получил торжественное заверение старейшин, которые тут же обратились к народу с запретом на расхищение. Народ ответил одобрительным гулом.