Текст книги "Рука Москвы"

– Вот видишь, – с укором проговорил Томас. – Русский полковник пожалел тебя, а ты сама себя гробишь. Как ты оказалась в Чечне? За каким хреном тебя туда понесло?

– Томас Ребане! И это говоришь ты, внук национального героя Эстонии! Внук пламенного борца за свободу! Я поехала сражаться с русскими империалистами. За вашу и нашу свободу.

– Да никакой я не внук, – с досадой сказал он. – Я просто однофамилец. Это Янсен сделал меня внуком. И не делай вид, что ты этого не знала.

– Я хотела отомстить русским за мужа. За его друзей, переломанных в лагерях. Да, отомстить! Если бы ты знал, Томас Ребане, какие это были чистые светлые люди! Какие у них были чистые светлые души! И если бы ты видел, какими они вернулись! Вот и все. Что скажешь, Томас Ребане?

– Что я скажу? – переспросил он. – Я знаю, что я скажу. Да, знаю. Вот что я скажу: «Ну и дура же ты, Рита Лоо, извини за выражение, еб твою мать!»

– Вот и ты меня пожалел. А теперь я пойду. Интересно было с тобой поболтать. Бай-бай, дарлинг.

– Куда ты пойдёшь? Ночь.

– Я знаю куда.

– Никуда ты не пойдёшь! – заявил Томас и встал в дверях, похожий в своей красной пижаме на огненный крест, предупреждение заблудшим в тумане жизни. – Я понял. Теперь я все понял. Ты навешала мне этой лапши на уши, чтобы уйти и вмазаться. Чтобы я тебя не держал. Не нужно, Рита Лоо. Не делай этого. Ты уже почти выскочила. Подержись ещё совсем немножко. До утра. Утром уйдёшь.

– Это не лапша на уши. Это было.

– Было – не было. Кого это интересует? Ничего не было. В моей прошлой жизни тоже было много такого, о чем я не люблю вспоминать. И не нужно вспоминать. Раздевайся и ложись. Нам обоим нужно поспать. Завтра все будет по-другому.

Он попытался усадить её на кровать, но Рита выскользнула из его рук и отошла к зеркалу.

– Завтра будет хуже, – сказала она.

– Нет, завтра будет лучше.

– Хуже, Томас Ребане, хуже. Завтра будет лучше мне, а тебе будет хуже. Неужели ты ещё ничего не понял? Почему я появилась возле тебя?

– Не знаю, – ответил Томас. – Почему?

– Отец вызвал меня из Швейцарии. Я не хотела уезжать. Но он пригрозил, что перестанет за меня платить. Он сказал: это твой шанс. Сделай так, чтобы он женился на тебе. Сегодня он самый богатый жених Эстонии. Потом ты вернёшься в клинику доктора Феллера, а я смогу наконец удалиться от дел и буду читать книги, которых не успел прочитать, и слушать музыку, на которую у меня никогда не хватало времени. Он любит говорить красиво.

– Сколько стоит лечение в клинике доктора Феллера? – полюбопытствовал Томас.

– Четыре тысячи долларов в месяц.

– А в чем оно заключается?

– Ни в чем. В том, что там нет телевизора, радио и газет.

– И за это дерут четыре штуки в месяц?! – возмутился Томас. – Это же почти полтинник в год! А что же там есть?

– Библиотека. Лошади. Утки на озере.

– Ничего себе! Но твой отец не хочет удалиться от дел. – сказал он, вспомнив разговор генерала Мюйра с Янсеном. – Наоборот. Он хочет стать премьер-министром Эстонии.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. Мне иногда кажется, что я знаю слишком много. Слишком много лишнего.

– Но главного ты не знаешь. Главное в том, что мы с тобой будем самой красивой парой в Эстонии. Но недолго. А потом я стану самой богатой вдовой Эстонии.

– Почему вдовой? – не понял Томас.

– Потому что тебя похоронят на Метсакальмисту.

– Ты все перепутала. У тебя все немножко перемешалось в голове. На Метсакальмисту похоронят останки моего деда.

– А потом тебя. Рядом с дедом. А я останусь безутешной вдовой.

– Это сказал тебе твой отец? – недоверчиво спросил Томас. – Так и сказал: станешь вдовой?

– Нет. Он сказал не так. Я спросила: и долго мне придётся быть с этим придурком? Он ответил: успокойся, очень недолго.

– Придурок – это ты про кого?

– Про тебя.

– Спасибо за откровенность. Люблю откровенных людей. Я и сам стараюсь быть откровенным. Но у меня не всегда получается. Одно маленькое «но». Чтобы ты стала вдовой, меня нужно убить. А это не так-то просто. Меня охраняют лучшие диверсанты России.

– Ты имеешь в виду этих ребят?

– Да. В прошлом они – офицеры-десантники. Их нанял охранять меня Юрген Янсен. И заплатил им за это сто тысяч баксов.

– Вот как? Этого я не знала. Но это многое объясняет. Вот они тебя и убьют. И это будет – рука Москвы. А потом уберут их. Но я недолго буду самой богатой вдовой Эстонии. Нет, недолго. Потому что я вмажусь и меня вернут в клинику доктора Феллера. Теперь уже навсегда. А моим опекуном станет мой отец Генрих Вайно. И к нему перейдёт управление всем имуществом твоего деда. Твоим наследством, Томас Ребане.

– Какую-то ерунду ты несёшь! – разозлился Томас. – Какое наследство? Нет никакого наследства. Купчие пропали. И ты это знаешь.

– Почему же я вернулась к тебе?

– Почему? Да очень просто. Ты поняла, что не в бабках счастье.

– Ты идиот? – с интересом спросила она. – Или прикидываешься?

– Нет, я придурок. И хватит об этом. Не люблю говорить о себе. Это нескромно.

– Я вернулась, потому что отец сказал мне: возвращайся, все идёт по плану. Что, по-твоему, это значит, Томас Ребане?

– Понятия не имею.

– Это значит, что купчие нашлись.

– Знаешь, наркошные дела я приравнивал к пьянке. Но думаю, что был не прав. По пьянке и с похмелюги человек не слишком хорошо соображает. Это я точно знаю. А от дури, оказывается, наоборот. Соображает хорошо. Я бы даже сказал: слишком хорошо.

– Купчие нашлись, – повторила Рита. – Их нашёл твой приятель Краб.

– Да ну? Когда это он успел? Когда мы разговаривали с ним, никаких купчих у него не было.

– Уже были. После свалки у гостиницы кейс подобрал какой-то алкаш. Когда-то он фарцевал у «Берёзок» и знал, что вы с Крабом работали в паре. Он понял, что это важные бумаги. Ты был в Германии, поэтому он пошёл к Крабу. Краб купил у него купчие за сто долларов и только после этого пришёл к тебе.

– Откуда ты знаешь?

– Тебе что важно: откуда я это знаю или как было на самом деле? Он хотел наследством твоего деда поправить свои дела.

Томас насторожился:

– Разве у него плохо идут дела? Он говорил, что по акциям его фирмы набегает по двенадцать процентов годовых.

– Акции его фирмы завтра не будут стоить той бумаги, на которой они напечатаны. Он взял большой кредит и не сможет его вернуть.

– Вот падла, – расстроился Томас. – Выходит, он меня обул?

– Он обул себя. Ухватил кусок не по зубам. Он им подавится. Купчие нашёл в его сейфе начальник его охраны Лембит Сымер. Сымер работает на Янсена. Во всех фирмах, подконтрольных национал-патриотам, есть люди Янсена. Только не спрашивай, откуда я это знаю. После этого отец приказал мне вернуться к тебе. Это было вчера утром.

– Позавчера, – поправил Томас.

– Да? Значит, позавчера.

– Почему же ты вернулась только вечером?

– Почему? – переспросила она. – А как ты думаешь, почему?

– Ты вмазалась.

– А почему я вмазалась? Потому что я не хочу в этом участвовать. Не хочу. Хватит с меня. Не хочу!

– Нет, – подумав, сказал Томас. – Все не так просто. Чтобы ввести меня в права наследования, нужно время. Многие месяцы. Мне объяснил это Краб. А он в этих делах сечёт.

– Это ему нужны многие месяцы. А начальнику секретариата кабинета министров Эстонии хватит двух дней. Вот так, Томас Ребане. Теперь ты разрешишь мне уйти? Или ты все ещё хочешь на мне жениться?

– Я уже ничего не хочу, – сказал он и забрался на кровать, натянул одеяло до подбородка, чтобы унять внезапный озноб то ли от холода, то ли от этого странного, тревожного разговора. – Что-то я от этой жизни немножко устал. Слишком сложная она для меня. Я тебя не держу. Дверь не заперта. Ты в норме. Если человек так рассуждает, значит он в норме. Больше я ничем не могу тебе помочь.

– Ты хочешь, чтобы я ушла?

– Да нет, – сказал он. – Я не хочу. Но этого вроде бы хочешь ты.

Рита молча забралась под одеяло.

– Скажи, что ты меня любишь, – через некоторое время попросила она.

– Я не знаю, что это такое, – признался Томас. – Я вдруг понял, что никого не любил. Наверное, и меня никто не любил.

– Соври, – сказала она. – Соври.

– Ты этого хочешь?

– Да.

– Я тебя люблю, – не очень уверенно проговорил Томас, словно бы прислушиваясь к себе.

– Ещё, – сказала она.

– Я тебя люблю, – повторил он и понял, что ему приятно произносить эти слова.

– Ещё.

– Я тебя люблю.

– Ещё!

– Я тебя люблю. Я люблю тебя. Я тебя люблю.

– Ещё! Ещё! Ещё!

– Я тебя люблю. Рита Лоо, я тебя люблю.

– Выключи свет.

– Зачем?

– Я разденусь.

– О чем ты говоришь?! – поразился Томас. – Рита Лоо, это не женское дело!

Ещё с ранней прыщавой юности, когда девчонки-сверстницы не позволяли почти ничего, но кое-что уже позволяли, не в силах противиться зову природы, Томас понял, что нет ничего пленительней ощущения, когда твои пальцы, преодолев слабое сопротивление резинки, проникают под девичьи трусики, бесконечно долго скользят по гладкой коже живота и вдруг – вдруг! – ощущают упругую жёсткость волос.

Это счастливое, никогда не приедающееся от повторений изумление могло сравниться только с другим, таким же таинственным и непредсказуемым мигом, когда твоя напряжённая плоть, скользящая по нежному лону, вдруг словно бы проваливается куда-то, оказывается в сладкой глубине, в сокровенной тайне, тайне из тайн, самой сокровенной и восхитительной тайне благословенного мира Господня. Только что этого не было и быть не могло и вдруг стало.

Стало. Стало. Стало. Стало.

И наградой тебе служат учащённое дыхание, бессвязный лепет или прикушенная губа, трепет ноздрей, впившиеся в твою спину ногти, взлетевшие, как лебеди, ножки и наконец сладостное содроганье женского тела, по которому, как по тёплой земле после удара молнии, проходят затихающие раскаты грома.

Тёплая летняя гроза над нивами и лугами.

Над лесами.

Над зелёными озёрами.

Над полями поспевшей ржи.

Слава Тебе, Господи всемилостивейший, за то, что Ты сотворил Мужчину и Женщину, за то, что Ты сотворил Их.

Она сказала:

– Ты умеешь сделать женщину счастливой.

– Нет, – грустно ответил Томас. – Я умею сделать женщину довольной. Если бы я сумел сделать какую-нибудь женщину счастливой, я бы её очень любил.

Она уснула. Это был уже настоящий сон. Томас понял, что он победил. Что он выиграл эту битву с Дьяволом. И оружием его была Любовь. Любовь, которую Он дал Мужчине и Женщине.

Которую Он дал Им.

Разбудил Томаса стук в дверь. В спальне было светло. На белых шторах лежали лучи раннего солнца. Томас поспешно натянул пижаму и выглянул. В холле стоял Сергей Пастухов.

– Одевайся. Ты нам нужен, – сказал он.

Томас растерянно оглянулся на Риту, разметавшую по подушке ржаные пряди.

– За ней присмотрят, – успокоил его Сергей. – Дядя Костя останется, он присмотрит. Побрейся. Надень серый сюртук, красную бабочку. Белый плащ. Никаких шляп.

– Почему? – спросил Томас.

– Чтобы тебя можно было сразу узнать.

Через пятнадцать минут Томас вышел из своей спальни. Его уже ждали Серж, Артист и Муха. На плече у Мухи висела небольшая спортивная сумка с надписью «Puma». В дверях гостиной стоял дядя Костя.

– Нормально, – оглядев Томаса, кивнул Серж.

Артист и Муха скрылись в глубине номера. Томас понял, что они хотят выйти из гостиницы по служебному ходу. Он хотел было пойти за ними, но Серж сказал:

– Нет, мы выйдем здесь.

Он уже открыл входную дверь, когда на пороге спальни появилась Рита, кутаясь в белый махровый халат.

– Ты уходишь? – спросила она. – Не уходи!

– Я скоро вернусь, – пообещал Томас. – Ни о чем не беспокойся, спи. С тобой побудут.

Рита перевела взгляд на дядю Костю и словно бы помертвела. Помертвел и Томас. Потому что до него вдруг дошло: то, что говорила Рита этой ночью, было правдой. Не все, конечно, но многое. Может быть, очень многое.

– Я давно заметил: если какой-то человек встретился тебе в жизни, с ним обязательно встретишься ещё раз, – проговорил дядя Костя, обращаясь к застывшей в дверях спальни Рите. – Вот и мы встретились. Здравствуй, Лола.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

После нескольких дней ненастья в Таллин вернулась весна. Город был промыт и проветрен. Низкое утреннее солнце отражалось от влажного асфальта, слепило на поворотах.

Томас сидел на переднем сиденье «мазератти» рядом с Сергеем Пастуховым, который вёл машину каким-то странным маршрутом, сворачивая с пустынного Пярнуского шоссе в узкие переулки, объезжая кварталы, снова возвращаясь на шоссе. Ранние прохожие только начали оживлять тротуары, торговцы поднимали шторы магазинных витрин.

Томас не узнавал своего города. Таким свежим, утренним, чистым он не видел Таллин уже очень давно. Он даже не помнил, когда его таким видел. Его Таллин был ночным городом. А в этом жили словно другие люди. Все трезвые. И от этого было ощущение, что он попал за границу.

Он хотел поделиться своим наблюдением с ребятами, но взглянул на хмурое лицо Пастухова, на сосредоточенные лица Артиста и Мухи, молча сидевших сзади и внимательно смотревших по сторонам, и не стал ничего говорить. Не стоило разрушать разговорами эту воцарившуюся в нем утреннюю умиротворённость. Из ночного мира, населённого адскими химерами, он вернулся в обычную жизнь, и эта жизнь ему нравилась. Она была хороша, как утро без похмелья. Она была прекрасна, как день без ломки. Да, прекрасна. А жизнь другая, тёмная, с остановившимся временем, с выглядывающим из углов усатым черепом генерала Мюйра, отодвинулась на задворки памяти и лишь изредка напоминала о себе каким-то беспокойством, ощущением чего-то непонятого, очень тревожного.

Не доезжая двух кварталов до перекрёстка Пярнуского шоссе и бывшей улицы Кингисеппа, которую во что-то переименовали, но Томас не помнил во что, потому что этих переименований было слишком много, Серж свернул в арку старого дома. Артист молча вышел из машины, за ним вылез Муха, прихватив сумку с надписью «Puma». Они скрылись в глубине проходного двора с такой уверенностью в движениях, словно это был двор, который они знали с детства. Через четверть часа пиликнул мобильный телефон, закреплённый на передней панели. Пастухов нажал кнопку. Раздался голос Артиста:

– Порядок.

– Понял, – ответил Пастухов и кивнул Томасу, уступая ему место за рулём: – Садись. Дальше поедешь ты.

Томас не заставил себя упрашивать. Ему давно уже хотелось порулить этой шикарной тачкой. Но всего через квартал Серж сказал:

– Не гони. Паркуйся за синим «фиатом». Поставь так, чтобы можно было быстро уехать. Ключ оставь в замке зажигания.

Томас сдал тачку задом к бордюру между стоявшими вдоль тротуара машинами, заглушил движок и только тут сообразил, что этот многоэтажный дом, отделённый от улицы газоном с голыми чёрными липами, и есть дом, в котором живёт Роза Марковна Штейн. А синий двухдверный «фиат браво» – это её машина.

– Подождём, – сказал Сергей.

Он нажал клавишу, складывающую в гармошку и сдвигающую к багажнику крышу «мазератти», перебрался на заднее сиденье и расположился в свободной позе человека, который никуда не спешит, а наслаждается погожим весенним утром. Но перед этим повернул зеркало заднего вида так, чтобы видеть шоссе позади машины.

– Мы ждём Розу Марковну? – спросил Томас.

– Да.

– Тогда мы рано приехали. На работу она ездит к девяти. А езды до офиса двадцать минут.

– Сегодня она поедет не в офис. Она поедет в Пярну. Ей нужно встретить какую-то старую даму из Гамбурга, она приезжает теплоходом из Риги.

– Откуда ты знаешь?

– Слышал краем уха.

– Из Гамбурга? – переспросил Томас. – По-моему, я знаю кого. Это деловой партнёр Краба. Старая выдра из Гамбурга. Так они её называют. Но она не такая и старая. И не выдра. Наоборот, очень приятная дама, хорошо разбирается в современном искусстве. Она купила мою картину «Композиция номер шесть». И выставила её в «Новой пинакотеке» в собрании из частных коллекций. Надо бы показать ей «Композицию номер семь». А вдруг купит?

– Это кстати, – как-то необычно отреагировал Пастухов. – Спросишь у Розы Марковны, как с ней связаться. Тема для разговора.

– Нам нужны темы для разговора? – удивился Томас.

– Не помешают, – ответил Сергей, внимательно глядя в зеркало.

Томас бросил взгляд в заполненный солнцем просвет шоссе и заметил, как из редкой цепочки машин отделился чёрный шестисотый «мерс» с тонированными стёклами и остановился у тротуара метрах в ста от дома Розы Марковны.

– Давай-ка перейдём на скамейку, – предложил Серж и вышел из машины.

Томас не понял, почему нужно сидеть на жёсткой мокрой скамейке, а не в удобных креслах «мазератти», но послушно пошёл следом. Скамейка стояла на проходе от дома к уличному тротуару. Направляясь от подъезда к своему «фиату», Роза Марковна не могла пройти мимо неё

– А теперь слушай, – сказал Серж. – Когда Роза Марковна выйдет, представишь ей меня.

– Как?

Как человека, заслуживающего доверия. И будешь разговаривать.

– О чем?

– Не имеет значения. Она тебя узнает?

– Надеюсь.

– С этого и начни.

Роза Марковна появилась из подъезда без четверти восемь. Она была в светлом плаще, надетом поверх длинной чёрной хламиды, скрадывающей её полноту. Приостановилась, закуривая, и пошла к машине.

– Доброе утро, Роза Марковна, – приветливо поздоровался Томас, поднявшись со скамьи. – Вы меня помните?

– Томас Ребане, – сказала она. – Как же я могу вас не помнить? И захочешь забыть – не получится. Откроешь «Ээсти курьер» – вы. Включишь телевизор – вы.

– Я не виноват. Так получилось.

– Я знаю. Вы ждёте меня?

– Роза Марковна, я хочу представить вам моего русского друга, – не без некоторой торжественности сообщил Томас. – Сергей Пастухов. Человек, заслуживающий доверия.

Серж слегка поклонился.

– Чем? – спросила она.

– Что чем? – не понял Томас.

– Чем заслуживает доверия ваш русский друг?

– Чем ты заслуживаешь доверия? – спросил Томас.

– Тебе лучше знать. Это ты про меня так сказал, – довольно неделикатно ответил Серж, тем самым поставив Томаса в глупое положение.

Роза Марковна с интересом смотрела на Томаса, на её патрицианском лице была ироническая усмешка.

– Ну-ну! – поторопила она. – Так чем же заслуживает доверия ваш русский друг?

Томас разозлился.

– Можно говорить все? – обратился он к Сержу.

– Почему нет?

– Тогда скажу. Роза Марковна, этот человек и его друзья устроили взрыв на съёмочной площадке фильма «Битва на Векше», – отчеканил Томас и слегка отодвинулся от Сержа, чтобы тот его не лягнул.

– В самом деле? – удивилась она.

– В общем, да, – подтвердил Пастухов, не сделав даже попытки лягнуть Томаса.

– Что ж, это хорошая рекомендация, – заметила Роза Марковна. – Мне нравится. Как я понимаю, молодые люди, вы хотите со мной о чем-то поговорить. Позвоните мне вечером. Сейчас не могу.

– Роза Марковна, задержитесь, пожалуйста, – попросил Сергей.

– Не могу, – повторила она, выбирая на брелоке ключи от машины. – Вечером буду в вашем распоряжении.

– Роза Марковна, не подходите к машине, – предостерёг Пастухов и преградил ей дорогу к «фиату».

– Надеюсь, молодой человек, у вас есть какие-то веские основания так говорить. Иначе с вашей стороны это покушение на мою свободу.

– Есть, – сказал Серж.

– Какие?

– Веские.

– Какие? – повторила Роза Марковна, проявляя признаки нетерпения.

– На слово не поверите?

– Нет.

– А если задержу силой?

– Не советую. Буду кричать, сбежится весь дом. Здесь меня любят.

Она сделала попытку обойти Пастухова.

– Ладно, скажу, – пообещал он. – Сейчас скажу. Стойте, пожалуйста, на месте. Роза Марковна, вы можете постоять на месте полминуты?

– Полминуты, – согласилась она. – Но не больше. Говорите.

Серж вздохнул, как троллейбус, открывающий двери, и сказал:

– Машина заминирована.

Томас испуганно оглянулся на «фиат», мирно стоявший у тротуара. Роза Марковна тоже внимательно и несколько недоверчиво посмотрела на свой автомобиль и перевела взгляд на Пастухова.

– Я не уверена, что правильно поняла вас. Вы хотели сказать, что в машине бомба?

– Да, это я и хотел сказать. Это я и сказал.

– Вы это серьёзно?

– Да.

– Кому нужна моя жизнь?

– Вы неправильно задали вопрос, – хмуро поправил Серж.

– Как правильно?

– Кому нужна ваша смерть.

– А она нужна?

– Да.

– Кому?

– Это мы и хотим выяснить.

– Почему-то я вам верю, – проговорила она. – Даже не знаю почему. Что я должна делать?

– Ничего. Стоять и разговаривать с нами. Можно сесть.

– И долго мы будем разговаривать?

– Пока не знаю.

– Тогда сядем, – сказала Роза Марковна и тяжело опустилась на скамейку.

– Спасибо, – поблагодарил Пастухов. – Не завидую вашим партнёрам по переговорам. Не слишком-то вы уступчивый человек.

– Ну, почему? Я всегда принимаю во внимание серьёзные аргументы. Вы привели серьёзный аргумент. О чем же мы будем разговаривать?

Пастухов кивнул Томасу:

– Приступай.

– Серж, ты все время ставишь меня в глупое положение! – возмутился Томас. – О чем мне разговаривать?

– О чем хочешь. О твоей картине «Композиция номер семь». Или об искусстве вообще.

– Какая картина, какая картина?! – завопил Томас. – О каком искусстве можно говорить рядом с машиной, в которую заложена бомба?! Рядом с машиной, в которую заложена бомба, можно говорить только о бомбе! Но ты же не скажешь, кто её заложил?

– Не скажу. Потому что не знаю. Знаю, когда её заложили. Сегодня ночью. А накануне вечером вам позвонил ваш шеф и сказал, что нужно встретить в Пярну старую выдру из Гамбурга, – объяснил Пастухов Розе Марковне.

– Следует ли из этого, что вы прослушивали мой телефон?

– Да.

– Этот звонок и бомба – они связаны между собой?

– Не исключено.

– Прекрасное сегодня утро, – отметила Роза Марковна. – Бодрящее. Она не взорвётся?

– Пока вы не сели в машину, нет.

– Что ж, Томас Ребане, разговаривайте. Потому что ваш заслуживающий доверия русский друг к пустым разговорам, как я вижу, не склонён.

– А я склонён, – с иронией покивал Томас. – На мне крупными буквами написано, что я склонён. Ладно. Про искусство я говорить не буду. Скажу про другое. Роза Марковна, я чувствую себя перед вами очень виноватым.

– Чем? Что не последовали моему совету и не убрались из Таллина?

– Я хотел, но люди Янсена меня отловили. Нет, я о другом. Так получилось, что я лишил вас наследства. Но я тогда не врубился, что вы наследница. Вы говорили мне, что Альфонс Ребане ваш отец, но я как-то забыл. И въехал только в Аугсбурге, когда увидел могилу вашей матери. Вот Серж не даст соврать. Подтверди: я вам сказал тогда, что знаю, кому дедуля завещал свою недвижимость. Розе Марковне. Как только увидел надпись на камне «Агния Штейн», так сразу и въехал. Скажи.

– Так и было, – кивнул Пастухов.

– Но было уже поздно, – сокрушённо разведя руками, констатировал Томас.

– К тому времени я уже потерял купчие. По пьянке. Да, по-пьянке. Мне неловко об этом говорить, но что было, то было.

– Ничего не понимаю, – проговорила Роза Марковна. – Совершенно ничего. Давайте по порядку. Вы видели в Аугсбурге могилу моей матери?

– Ну да, – подтвердил Томас. – Во время эксгумации дедули.

– Их могилы были рядом?

– А вы не знали?

– Нет. Я надеялась, что это не так. Продолжайте. Про какое наследство вы говорите? Что за недвижимость? Рассказывайте все и не торопитесь. Тем более что мы никуда не спешим.

– Начни с предложения Мюйра, – посоветовал Пастухов.

Стараясь не сбиваться на скороговорку, Томас рассказал, как старый кагэбэшник предложил ему купить бумаги дедули, и обо всем, что за этим последовало, опустив не имеющие к отношения к делу детали. Роза Марковна внимательно слушала, курила, изредка машинально поправляла седые волосы, обрамлявшие её хмурое лицо. Не без некоторого смущения Томас объяснил, что вся недвижимость тянула на сумму от тридцати до пятидесяти миллионов долларов или даже до ста в зависимости от рыночной конъюнктуры, но тут же оговорился, что чистыми можно было бы получить, как объяснил ему один опытный в таких делах человек, не больше трех лимонов.

– Что представляет собой эта недвижимость? – спросила Роза Марковна, обращаясь почему-то к Пастухову.

– Земля, – коротко ответил тот. – На ней стоят целые микрорайоны с русскоязычным населением.

– Пресвятая Дева Мария! – будто бы даже ахнула Роза Марковна. – А я все никак не могла понять, зачем им понадобился внук этого фашиста и фарс с торжественными похоронами. Но это же…

Не договорив, она вопросительно взглянула на Сержа.

– Да, – сказал он. – Они хотят создать ситуацию гражданской войны.

– Вот, значит, для чего все это. Я чувствовала, что от этой затеи дурно пахнет. Я ошиблась. От неё не дурно пахнет. От неё смердит.

– О чем это вы говорите? – вмешался Томас. – Никак не въезжаю. Какая гражданская война? При чем тут гражданская война?

– Помолчи, – сказал Пастухов.

– И не подумаю! – заявил Томас. – Я что, пешка?

– Да, пешка.

– Ладно, пешка. Пусть пешка. Но и пешка должна знать, в какую игру она попала!

– Вы попали в плохую игру, друг мой, – ответила Роза Марковна. – Я вам сразу это сказала. Но я не знала, насколько она плохая. Цель? – обратилась она к Сержу.

– Оказаться в НАТО. Без очереди.

– Это реально?

– Они на это рассчитывают. Но финал может быть другим.

– Оккупация?

– Это будет называться не так. Это будет называться: введение российских миротворческих сил для защиты русскоязычного населения.

– Ничему не учит история. Никого! Ничему!

– Не будет ли кто-нибудь любезен объяснить мне, что происходит? – вопросил Томас высоким от негодования голосом. – Я здесь, как мне кажется, не совсем сбоку припёку. Полагаю, и от меня кое-что зависит. Хотелось бы понять. Возможно, моё любопытство покажется кое-кому праздным, – саркастически добавил он. – Но мне самому оно не кажется праздным.

– Ничего, друг мой, от вас, к сожалению, не зависит. Совершенно ничего, – проговорила Роза Марковна. – Поэтому продолжайте свою сагу.

Без всякого вдохновения, потеряв к собственному рассказу интерес, Томас скупыми штрихами обрисовал свою дискуссию с пикетчиками возле гостиницы «Виру», и заключил:

– Вот и все. Конечно, я должен был сразу отдать вам эти бумаги. Но…

– Томас Ребане! – сказала Роза Марковна. – Неужели вы думаете, что я прикоснулась бы к этим бумагам?

Она надолго задумалась, а потом совершенно неожиданно для Томаса засмеялась, помолодев лицом.

– Прелестно! Просто прелестно! Знаете, Томас, вы мне сразу чем-то понравились. Но только теперь я поняла чем. Своим существованием вы разнообразите жизнь.

– Значит, вы на меня не сердитесь? – обрадовался он.

– За что мне на вас сердиться?

– За то, что я потерял купчие.

– Голубчик вы мой! Это лучшее, что вы могли сделать! Я смотрю, вас не развеселила эта история? – став серьёзной, обратилась она к Пастухову.

– Я её знаю.

– Думаете, этим не кончится?

– Это было бы слишком просто.

– Про какое завещание упомянул в своём увлекательном рассказе наш общий друг? – спросила Роза Марковна, почему-то назвав Томаса в третьем лице и тем самым как бы вычленив его из общего разговора.

– Завещание Альфонса Ребане, – ответил Пастухов. – Все своё имущество он завещал вам.

– Я видел это завещание, – поспешил сообщить Томас, которому почему-то не понравилась перспектива присутствовать при разговоре в третьем лице. – Ксерокопию. Но ваше имя в ней было замазано фломастером. Так, что его нельзя прочитать.

– Его можно прочитать, – возразил Сергей. – Его прочитали. В нем действительно стоит ваше имя. Продолжайте разговаривать. Да говори же, черт бы тебя! – прикрикнул он на Томаса.

– Зачем? – с недоумением спросил Томас, но тут увидел, как по тротуару с той стороны, где остановился чёрный «мерседес», к ним приближается Краб. Его плоская красная лысина сверкала на солнце, во рту торчала сигара. На широкие квадратные плечи был наброшено длинное чёрное пальто, которое напоминало на нем кавказскую бурку.

– Так вот я и думаю, а не впарить ли этой даме из Гамбурга мою «Композицию номер семь»? – оживлённо заговорил Томас. – Здорово, Краб! Ты похож на Черчилля в гостях у народов Кавказа. Почему ты пешком? «Мерс» сломался? Или для здоровья?

– Роза Марковна! – сурово проговорил Краб, даже не взглянув на Томаса.

– Что за дела? Вы должны ехать в Пярну, а вы тут сидите и лялякаете с молодыми людьми!

– Стас Анвельт, почему это вы разговариваете со мной таким тоном? – осадила его Роза Марковна. – Я вам что, девочка на побегушках?

– Но эту выдру нужно обязательно встретить!

– Разве вы не послали менеджера?

– Послал. Но нужен уровень. Она наш самый серьёзный партнёр!

– Если вам нужен уровень, встречайте сами. На высшем уровне.

– Но я не говорю по-немецки!

– Наймите переводчика, – посоветовала Роза Марковна и повернулась к Томасу. – Продолжайте. Вы начали про картину.

– Роза Марковна! Я вас не понимаю!

– Отойдите, пожалуйста, с вашей вонючей сигарой. Закончу разговор и поеду. Теплоход прибывает в половине одиннадцатого. Успею.

Краб возмущённо пожал квадратными плечами и отошёл к синему «фиату», раздражённо запыхтел сигарой.

– Долго ещё? – негромко спросила Роза Марковна.

– Ещё некоторое время, – так же негромко ответил Пастухов, внимательно глядя на Краба. Томас тоже посмотрел в его сторону и отметил, что Краб, похоже, о бомбе не знает, иначе хрен бы он стоял рядом с «фиатом».

– Так это она купила у вас «Композицию номер шесть»? – продолжила разговор Роза Марковна.

– Ну да, – кивнул Томас.

– Знаете, что написал об этой картине известный немецкий искусствовед доктор Фишер в журнале «Дойче арт»? – обратилась она к Сергею. – Томас, процитируйте. Я дословно не помню, а вы должны помнить.

– Да ладно вам издеваться, – засмущался Томас.

– Ну-ну, не стесняйтесь. Доктор Фишер – один из самых тонких и авторитетных ценителей авангарда. Если ваша картина привлекла его внимания – это дорогого стоит.

– Ну, он написал так: «Композиция номер шесть» молодого эстонского художника Томаса Ребане – это похмелье красок, обнажённый примитивизм, вызывающий, наглый, исполненный такого равнодушия и даже отвращения к зрителю, что картина невольно обращает на себя внимание». Не знаю, почему он так написал. Ничего такого я не имел в виду. Если честно сказать, я вообще ничего не имел в виду. Так получилось само собой. Последнее время я все чаще думаю, что структуралисты правы, – добавил Томас. – Художник не творит искусство. Искусство творит само себя, а художника использует как инструмент. Ну, вроде кисточки.

– Замечательно, правда? – спросила Роза Марковна.

– Класс, – согласился Серж.

К Крабу быстро подошёл начальник его охраны Лембит Сымер и сердито заговорил, показывая на часы. Краб раздражённо пожал плечами и ткнул сигарой в сторону Розы Марковны. Сымер хмуро оглянулся на скамейку, начал что-то резко говорить Крабу. Но тут послышались весёлые голоса, и с той же стороны, откуда появились Краб и Сымер, вывалились Артист и Муха, запыхавшиеся от быстрой ходьбы.

– Роза Марковна, делайте, пожалуйста, то, что я скажу. И ни о чем не спрашивайте, – приказал Пастухов и обрушился на ребят: – Вы где шляетесь? Мы вас уже полчаса ждём!